Онлайн чтение книги В опасности Under the Harrow
Глава 7

На следующее утро я отправляюсь по Кейл-стрит к каналу. Дорога туда длиной в двадцать километров, и я планирую пройти как можно дальше, чтобы проветриться и освежить мысли в голове. Вчера вечером, еще в «Изумрудных воротах», я спросила Льюиса:

– Вы собираетесь найти его?

– Да, – ответил он. Он, возможно, уже в Снейте. Не могу себе даже представить, на что могут быть похожи поиски этого человека спустя пятнадцать лет. Это было сложно даже тогда, сразу после нападения.

Я ныряю в дырку через живую изгородь и появляюсь уже возле канала, на той части тропы, куда люди приводят на выгул своих собак после работы или на выходные. Мое сердце замирает. Три недели назад мы с Рэйчел приводили сюда Фенно. По очереди бросали ему теннисный мячик, вытирая потом руки о джинсы. Когда со стороны Кейл-стрит здесь появилась собака породы португальская водяная, Рэйчел согнулась пополам, хохоча над реакцией Фенно.

Когда он изогнулся, чтобы поприветствовать вновь прибывшую собаку, Рэйчел принялась утирать слезы, ее губы напоминали полумесяц.

– Он весь буквально трепещет от счастья, – сказала я.

– Вижу, – кивнула она. – Сама вижу.

Рэйчел подобрала себе собаку для охраны. Она купила пса пять лет назад, вскоре после того, как переехала сюда. Льюис считает, что она не чувствовала себя в безопасности, потому как жила одна в сельской местности. Здесь все более уязвимы, нежели в Лондоне. Может быть, Рэйчел думала, что он отыщет ее.

Я иду вдоль канала, удаляясь от города. Тот огонь, который всегда есть в моей душе, вдруг разгорается. Я ничего не слышу, но не замечаю этого, пока не дохожу до конца поселка. И только тогда до меня доходит, что мои ботинки жутко скрипят с самого начала моего сегодняшнего путешествия.

Я прохожу между фермами, а пламя уже охватывает меня целиком. Ярость не проходит. Километра через три останавливаюсь и плачу, закрывая лицо ладонями. Падаю на колени. И даже теперь, когда мои ноги прижаты к замерзшей земле, я все еще горю, и огонь безжалостно сжигает меня изнутри.

На обратном пути я прохожу ореховую рощу и за очередным поворотом на тропе замечаю чей-то силуэт.

Подходя ближе, понимаю, что это мужчина в длинном пальто. На поводке у него стаффордширский бультерьер, что кажется странным. Большинство людей на канале отпускают собак побегать. Когда мы сближаемся, собака рысью подбегает ко мне, чтобы познакомиться, тянет за собой и хозяина. Мужчина улыбается. Он лысый, с волевым подбородком и плоским носом, как у боксера.

– Это Бренди, – говорит он.

Я протягиваю собаке руку, чтобы она обнюхала мою ладонь. Она тычется в меня прохладным мокрым носом, и меня пронзает острая боль в сердце. Я чешу ей за ушами, она морщится от удовольствия и активно виляет хвостом вправо-влево. И хотя сейчас не жарко, мне почему-то кажется, что собака вспотела, и я словно вижу розовую кожу между складками на ее шкуре.

У незнакомца нет перчаток, рука, которой он держит поводок, красная и обветренная. Под пальто бугром чуть выступает живот.

– Милая девочка, – говорю я собаке. Она смотрит на меня с вниманием, свойственным всем бультерьерам, и мне уже интересно, если бы сейчас он напал на меня, на кого бы набросилась собака – на меня или на него.

Где-то с поля донеслось воронье карканье. Он поворачивается на звук, и в этот момент я переворачиваю брелок, висящий на ошейнике. Там написано: «Дентон». Он живет на Брей-лейн, рядом со зданием муниципалитета. Не могу сказать, заметил ли он, что я успела прочитать надпись.

– Она от вас убегает? – спрашиваю я, указывая на поводок.

– Нет, – отвечает он. – Как-то раз один мой знакомый спустил свою стаффку с поводка, и сосед ее застрелил.

Собака нюхает мое запястье, глаза у нее широко открыты и чуточку косят.

– Но их же использовали как собак-нянек, – напоминаю я.

– Я знаю. Мой приятель то же самое говорил в полиции. Застрелившему собаку вообще ничего за это не было. Ему даже предупреждения не сделали.

Я вижу зерноуборочный комбайн на поле рядом с нами и только теперь понимаю, как далеко от города нахожусь. В полутора километрах, наверное.

– А вы Нора? – спрашивает мужчина. Но мы раньше с ним никогда не виделись. У него морщинистый лоб и коротко стриженные седые волосы.

– Да.

– Мы здесь, бывало, встречались с Рэйчел, – поясняет он. – Не могу в это поверить.

Собака настораживается. Я оборачиваюсь и осматриваю дорогу позади себя, но она пуста.

– Я видел ее в утро того самого дня, – говорит мужчина.

Во рту у меня мгновенно пересыхает. Рукав у его запястья чуть порван. Неужели это сделала моя сестра?

– А где?

– У нее дома. Там в ванной началась протечка и продолжалась несколько дней до того, как Рэйчел заметила. Я обнаружил огромную трещину в потолке.

Я выпрямляюсь. Мы одни среди пустых сжатых полей. Я вижу, как он покрасневшей рукой крутит поводок.

– И она позвала вас?

– Я водопроводчик. Если у вас будут какие-то проблемы в доме или просто понадобится помощь, дайте мне знать, – говорит он. Пальто у него застегнуто на молнию до самого подбородка, на виду только голова и руки. Я пытаюсь отыскать царапины или синяки, но если таковые у него и имеются, то сейчас их скрывает одежда. – У меня в прошлом году умерла мама. Дел разных полно, но всегда буду рад помочь.

Мужчина уходит. Я направляюсь в сторону Марлоу, но когда он скрывается из виду, перехожу на бег.

Мой телефон не ловит сеть, пока я не оказываюсь на Кейл-стрит.

– Вы уже опрашивали человека по фамилии Дентон?

– Да, – говорит Моретти. – Кита Дентона.

Я не была уверена, что он признается мне в этом. Мне казалось, допросы детективов – информация конфиденциальная, и теперь я задумываюсь над тем, а говорил ли он Дентону о беседе со мной.

– Он был у Рэйчел в доме в пятницу.

– Я знаю. Кое-кто из ее соседей заметил фургон Дентона. Мы допросили его в участке в субботу.

– Почему же вы его отпустили?

– У нас не было оснований для его задержания. Наши сотрудники пока продолжают исследовать фургон, а ему рекомендовали оставаться в городе.

– А вы проверяли, у него нет на теле никаких повреждений? – У Рэйчел были раны, которые она могла получить, обороняясь от нападающего, а собаку специально дрессировали на охрану. Пес бы непременно попытался защитить хозяйку.

– Мы не нашли никаких улик, чтобы можно было предъявить Дентону обвинение. Если верить его словам, Рэйчел была жива и здорова, когда он уходил из ее дома.

– А где он находился с трех до четырех часов?

– Отдыхал.

– Где?

– В своем собственном фургоне возле пруда. Перед этим он ночью работал в Кидлингтоне.

– Его кто-нибудь там видел?

– Слова Дентона подтверждаются и свидетельскими показаниями, и результатами, полученными с системы видеонаблюдения.

Видимо, детектив что-то выигрывал, делясь со мной подобной информацией. Наверное, это какая-то особая техника. Скорее всего, он считает, что поможет мне напрячь память и вспомнить нечто существенное. Например, то, что Рэйчел именно возле пруда встречалась со своими любовниками или этот пруд имел какое-то другое, но все равно достаточно важное значение в ее жизни.

– Это именно он следил за ней с холмов?

– Нора, это мне еще не известно. Мы будем знать гораздо больше, когда получим результаты из лаборатории.

Ночная центральная улица кажется мне неестественно красивой и людной, и меня охватывает дрожь облегчения от одного осознания, что я больше не стою с ним один на один.

На ветру призывно хлопает навес «Рук мельника». Легкая дымка застилает окна библиотеки. На улице я замечаю с десяток пешеходов. Одна женщина, темноволосая, с голубыми глазами удивительной красоты, неожиданно останавливается возле меня.

– Нора, примите мои соболезнования по поводу вашей сестры.

– Вы работаете в больнице? – интересуюсь я.

Она отрицательно качает головой.

– Не хотите выпить по чашечке чая?

Женщина улыбается и сжимает мне руку у локтя. У меня возникает такое чувство, что теперь многие будут стараться найти меня. Мы идем в «Руки мельника». Она ставит передо мной чай и одаривает ободряющей улыбкой. Я погружаюсь в кресло, и мне становится легче от того, что у меня появилась компания, причем настолько дружелюбная.

Возможно, я только что встречалась с убийцей. Осознание этого продолжает меня тревожить. Проходит всего несколько минут, и вот я уже здесь, в тепле и полной безопасности.

Я была тут раньше всего один раз. Напиток мой оказался бледным, маслянистым, а на его поверхности растекалось лиловое пятно. Это меня буквально привело в восторг.

– Что за черт! – нахмурилась Рэйчел. Потом ей подали рыбный пирог, а у него из корки торчала одинокая крабья клешня в синюю и красную крапинку, и это ее немного развеселило.

– Смотри, красное и синее, а вместе тоже лиловое получится, да? – удивилась я и тут же сама ответила: – Определенно, нет.

– Простите, – говорю я на этот раз своей соседке. – Я не помню, как вас зовут.

Она ставит чашку на блюдце, и этот звон от ее неловкости кажется мне каким-то до умиления домашним.

– Сара Коллиер. Я работаю в «Телеграф».

Немного повертевшись и чуть не заработав при этом головокружение, я обращаю внимание на то, что многие посетители паба внимательно смотрят на нас. Я встаю и покидаю свое место.

Сара подбегает ко мне уже на улице. Она оставила пальто внутри и теперь стоит, дрожа, в одном джемпере кремового цвета, засунув руки под мышки.

– Я не собираюсь задавать вам никаких вопросов. Просто если вы сами вдруг захотите поговорить, то я всегда готова.

– Я не беседую с представителями прессы.

– Это Алистер Моретти велел вам так отвечать? – интересуется газетчица. – Но вам совсем не обязательно прислушиваться к каждому его слову.

Мне не хочется, чтобы Сара знала, где именно я остановилась, поэтому я направляюсь к зданию муниципалитета. Когда я оглядываюсь, то вижу, как за ней закрывается покачивающаяся дверь в «Руки мельника». Я иду мимо муниципалитета, сворачиваю на Солт-Милл-лейн. У дороги я вижу мемориал, и первая моя мысль о том, что его соорудили в память о Рэйчел. Я невольно прижимаю ладонь к губам. Тут горят свечи, разложены свежесрезанные бледные цветы. Потом я замечаю футбольную майку, прикрепленную к ограде, и табличку, на которой крупно написано «Каллум».

Маленький сблокированный домик за забором, похоже, пустует. Рэйчел рассказывала мне, что Каллум умер в сентябре, а его семья до сих пор не успела продать дом. Я жду, когда переулок опустеет, потом опускаюсь на корточки, чтобы прочитать надписи на разных карточках. Сообщения, написанные на них от руки, говорят о том, каким горем охвачены души этих людей, как они страдают. Во многих Каллум описан как герой. Либо никто его не знал, либо тем, кто знал, было на это наплевать.