Онлайн чтение книги Вавилонские книги. Книга 2. Рука Сфинкса
Глава четвертая

Вертун был совсем не похож на обычный порт. Он не был связан ни с каким кольцевым уделом; он не крепился ко входу; он никуда не вел. Он цеплялся за Башню, как кокон мотылька цепляется за ствол дерева, и, в точности как гардеробная, из которой мотылек вылетает крылатым, Вертун выглядел весьма непритязательно.

Джумет, бродячий поэт Башни, описал Вертун в третьем томе своего «Пиетета» как напоминающий «сломанную гармошку, / что висит на столбе в поле / и годами гниет себе потихоньку».

Длинная хаотичная конструкция включала несколько этажей, и комнат в ней было столько же, сколько в городском многоквартирном доме. Тысячи рук и полдюжины поколений сооружали ее из мусора и обломков. Нигде в ее анатомическом строении не нашлось бы ровной перекладины или двух одинаковых балок. Вертун не имел нормального фасада, его заменял единый, непрерывный гобелен. Эта шерстяная обертка, натянутая на деревянную раму, делала всю конструкцию чахлой и хрупкой с виду.

Узор на гобелене Вертуна был замысловатым и беспорядочным: пиктограммы, символы и метки располагались густо и под любым углом. Это напоминало Сенлину старого татуированного моряка.

Во время предыдущих визитов он провел несколько часов, изучая странный код, которым был испещрен гобелен, но так и не вник в смысл.

Причудливая обертка иногда обманывала новичков, вынуждая их думать, что Вертун – цивильное местечко. Ничто не лежало дальше от истины. Это был опасный порт, полный торговцев-нелегалов, стареющих блудниц и наемников, ищущих грязную работу. Разумеется, у него были практические достоинства: человек мог продать награбленное, наполнить кладовую, напиться и найти желанного спутника – все в нескольких минутах ходьбы. Но факт оставался фактом, каждая сделка предполагала, что тебя могу обмануть или пристрелить.

Бухта была слишком шаткой, чтобы удержать якорь, поэтому посетителям приходилось швартоваться вдоль большой трещины в Башне, пересекать зазор между кораблем и выступом и совершать опасный поход в порт пешком. Падать было далеко. Вывалившись из трещины, какой-нибудь несчастный получал целых семь секунд, чтобы задуматься о своей жизни, чей конец стремительно приближался.

У Ирен обнаружился талант находить в песчанике такие места, где гарпун застревал сразу и накрепко. Сегодня получилось пришвартоваться с первого выстрела, и корабль не выдернул якорь, когда Адам сбросил балласт, чтобы натянуть трос. Убедившись, что он выдержит, Ирен пересекла зазор с помощью шкива с ручками. Волета последовала за ней, но без каталки, цепляясь за трос руками в перчатках. Адам не мог на нее смотреть, убежденный, что трос может в любой миг перетереть кожу. Но Волета была легкой, и она гасила скорость, зажимая трос каблуками ботинок. Когда обе дамы надежно устроились в трещине, Адам прикрепил две бочки рома к шкиву и отправил груз следом за ними.

– Собираешься проверить, есть ли у твоего приятеля идеи о том, как потихоньку пробраться в Пелфию? – спросила Эдит Сенлина.

– Он вряд ли «приятель», но да. Я на это намекнул в прошлый раз, но он сделал вид, что не понимает. Может, я смогу подразнить его, предложив немного денег.

– За ром я бы взяла не меньше двадцати шекелей. Это не какое-нибудь пойло, – сказала она. – Это может быть лучшее, что бухта видела за целый год.

– Согласен.

– Я хочу остаться на корабле, – заявил Адам так быстро, что стало понятно: он какое-то время боролся с собой, стремясь заговорить. Сенлина и Эдит его слова застали врасплох, и Адам принялся выдвигать доводы: – Если бы у меня был хоть один выходной, я бы мог разобрать консоль и выяснить, что скрывается за неработающими рычагами. – Он открыл решетку топки и размешал угли. Излишнее действие, но ему было трудно смотреть Сенлину в глаза.

Эдит поджала губы и взглянула на капитана в ожидании ответа.

Просьба Адама была достаточно разумной, и Сенлин собирался сказать: «Да».

Но тут вымышленная Мария развернулась в проеме большой каюты и изгнала эту мысль. На ней был красный пробковый шлем, который закрепился в его памяти. Ее ботинки для верховой езды и белая блузка выглядели до нелепости изысканно на покрытой оспинами палубе корабля.

– Не глупи, Том, – сказала Мария, заправляя темно-рыжие волосы под шлем и направляясь к нему. – Глупо опять верить этому мальчишке.

Эдита кашлянула.

Сенлин понял, что смотрел в пустоту. Он ущипнул переносицу, прикрывая глаза ладонью. Попытался восстановить первоначальный ход мыслей. Он теперь стал очень рассеянным; вечно гонялся за какой-нибудь идеей.

Беда в том, что на этот раз Мария была в чем-то права. Адам уже дважды предал его, и, хотя причиной было желание защитить сестру, факт остается фактом: парень ненадежен. Если Адам останется в одиночестве, что помешает ему позвать Волету, улететь с нею и бросить остальных? Если вера Сенлина в молодого человека будет предана в третий раз, винить в этом придется не Адама.

Но справедливы ли его подозрения? Сейчас Волете ничто не угрожало. Разве нельзя довериться парнишке хотя бы в хорошую погоду? Это разумный риск, ну в самом деле, и он мог бы помочь возродить былую уверенность Адама. За недели, прошедшие после их побега, он сделался таким робким.

Сенлин открыл глаза, чтобы вынести вердикт, и увидел Марию – она прижимала свой нос к его собственному. В тени ее глаза казались темными.

Он поморщился и вздрогнул, не успев взять себя в руки. Она исчезла в тот же миг. Эдит и Адам смотрели на него с беспокойством.

– Чихнуть захотелось, – нескладно соврал он.

Эдит нахмурилась и повернулась к Адаму:

– Штурман не должен оставаться на корабле. Это привилегия старпома.

– Но ведь так не должно быть, – сказал Адам, от отчаяния поднимая голос.

– Забавный способ говорить «да, сэр», воздухоплаватель, – отрезала она.

– Да, сэр, – хмуро отозвался Адам.

Он поднял монокль в резиновой оправе, который висел у него на шее, и устроил поверх единственного глаза. Половинчатые защитные очки-гогглы были его собственным изобретением, и в этом приспособлении для циклопа и с повязкой на втором глазу он выглядел немного невменяемым, но гордым, – словом, очки благотворно влияли на его чувство собственного достоинства.

Как только Адам сошел с корабля, Сенлин повернулся к Эдит:

– Прости. Я просто тщательно обдумывал ответ.

– Можешь прихватить масло для моей руки? – одновременно с Сенлином спросила она.

– Я собирался сказать: «Да».

– Но не сказал ничего. В этом-то и проблема. Что мне делать, если ты превратишься в горгулью во время настоящего бедствия? Ждать, пока оттаешь; ждать, пока все «тщательно обдумаешь»? – От досады ее щеки зарумянились. – Мы все ждем, капитан. Но ждать вечно не получится.

Сенлин открыл рот, но она перебила его:

– Пожалуйста, не забудь про масло.

К Вертуну вела глубокая кривая трещина. Некоторые участки были узкими, как полка, другие – широкими, как проселочная дорога. Местами край недавно обсыпался, намекая на неудачный инцидент. Основная часть пути была гладкой после многолетнего использования, хотя от этого не делалась безопаснее.

Земля не переставала раскачиваться под командой «Каменного облака», пока они изо всех сил пытались восстановить сухопутную походку. Им пришлось бороться с желанием упасть на колени и ползти на четвереньках.

Кроме Волеты. Она понеслась вперед, порывистая, как горная лань.

С высоты утеса рынок на крыше выглядел достаточно мирным. Выбеленные солнцем навесы теснились у края палубы. Толстяк-органист играл веселую мелодию, а женщина пела хриплым фальцетом. Воронка крачек кружилась и устремлялась вниз, ныряя за объедками. В воздухе витал теплый аромат табака и мяса, которое было так сильно приправлено, что могло сойти за благовоние.

Это было приятное зрелище. Вертун в каком-то смысле сделался их родным портом.

Они спустились на пол рынка и попали в метель перьев, которые бросала старуха, сноровисто ощипывая голубя. В ларьке позади нее висела жалкая коллекция ощипанной птицы.

На рынке продавалось все необходимое, хоть оно и не бывало никогда в очень хорошем состоянии. Будь то заклепка, чайник или щипцы, кузнечное железо всегда оказывалось ржавым. У продавца одежды было много рубашек и брюк различных нечеловеческих размеров. Врач с синей кожей продавал мощный тоник, который, по его словам, должен был вылечить все, от подагры до огнестрельных ран, без единого побочного эффекта – кроме небольшого (и привлекательного!) посинения. Все было гнутое, разъеденное коррозией, залатанное и неправильно подобранное. Но для человека без страны рынок был садом наслаждений.

Как только они начали протискиваться через толпу карманников и лоточников, Волета бросилась прочь без предупреждения или объяснения. Она нырнула под поднос с утилем – петлями и гвоздями, – испугав продавца. Он замахнулся на нее, но девушка протиснулась под заднюю занавеску ларька и исчезла.

Никто не удивился, увидев, как она убегает, и меньше всего Адам. Тем не менее он счел нужным поворчать о ее безрассудстве. Эти жалобы стали частью ритуала швартовки: они приходили в порт, Волета исчезала и Адам клялся, что в следующий раз привяжет ее к себе веревкой, как поступали безнадежные туристы на Рынке. Все прекрасно знали, что у него больше шансов надеть поводок на угря.

Продать ром было легко. Алкоголь всегда был в дефиците, поэтому справедливая цена требовала лишь небольшой дегустации и торга. Сенлин продал обе бочки одноногому покупателю, а затем они с командой собрались тесной группкой. Он дал Ирен и Адаму десять шекелей, чтобы купить запас еды на корабль, и еще три шекеля, чтобы потратить в пивной после покупок. Один шекель был для Волеты, если она решит вернуться. Они согласились вновь собраться на «Каменном облаке» через несколько часов.

Сенлин с радостью оставил шумные запахи и крики рынка позади. Он спустился по общественному пандусу на нижние этажи, где портовый шерстяной «чехол» окрашивал солнечный свет в красивый оттенок охры. Пандус изгибался вдоль гобелена, изредка разветвляясь и уводя в камеры, где сурового вида люди пили, играли в кости и пели песни с детскими мотивами и непристойным содержанием. Комнаты разделяли висячие ковры из толстого войлока. Сплошные стены и двери здесь были неслыханным делом. Стоило только захотеть, и он мог бы украдкой пробраться в любое помещение в бухте.

Женщины с нарумяненными щеками и насурьмленными глазами околачивались возле клетушек с дверьми-пологами размером не больше гардероба. Они носили объемные грязные кринолины, драный тюль и потертые кружева. Эти платья, которые должны были вызывать воспоминания о некоем лучшем обществе, о высшей добродетели, только делали их более жалкими, как мертвые цветы, возложенные на свежую могилу.

Дамы следили за Сенлином, ожидая от него признаков заинтересованности. Он поднял воротник и прибавил шагу.

Гобелен не препятствовал ветру. Он тек большими и малыми потоками, отчего коридор пульсировал, как сердце. Видение Марии привело его вниз. Она оглянулась на него через плечо и улыбнулась, когда увидела, что он все еще там, словно он следовал за ней, а не наоборот. Он старался не связывать это видение с бедняжками в переулках или сладким воспоминанием о жене, потому что стоит лишь однажды позволить фантому стать звеном между памятью и страхами – и следом, несомненно, придет отчаяние.

Единственным человеком в Вертуне, к которому Сенлин испытывал теплые чувства, был Арджуна Бхата. У Арджуны была кожа цвета крепкого чая, яркая, как свеча, улыбка и неисправимая склонность к шуткам. Он рано полысел, но сохранил больше юношеской энергии и оптимизма, чем сам Сенлин. Эти черты характера год назад отпугнули бы директора школы, но теперь они, несомненно, его привлекали.

Магазин Арджуны Бхаты занимал весь нижний этаж Вертуна. Пространство было завалено безделушками, антикварными штучками и мебелью загадочного назначения, собранными со всех кольцевых уделов Башни. Среди всех этих диковинок лежали катушки с пряжей, мотки пряжи, маленькие гнезда из пряжи попадались под ногами, под стульями и в каждом укромном уголке. Сенлин нередко удивлялся этому изобилию пряжи, однако то была лишь одна причуда из многих. Этаж был весь в таком несуразном беспорядке. С первого же взгляда Сенлин увидел трон из оленьих рогов, ржавый гонг, безрукую статую юноши с тошнотворной улыбкой и трагичного вида куклу с шевелюрой из кукурузных рыльцев и без глаз.

Мария – которой на самом деле там не было – коснулась щеки уродливой куклы.

– Разве это не ужасно? – спросила она. – Если бы у нас был ребенок, я думаю, он был бы таким же вот нелюбимым и преследовал бы нас до конца жизни.

Сенлин вздрогнул и снова поежился, когда Арджуна обогнул башню из оттоманок и хлопнул в ладоши в знак приветствия:

– Том Мадд! Как поживаешь? Тебе холодно? С чего вдруг? Здесь почти как в таджине! Знаешь, что такое таджин? Это посуда, вот такой формы. – Он нарисовал фигуру в воздухе. – Простые люди используют его, чтобы превратить еду в пудинг. Можно положить камень в таджин, и получится желе. Ты заболел?

– Просто мимолетная дрожь, – сказал Сенлин, пожимая руку Арджуны.

– За многие годы я разработал теорию о том, что вызывает дрожь в теплой комнате. – Арджуна прищурился, и у Сенлина екнуло сердце – ему показалось, что купец каким-то образом обнаружил истинную причину его содрогания. – Нечистые помыслы. Хм? Да-да, не стоит отрицать, Мадд. Это естественно, когда встречаешь такую красоту… – он погладил круглую щеку безрукой статуи, – и чувствуешь прилив страсти. – Арджуна положил руку ему на грудь и изобразил биение сердца: – Пум-пум! Пум-пум! Вся кровь приливает к груди, а конечности замерзают, отчего и дрожишь. Нет? Не в настроении шутить? Прости, ничего не могу поделать с собой. Я пьян от одиночества. Что я могу сделать для тебя, друг?

– Масло, – сказал Сенлин, пытаясь хоть немного проникнуться веселым настроением Арджуны, пока Мария мелькала где-то на краю поля зрения. – Что-нибудь для хороших шестеренок.

– У меня есть именно то, что нужно. – Арджуна перегнулся через островной прилавок так, что чуть сандалии с ног не свалились, и достал стеклянную баночку. – Для тебя – четыре пенса.

– Для остальных, полагаю, два, – заметил Сенлин с кривой улыбкой.

– Если пришел меня ограбить, надел бы маску! – Арджуна вскинул руки. – Ладно. Три пенса.

Сенлин заплатил, сунул баночку в карман, но не торопился уходить. Он замер, как будто превратился в еще один несуразный предмет обстановки.

– Я, конечно, рад твоему визиту, Мадд, – проговорил Арджуна с некоторой осторожностью. – Но этот пустяк можно было купить где угодно. И потому я задаюсь вопросом, уж прости, – не хочешь ли ты чего-то еще?

– Полагаю, да. Мне нужно… наставление. Я уже упоминал Пелфию.

– Помню. Это место, куда ты хочешь попасть?

– Да. Но порты… скажем так… не спешат меня приветствовать, – проговорил Сенлин с усилием. Ему было неприятно делиться столь многим, пусть даже с человеком, который всегда был с ним дружелюбен. Говорить здесь о своих делах всегда было рискованно, особенно если за твою голову почти наверняка назначена награда. Но Сенлин зашел в тупик и не имел ни влияния, ни богатства, ни знаний, чтобы его преодолеть. У него не было выбора. – Ты не знаешь, где я могу достать рекомендательное письмо, приглашение или… убедительную подделку?

Арджуна рассмеялся, но остановился, увидев, что смеется в одиночестве. Он откашлялся.

– Прости меня. Довольно большой скачок от баночки с маслом к подделке, тебе не кажется? У меня нет ничего подобного. И будь осторожен с теми, кого об этом спрашиваешь. Я знаю двадцать человек, которые продали бы тебе плохую фальшивку, чтобы тебя застрелили.

– Ценю твою честность.

– Пелфия – недружелюбное место, Мадд. И даже хуже, я думаю. Мне жаль, что у тебя возникли такие неприятности, но я не знаю, чем помочь. Мои познания о мире… – он взял шлем из слоновой кости, вырезанный таким образом, чтобы напоминать вьющуюся шевелюру, надел нелепую штуку и улыбнулся, – в основном, бесполезны. Моя мать говорит, что счастье – это симптом невежества. – Он пожал плечами, снимая «парик» из слоновой кости. – Я очень счастлив.

– А ты знаешь кого-нибудь, кто несчастен?

– О, моя мать. Она весьма несчастна, – просиял Арджуна.

Сенлин улыбнулся в ответ:

– Возможно, она сможет мне помочь. Где она?

– Здесь. Она больше нигде не бывает. Всегда слишком занята, чтобы уйти.

– Она здесь? Где?

– Мужчины приходят поговорить с ней, мужчины вроде тебя. Она ведет учет многих вещей. – Арджуна задумчиво прикусил нижнюю губу. – Но она сложный человек. С такими матерями друзей обычно не знакомят.

Сенлин был настолько очарован беспокойством Арджуны, что почти смог проигнорировать Марию, когда она прыгнула на прилавок между купцом и коническим черепом гигантского муравьеда.

– Берегись людей, которые называют тебя другом, – нараспев предупредила она.

Переведя дух, Сенлин устремил на Арджуну пристальный умоляющий взгляд:

– Если твоя мать согласна встретиться, я бы очень хотел поговорить с нею.

Арджуна поискал в глазах Сенлина намек на сомнения, но обнаружил лишь решимость, и его лицо помрачнело, а свеча улыбки погасла.

– Ладно. Но я предупреждал тебя, Мадд.

Арджуна взмахом руки велел Сенлину обойти прилавок и показал ему люк в полу.

– Ты держишь свою мать в подвале? – удивился Сенлин, которому было совестно, что он полностью вышиб из торговца шутливый настрой.

Ухмылка тронула щеку Арджуны.

– Ты все перепутал. Она держит меня на чердаке, – сказал он и обеими руками открыл люк.

Сенлин заглянул в комнату. Он увидел только воздух и далекую землю в нескольких тысячах футов внизу. Он встревоженно поднял взгляд, и в его ушах прозвучало предостережение Марии: «Берегись людей, которые называют тебя другом».

Но Арджуна не собирался толкать его в люк. Он выглядел обеспокоенным и немного грустным. Ветер накинулся на них, всколыхнув белую куртку Арджуны и развевающийся темный сюртук Сенлина. Лишь тогда он увидел лестницу, а ниже – несколько перекрещивающихся досок, образовавших куцую площадку.

– Моя мать очень проницательна, и у нее нет чувства юмора. Я всегда считал ее страшной. Что бы ты ни делал, не лги ей.

– Я буду… в смысле – я не буду, – сказал Сенлин и, присев на край отверстия, потянулся мыском ботинка к первой ступени.

Он как будто забирался в пропасть.

– Ты поступаешь очень мудро, – сказал Арджуна. – Но это сделает тебя очень несчастным.