Онлайн чтение книги Вечный Das Vermächtnis
Глава 5

Калтон-Хилл, наши дни

Мягкий сентябрьский ветерок, веявший над крышами Эдинбурга в сторону Калтон-Хилл, ласкал мое разгоряченное от солнца лицо. Он нес с собой запах истории Шотландии. Старый камень, высокогорная трава и постепенно угасающий запах дождя, который уже прошел. Было тихо, но вокруг меня могла бушевать и буря, а я бы обратила на это внимание не больше, чем на легкий ветерок. Все мои чувства были сосредоточены на Пейтоне. На том, что он хотел мне сказать.

Черт, если честно, я не на шутку испугалась.

– Ну, говори уже! Или ты хочешь меня прикончить? – поторопила я его.

– Я не знаю, как начать. Это очень сложно, потому что то, что я хочу тебе сказать, невозможно объяснить.

Он с трудом подбирал слова, и я едва ли могла вытерпеть это.

– Черт возьми, выкладывай! Ведь нет еще одного проклятия, не так ли?

Пейтон рассмеялся и покачал головой:

– Надеюсь, что нет! Не волнуйся, такого невезения не может быть даже у меня!

– Хорошо, а то на мгновение я подумала… Неважно. В чем же тогда дело?

Смех Пейтона оборвался. Его взгляд снова стал серьезным, и настрой тут же изменился:

– Ну ладно. Хотя я понятия не имею, как тебе это объяснить, но хочу хотя бы попробовать. Моя жизнь… до того, как я встретил тебя… моя жизнь была унылой. Долгие годы проклятия были тяжелыми, но терпимыми. Не было ничего, что я пропустил бы. И после первых лет не имело значения, что я больше ничего не чувствовал. Там была только… пустота. Во мне, вокруг меня… годы, которые бежали только для меня. Потом наступил день, когда я проехал мимо тебя на мотоцикле, и – ну, ты помнишь – все стало по-другому. Ты спасла меня.

Он улыбнулся, но я видела, что он долго не может прийти в себя от того, что так угнетало его.

– Но потом, когда ты вернулась назад во времени, что-то изменилось. С тех пор я как будто заново переживаю прошлое в своих воспоминаниях. Не все. Но решающие изменения, вызванные тобой, ощущаются мной так, как будто я переживаю их только сейчас. Во время проклятия Натайры эти новые воспоминания сохранили мне жизнь, потому что в них присутствовала ты. Я проживаю свою жизнь как будто второй раз… по крайней мере, не напрямую, а как будто я смотрю фильм о своей жизни, если такое вообще возможно.

Должно быть, мое лицо выглядело слишком озадаченным, потому что он глубоко вдохнул и начал заново:

– Прошлое, которое я пережил, никогда не встречаясь с тобой, было жестоким, но оно прошло – до текущего времени. И тут начинается отклонение.

Он поднял руку и показал мне два пальца:

– В прошлом номер два, очевидно, есть некоторая параллель с настоящим, я встретил тебя и полюбил перед проклятием Ваноры… а затем потерял. Не знаю, суждено ли мне было встретиться с тобой в то время, но это определенно изменило меня. Из-за этого отличается и способ, которым я после этого расправился с проклятием.

Он покачал головой, как будто сам не мог понять, что хотел мне сказать.

– В моих воспоминаниях, в этом фильме, который я не могу остановить и в котором я совершенно беспомощен в тех событиях, которые переживаю, я теперь вижу, насколько действительно я был пустым внутри. Потому что сначала ты показала мне, что такое любовь. Проклятие затронуло меня во много раз сильнее. Я точно знал, что оно будет продолжаться больше двух столетий. Целая бесконечность без любви. В этот раз я знал, насколько долго мне придется так жить. Знать о тебе и не быть рядом… это разрушило то, что осталось от меня после проклятия. И в этом втором прошлом оно продолжает действовать.

Несмотря на яркое солнце, по моей спине пробежал холодок, и я бы с удовольствием прижалась к Пейтону, но боль в его глазах не дала мне сделать этого.

– Пейтон, я…

Он сжал губы, словно стараясь сдержать слова, которые вот-вот вырвутся.

– Нет, выслушай меня. Мое прошлое «я» разрушено, Сэм… Я вспоминаю все здесь и сейчас, и мне приходится беспомощно смотреть на это. – Пейтон пожал плечами и схватил мои руки. При этом на его лице был стыд. – Сэм, mo luaidh , я не знаю, как сказать это, но в этом втором прошлом… я теряю веру в нас.

Он молчал. Я ждала, что Пейтон продолжит говорить, но вместо этого юноша устремил свой взгляд в небо, словно пытаясь найти там ответы. Когда я хотела ответить ему, он проникновенно посмотрел на меня, но выражение его лица говорило о замкнутости. Как будто Пейтон специально отгородился от меня.

– Я потерял веру в нас, Сэм. Мне хотелось бы прекратить испытывать это. Просто быть счастливым здесь и сейчас с тобой, но я не могу. С каждым новым воспоминанием о дне, полном пустоты, непролитых слез и потерянной надежды, я чувствую, как во мне растут сомнения. Я не мог больше ни дня терпеть проклятие, Сэм!

Я сглотнула, и мое горло снова сжалось.

– И что это значит, Пейтон? – спросила я. Его страх тащил меня с собой в бездонную пропасть.

– Мое тогдашнее «я»… тогда я задавался вопросом… – Он колебался. – Почему ты ждала так долго, чтобы рассказать мне обо всем, если ты меня действительно любишь. И я думаю… я думаю… я потерял веру в тебя и в нашу любовь, хотя сейчас понимаю, что ты не могла сделать ничего, чтобы спасти меня.

Он сказал это очень быстро, как будто хотел скорее оставить это признание позади. Пейтон находился в отчаянии и не до конца понимал себя, я видела это, но все равно боль обрушилась на меня со всей своей мощью. Видимо, не хватало, чтобы я сама каждый день раскаивалась в своих поступках! Нет, теперь еще выяснилось, что человек, ради жизни которого я рисковала всем, потерял в меня веру. Какая ирония судьбы… Что теперь нам осталось? Это конец нашей любви?

– И теперь? – спросила я, хотя меньше всего на свете мне хотелось услышать ответ на этот вопрос.

– Я не знаю, Сэм. Я боюсь проснуться и обнаружить, что мои прошлые действия разрушили наши отношения. Не пойми меня неправильно, последнее, чего я хочу, – это причинить тебе боль. Я не хочу тебя разочаровывать. Но ты имеешь право знать, что происходит со мной.

Пейтон вздохнул. Он выглядел совершенно беспомощным. Я не привыкла видеть его таким.

– Я дал тебе клятву и теперь, обреченный бездействовать, должен смотреть, как собираюсь ее нарушить!

– Что ты имеешь в виду?

– Я поклялся любить тебя вечно и умереть с надеждой, что всегда буду достоин твоей любви. Но теперь я вспоминаю, что хотел… хотел, чтобы всего этого не произошло.

Я уже была неспособна трезво мыслить. Как будто должна была сдать домашнюю работу, которую не подготовила, и мне на ум не приходило никакой возможности это исправить. Секунды растягивались у меня в голове на годы. Жужжащая у моего уха муха казалась вертолетом, и солнце танцевало светящейся точкой у меня на веках, когда я моргала. Мне казалось, что меня только что переехал поезд.

– Пойми, Сэм, после того, как ты покинула меня, я не мог с уверенностью сказать, встретимся ли мы снова. Также я не мог знать, удастся ли тебе в будущем спасти меня при помощи крови Ваноры. Единственное, в чем я был уверен наверняка, – это то, что потерял тебя, и с каждым днем мои сомнения в правдивости нашей любви растут.

Хотя я чувствовала, как важно для Пейтона, чтобы я поняла его, мое сердце все равно отказывалось верить его словам. Я так рисковала, чтобы спасти его проклятую жизнь! Он, черт возьми, должен был сделать меня счастливой здесь и сейчас!

Пейтон обхватил меня руками и притянул к своей груди. Его близость обещала безопасность, которой я не чувствовала, и мне хотелось бы, чтобы мы могли все начать с начала.

Я отказывалась признавать, что наше прошлое грозило разрушить наше счастье. Неужели нам не суждено любить друг друга? Разве нет способа быть счастливыми вместе навсегда?

У меня нестерпимо болела голова, когда на следующий день я отправилась в Авимор. К счастью, машин на дороге было немного, потому что я сама понимала, что мне сложно сконцентрироваться. Мы с Пейтоном проговорили всю ночь, но не продвинулись ни на шаг. Что, судя по всему, вкупе с недостатком сна и вызвало пульсирующую головную боль.

Мысль, которая не отпускала меня еще до нашего разговора, гудела где-то в моей голове, как басы из динамиков, но оставался вопрос: готова ли я ради любви сделать то, чего Пейтон никогда не одобрит?

Я посмотрела на коробку на пассажирском сиденье, и мой пульс ускорился. На крышке было отчеканено: «Серебряные клинки нагорья». Готова ли я рискнуть всем? Как мне набраться мужества?

Опустился туман, и ветровое стекло покрылось маленькими капельками, как во время дождя. Небо впереди предвещало, что погода скоро испортится. На вершинах горных хребтов по обеим сторонам дороги висели серые завесы, которые с каждым километром становились все плотнее. Как будто мой путь лежал сквозь непроницаемое дыхание огромного зеленого чудовища. Были ли горы на самом деле горами, или это огромный дракон прилег вздремнуть? Отвесные скалы в дымке выглядели как зазубренные шипы, а сочная трава – как блестящие чешуйки. Туман, казалось, окутал меня со всех сторон, и я поехала медленнее – чтобы не разбудить чудовище.

Черт, я ненавижу свою фантазию!

Ким, моя лучшая школьная подруга, была бы счастлива, если бы это действительно оказался монстр, – такая история точно обеспечила бы ей Пулитцеровскую премию. Но так как я не интересовалась сенсационной журналистикой, лучше бы сверхъестественные создания обходили меня стороной. Как и туман!

Я потянулась за телефоном и набрала номер Элисон Лири. До сих пор я не могла дозвониться до нее, но надеялась, что она просто работает в своем маленьком саду с розами и поэтому не слышит телефон. Именно сейчас, когда я боялась оказаться на пути в пасть каменного чудовища, ее голос успокоил бы меня.

Снова слышались гудки, но никто не брал трубку. Через некоторое время я сдалась и пожалела о своем спонтанном решении отправиться в эту поездку. Я надеялась, что материнская забота Элисон и невозмутимость Роя помогут мне разобраться в моих чувствах. В конце концов, я стояла перед серьезным решением.

Немногим позже, практически не заметив этого, я оставила зловещую дымку позади, а вернувшийся солнечный свет прогнал дракона и заставил мою разыгравшуюся фантазию успокоиться. Во всяком случае, в Шотландии для меня не существовало ничего такого, что невозможно было бы представить. Ведьмы, проклятые бессмертные воины, друиды, превратившие девушек в камень, путешествия во времени… и это было только то, что пережила я сама.

Было не так много людей, которым я могла рассказать свою историю без того, чтобы меня не отправили в психиатрическую больницу. Элисон и Рой являлись двоими из тех немногих, и втайне я задавалась вопросом, а не являются ли они сами частью легенды. Рой, рыжеволосая гора, а не человек, чьи корни восходят к ведьмам с Фэр-Айл, который владел древними знаниями. И его противоположность, нежная, похожая на эльфа Элисон, с которой я с первого момента чувствовала себя в безопасности и которая, казалось, всегда имела представление о том, что будет дальше.

Поэтому меня не очень удивило, что она радостно помахала мне, когда я припарковала машину перед крошечным домиком. Аромат вьющихся роз, под тяжестью которых, казалось, прогибалось здание, приветствовал меня. Золотистая коса Элисон была скрыта под платком, а впереди был повязан яркий разноцветный передник. Свежие пятна от травы на ее джинсах подтвердили мою догадку о том, что она работала в саду.

Я побежала по протоптанной дорожке и обняла ее. Элисон едва доставала до моего плеча, и аромат выпечки, исходивший от ее одежды, напомнил мне запах детства.

–  Fàilte!  – поприветствовала она меня.

– Привет, Элисон. Я боялась, что тебя нет дома.

Она улыбнулась и провела меня через арку из роз к входной двери.

– Я ждала тебя. Ты как раз вовремя, чайник вскипел. Заходи и расскажи мне, что привело тебя так далеко на север.

Что? Она меня ждала? Ну вот опять, легенды, загадки и ставшие уже постоянными мои мурашки на коже!

– Эммм… ждала? Что ты имеешь в виду? Как ты могла знать, что я…

Элисон бросила на меня через плечо насмешливый взгляд и хихикнула.

– Поскольку видения будущего в моем хрустальном шаре крайне ненадежны, я посмотрела на дисплей своего телефона. Я хотела тебе перезвонить, но, похоже, у тебя не было сети, и поэтому я позвонила Пейтону. Он сказал, что ты хотела навестить меня.

Ну отлично, теперь Элисон точно считает меня глупой! Мне уже приходилось смеяться над собой и своими безумными мыслями. Постепенно нервы у меня сдали. Возможно, мне все же нужно было остаться в Делавэре, где самым странным был симпатичный полузащитник, у которого неожиданно появилась симпатия ко мне, невзрачной девушке.

– Ах да, конечно! – попыталась я отмахнуться от своего глупого вопроса и вошла вслед за Элисон в крошечный домик.

Благоухающий букет свежесрезанных цветов на столе принес с собой в маленькую кухню кусочек позднего лета, а разноцветная посуда как будто так и ждала, пока ее используют по назначению. Все это было так приятно, что я сразу расслабилась. Чайник на плите, горячий «Эрл грей» в чашках, а также еще теплые кексы и песочное печенье на старинном блюде излучали волшебство абсолютного покоя.

Я села, пока Элисон смывала землю с рук и снимала фартук. Стол был накрыт на двоих.

– А где Рой? – спросила я, потому что мне обязательно нужно было с ним поговорить. То, что я запланировала, могло вполне пойти не так, как надо. Если кто и знал что-то о рисках, так это спокойный великан.

– Он помогает в доме пастора. Часть старых балок перекрытия нужно обновить, потому что Национальный фонд содействует сохранению старого дома. Церковные метрические книги со всей Шотландии поступают сюда, потому что необходимо изготовить копии, чтобы дать возможным посетителям ознакомиться с ними. Каждый день прибывает новая церковная книга, но строительные работы еще ведутся. – Элисон покачала головой, сетуя на плохую организацию работ. – Рой помогает там, где может. Ты знаешь, пыльные книги, древние церковные записи… Ему хотелось как можно скорее предложить свою помощь. Надеюсь, ты ничего не ела, потому что шоколадные кексы только из духовки.

– Нет, я с самого утра в пути, и мой желудок начал урчать, когда я еще проезжала Питлохри.

– Тогда хватай скорее кекс, Сэм.

Она села, и мы болтали о шотландской погоде, нашей новой квартире и текущем школьном проекте Роя, уплетая печенье. Элисон понравилась салфетка, которую я принесла ей. Она пообещала бережно относиться к ней. Наконец, когда чашки опустели, а последние крошки были съедены, она сложила руки на коленях и выжидающе посмотрела на меня:

– Итак, Сэм, ты не хочешь рассказать мне, что происходит? Я же вижу, что тебя что-то угнетает.

– Сейчас я просто плыву по течению. Прошлый год был по-настоящему жестоким. Может быть, мне поможет, если я поговорю об этом с Роем.

Я надеялась, что Элисон не обидится, что я предпочла довериться ее мужу, но ее улыбка тотчас успокоила меня.

– Ах, Сэм! Если тебе тяжело на душе, не стоит сидеть здесь и составлять мне компанию. Если хочешь, можешь просто пойти к дому пастора и поговорить с Роем. Думаю, он вряд ли скажет тебе «нет» в перерыве, особенно если ты принесешь ему кексы.

Мне стало гораздо легче, и теперь я не могла дождаться, чтобы излить Рою свою душу. Он наверняка укажет мне способ, как снова взять мою жизнь в свои руки. С тарелкой, полной выпечки Элисон, в руке я побежала коротким путем вверх по холму.

Дом священника представлял собой простое здание в конце улицы. Поверх коричневой кирпичной кладки был нанесен слой краски больше, чем нужно, а на оконных арках шелушился белый лак. Две ступеньки перед распахнутой входной дверью были обшарпаны и побиты по краям.

Я неуверенно вошла и прислушалась. Из-за строительных и уборочных работ едва ли можно было что-то узнать.

– Есть здесь кто-нибудь? Рой?

Ничего.

Ну замечательно, и что теперь? Я бросила через плечо взгляд на дорогу. Снаружи было так же тихо и безлюдно, как и здесь. Я нерешительно огляделась. На скрипучих половицах оставались белые следы. Строительная пыль, по-видимому, распространилась по всему дому, и рабочие переносили ее из комнаты в комнату. Даже в падающем через окна свете плясала пыль, превращая лучи в осязаемый дождь из золота.

Непроизвольно я подошла ближе. Свежевыкрашенные стены между окнами уже украшали старинные портреты, хотя несколько картин еще ждали, чтобы занять свое окончательное место. На противоположной стороне во всю стену тянулся книжный шкаф, который был не очень хорошо закрыт пленкой. Как в библиотеке, маленькие таблички с указанием года на полках показывали местоположение отдельных записей. На старом дощатом полу громоздились еще какие-то церковные записи в картонных коробках. Не совсем правильное хранение старинных трудов.

Я поставила тарелку и наугад вытащила одну из тяжелых книг. Слой пыли на кожаном переплете показывал, что пленка вряд ли выполнила свое предназначение.

Церковный реестр 1822–1856. Я осторожно перелистнула несколько первых страниц. Казалось, сам воздух между страницами источал аромат прошлого.

Здесь скрупулезно были продатированы и записаны все роды, свадьбы и похороны. Я удивилась, как часто можно было увидеть имя Макдональд. Дональд Макдональд бесчисленное количество раз рождался, женился или был похоронен. Покачав головой, я задалась вопросом, а где же индивидуальность или понятность.

Читал ли кто-нибудь эти строки после похорон Эрин Макдональд 18 октября 1822 года – последняя запись на этой странице? Это напоминало путешествие во времени – представить, как перо священника вносит имя Эрин в реестр перед лицом скорбящей семьи. Боль от потери матери, жены или дочери казалась почти осязаемой, и я почувствовала себя незваным гостем.

Я положила книгу на место и взяла один из кексов. Наверняка скоро появится кто-нибудь из рабочих. Вполне можно подождать еще несколько минут, прежде чем отказываться от своей надежды на проясняющую беседу с Роем и отправиться в обратный путь.

Шоколад таял у меня на языке, и я подошла к картинам между окнами. Деревянные половицы скрипели от моих шагов. Наверное, они были такими же ветхими, как и балки на крыше. Пыль, мерцающая в солнечном свете, придавала комнате высоту и танцевала перед картинами, когда я подходила к ним.

Под каждым портретом была прикреплена небольшая табличка, на которой была информация о человеке, его деятельности или происхождении картины.

Я посмотрела на первый портрет. На нем была изображена девушка лет пятнадцати.

Линн Эрскин, 1737, дочь Джеймса Эрскина, позднее жена Алека Элфинстона.

Девушка выглядела неуверенной, и я подумала, как долго ей пришлось сидеть в качестве модели для этого портрета. Сине-белые рукава ее платья хорошо сочетались с затененной синевой фона изображения, а бледно-голубая заколка на белокурых локонах завершала цветовую композицию. Ее губы и покрасневшие щеки были единственными теплыми красками в этом очень прохладном изображении.

Я посмотрела на следующую картину. На ней был изображен мужчина с пышной шевелюрой – или это парик? Даже парни из рок-групп 80-х с их прическами выглядели бы жалко на фоне первого графа Портмора. На нем были блестящий нагрудник и шейный платок, завязанный под двойным подбородком. Поза выглядела победоносной и напоминала мне язык тел близнецов Дугаля и Дункана Стюартов. Мне сразу стало тошно, когда я вспомнила время, проведенное в плену у этих предателей.

Я быстро прошагала дальше вдоль стены. В целом это было красочное смешение шотландской истории. Как раз в тот момент, когда я подумала о том, долго ли мне еще ждать Роя, кое-что бросилось мне в глаза.

– Что за… – выпалила я и подошла ближе к следующей картине. Я подняла руку к холсту и дрожащими пальцами провела по старой масляной краске. Сердце стучало в ушах как барабан, а угощение Элисон вдруг стало камнем в желудке, пока я пыталась понять, что же я увидела.

Я покачала головой и снова провела по блестящему, увековеченному в масле лицу женщины на портрете. Другая рука потянулась к моему горлу.

Мне часто говорили, что я вылитая Кэмерон, но эта женщина выглядела как мой двойник – точь-в-точь как я! Это невозможно. Совершенно невозможно.

Под белой вуалью и темными кудрями золотистой и белой краской была увековечена сама судьба. Маленькая и большая жемчужины в простой золотой оправе, мать и дитя, объединились навсегда.

Черт, ну вот опять такой момент, который переворачивает все с ног на голову! Ну почему именно моя жизнь полна подобных происшествий? Я была практически неспособна дышать, так сильно от волнения сжалась грудь, и казалось, что я могу задохнуться от мельчайших частиц пыли в воздухе.

То, что я увидела, было совершенно немыслимо!

«Шотландская жена в день свадьбы, 1741» – значилось на табличке. «Шотландская жена в день свадьбы», – эхом раздалось в моей голове.

Я лихорадочно пыталась понять, что же это может означать, но казалось, что прошла целая вечность, прежде чем мой мозг снова начал работать. День свадьбы, день свадьбы… эти два слова звучали как припев навязчивой песни и перекрывали мои мысли.

1741. Я снова остановила свой взгляд на цифрах, обозначающих год, и потерла висок, стараясь мыслить яснее.

Дрожащими пальцами я расстегнула одну из своих сережек и поднесла ее к портрету. Я не ошиблась. Озадаченная, я посмотрела на дверь. Где же Рой, черт возьми? Мне срочно нужны были ответы! Сережка жгла мне ладонь, так сильно мне нужно было логическое объяснение.

1741. Я снова покачала головой. Этого не может быть… это же какое-то сумасшествие! Скорее всего, мое воображение сыграло со мной злую шутку.

– Кто же ты? – пробормотала я. – И какого черта у тебя мои сережки?

Я обернулась, и ответ лежал прямо передо мной. Церковные записи! Я быстро водила пальцами по табличкам с указанием года на полках, пока не нашла то, что искала, – церковные записи 1735–1767.

– Ты должна быть здесь… – прошептала я, листая страницы. Внезапно даже этот простой поиск показался мне невыносимым.

Картина была написана в 1741 году. После той кровавой расправы! Но в то время Кэмеронов уже не осталось. Кто же эта женщина? Может, это Изабель Кэмерон, моя прародительница, о которой мне рассказывал Пейтон? Или сходство – это чистая случайность? Единственное объяснение, которое пришло мне в голову, я изо всех сил попыталась не принимать во внимание и затолкнуть обратно в глубины своего разума. Я просто отказывалась допускать даже мысль об этом.

Я выругалась и перелистнула еще несколько страниц, пока не дошла до 1739-го. Это раньше, чем нужно было, но мне не хотелось упустить что-то из виду, поэтому я прочитала все имена, которыми была заполнена страница. В глазах у меня потемнело, и мне пришлось перечитывать некоторые строчки по несколько раз, так сильно я была взволнована.

Действительно, только на второй раз мне на глаза попалась запись: «Вступление в брак, 1741».

– Черт побери! – вырвалось у меня.

Внезапно книга стала весить будто целую тонну и скользнула вниз из моих обессилевших пальцев. Мой взгляд все еще был сфокусирован на имени в этой строке, когда книга с глухим звуком упала на пол.

У меня перехватило дыхание. После такого шока дышать для меня казалось чем-то невозможным, и мир вокруг меня начал вращаться.

– Дыши! Проклятье! Саманта Уоттс, дыши, иначе снова упадешь в обморок, – сказала я сама себе, чтобы держать себя в руках, и с дрожащими губами последовала собственному совету.

Я сделала шаг назад, словно реестр в кожаном переплете был шипящей змеей, которая только и ждала, чтобы вонзить свои ядовитые зубы в мою плоть. И хотя от книги не исходило реальной угрозы, меня охватил холодный ужас.

Здесь, среди этих исторических обычаев, была написана сама судьба. Я столкнулась с доказательствами, которые я всегда считала такими чертовски полезными. Но если эти строки действительно служили доказательством, почему я никак не могла поверить в то, что было написано передо мной черным по белому?

Снова я покачала головой и сделала шаг назад. И еще один. Прежде чем я успела опомниться, я выскочила через дверь на улицу и побежала вниз по склону холма, при этом перед глазами все еще стоял образ улыбающейся невесты. Я достала из кармана телефон и, задыхаясь, распахнула дверь машины. Мой взгляд упал на коробку на пассажирском сиденье.

– Это я… мы должны встретиться! Немедленно!