Онлайн чтение книги Универмаг
1

Последний день месяца выпадал на воскресенье. И если бы дьявол задумал подстроить каверзу для работников торговли, худшего он придумать бы не смог...

Светом полыхали окна управления. Не гасли огни и в административных помещениях универмагов и многих крупных магазинов города. До режимного закрытия — девяти часов — оставалось час сорок минут. Начальник Управления торговли промышленными товарами Кирилл Макарович Барамзин сидел в своем кабинете. Он предпринял все, что мог, но по опыту знал: если план не будет выполнен, в душе останется досада на то, что не полностью выложился — можно было бы еще что-то, где-то, как-то...

Городу надо было наторговать сегодня семнадцать миллионов. На столе Барамзина лежали сводки о выполнении на шестнадцать миллионов сто тысяч. Уже получены сведения о том, что комиссионные магазины дадут пятьдесят три тысячи. Магазины автомобилей около ста тридцати. Хозяйственные магазины работали бойко, но больше восьмидесяти тысяч им не набрать, мелочевка. Вот мебельные еще куда ни шло.

По рации Управления внутренних дел час назад сообщили, что на сотом километре прошло несколько трейлеров с мебелью. На дорогах гололед. Трейлеры опасаются давать скорость. Утром в город все же прорвался автопоезд с дорогой мебелью. Но при вскрытии в пяти контейнерах не оказалось сопроводительной документации. Возможно, счета подвезут трейлеры, что приближались к городу. Барамзин позвонил в мебельный магазин «Дубок». Подошел директор. У него с планом все было в порядке. Даже в плюсе тридцать тысяч. Совестно подбрасывать им новые заботы...

- Послушай, Серегин, — произнес Барамзин. — Надо принять автопоезд. Центральная база уже закрыта.

- У меня инвентаризация, — ответил директор. - С полудня начали.

- Надо, Серегин. Можем пролететь. Не хватает-то всего ничего.

Директор сопел в трубку. Конечно, он мог и отказать, имел полное право. Во время инвентаризации директор не подчиняется ничьим приказам. Правда, магазин торговал по образцам и с инвентаризацией мог управиться быстро.

- Нашел время, — подталкивал к согласию Барамзин. — Личная к тебе просьба. Ожидается дефицитная мебель. Объясни ситуацию. Продавай прямо с колес.

Директор вздохнул. Хорошенькое дело: объясни. Платить надо, вот и все объяснения. И начальник управления и директор отлично понимали друг друга. Но помалкивали.

- А банк? Я уже закрыл месяц, — безнадежно отбивался директор.

- С банком я договорюсь. Моя забота.

Директор вновь вздохнул. Чем больше тащишь, тем больше на тебя взваливают. И дернуло же его подойти к телефону...

Барамзин положил трубку. С банком дела в этом месяце складывались непросто. И нужно было вмешательство именно на его уровне. К тому же по чисто личным каналам. Банк — организация капризная. Но самую большую надежду Барамзин возлагал на хозяйство Фиртича. К пятнице «Олимп» выполнил план на девяносто два процента. Добиться успеха за оставшееся время — задача трудная, учитывая сложившуюся конъюнктуру и товарную насыщенность. Но Барамзин верил в Фиртича. У того в арсенале были дубленки, меха, ювелирные изделия. Конечно, Фиртич с ними расстаться не захочет, он понимает, что во время реконструкции станет объектом многих упреков и недовольств, и единственное, что его может спасти, это выполнение плана товарооборота. И сейчас он пытается накопить резерв. Как профессионал, Барамзин его понимал, а как начальник управления, он желал, чтобы «Олимп» выложился до конца.

Звонок телефона прервал его размышления. Поднося руку к трубке, Барамзин предчувствовал, что звонит Фиртич. И не ошибся. Голос директора «Олимпа», как обычно, был сдержан и бодр.

- Кирилл Макарович, добрый вечер. Мы выполнили план и уже минут двадцать работаем с плюсом.

- Ну, Костя, молодец! — обрадовался Барамзин.— Гора с плеч. Каким же образом? Ты ведь был в прорыве.

- С помощью своих сотрудников.

По тону Фиртича было ясно, что сейчас в директорском кабинете сидели сотрудники Универмага.

- Передай им от меня поздравление! — Барамзин слышал, как Фиртич выполнил его просьбу. — И все же, Костя?

- Прибыли извещения железной дороги. Трудно было с транспортом. Но вывезли. Дефицитные магнитофоны, радиотовары. На сто пятьдесят тысяч. Весь день торговали.

- А теперь что? Будешь гасить январский должок?

- Есть предложение, Кирилл Макарович. Завтра, в субботу, мы еще будем гасить, а на воскресенье отпустите. Надо приводить Универмаг в порядок. Объявим санитарный день. В понедельник гостей ждем.

- Костя, Костя... Город будет работать, а ты... Ладно, возьму грех на душу, закрывайся. Сколько же их прибудет-то?

- Эти молодцы из Инторга пригласили представителей обеих фирм на один и тот же день. Не сговорятся ли между собой капиталисты?

- Не сговорятся, Костя. В том-то и дело. Когда сговорятся — перестанут быть капиталистами. Думаю, ты с ними сладишь.

- Надеюсь. Спокойной ночи, Кирилл Макарович.

- Кому ночь, а кому рабочий день. —« Барамзин положил трубку.

Он уж и не помнил, когда магазины не работали в последнее воскресенье месяца. Бывало, прихватывали подряд два воскресенья. Особенно в мае и ноябре. Да и в феврале тоже, урезанном месяце. Сколько управление получило жалоб! Люди строили планы, просто хотели отдохнуть в семейном кругу, так нет — и в воскресенье иди на работу...

И никто не мог понять: почему поток товаров, который наваливался на магазины в последнюю декаду, нельзя реализовать в спокойной обстановке в начале следующего месяца? Нарушение ритма плановой торговли? Но какой же это ритм, если в последние дни месяца делаются семьдесят-восемьдесят процентов плана! А почему нельзя подвести черту под план, скажем, в конце года? Или полугодия? И магазину удобней маневрировать, и осталось бы время работать с поставщиками. А то берут все, что везут, вдруг покупатель пойдет. А он не идет, «голосует спинами», нос воротит, выжидает... И продавец бы жил, не мочалился... Вот какие мысли одолевали начальника Управления торговли промышленными товарами Кирилла Макаровича Барамзина. Более того! Его воля, он бы вообще отдал магазины во власть директорам: хозяйствуйте! Вот вам годовой план, а вы и мозгуйте, голубчики, как год сложить да людьми распорядиться. Год не месяц. Присядь, подумай... Правда, пришлось бы разогнать половину управления — на кой нужно столько умников в белых сорочках и галстуках? Взять, к примеру, корабль или самолет. Ничего лишнего! Ни одной детальки такой, чтобы сама по себе. Все отлажено, каждая свою задачу решает. Точно, четко, определенно. Потому и плавает, потому и летает...

Когда такие мысли овладевали государственным человеком — депутатом, членом партии с одна тысяча девятьсот сорок первого года Барамзиным К. М., ему казалось, что у него физически болит сердце- И если он встречал человека, у которого такой же болью ныло сердце, он многое ему прощал. Ради главного! Взять то письмо, где говорилось, что «Олимп» премию получил незаслуженную, по недоразумению. Конечно, можно это дело раздуть до уголовного преступления. Только кому польза? Ну разберутся, накажут виновных. Виновных в чем? В преступном замысле? Или в ошибке?.. Ну, накажут. Вроде бы все встанет на место. Формально. А по- человечески? Если уборщица какая в «Олимпе» или, скажем, старуха подсобница получила с премии свою пятерку-десятку? Был ли в этом великий грех? Не заработала ли она эту десятку, толкая по щербатому, обледенелому подвалу груженные товаром железные телеги? Да любой работник Универмага — много ли ему достанется от той премии?

А если кто-нибудь решит, исходя из этого случая, что он, Барамзин К. М., покрывает лихоимцев, то такой человек печется только о личном спокойствии. И боль государства, заботы и жизнь этого государства проходят мимо его сердца... Конечно, Барамзин вернется к этому вопросу. И виновные свое получат. Но позже, позже. Пускай сейчас Фиртич делает свое дело. Да, да, да! Тем самым он берет часть вины Фиртича на себя. Сознательно. А кто не допускал просчетов? Кто? Тот, кто ничего не делает!-Кто ни за что не отвечает. Кто зубоскалит со стороны и чужим ошибкам радуется.

В кабинет Барамзина мелкими шажками вкатился его заместитель Полозов, следом за ним Гарусов, начальник орготдела управления.

- Ты, Григорий, в «Олимп» не езди — все у них вроде в порядке, — произнес Барамзин, глядя на Полозова. — Поезжай лучше к Табееву в «Фантазию». Там прорыв на двести тысяч. Думаю, Табеев все-таки вывернется, раз не звонит, не плачется.

- Зачем же мне гонять? Считай, вторые сутки дома не был.

Полозов сам понимал: ехать надо. А капризничал так, для порядка. Но не зарываясь, с Барамзиным палку перегибать нельзя.

- Я еще в «Заезжий двор» подскочу, — предложил Полозов. — Мало ли! Вдруг сорвутся.

- Не надо. Там норма. Даже Табееву кое-что подкинули. Я разрешил.

Полозов потоптался и вышел.

- А ты, Лева, сговорись с Фиртичем. Гостей он ждет, заграничных.

Подвижный сухощавый Гарусов не мог стоять на месте. Он ходил по ковру кабинета, поглядывая боком, словно крупная птица. По управлению ходили слухи о том, что Гарусов оставляет семью. Или уже оставил. Вероятно, так и есть. Обычно суетливый, озабоченный, Гарусов в последнее время был тревожно-печальным. Барамзин знал жену Гарусова, она работала в управлении экономистом. Крикливая, взбалмошная женщина. И Гарусов был язвителен, несдержан. Но у него это шло от бойкости мысли, от множества идей, будоражащих его. Правда, после того как пошел слух об уходе Гарусова из семьи, все отметили, что Гарусов «остепенился». Да и бывшая жена несколько приутихла.

Барамзин ценил Гарусова и не хотел, чтобы тот оказался в двусмысленном положении.

- Что, Лева, говорят, ты в холостяки подался на старости лет?

Гарусов с удивлением взглянул на Барамзина — не в обычаях начальника было копаться в семейных неурядицах подчиненных.

- Я не из любопытства... Если так сложилось дело, может, ей лучше перейти куда-нибудь? Например, в торг? Или в магазин. Подберем что-нибудь. Там и оклады выше. И премии получают...

Гарусов верно понял намерения Барамзина и по достоинству оценил его тактичность. Барамзин помолчал, поглаживая подбородок.

- И еще, Лева... Поедешь к Фиртичу. Старайся держаться в тени, не вмешивайся в его решения. Короче, не дави на него управлением, если даже будешь с чем-то и не согласен. Он хозяин, пусть это чувствует.

Гарусов покачал головой и хмыкнул.

- Для чего мне вообще ходить к нему? Показать, что управление не в стороне от его затей?

- Да. Именно, — вздохнул Барамзин. — Если на Фиртича начнут катить сверху, понимаешь... А промашек в таком вопросе не избежать. Попадется, скажем, из министерства куратор-формалист, любитель розового цвета для лихого отчета. Вот Фиртич нами и прикроется...

Гарусов ухмыльнулся, но промолчал, продолжая ходить по кабинету.

- Я, Лева, не ангел. И ты это знаешь, — ровным тоном продолжал Барамзин. — И пекусь сейчас не о Фиртиче, а о себе. Больше будет у меня самостоятельных директоров — легче мне будет работать.

- Вам на пенсию скоро, Кирилл Макарыч. — Гарусов был верен себе. Ехидная натура.

- А ты мне, Лева, годы не считай. Человек не всегда по старости уходит на пенсию, сам понимаешь. Иной раз так в тебя вцепятся бездельники и бузотеры, что бежал бы куда глаза глядят. И пенсия чаще всего не заслуженный отдых, а избавление... Ладно, ступай. Сейчас трезвонить начнут, докладывать.

Стрелки электрических часов приближались к девяти.

...

Получив согласие начальника управления на отмену работы в воскресный день, Фиртич положил трубку и с нетерпением обернулся к сидящему поодаль начальнику планового отдела. То, о чем докладывал Франц Федорович Корш, сыпля на память многозначными цифрами, интересовало сейчас директора куда больше возвращения Универмагу законного выходного дня. Маленький Корш уже длительное время вел переговоры с экономистами швейной фабрики номер четыре объединения «Волна». Правда, пока похвастаться успехами не мог. Суть переговоров заключалась в том, что в порядке эксперимента швейная фабрика поставляла бы товар напрямую, минуя оптовую базу. Опыт этот был не нов, давно внедрен в стране, но был нюанс, инициатором которого являлся Корш: продукция с дефектом, который выявлялся в Универмаге, не возвращалась на фабрику. Слишком велики расходы: погрузка на фабрике, разгрузка в Универмаге, переоценка, отгрузка некачественного товара назад на фабрику. Опять же транспортировка... Экономисты Корша подсчитали, что стоимость забракованного товара окажется даже выше стоимости идеального товара.

- Возвращать некачественный товар на фабрику не будем, — развивал свою мысль Корш, — а прямехонько в отдел «Уценка». Минусовый счет выставим фабрике. Сотрудники ОТК фабрики будут сидеть в Универмаге...

В кабинете оживились. Одни утверждали, что количество брака не изменится, наоборот, в надежде на Универмаг фабрика ослабит контроль. Другие приняли сторону Корша...

В кабинете собрался весь руководящий состав Универмага, за исключением Лисовского (тот уехал на экспертизу) и коммерческого директора. Индурский час назад вылетел в Ленинград к поставщикам. Фиртич внимательно слушал каждого выступающего. И всякий раз в поле зрения директора каким-то непостижимым образом оказывалась заведующая обувным отделом Рудина. Она сидела, привычно откинув голову, отчего ее рыхлый подбородок сглаживался, придавая лицу моложавость. Ей предстояло сегодня принять контейнеры, которые утром отыскал на сортировочной станции Индурский. Рудина держала на коленях пластмассовую папку с бумагами, что принесла на подпись директору. Последний раз она приходила к Фиртичу несколько дней назад с предложением принять товар Второй обувной фабрики, утверждала, что обувь представленного артикула должна пойти. Фиртич не вникал в детали. Заведующей отделом виднее. С чем она пожаловала сегодня? Фиртич подумал об этом вскользь, занятый вопросом, который поднял Корш.

- А я вот что думаю по этому поводу, — произнес он, дождавшись, когда утихнет возбуждение, вызванное сообщением Корша. — Мы не будем приглашать к себе контролеров. Зачем? У нас и так повернуться негде. Пусть работают на своем месте. Но мы можем их сделать своими союзниками.

В кабинете молчали, стараясь понять, куда клонит директор.

- Кто выплачивает работникам ОТК премию за выполнение плана? Фабрика. Вот они и хлопают ушами, пропускают брак, не желая портить отношения с товарищами. А если контролерам будем платить мы? Универмаг?.. — Фиртич отодвинул стул и возбужденно зашагал по кабинету. — Экспериментально! Скажем, на полгода. Мы предложим фабрике снять с премиального довольствия работников ОТК. Сами же изыщем фонды. Будем платить им не сорок процентов, а, скажем, пятьдесят. Причем не в зависимости от выполнения фабрикой своего плана, а в зависимости от выполнения товарооборота Универмагом. Вот что важно! Сидите на своей фабрике, но работайте на нас. Блюдите наши интересы...

- Фабрика не клюнет! — воскликнула Мезенцева. — Они выполняют план за счет всей продукции, вала. А так что?

- А так они выполнят план за счет улучшения качества.

- А их поставщики? Текстильщики, химики! — всплеснула руками Мезенцева.

- То же самое, — развивал свою мысль Фиртич. — Каждый поставщик поощряет или целиком содержит работников ОТК за счет своего потребителя! Качественно новый подход. И главное, проверенный. Возьмите контролеров на оборонных заводах! Разве они пропустят брак?

- Это что же? Каждый магазин будет платить работникам ОТК всех своих предприятий-поставщиков?— не унималась Мезенцева. — Да откуда им наскрести такие деньги? Грузчикам платят из своих, будто мы не знаем.

- Во-первых, пока это эксперимент. Во-вторых, мы производим всякие отчисления. Так будет еще одно, куда более важное, чем множество других. — Голос Фиртича звучал уверенно. — Мы отчисляем в бюджет государства чуть ли не всю торговую скидку. Мы получаем крохи с этого стола. Неужели мы не можем ничтожную часть этих денег использовать с тем, чтобы дать еще большую прибыль?

- Во всяком случае, не будет потерь от транспортировки неходовой продукции, — рассудительно промолвил парторг Пасечный.

- Именно! — воскликнул Корш.

Идея Фиртича показалась ему интересней собственного предложения. Эта деловая честность и привлекала к нему Фиртича, не говоря о том, что Корш слыл отменным специалистом.

- А чем тогда займутся наши товароведы-бракеры? — уточнил Пасечный.

- Найдем работу, — отозвалась кадровичка. — Без дела не останутся.

- Ну-ну, — засмеялся Фиртич, — вы уж совсем. Кроме «Волны», у нас сотни поставщиков. Бракерам работы хватит. Не станем же мы сразу со всеми налаживать новые деловые отношения. Дай бог «Волну» уговорить на эксперимент...

- Пойдут ли на это швейники? — сомневалась Мезенцева.

- Из «Волны» пойдут, — твердо сказал Корш.

- Я тоже думаю, что пойдут, — согласился Фиртич. — Генеральный директор — человек самостоятельный, мы встречались на партактиве... Лишь бы министерство согласилось. Вот кого надо уламывать. Их да Госплан. Всё будут согласовывать да утрясать...

Фиртич взглянул на часы. В половине десятого он собирался встретиться с директором ресторана «Созвездие». Кузнецов позвонил утром, хотел приехать. Но Фиртич был занят. Уговорились перенести разговор на вечер. Вероятно, выразит недовольство тем, что Фиртич запретил торговлю пирожками в помещении Универмага. А может быть... И в памяти мелькнул разговор по телефону с Лисовским о махинациях в ресторане «Созвездие». Собственно, какое он, Фиртич, мог иметь отношение к делам Кузнецова? Тем не менее беспокойство, оставшееся после утреннего звонка директора ресторана, вновь овладело Фиртичем. До встречи оставалось пятнадцать минут...

Фиртич закончил совещание и отпустил сотрудников. Лишь Рудина продолжала сидеть, убрав под кресло ноги в высоких светлых сапожках и плотно запахнув на груди пуховый платок в ярких пунцовых цветах. Фиртич посмотрел на Рудину. Его взгляд не выражал ничего, кроме делового вопроса. На красивом мягком лице Рудиной неуловимой тенью скользнула досада. Собственно, чего она ждет? Разве впервые он смотрит на нее и не видит... Рудина вдруг ощутила свой возраст, как ощущаешь тяжесть груза, когда затекают руки и нет возможности этот груз куда-нибудь пристроить. Трезвым своим умом она безжалостно расставила все по местам: напрасны ее изощренные, искусственно выстроенные ходы. В результате — равнодушный взгляд сидящего перед ней мужчины. И ненависть к Фиртичу овладела ею. Она могла сейчас допустить любую бестактность, любую грубость. Как человек, подчиняющий свои поступки опьяненному рассудку. Быть отвергнутой для женщины оскорбительнее, чем для мужчины. Женщина более бессильна перед обстоятельствами жизни. Поэтому и чувство мщения у нее безрассуднее и жестче...

Фиртич легонько постучал костяшками сложенных пальцев о стол.

- Вы хотите мне что-то сказать?

Рудина молчала, пытаясь справиться с душившей ее сейчас ненавистью...

О, она могла бы ему кое-что рассказать! Рискуя собственным благополучием. Могла бы! За одну лишь искорку желания в этих прямоугольных серых глазах... «Черт бы взял тебя, Константин Петрович Фиртич, — думала она, затягивая паузу до неприличия. — Черт бы тебя взял совсем».

И Фиртич почувствовал в этом молчании какой-то особый, зловещий смысл. Он перестал стучать, выпрямился и повторил свой вопрос нетерпеливым и требовательным тоном.

- Вот принесла на подпись, — выдавила Рудина. — Коммерческий директор уже подписал. Перед командировкой.

Она приподнялась и, глядя в сторону, положила на стол свои бумаги. Фиртич бегло просмотрел их — у него совсем не оставалось времени.

- Опять Вторая обувная? Не много ли?..

Предчувствие серьезности встречи с директором ресторана полностью поглотило его. И с каждой минутой, приближающей эту встречу, его охватывало дурное настроение. Ему сейчас было не до Рудиной с ее уже завизированными Индурским бумагами. И Фиртич подписал все, что лежало в папке.