Онлайн чтение книги Двое Two People
Глава четвертая

I

Написать книгу, думает Реджинальд, ведь это подвиг! Какой труд! Физический труд – написать на бумаге сотню тысяч слов, любых слов. А муки, отчаяние, восторг от удачно найденного слова! Выбрать сто тысяч слов, сознавая, что другой писатель, лучше его, мог бы найти слова лучше. Как он отважился? Как он умудрился написать роман? И теперь, когда он совершил свой подвиг, сотни исписанных страниц явились миру – и никто не заметил этого. Канули как камень в воду, бесследно. Никакого отклика в Лондоне, никакого отклика в деревне. Как будто он ничего не писал.

Ну, не совсем. Сильвии книга понравилась... понравилась ли? И миссис Эдвардс роман помог скоротать несколько часов долгого пути к кладбищу.

Так думал Реджинальд. Но он не подозревал, какого рода деятельностью были заняты Раглан и лорд Ормсби.

Эти двое являли собой любопытную пару. Раглану нравилось быть поблизости от лорда Ормсби, так как он любил находиться рядом с деньгами, а лорд Ормсби любил бывать в обществе Раглана, так как ему нравилось ощущать свою близость к культуре. Раглан же был не просто культурным человеком, а олицетворением культуры, так же как и Ормсби не просто был богат – он служил воплощением денег. Поэтому они держались вместе, и один из них главенствовал, но кто – непонятно.

Раглан в жизни не написал ни романа, ни пьесы, ни стихотворения, ни рассказа. Он вряд ли написал эссе на придуманную им самим тему. Он жил за счет других писателей, как садовник живет за счет фруктовых деревьев. Яблоко вырастает на яблоне, но специалист – это садовник. Как мало яблоня знает (или заботится) о процессе выращивания яблок, как мало она знает о выращенном яблоке. Раглан представлял миру других писателей, интерпретировал их, классифицировал их, анализировал их, сличал их, помещал их в указатели, промывал, пропускал через бельевой каток и развешивал для просушки. Когда он писал о Томасе Деккере, или Николасе Бретоне, или Джордже Коулмене-младшем, казалось, что все три знаменитости написали о Раглане; тем самым он становился более и более известным. Реклама его издания “Гудибраса” как “шедевра Амброза Раглана” не исключала того, что Батлер мог все же написать его самостоятельно, но отлично отражала ситуацию. Было сразу понятно, что, будь Батлер жив и окажись где-то на приеме в обществе Раглана, он непременно пропустил бы в дверях критика вперед, приговаривая: “Только после вас, дорогой друг”. Никто не слышал о Батлере, но все знали Раглана. Сохранится ли это соотношение спустя триста лет, сказать трудно.

Ормсби был владельцем газет и скаковых лошадей. В силу первого он был известен как “Роберт, первый барон Ормсби”, в силу второго – отзывался на обращение “Старина Боб”. У него был носик пуговицей, жесткие торчащие волосы, толстый загривок и ложбинка на подбородке. Для его газет не существовало ничего слишком вульгарного, слишком непристойного, слишком вероломного, но поскольку бизнес есть бизнес и поскольку его лошади выигрывали дерби, а он сам имел обыкновение курить такие длинные сигары, что они служили опознавательным знаком, когда карикатуристы решали изобразить его, он был символом нации и образцом английской респектабельности. Он отличался одной только странностью, бедняга был помешан на книгах.

Он пригласил к себе Раглана. Раглан пришел. Без сомнения, Ормсби затевает новый литературный еженедельник и хочет поручить ему руководство. Он готов согласиться при условии полной свободы. Он не потерпит никакого вмешательства со стороны такого вульгарного человека, как Ормсби.

– Приветствую вас, мистер Раглан. Рад вас видеть. Закурите?

Раглан уклонился от предложенной сигары, деликатно мурлыкнув на оксфордский манер, и достал собственный портсигар.

– Спичку? Теперь давайте поговорим. Не знаю, читаете ли вы мои газеты? Полагаю, нет. Бываете на бегах?

Легкая улыбка мистера Раглана позволяет понять, что не бывает.

– Ладно. Но если бы бывали, вы бы знали, что статьи о бегах пишет величайший из живущих в Англии экспертов. А крикет? А футбол? Вы не интересуетесь ими? Тогда спросите любого из своих друзей. Все, кто занимается этими видами спорта, подтвердят вам, насколько квалифицированны наши специалисты. Вы не женаты? Не важно, любая из ваших знакомых дам скажет вам, хорош ли у нас раздел моды. А полеты на аэропланах, автомобильный спорт... чего бы мы ни коснулись, я всегда задаю себе один вопрос: кто лучший эксперт в Англии в этой области? Мистер Браун? В таком случае я хочу, чтобы мистер Браун писал для моей газеты. И я получаю его!

– Весьма логичный подход, – согласился Раглан, следя, как дым от его сигареты поднимается к потолку.

– Я хочу создать литературный раздел. Я всегда собирался завести его, но сначала пришлось заняться другими темами. Я стал искать самого крупного в Англии специалиста в области литературы. Все как один назвали мне имя – Амброз Раглан.

Раглан издал короткий смешок и потрогал свою небольшую бородку. Все как один совершенно правы.

– Я хочу завести ежедневную рубрику, посвященную книгам, наподобие нашей рубрики о бегах. Я хочу, чтобы вы ее редактировали. Во всяком случае, мне нужно ваше имя. Мы можем найти кого-нибудь, кто станет писать, а вам нужно будет только присматривать за ним. Что я действительно хочу от вас, это еженедельную статью, которая публиковалась бы во всех моих газетах. Что вы скажете?

– Ну, – отозвался Раглан с легкой улыбкой, – кажется, я...

– Я предлагаю вам пять тысяч фунтов в год, – сказал Ормсби и, прежде чем Раглан пришел в себя, небрежно добавил: – Столько же, сколько я плачу своему эксперту по беговым лошадям.

Пять тысяч в год! Кто бы отказался? (Даже если столько же получает эксперт по беговым лошадям.)

– Вы предоставляете мне свободу? – спросил он между прочим, хотя руки у него дрожали.

– Думаю, мы не поссоримся, – ответил Ормсби. – Пошли, я покажу вам вашу контору.

Они не поссорились. Но месяц спустя Ормсби вызвал к себе крупнейшего специалиста по литературе и раскрыл перед ним душу.

– Послушайте, Раглан. Боюсь, вы меня не поняли. – Он щелкнул пальцами по лежавшей на столе газете. – Как по-вашему, зачем я завел литературную страницу?

На губах Раглана промелькнула легкая улыбка.

– Да, я думал над этим. Вряд ли она может принести доход. Видимо, чтобы газета создавала ощущение цельности.

– К черту цельность. Есть две причины, по которым в моей газете что-то печатается. Во-первых – этого хочет публика. А если не публика, то, во-вторых, этого хочу я. Скажем, интересуют ли публику детородные органы морских губок? Нисколько. Похож ли я на человека, которого это может волновать? Ничуть. Прекрасно, и пусть они размножаются любым образом и плодят стада маленьких губочек, мы не напишем об этом ни слова. А теперь скажите, интересуется ли публика книгами? Нет. Еще нет. А я? Я – да! И вот моя цель, Раглан, – он стукнул кулаком по столу, – ввести книгу в каждый дом, сделать так, чтобы в субботу вечером каждому англичанину хотелось бы взять в руки книгу не меньше, чем ему хочется... а, неважно...

– Весьма достойная цель.

– Да. – Он разложил перед собою газету и побарабанил по ней пальцами. – Я хочу, чтобы люди читали книги. Теперь посмотрим. Семнадцатое ноября, прошлая пятница. “У камина”, рубрика А. Раглана. Книга недели. Рецензия А. Раглана. Вот она. “Керамика семнадцатого века”. Пьер Дюпле или черт знает как там вы его произносите, перевод – не важно чей. Три гинеи. Так. – Он перевернул страницу. – Вот фаворит моего эксперта по беговым лошадям на скачках в Вудбери – Элизиум. Ну, как вы думаете, сколько народу встало в пятницу утром из-за стола, сказав: “Надо непременно поставить несколько шиллингов на Элизиума”? Тысячи. Он, правда, на голову отстал, но не в этом дело. А кто встал из-за стола в пятницу утром, сказав: “Пойду потрачу три гинеи на “Керамику семнадцатого века” как-его-там француза”? Да никто. Нет, так не введешь литературу в дом, старина. Клянусь Богом, нет.

Раглан не помнил, когда последний раз его называли “стариной”. И поскольку это обращение прозвучало из уст лорда и миллионера, оно было приятно Раглану.

– Разве это наше дело, а не издателей – продавать книги? – рискнул он спросить.

И это “наше”, в свою очередь, согрело Ормсби. Этим словом Раглан как бы брал газету под свое культурное крыло. Теперь она становилась его детищем, а не чужим ребенком, у которого Раглан был репетитором.

– Послушайте, Раглан... кстати, хотите сигару? Нет? Я ведь делаю это не ради денег. Невозможно все время делать что-то ради денег. Почему, скажем, я провожу уик-энд... а, неважно. Уж во всяком случае, не ради денег. Скорее наоборот... да еще вдобавок жемчужное ожерелье... Я делаю это, потому что благодарен книгам. Когда мне было четырнадцать, я купил и прочел все, что написал Диккенс. – Он повторил еще раз, медленно, последнюю фразу. Раглан вздрогнул. – Я зарабатывал десять шиллингов в неделю и семь из них приносил домой матери. – Он пробормотал себе под нос: – Всю эту чертову кучу книжек, на три шиллинга в неделю. – И продолжил в полный голос: – Впрочем, вас этим не удивишь, вы-то истинный любитель книг.

Раглан, который не купил ни одной книги за последние двадцать лет, стал думать, справедливо ли это определение. Ему было не по себе. Но в конце концов, к чему покупать книги, когда издатели, редакторы и авторы дарят их тебе?

Ормсби перелистывал страницы газет, бормоча вполголоса:

– “Жизнь Тома Хейвуда”, тридцать шиллингов, “Пасторальная лирика Ренессанса”, специальное издание, пять гиней, “Эстетика вортицизма”, пять шиллингов, дешевка, конечно, но вряд ли кто польстится, – и вот теперь эта “Упаси-нас-Боже семнадцатого века”. Понимаете, о чем я, старина? – Он на минуту замолчал и добавил почти робко: – Простите, что я спрашиваю, но эти книги, эти, например, четыре – они действительно доставили вам удовольствие? Мне хотелось бы знать, получили вы от них то, что я в свое время от “Пиквикского клуба”?

– Это впечатления совершенно иного рода.

– Да, да, конечно, – заторопился Ормсби. – Дурацкий вопрос. Ну а теперь к делу. Я хочу, чтобы люди вставали после завтрака или вылезали из поездов, прочтя газету по дороге, и говорили: “Черт возьми, обязательно надо достать эту книжку. Если советует Амброз Раглан, значит, наверняка стоящая”. Но клянусь вам, старина, никто не скажет ничего подобного о – как там она называется? – об “Эстетике вортицизма”. Верно?

Раглан рассмеялся. В первый раз искренне за все свое пребывание в кабинете Ормсби.

– Я не обидел вас? – быстро спросил Ормсби.

– Нисколько. Продолжайте.

– Мне хотелось бы, чтобы каждый из моих подписчиков прочел всего Диккенса, как когда-то я. Но время прошло. Сейчас их не уговоришь. Они скажут, и не без основания, что современные авторы пишут лучше Диккенса, в соответствии с общим прогрессом. Поглядите на поезда... и на аэропланы. Прекрасно, пусть они так считают. Короче говоря, вам придется находить для них каждую неделю книжку... которая была бы лучше Диккенса.

– Но ведь великие романы не появляются каждую неделю.

– Конечно. Но какая-то книга может стать книгой недели, и вам нужно будет выбрать такую, чтобы ее охотно прочел средний читатель. Те, кто ставит на бегах свои пять шиллингов или пишет в газеты за подписью “Налогоплательщик”. Вот чего я хочу. Обдумайте это, старина.

Старина Раглан обдумал это. Деньги значили для него много, но его репутация – еще больше. Его занятием было создавать литературную моду, а не следовать ей. Но поскольку литературные моды имеют обыкновение ходить по кругу, можно ли решить, кто возглавляет ее, а кто ей следует? Он представил себе, как он, Раглан, начнет крестовый поход во имя старинного английского романа. Разумеется, постепенно, определив исходную точку. Опередить новейшую моду, опередить настолько, чтобы догнать Диккенса...

Теперь, через полтора года после этого разговора, Раглан пожинал плоды. Он обладал властью и популярностью (и наконец-то деньгами), а раньше на его долю выпадало лишь завистливое восхищение. Новый роман, рекомендованный им, расходится дополнительным тиражом не менее пятнадцати тысяч. Он в состоянии положить раз в неделю тысячу фунтов в карман писателя и Бог знает насколько большую сумму в карман издателя, что приносит ему незнакомое доселе удовлетворение. А надев серый цилиндр новейшего фасона и отправляясь на бега со своим другом лордом Ормсби, он почти чувствует себя героем старинного английского романа. Необыкновенной фигурой. Человеком, которого влечет и спорт, и культура.

Представим его себе в майский день, поглядывающим на груду книг на столе и раздумывающим над тем, какая из них окажется в этот раз “книгой недели”. Нет... Не эта... Тоже нет... Хорошо бы найти нового автора... Издано Пампом?.. Ну уж нет... Хотя Уэллард... Где-то он слышал это имя. Ах да, ленч на прошлой неделе. Может быть, это он. Вполне похож на писателя... Говорил, что живет в деревне и не разбирается...

Он читает стоя в течение пяти минут...

Затем он читает сидя в течение пяти минут...

Затем он встает, надевает шляпу (а не серый цилиндр) и направляется домой, неся “Вьюнок” под мышкой.

Он нашел книгу недели.

II

В целях преуспеяния мистер Памп носил длинную бороду, старомодный сюртук и черный шелковый цилиндр с загнутыми полями. Это питало доверие начинающим авторам. Сюртук и борода говорили о том, что существуй фирма в давние времена, она непременно издавала бы Теккерея и Троллопа; а загнутые поля шляпы свидетельствовали, что фирма, хотя и старинная, не чурается новых методов. Поскольку в единственный день недели, когда мистер Памп не был занят изданием книг, он не расставался с сюртуком и с бородой, его можно назвать человеком почтенным, а поскольку в течение остальных шести дней он издавал книги, следует признать, что он обладал профессиональной дальновидностью.

Мистер Памп не был лицемером. Он был религиозным человеком, относившимся к религии слишком серьезно, чтобы смешивать ее с делами. Один цилиндр висел у него в конторе, а другой он брал в церковь и, читая молитву, ставил у ног, хотя сюртук и благожелательное выражение лица оставались при нем всегда. У него было два цилиндра и только одна шляпная коробка. Утром в понедельник он с благоговением убирал Бога на неделю и вытаскивал Мамона. В воскресное утро он – благодарно или с надеждой, в зависимости от того, как шли дела, – вновь обращался к Богу. Никто не может служить двум господам сразу.

Мистер Памп утверждал, что не гонится за бестселлерами. Возможно, потому, что ему не часто перепадали бестселлеры. Он издавал столько книг, сколько ухитрялся добыть, и старался получить с каждой небольшую прибыль. “Обычный договор автора с издателем” гарантировал ему незначительный доход, а подписание “типового соглашения” давало надежды на большее. Ибо мистер Памп специализировался на романах с сексуальной тематикой, и хотя рискованные эпизоды обычно кончались на том, что лампа гасла, звездочки, которые за этим следовали, оставляли сколько угодно простора для воображения и надежду, что когда-нибудь... Но мистер Памп избегал риска. Он предпочитал поддерживать в читателе надежду.

Признание “Вьюнка” книгой недели поразило его. Редакторы и рецензенты явно были предубеждены против него. Они уделяли ему безобразно мало места по сравнению с количеством рекламы, которую он помещал. И хотя “Вьюнок” не “такого рода” книга, удивительно, что Амброз Раглан... Какой же договор с ним подписан? Уэллард... Уэллард...

Он подошел к несгораемому шкафу, нашел договор и разложил его на столе.

Хм. Следующие шесть книг... и половина всех прав... расчеты раз в год... Неплохо. Да, деньги здесь будут. Нужно браться за работу...

Мистер Памп снял телефонную трубку и взялся за работу.