Онлайн чтение книги Вдали от дома A Long Way From Home
11

Валкий час начинался ровно в шесть вечера – после в пабах нельзя продать ни бокала пива. Парламент полагал, что этот закон вынудит пьяниц вернуться домой к обеду в лоно семьи. Случайным последствием стало «лакание в шесть часов», когда все пенные бокалы, заказанные еще до запретного мгновения, выстраивались в ряд и выпивались один за другим в так называемый срок благодати. Грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, а под благодатью [32]Послание к римлянам, 6:14..

Когда «срок благодати» заканчивался, начинался Валкий час. Как мне мог объяснить Беннетт Эш: «Я не успел этого сделать, сэр, отец пришел после Валкого часа».

В Валкий час я ехал на велосипеде по темным улицам домой. Палая листва лежала в кучах и горела, и под накрапывавшим дождем возникали печальные запахи влажной угольной пыли, и пепла, и плесени. Грозные фары жгли мне спину, и я горбился в мороси. Пересек мост над рекой Уерриби, проехал мимо холодного бесцветного бассейна, все еще размышляя над страницами «Океании».

Исключая некоторые гравюры и почтовую марку, на которой изображен Джимми-Фунт[33] Джимми - Фунт – абориген по имени Гвойя Джунгарей, родившийся предположительно в 1890-х годах в Северной Территории. Первый обычный человек, попавший на марку Австралии (в 1950 г.) – прежде на них изображались лишь королевские персоны. Почему его прозвали Джимми-Фунтом, доподлинно не известно., я никогда не видел аборигена. Все они были далеко, в пыльной истории или в жарких землях – бросали камни в проезжающие мимо машины. Но если они когда-то жили вдоль ручья Короройт, то возле Уерриби тоже, прямо здесь, за раздевалками этого пустого хлорированного бассейна. Там, где я сейчас ехал на велосипеде, они бродили в пору, когда Иисус висел на кресте.

Возле отдаленной парикмахерской Эрика Редропа я ускользнул от бампера летящего грузовика, затем незаконно проехал по пешеходной дорожке до лавки Саймона, где уличный фонарь освещал одинокого мальчика, как мне вообразилось, прятавшегося под крышей веранды мясницкой лавки. Еще одна жертва Валкого часа?

– Мистер Баххубер.

Слава богу, это был мистер Бобс. Я пересек главную улицу, когда на меня обрушился полуприцеп: пневматический тормоз харкнул, переключилась передача – и он помчался вниз по Стэмфордскому холму. Когда я оказался в безопасности, высокий луч фар выхватил Боббсика с набриолиненными волосами, вставшими дыбом, как в книжке комиксов. Что же с ним случилось?

– Я человек без машины, – плакал он.

– Тогда мы оба в одной лодке, – произнес я беспечно, но унюхал выпивку и подумал: «Боже правый, это же Икар, упавший в море».

– Это невозможно, мистер Баххубер. Так говорят эксперты.

– Запрыгивайте. – Я указал на переднее колесо, тем самым давая понять, что могу подвезти его до дома.

Слишком поздно я увидел, что при нем был мешок, который он прихватил с собой, когда залез на раму. Он чуть не опрокинул нас в сточную канаву.

– Держитесь ровно, мистер Бобс.

Он не мог быть тяжелым, но то, что он вез в мешке, мешало держать равновесие. Однако я все равно поехал.

– В стране картофельных фермеров никогда не продашь «икс-кей яг». – Он повернулся, чтобы обращаться ко мне напрямую. – Но спросите меня, где «яг»?

Он был взрослый человек, отец семейства. Было бы грубо приказать ему сидеть тихо.

– Спросите меня, он в рукаве? Нет. Но должна быть встречная продажа. Куда я припарковал встречную продажу?

– Держитесь, мистер Бобс. Позади машина.

– Нет встречной продажи, – кричал он. – Но это невозможно.

Я слышал, как завизжали шины, застучали дворники. Затем, когда машина проехала мимо, он пнул в ее сторону ногой:

– Видите тут встречную продажу? Если найдете ее, именно на ней я потерял деньги от сделки.

Мы были напротив апартаментов, возле людной дорожки перед гостиницей «Королевская». Я накренился влево, вихляя, свернул на Янг-стрит, благополучно добрался до Беннетт-стрит, где он высоко поднял свой мешок.

– Я совершил невозможное, – сказал он, вероятно, собираясь продемонстрировать фокус, хотя в результате «малверн-стар» ударился о глубокий цементный сток, и мы все полетели – люди и железо, и приземлились жестко, спутавшись вместе.

Сточные воды наполнили мои ботинки. Я еще не знал, что порвал новые брюки от «Флетчера Джонса», но чувствовал, что ободрал голень и ладонь. Сосед полз дальше вдоль стока, волоча за собой мешок. Там он сел, скрестив ноги под фонарем, и кровь капала с его бриолина.

– Ну же, – сказал я. – Я доведу вас до дома.

– Никакого дома, – ответил он. – Слушайте. Сначала я думал, что продам его Хэллорену. Это было прошлым вечером.

Он бы не сдвинулся, что бы я ни делал. Наконец мы уселись вместе, скрестили ноги в стоке. Дождь все шел. Я узнал, что Хэллорен был идеальной перспективой во всех смыслах: обладал не только доходом, но и известной страстью к последним моделям. Однако строитель-пижон был выше шести футов росту, и в результате, когда он втиснулся на сиденье водителя, его «крупная башка» торчала над лобовым стеклом.

Приятели немилосердно освистали его из темного пролета паба.

– Втяни голову, – кричали они. И: – Втяни локоть.

Но ни голову, ни локоть нельзя было втянуть в автомобиль, а колени клиента согнулись под приборной панелью и терлись о руль. («Я вам не акробат», – сказал он.) Он не умел с легкостью переключать передачи, но в то же время любил читать «Вилз» и «Модерн Мотор»[34]Австралийский журнал для автолюбителей «Колеса» («Wheels») был основан в 1953 году, а «Современный мотор» («Modern Motor») – в 1954-м. и не мог отказать себе в шансе дать легендарному двигателю волю на дороге.

Увы, на настоящем испытании ему не хватало слуха и чуткости вести без синхронизатора, и приятели-выпивохи подбадривали его всякий раз, как он вымучивал стон из коробки передач. Ни сделки, ни продажи, ни удачи, и Бобс должен был ехать домой к своей миссус на автомобиле, который он не мог с легкостью объяснить.

– Прошлой ночью, – сказал он, – я разбился и сгорел.

По глупости я попросил его объяснить. И он продолжил рассказ о том дне, пока даже я не потерял терпение и не подпер его дворовым забором. Дал ему свой платок стереть кровь.

Потом он занялся сбором того, что высыпалось у него из мешка:

– Сосновые шишки, – объяснил он. – Ими лучше всего разжигать огонь.

Я выровнял переднее колесо, и вместе мы пошли, оба промокшие до нитки: я вел велосипед, а он позади тащил свои шишки.

Миссис Бобс, должно быть, услышала, как заскрипели ворота. Она встретила нас красноглазая, заплаканная, в домашнем халате. Дети были перепуганы, мальчик выл в тоске, а бледная дочь утешала мать, которая, похоже, уверилась, несмотря на все доказательства, что она теперь мать двоих сирот.

Мое присутствие не уняло вдовье горе. Она усадила мужа на кухонный стул.

– Невозможно, – сказал он.

– Да. – Она омыла его рану и помазала ее красным бальзамом и желтой настойкой и встала перед ним на колени. – Мой милый маленький Коротышка, что они сделали? Что случилось с машиной?

Только потом она увидела мешок и пнула его своей тапочкой.

– Что это?

– Сосновые шишки, – сказал он. – Для камина. Если я могу это, то смогу делать все.

– У нас газовая плита, – ответила она.

Я ощутил, что пора покинуть слишком личную сцену, но меня призвал мальчик, который закатал свои пижамные штаны, чтобы я мог нанести на его кожу тот бальзам, каким пользовали отца.

Девочка заварила чай.

Волосы продавца теперь лежали гладко на идеальной голове. Его лоб и брови были выкрашены в красный и желтый. Внезапно он уселся на линолеумный пол, усадил сопливого малыша на колени и вытер ему лицо. Малыш хотел сосновых шишек, но отец вынул толстый белый конверт из внутреннего кармана.

– Пусть сестренка поможет тебе посчитать.

Я оставался за столом между мальчиком и девочкой, пока они считали самую большую стопку наличных, что я когда-либо видел. Десятифунтовые банкноты, огромные пятерки, все на кухонном столе.

– Я бы никогда не продал его, – сказал Коротышка, все еще сидя на полу. – Невозможно.

Миссис Боббсик села на колени возле мистера Боббсика, то гладя его по голове, то целуя его руку.

– Я думала, ты разбился в этой жуткой машине.

– А разве я не сказал, что сделаю это? Утром?

– Ты сказал, что вернешь ее назад и заплатишь процент. И поговоришь с «Фордом» о нашей франшизе.

– А что я вместо этого сделал?

– Заключил великолепную сделку, конечно.

– Это сделка? – спросил мальчик, и хотя он продолжал повторять вопрос, никто ему не ответил.

– Но кто? – спросила жена. – Не Хэллорен, тогда кто?

Несмотря на очевидное обожание семьи, вернувшийся герой не хотел, как я постепенно понял, говорить, кто дал ему эти купюры, теперь собранные в три кучки в соответствии с достоинством.

Миссис Боббсик пихнула его в плечо:

– Кто?

– Можно мне чашку чая?

– Это была миссис Маркус?

– Сначала чай.

Но лицо миссис Боббсик посуровело.

– Что она попросила вместе с машиной? Она хоть умеет водить такой автомобиль?

Муж пожал плечами.

– Полагаю, она снова захочет уроки вождения.

– У нее есть права.

– В прошлый раз права тоже были.

– Айрин, – взмолился он.

– Ты там пил? С ней? В Маунт-Эгертоне? Сосновые шишки, – кричала она. – У нас газовая плита.

– Я продавец.

– Ты оставил машину у нее? А как же регистрация и страховка? Она не подвезла тебя в Марш?

Что-то случилось. Все изменилось. Внезапно детям было пора в постель. Миссус выпроводила их вон, закрыла за собой дверь, снова открыла.

– Ты ублюдок, – сказала она. – Это она дала тебе сосновые шишки для камина? Ты должен был позвонить «Форду».

«Не лезь не в свое дело», – подумал я.