Онлайн чтение книги Великий поход династронавтов
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДВОЙНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

1. ЖИЗНЬ БЕЗ ПЕРСПЕКТИВЫ, ИЛИ ЧТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ОДИН КИНОЖУРНАЛ

Да, после того рокового дня, когда на династронавтов обрушились один за другим три сокрушительных удара и до самого конца учебного года жизнь у них пошла тусклая, мрачная, без всякой перспективы. В дневнике у Наско прочно воцарилась жирная двойка по арифметике, а у Саши Кобальт Болокуду — тройка по поведению. Не говоря уже о письме из Министерства иностранных дел, которое отрезало все пути к самостоятельной поездке за границу вплоть до восемнадцатилетия, то есть всё равно что до старости.

Вот и каникулы начались, а что толку?

Поехать в пионерлагерь? Или куда-нибудь на отдых с мамой и папой? Или в деревню к бабушке в гости? Нет, спасибо вам большое за такие каникулы!..

Целыми часами торчали династронавты на базе, вздыхая и проклиная законы, которые столь бесчеловечно ограничивают свободу несовершеннолетних граждан республики.

Занятия языками были давно заброшены, встречи с Роландо и Сисулу-Каба прекратились, прекратилась и возня с радиопередатчиками. В квартале наступил такой мир и покой, что сержант Марко несколько приободрился. Если бы не контрабандист, по-прежнему неуловимый, участковый был бы вполне счастлив.

Больше всех расстроен был Наско. Он сознавал, что по крайней мере треть вины за разразившуюся катастрофу на его совести, и был готов на всё, лишь бы поправить дело.

Увы, в каникулы двойку не исправишь! И он понуро бродил по улицам, вяло играл с Никижем, часами рисовал каких-то унылых роботов с бородой и усами, а вечером забирался на чердак и подолгу рассматривал сокровища зелёного чемодана.

Кто знает, быть может, на этом и закончилось бы наше повествование, не случись одного важного события. Другими словами — не пойди однажды династронавты в кино. Да, да, в кино смотреть научно-фантастический фильм "Ракета 08 не отвечает". Эту идею подал Саша Кобальт Болокуду.

— Чего там! — сказал он. — Всё равно нам теперь ни Кубы, ни Африки не видать. Подождём, пока вырастем. А может, этот дурацкий закон ещё и раньше отменят… Айда в кино!

И они отправились в кино, втайне надеясь, что до тех пор, пока они станут взрослыми, происки империалистов на Кубе и бесчинства расистов в Южной Африке не прекратятся.

Вся компания уселась во втором ряду, пустив Кынчо в серединку, и устремила жадный взор на экран. И никто не подозревал, какое их ожидает потрясение. Сеанс, как всегда, начался с журнала "События за неделю". Сперва было скучновато — какие-то митинги, давно прошедшие футбольные матчи, отары овец в горах… Но потом на экране появился Фидель Кастро, и с ним налетела буря! Он шёл среди каких-то развалин, пожарищ, вспоротых мешков с сахаром; потом остановился подле какой-то девочки, у которой были забинтованы руки и обожжено лицо, а диктор говорил: "…В результате разбойничьего нападения пиратского судна «Рекс» на сахарный завод "Луис Каракедо" сгорело семьдесят тысяч мешков сахара. Ранены рабочие и случайные прохожие, среди них — восьмилетняя Мария Ортега… Фидель Кастро призывает всех друзей Кубы прийти на помощь…"

Династронавты сразу съёжились, стали маленькими-маленькими. Они готовы были провалиться сквозь землю, только бы спрятаться от взгляда человека с бородой, который с экрана смотрел на них и, казалось, спрашивал: "Что же вы не приехали, друзья? Ведь я вас звал!.."

Не успели они опомниться, как экран нанёс им ещё один удар. Бескрайние просторы Южной Африки… Непроходимые джунгли… Алмазные копи… Мрачные, сырые шахты, где негритянские дети толкают груженные рудой вагонетки… Худые, истощённые тела, запёкшиеся губы, лихорадочный блеск рано повзрослевших глаз… Потом — манифестация негров на улицах большого города, полицейские в стальных касках окатывают манифестантов водой из шлангов, колотят дубинками… И под конец из ворот тюрьмы выводят гиганта негра в наручниках и, осыпая побоями, вталкивают в машину. А диктор говорит: "…Демонстрация негритянского населения Претории против политики апартеида… Вождь африканского национально-освободительного движения Зинакели Сисулу увезён в неизвестном направлении… Его жизнь в опасности… Весь цивилизованный мир возмущён бесчинствами белых расистов…" Не дожидаясь конца сеанса и не сговариваясь, все династронавты, как один, встали и направились к выходу под шиканье возмущённых зрителей. Один только Кынчо по дороге всё спрашивал: "А фильм мы смотреть не останемся, Димчо, а?"

До самого ракетного центра они хранили мрачное молчание.

Но, вступив наконец на свою территорию, они, подобно античному герою Антею, черпавшему силы у своей матери-Земли, разом победили в себе растерянность и страх. Сердца исполнились энергией, мужеством, отвагой. Майор выразил общее настроение, без всяких предисловий заявив:

— Я еду. А вы оставайтесь, если хотите.

— Я тоже еду! — сказал Саша Кобальт Болокуду.

— И я!.. И я!.. И я!.. — закричали все.

— И я! — сказал Кынчо, важно сморщив носик.

— А как же без паспортов? — спросил Рони.

— Очень они нам нужны! — гневно воскликнул Майор. — Перейдём границу и так. Нелегально!

— Как диверсанты? — удивился Кынчо.

— Балда! При чём тут диверсанты? — насмешливо оборвал его Наско. — Мы ведь интербригадовцы.

— А ничего, что мы без бород и усов? — спросила Фанни.

Эти слова повергли династронавтов в уныние. Ну не растут ни усы, ни бороды, не растут, да и только!

Проклятие какое-то! Нет, вы подумайте: разве можно нарушить договор и поехать на Кубу без бороды, а в Южную Африку без усов?

Долго длилось молчание. Но вдруг Рони подскочил и в каком-то странном возбуждении стал быстро-быстро протирать очки.

— Знаю! Я знаю, как раздобыть усы и бороды! — закричал он. Лицо его пылало от волнения. — Знаю! Но только это сверхсекретно!

Штабы обеих бригад немедленно удалились в сарай, где Рони изложил план операции по обеспечению экспедиций бородами и усами.

Пятью минутами позже Майор Димчо огласил нижеследующий "Приказ по интербригадам":

Прежде чем приступить к выполнению поставленных задач, Наско спросил Майора:

— Слушай, раз мы всё равно переходим на нелегальное положение, давай заберём с чердака чемодан. Милиция им не интересуется, хозяин тоже, проведём экспроприацию, и готово. Знаешь, как на Кубе и в Африке обрадуются этим вещам!

— Ладно, — после некоторого колебания ответил Димчо. — Заберём, но оставим расписку: мол, обязуемся после победы расплатиться. Только при этом условии. Чтобы по-честному. А теперь пошли испытывать передатчики.

Майор Димчо и Наско разместились со своей рацией на третьем этаже одного недостроенного дома, а Рони Дакалка и Саша Кобальт Болокуду — в прачечной при доме, где жил Рони. Натянули антенны и начали…

2. СЕРЖАНТ МАРКО НАХОДИТ И ТЕРЯЕТ СЛЕД

Пять минут спустя телефон на квартире участкового уполномоченного пронзительно зазвонил.

— Сержант Марко? Говорят с телевидения. Ставим вас в известность, что несколько минут тому назад в вашем квартале вновь заработали подпольные передатчики… Просим принять меры!

Весьма обеспокоенный, участковый снова пошёл в обход по своему кварталу. Но сначала заглянул к родителям Наско, чтобы посмотреть, велики ли помехи. Супруги Моревы, как всегда, сидели в низких креслах перед телевизором, словно так и не вставали с того вечера, как участковый последний раз заходил к ним. Мама Наско, не отрывая глаз от экрана, писала какое-то учебное пособие, а папа сочинял доклад о вреде курения.

На этот раз тут были также режиссёр Антонов и его жена Дора. А в телевизоре что-то грохотало, неистово кружились какие-то треугольники, и разобрать что-либо не было никакой возможности. Однако товарищ Антонов на этот раз не проявлял особого беспокойства: шла передача его соперника. Он сообщил, что на днях приступает к съёмкам грандиозной массовой сцены для своего нового фильма. В ней примут участие тысячи всадников, вооружённых палицами и копьями, и вскоре все телезрители будут иметь счастье увидеть её на своих голубых экранах, если, конечно, эти бандиты не начнут снова разбойничать в эфире. И товарищ Антонов бросил на сержанта такой свирепый взгляд, как будто тот принадлежал к числу этих бандитов.

Обескураженный этим взглядом, милиционер пожелал всем покойной ночи и ушёл.

Когда сержант Марко, погружённый в раздумье, спускался по лестнице, навстречу ему поднимался какой-то человек. Одет он был как все, и лицо у него было обычное, и походка тоже, но почему-то сержант обратил на него внимание. Чёрные ли очки тому причиной, или хищная, выступающая вперёд челюсть, человек показался милиционеру подозрительным. Тихонько насвистывая, незнакомец медленно поднимался по лестнице.

Сержант остановился на нижней площадке и прислушался. Незнакомец поднялся на третий, потом на четвёртый, на пятый этаж, на мгновение задержался там и потом, похоже, двинулся ещё выше. Неужели на чердак? Нет, померещилось, наверно.

Лицо этого человека было сержанту незнакомо. Он не живёт здесь, не работает… Может, приехал к кому-нибудь в гости?.. А может быть… Сержант торопливо прикидывал: радиопередатчики… контрабанда… посещение чужих чердаков… ятаган… Хм!.. Может, остановить незнакомца, потребовать документы? Но на каком основании? Только потому, что он в чёрных очках и у него тяжёлая нижняя челюсть? Да это курам на смех!

Сержант вышел было из подъезда, но какая-то непонятная сила удержала его. В это мгновение скромный, незаметный участковый уполномоченный ощутил, что в нём рождается таинственное, всесильное шестое чувство великих детективов! Тот загадочный нюх, который помогал Шерлоку Холмсу безошибочно распознавать преступника, находить самые невидимые следы, устраивать хитроумнейшие ловушки, из которых преступнику не уйти… И, следуя примеру своих великих предшественников, сержант решил не упускать незнакомца из виду. Он спрятался в подъезде напротив и стал ждать. Подозрительный субъект должен вскоре появиться.

Но подозрительный субъект не появился ни вскоре, ни через час, и сержант Марко караулил в подъезде до самого утра, окоченев от холода, голодный, изнемогающий от жажды. Мелькнула мысль добежать до телефонной будки и попросить помощи в управлении, но он тут же отказался от этого намерения: покинь он хоть на секунду свой пост, тот, в очках, может улизнуть.

От нечего делать сержант наблюдал, как просыпается дом, где живут Моревы. Одни жильцы уходили на работу, другие — в магазин за покупками, гражданка Морева — в университет, Наско Некалка — в разведку… Только человек в очках по-прежнему не показывался.

Прошло два часа, три… Наступил полдень. Кое-кто уже вернулся с работы, мама Наско пришла с лекций, а незнакомец всё ещё не спускался.

Но какое-то время внимание сержанта было привлечено Майором Димчо и Наско Некалкой, которые вошли в дом в сопровождении Никижа. Он подумал даже, не окликнуть ли их и не послать ли в управление милиции, но вновь пробудившееся шестое чувство детектива остановило его.

И очень кстати. Потому что не прошло и минуты, как человек в очках вышел из подъезда, огляделся по сторонам и медленно зашагал к центру. В руке у него был небольшой зелёный чемодан.

Сержант осторожно двинулся за ним следом.

А Майор Димчо, Наско Некалка и Никиж с ещё большими предосторожностями двинулись вслед за сержантом.

…А вот что произошло перед этим. Майор Димчо и Наско, как они накануне и уговорились, пришли, чтобы забрать с чердака беспризорный чемодан. На всякий случай они прихватили с собой Никижа.

Нежданно-негаданно навстречу им показался человек в тёмных очках. Он неторопливо спускался по лестнице с зелёным чемоданом в руке… От неожиданности династронавты застыли на месте и дали незнакомцу пройти. И тот, наверно, так бы навсегда и исчез в неизвестном направлении, если б Никижу не взбрело в голову понюхать его ноги и тявкнуть. Просто так взял и тявкнул тоненьким своим голоском. Может быть, это означало «здрасте» или что-нибудь ещё в этом роде, но незнакомец вздрогнул и обернулся. Лицо у него стало злющее, нижняя челюсть ещё больше выдалась вперёд, и даже через тёмные стёкла очков было видно, сколько звериной ярости у него в глазах. Он пнул Никижа ногой и ринулся вниз по лестнице. Собачонка перекувырнулась через ступеньку и жалобно заскулила.

— Негодяй! — процедил сквозь зубы Наско. — Ну, попадись ты мне!

— Видал, какие у него тёмные очки? — зашептал Майор. — Совсем как у грабителей в детективных фильмах.

— А он и правда грабитель и бандит! Как ударил собаку! И чемодан, наверно, спёр.

— Конечно, спёр! Давай выследим, куда он пойдёт, — предложил Майор.

— Давай!

Они пошли за незнакомцем не столько из желания его выследить, сколько для того, чтоб посмотреть, куда денется чемодан с сокровищами.

На улице они заметили сержанта, который шёл по следам очкастого на некотором расстоянии, как и полагается сыщикам. Почуяв, что дело серьёзное, династронавты решили не выпускать из виду ни того, ни другого…

— Никиж! — приказал Майор собаке. — Видишь того человека с зелёным чемоданом, в чёрных очках, который тебя пнул ногой? Смотри не теряй его из виду! Ясно? Пошёл!

Никиж кивнул и, прихрамывая, побежал вперёд.

* * *

Сержант Марко неотступно следил за человеком с чемоданом, соблюдая все правила сыщицкого искусства. А тот, не подозревая, что является объектом такого внимания, спокойно шёл по улице, останавливался у витрин магазинов, время от времени посматривал на ручные часы; потом купил в киоске сигарет, газету, вошёл в агентство Балкантуриста, и сержанту через стекло было видно, что он покупает билет на поезд. Потом вышел из агентства и снова зашагал по улице…

Сержант еле волочил ноги. Шутка ли! Целую ночь не спать и за весь день не проглотить ни крошки! Ноги у него подкашивались, голова кружилась, живот сводило от голода. Но участковый, несмотря ни на что, продолжал слежку за подозрительным субъектом в очках… Судьба, однако, смилостивилась над ним в конце концов: незнакомец остановился возле сквера и стал рассеянно проглядывать газету, очевидно поджидая кого-то. Сержант Марко спрятался за высокий куст и затаил дыхание.

Догадка оказалась правильной: не прошло и двух минут, как из-за угла появилась серая «Волга». Она медленно подкатила к тротуару, дверца распахнулась, высунулась рука. Незнакомец поднял чемодан…

Всё то же шестое чувство подсказало сержанту, что пришло время решительных действий. Сейчас он задержит обоих, вместе с вещественными доказательствами, и никто не сможет упрекнуть его в нарушении законности. Он набрал в лёгкие побольше воздуха, приготовился к прыжку… и прирос к месту о г изумления. Всё продолжалось какие-нибудь секунды.

В то самое мгновение, когда рука из машины протянулась к чемодану, какая-то собачонка кинулась к очкастому и вцепилась ему в ногу. Очкастый, пытаясь высвободиться, отчаянно дрыгал ногой, но собака впилась мёртвой хваткой. Тогда очкастый нагнулся, схватил собачонку за шею и стал душить. Отчаянно взвизгнув, она разжала челюсти. Очкастый швырнул её в кусты и хотел нырнуть в машину, но не тут-то было! На него налетели Майор Димчо и Наско Некалка.

— Зачем бьёшь собаку! Не стыдно? — кричал Наско, чуть не плача, и, как заправский боксёр, провёл «крюк» правой. — Я тебе покажу!

Майор схватился за чемодан, рванул, чемодан шлёпнулся на тротуар, крышка открылась, и всё его содержимое вывалилось на землю.

Стряхнув с себя оцепенение, сержант кинулся вперёд, но поздно. Очкастый, размахнувшись, двинул обоих династронавтов так, что они полетели на землю, юркнул в машину и захлопнул дверцу. Спустя мгновение серая «Волга» исчезла за поворотом. Сержант успел запомнить номерной знак: "Б 66–17".

На поле боя остались: разбитый чемодан, пакетики нейлоновых чулок, американские сигареты, духи, трубочки с белым порошком. Рядом двое смельчаков-династронавтов, в кустах безжизненное тело собаки, и над всем этим фигура сержанта Марко.

"Опять эти династронавты! — в отчаянии думал участковый. — И как раз тогда, когда преступники были уже почти у меня в руках!" Его так и подмывало схватить обоих мальчишек, зажать между коленями и задать хорошую трёпку. Но вместо этого он помог им встать, вытер носы и стал утешать. А те даже «спасибо» не сказали. Подобрали свою собачонку и стали делать ей искусственное дыхание.

К счастью, выяснилось, что Никиж особенно не пострадал. Он быстро пришёл в себя, но в его взгляде, ещё недавно добродушном и доверчивом, теперь прочно засела злоба. И если бы династронавты умели читать в собачьих глазах, они бы узнали о решимости Никижа во что бы то ни стало отомстить человеку в чёрных очках.

Сержант помаячил ещё немного возле династронавтов, но, убедившись, что они не обращают на него внимания, принялся подбирать разбросанные вещи. Заметив это, Майор Димчо и Наско мгновенно забыли о собаке и стали усердно помогать ему укладывать пакетики, коробочки и трубочки в чемодан. Когда с этим было покончено, Наско захлопнул крышку, подхватил чемодан и пошёл.

Майор — за ним.

— Вы куда? — окликнул ребят участковый.

— Домой, — самым невинным тоном ответствовал Наско.

— Домой? Почему домой?

— Потому. Это наш чемодан. — Ваш?! — изумился сержант.

— Ну конечно! Наш клад. Помните, я к вам тогда пришёл и сказал, но вы меня выставили и не велели больше показываться на глаза.

Сержант чуть не взвыл от обиды, вырвал из рук Наско чемодан, сел на него и с жестом отчаяния схватился за голову.

Династронавты благоразумно удалились…

А полчаса спустя сержант Марко стоял навытяжку перед начальником районного управления милиции, который, сдерживая раздражение, говорил:

— За то, что вы завладели чемоданом и запомнили номер серой «Волги», честь вам и хвала. Но за то, что из-за каких-то мальчишек упустили важных преступников, вы заслуживаете самого строгого взыскания. На этот раз я вас прощаю, но хочу надеяться, что в ближайшие же дни оплошность будет исправлена и вы докажете, что являетесь достойным сотрудником болгарской народной милиции!

Сержант вернулся домой такой расстроенный, что жена, сжалившись, даже не спросила, где он пропадал целые сутки, и кинулась накрывать на стол. Но он не прикоснулся к ужину, проглотил двадцать капель валерьянки и с мрачной торжественностью произнёс:

— Вот что, жена: либо я поймаю этих контрабандистов, либо твой муж уйдёт из рядов славной болгарской милиции! И ещё одно: либо эти негодники династронавты уедут из нашего квартала, либо уеду я! Покойной ночи!

Он лёг в постель и погрузился в глубокий сон без всяких сновидений.

3. ГОЛОСА В ЭФИРЕ

Разбудил его пронзительный телефонный звонок. Сержант снял трубку.

— Что? — подскочил он. — Иду!

Невыспавшийся, усталый, с тяжёлой от пережитых треволнений и выпитой валерьянки головой, участковый оделся и побежал в управление милиции.

Он застал дежурного и радиста у контрольного пульта.

— Слушайте! — коротко бросил дежурный. Из динамика донеслось сначала какое-то жужжание, писк, но скоро звук стал чище и послышалась отчётливая речь;

— Алло, алло! Говорит "Остров Свободы". Как нас слышите? Как нас слышите? — И голос запел: — Аванти пополи… Аванти пополи… Бандьера росса ла триумфера… Как нас слышите?

Снова жужжание, писк, и на призыв отозвался другой голос, чуть тоньше первого:

— Алло! Алло! Говорит "Мыс Доброй Надежды". Слышим вас отлично! Слышим вас отлично! А вы нас? — И голос запел: — Моран-бонг! Моран-бонг! Там-та-там! Там-та-там!

В наступившей тишине дежурный спросил:

— Как вам это нравится, сержант? И это в вашем квартале.

Сержант Марко ужаснулся: в его квартале! Да ещё обе рации! "Остров Свободы"! "Мыс Доброй Надежды"!

Снова прозвучал первый голос:

— Давайте изменим координаты! Мы займём 9-10-32, вы занимайте 9-20-02.

— Есть! — отозвался второй голос. — Уходим на 9-20-02. До скорого!

Динамик умолк.

— Вот поэтому их никак и не схватишь, — скачал радист. — Всё время меняют местонахождение. Не успеем засечь, а они уже в другом месте.

Глаз у сержанта задёргался, второй раз за сутки — верный признак, что нервы стали сдавать. Его квартал — прибежище контрабандистов, да ещё каких-то пиратов эфира! Неужели мало у него мороки и без этого?

Минут через десять самое большее в динамике снова раздался первый голос:

— Говорит "Остров Свободы". Как нас слышите? Как нас слышите? Говорим с пункта 9-10-32… Ча-ча-ча… Ча-ча-ча… Мы танцуем «Ча-ча-ча»! Вива Куба!

— Говорит "Мыс Доброй Надежды". Находимся на 9-20-02. Слышимость отличная! Как нас слышите? Мо-ран-бонг! Танцуем «Макале»!

— Вы готовы?

— Ещё бы! Остановка только за пунктом номер четыре.

— Будет выполнен. Клянёмся бородой пророка! Выше головы! Патриа о муэртэ! В путь!

— Желаем успеха! Хоройя а кани! Да здравствует свобода! Конец!

Обе рации умолкли. Трое людей в кабине долго молчали в раздумье.

— Опасное дело! — первым нарушил молчание сержант. — Эти цифры, координаты… гм… наверно, шифр!

— Просто какие-нибудь полоумные радиолюбители, — сказал радист.

— Или же дети, — добавил офицер.

Сержант подскочил на стуле как ужаленный. Династронавты! Конечно, династронавты! Они! Больше некому… Но мыслимое ли это дело? Целых два передатчика сразу? А впрочем, почему бы и нет? Вон прошлый год чуть не полетели на Марс, вступили в переписку с Фиделем Кастро, шныряют по подземным каналам, клады отыскивают…

— Разрешите идти? — дрожащим голосом спросил сержант Марко, сгорая от нетерпения поскорее проверить свою догадку.

— Идите! — ответил офицер. — Но смотрите не теряйте времени зря: походите, порасспрашивайте — может, и нападёте на след. Весьма возможно, что это просто радиолюбители, либо же дети. Но население недовольно… Знаете ведь, телевизоры…

— Слушаюсь! — сказал сержант. — Я найду этих пиратов эфира! — И он помчался по улицам своего квартала, чтобы отыскать династронавтов с их передатчиками, будь они неладны!

Первым делом он нагрянул с проверкой в собственную квартиру. Кандидат в династронавты Кынчо сладко спал. Значит, не он.

Завернул к Мише Эквилибристу, который жил ближе всех. Тот тоже был дома, сидел над энциклопедией, открытой на слове «Претория».

Поднялся к Моревым. Наско рисовал бородатых роботов, а его родители сидели в креслах перед телевизором и смотрели передачу для дошкольников.

Вихра слушала Четвёртую симфонию Брамса.

Рони Дакалка ужинал.

Майор Димчо читал три книги разом и решал шахматную задачу.

Саша Кобальт Болокуду стоял перед зеркалом, расчёсывая свою умопомрачительную шевелюру.

И так далее, и так далее… Сержант обошёл квартиры всех династронавтов и всех до одного застал дома. Выходит, не они? Или успели уже вернуться? А может, у Федерации есть новые члены, которые ему ещё не известны? И что означают эти таинственные цифры 9-10-32 и 9-20-02, и всё прочее?..

Долго ломал он над этим голову и под конец принял два важных решения. Во-первых: завтра же спросить шифровальщика в городском управлении милиции, что могут означать эти цифры, и во-вторых, впредь не спускать с династронавтов глаз, в особенности по вечерам, когда обычно начинают работать подпольные рации.

Возвращаясь домой, сержант встретил на улице режиссёра Антона Антонова. Остановились поболтать. У режиссёра вид был усталый. Он сказал, что задержался допоздна на телестудии, чтобы закончить подготовку к гигантской массовой сцене, съёмки которой назначены на завтра, с самого утра… Сногсшибательный будет фильм! Покойной ночи!

Они расстались. В эту ночь сержанту Марко снились таинственные цифры координат, номера серой «Волги» и металлические голоса, распевавшие «ча-ча-ча» и «моран-бонг», а режиссёр Антон Антонов видел во сне бесчисленные полчища усатых и бородатых воинов.

4. В СЕРДЦЕ РОДНОГО ТЕЛЕЦЕНТРА

Ровно в полночь, когда сержант и режиссёр спали и видели сны, Майор Димчо поднялся. Дом был погружён в глубокий сон. Димчо осторожно оделся и бесшумно выскользнул за дверь.

Внизу в тёмном подъезде его уже ждали Рони Дакалка, Саша Кобальт Болокуду, комиссар Вихра и Миша Эквилибрист. Саша Болокуду и Миша были экипированы по-альпинистски: верёвки, ледорубы, карманные фонарики и всё, что необходимо для лазания по скалам.

В ночной мгле Сашу с его длиннющими, торчком стоящими волосами можно было принять за существо с другой планеты. Взглянешь — мурашки забегают.

Построившись по-партизански цепочкой, они повернули к Парку Свободы. Перешли реку, миновали стадион и углубились в лес. Всё в полном молчании. Да и о чём говорить? Каждый знал, что он должен делать. Время от времени за деревьями мелькала опоясанная алыми огоньками верхушка телевизионной башни, служившая для них путеводной звездой.

Вскоре они подошли вплотную к уносящемуся ввысь небоскрёбу. Двадцатиэтажное здание тонуло во мраке. Светилась только верхушка башни с антеннами, да ещё поблёскивало маленькое окошко проходной.

Ползком, по-индейски миновали они главный вход и обогнули здание. Встали, огляделись: конусообразная башня уходила к самому небу. Бесчисленные ряды тёмных окон мерцали, отражая сияние звёзд. Таинственно шептались о чём-то сосны.

— Пирамида! — приказал Саша Кобальт Болокуду и первый подставил спину.

Рядом пригнулся Рони; Майор взобрался на них, а на плечи Майору вскочил ловкий, как обезьяна, и поднаторевший в таких упражнениях Миша Эквилибрист. Он вбил ледоруб под оконную раму второго этажа, подтянулся, ухватился за карниз и одним рывком взобрался наверх.

Выпрямился, осторожно толкнул окно — заперто. Но это его ничуть не смутило. Крепко прижимаясь всем телом к стене, он медленно двинулся вправо.

Внизу все замерли в ожидании.

Осторожно передвигаясь по каменному выступу, Миша добрался до следующего окна. Легонько нажал — окно подалось. Миша распахнул его и соскочил в комнату. В темноте вырисовывались контуры каких-то аппаратов. Не теряя времени, он прицепил один конец верёвки к поясу, другой спустил на улицу и крепко упёрся ногами. Через пять секунд Саша Кобальт Болокуду уже стоял с ним рядом. Теперь они держали верёвку вдвоём, потому что надо было втянуть Рони, а вес у него солидный. Верёвка затрещала, но выдержала.

На улице остались только Майор и Вихра. Одни. Вокруг — шепчущийся лес, дыхание гор, небо с бесчисленными россыпями звёзд, аромат июньской ночи, мерцание огней огромного города; со стадиона доносились звуки оркестра. Всё поразительно напоминало романтические сцены, на которые они оба в последнее время всё чаще натыкались в книжках…

Снова обоим почему-то стало не по себе. У Майора слова застревали в горле, он не мог выдавить из себя ни звука, а Вихра не могла отвести напряжённого взгляда от верхушек деревьев.

— Давай я тебя привяжу, — с трудом проговорил наконец Димчо.

— Нет… — глухо прошептала она, хотя ей ужасно хотелось, чтобы именно он обвязал её верёвкой вокруг пояса. — Я сама…

Она попыталась завязать узел, но руки не слушались. В окне показалась голова Саши Кобальт Болокуду.

— Ну, что же вы? Почему так долго? — шёпотом сказал он и исчез.

Вихра повернулась к Майору и тихо сказала:

— На, привязывай!

Он завязал верёвку тугим крепким узлом и подставил Вихре спину.

Минутой позже все пятеро были уже наверху. Зажгли фонарики, огляделись… Машины, аппараты, приборы. Неинтересно. Повернув английский замок, они вышли в коридор, нарочно оставив дверь незапертой, чтобы потом через неё вернуться. Подошли к площадке второго этажа. Лестница спиралью уходила вверх, в бесконечность. Рони Дакалка поглядел в темноту, где исчезали ступеньки, и сердце у него ёкнуло.

— Поехали на лифте! — взмолился он.

Никто, однако, не внял этому малодушному призыву, и все двинулись пешком, на цыпочках, бесшумно, освещая себе дорогу фонариком. Впереди шёл Саша Кобальт Болокуду, который по-альпинистски простукивал каждую ступеньку ледорубом, чтобы вовремя обнаружить любое случайное препятствие.

На третьем этаже висела табличка: «Операторы». Полезли выше. На четвёртом — «Звукозапись». Ещё выше, на пятом, помещались редакторы, на шестом режиссёры, на седьмом художники, на восьмом артисты, на девятом оркестр, на десятом хор, на одиннадцатом фонотека, на двенадцатом фильмотека, на тринадцатом разные начальники, потом потянулись павильон номер один, номер два, номер три…

На восемнадцатом этаже запыхавшиеся династронавты остановились.

— Где же это? — простонал Рони Дакалка. — Я больше не могу.

— Ничего-ничего! — успокаивающе бросил Саша Кобальт Болокуду. — Тебе полезно, похудеешь. А если бы на Гималаи взбираться, что тогда?

Рони подумал про себя, что не родился ещё человек, который заставил бы его лезть на Гималаи, вынул из кармана сдобную булочку, подкрепился и полез вверх с видом приговорённого к казни. Ничего не попишешь: сам ведь подал мысль забраться сюда!

Остальные безропотно одолевали бесчисленные спирали лестницы. Казалось, этому восхождению не будет конца. Лишь на двадцатом этаже появилась, наконец, долгожданная надпись: "Гримёрная и костюмерная". Вот она, желанная цель!

Постояв минутку, чтоб успокоиться и перевести дух, они толкнули дверь. К счастью, она была не заперта, и они вошли.

Фонарики мгновенно зашарили вокруг и открыли их взглядам обычную обстановку парикмахерских салонов: кресла, зеркала, перед зеркалами баночки с разными кремами, щёточки, гребёнки, ножницы… Не это интересовало их, о нет! Фонарики стали рыться в ящиках, в шкафчиках, за зеркалами…

И вдруг раздался изумлённый возглас Вихры:

— Поглядите-ка, что тут есть!

Все кинулись к ней. Она стояла перед огромным открытым шкафом. Все нацелились в него своими фонариками и ахнули от восхищения: шкаф был битком набит всевозможной одеждой. Платья, мундиры, блузы, юбки, рабочие комбинезоны, средневековые доспехи, национальные костюмы — чего там только не было! Вихра сняла с вешалки одно платье. В луче фонарика сверкнул осыпанный драгоценными камнями, расшитый серебром и золотом тёмно-красный бархат.

— Это платье Марии Стюарт! — авторитетно объяснил Рони Дакалка. — Я видел в Детском театре.

— Я хочу примерить! — робко сказала Вихра.

Мальчишки охотно взялись ей помочь. Такое тяжеленное платье без посторонней помощи и не наденешь. Когда же наконец она с величайшим трудом облачилась в него, мальчишки обомлели: перед ними стояла уже не Вихра, их товарищ и комиссар, а волшебная красавица с золотыми волосами, в роскошном тёмно-красном одеянии, тяжёлыми складками спадавшем к её ногам. Сердце Майора тревожно забилось: неужели это Вихра? Она казалась теперь такой чужой, далёкой…

Молчание было прервано Сашей Кобальт Болокуду:

— Давайте возьмём что-нибудь! Повезём в Африку в подарок местным жителям. Они ведь ходят раздетые!

Предложение было дельное, и династронавты принялись рыться в шкафах: вдруг отыщется что-нибудь подходящее для Южной Африки. А для проверки — подходящая вещь или нет — стали примерять на себе. Рони выкопал мундир гитлеровского генерала и тут же в него облачился. Миша Эквилибрист с превеликими муками напялил через голову средневековую кольчугу, а Саша Кобальт Болокуду влез в мохнатый овечий тулуп — вроде тех, что носили наши прапрапрадеды в незапамятные времена.

Только Димчо не поддался искушению и продолжал хладнокровно искать то, ради чего они сюда пришли. И, конечно, нашёл. Это находилось в небольшом сундучке за шкафами.

— Есть! — закричал Майор.

Все столпились вокруг него, выставив вперёд зажжённые фонарики, вытаращив от радости глаза: сундучок был доверху набит бородами, усами, париками, косами, бакенбардами… На любой вкус! Кудрявые и гладкие, русые и чёрные, длинные и короткие. Словом, настоящий клад!

Находка вывела династронавтов из равновесия. Как безумные набросились они на сундук, стали рыться, хватать что попало, а потом принялись перед зеркалами примерять бороды, усы, парики, косы, хохоча, толкаясь, гримасничая…

Рони Дакалка, не снимая генеральского мундира, прилепил к верхней губе гитлеровские усики и разразился речью на немецком языке. Миша Эквилибрист приклеил себе длинные чингисхановские усы и в кольчуге стал похож на средневекового воина. А Вихра прицепила бороду, подвязала длинные русые косы и, как была, в платье Марии Стюарт, пустилась отплясывать «Ча-ча-ча». Тут мальчишки с радостью убедились в том, что Вихра — всё та же Вихра, их подружка, боевой комиссар и астронавт.

Живописнее всех загримировался Саша Кобальт Болокуду. Он умудрился прицепить сразу две бороды — одну слева, другую справа — и четыре огромных уса: одни закручены кверху, другие свисают чуть не на грудь, как у китайского мандарина.

Кто знает, сколько ещё продолжалось бы это шумное ликование, если бы неожиданно откуда-то издалека не донёсся стук захлопнувшейся двери. Династронавты замерли на месте, прислушиваясь… Кто-то, шаркая ногами и кашляя, с ворчанием поднимался по лестнице.

В тот вечер дежурный вахтёр телецентра дядя Пешо проявлял особую бдительность, так как режиссёр Антон Антонов перед уходом раз сто наказывал ему смотреть в оба. Вот почему дядя Пешо, несмотря на простуду и кашель, решил обойти здание и проверить, всё ли в порядке. Уже на втором этаже он с удивлением обнаружил, что дверь в аппаратную открыта. Выругав про себя техников, столь небрежно относящихся к социалистической собственности, дядя Пешо захлопнул дверь и продолжал обход. Других нарушений как будто не было, и он вернулся в свою комнатку возле главного входа. Сел у окошечка, в которое ему было видно каждого входящего и выходящего, и стал смотреть в оба. Но поскольку никто не входил и не выходил, он достал из ящика истрёпанную книжку "Убийство на улице Морг" и углубился в чтение этой жуткой истории.

…Когда шаги на лестнице наконец затихли, династронавты собрались в обратный путь. Время дорого, был уже час ночи, приближался долгожданный день «О». Майор Димчо напихал в рюкзак всевозможные усы и бороды да ещё на всякий случай прихватил несколько париков и кос. Костюмы за ненадобностью (не повезёшь ведь южноафриканским неграм гитлеровские мундиры!) повесили обратно в шкаф. Разгримировались, привели себя в обычный вид. Только Саша Кобальт Болокуду так и остался в овечьем тулупе, с двумя бородами и четырьмя усами, не мог себя заставить расстаться с ними.

Они тихонько вышли из костюмерной, закрыли за собой дверь и стали спускаться вниз. Спускаться, как известно, легче, чем подниматься. Минуты через две они уже были на втором этаже. И остолбенели: дверь в аппаратную заперта! Та самая дверь, которую они нарочно оставили открытой, чтобы выбраться отсюда на улицу. Майор дёрнул — увы, дверь захлопнута на английский замок. Как быть? Как выйти отсюда?

Провели летучку. На повестке дня один вопрос:

"Как выбраться?" Установили, что существуют три способа. Первый — взорвать замок динамитом; второй — выпрыгнуть из окна двадцатого этажа и третий — выйти через главный вход, мимо комнаты вахтёра. Первая возможность была отвергнута: от динамита столько шума! Вторую тоже отбросили — лень было снова взбираться на верхотуру. Оставался третий путь, самый опасный, но зато достойный династронавтов: через главный вход. Идти решили в следующем порядке: впереди Саша Кобальт Болокуду, потому что, если вахтёр случайно преградит ему путь, Саша в два счёта с ним справится. Потом идёт Рони Дакалка, затем Майор с трофеями, потом Вихра, и последним, в арьергарде, — Миша Эквилибрист.

До комнатки вахтёра оставалось не больше двадцати шагов. Саша набрал в лёгкие побольше воздуху и смело двинулся вниз…

В эту-то минуту дядя Пешо как раз и погрузился в чтение. В книге рассказывалось о таинственном убийстве, которое совершила в Лондоне одна обезьяна. Задушив свою жертву, обезьяна запихала труп в каминную трубу. Бр-р-р! У вахтёра дрожь прошла по коже, когда он представил себе косматое чудище с огромными лапами и низким лбом.

В разгар чтения ему вдруг послышался подозрительный шум. Дядя Пешо приподнял стекло в окошке — кто-то спускался по лестнице. Старик поспешно включил свой фонарик и в ярком луче света увидел перед собой орангутанга… Только этот был пострашнее лондонского: длинная мохнатая шерсть, клетчатая рубаха, узкие штаны, две бороды, четыре уса и такие космы на голове, что сердце славного стража не выдержало, и он рухнул на пол без чувств…

5. У СЕРЖАНТА МАРКО ВЫДАЛОСЬ БЕСПОКОЙНОЕ УТРО

Да, этот день начался для участкового уполномоченного весьма неспокойно. По дороге в управление милиции, где он хотел посоветоваться с шифровальщиком, что могут означать таинственные цифры, переданные накануне подпольными рациями, ему повстречался товарищ Антонов. Сержант с трудом узнал своего соседа: режиссёр шёл как потерянный, сам не свой, взъерошенный, небритый, без галстука, шёл и бормотал себе под нос что-то невнятное.

— Что случилось, товарищ Антонов? — с участием спросил сержант.

Тот взглянул на него пустыми глазами и произнёс с беспредельным отчаянием:

— У меня похитили усы… И бороды… Сержант решил, что его знаменитый сосед слегка тронулся.

— Но у вас никогда не было ни бороды, ни усов… Товарищ Антонов жалобно покачал головой:

— Да не мои усы… Моей картины… Триста семьдесят бород и четыреста два уса! Не считая париков… бакенбардов… кос… Пропала массовка…

Он чуть не плакал.

— Кто же это сделал? — спросил сержант. Товарищ Антонов сокрушённо пожал плечами.

— Откуда я знаю? Наверно, кто-нибудь из моих завистников. Те же бандиты, что устроили помехи в телевизорах. Сначала сорвали мне две передачи, теперь губят фильм, который принёс бы мне мировую славу.

И он побрёл домой — несчастная жертва коварной судьбы. Жена немедленно вкатила ему солидную дозу касторки.

Сержант помчался в управление. Со вчерашнего дня, после злополучного происшествия с контрабандистом и вечерних передач подпольных раций, мучительное сомнение терзало его сердце, и он размышлял и допытывался, допытывался и размышлял…

В управлении он застал вахтёра телестудии, дядю Пешо. Тот как раз давал показания. Всё ещё не придя в себя от пережитого ночью ужаса, он упорно твердил, что хищение совершено обезьяной.

— Обезьяной? — недоумевал следователь.

— Да, обезьяной! С двумя бородами и четырьмя усами! И вот с этакой шерстью! — Дядя Пешо широко развёл руками. — Честное слово!

— Вы вчера, случайно, не выпили? — спросил следователь.

— Я, когда заступаю на пост, капли в рот не беру! — торжественно заверил его дядя Пешо.

— Гм… А чем вы были заняты, когда появился… э-э… скажем, когда появилась эта обезьяна?

— Караулил! — ответил дядя Пешо, забыв упомянуть об "Убийстве на улице Морг".

— Что ещё было похищено?

— Больше ничего. Один тулуп, бороды, усы, косы…

— Нет ли повреждений в аппаратуре?

— Ничего не тронули.

— Не оставила ли эта ваша «обезьяна» каких-либо следов?

— Оставила. Я нашёл это в костюмерной. И дядя Пешо показал на ледоруб.

— С каких это пор обезьяны стали пользоваться ледорубами? — спросил следователь.

Сердце сержанта Марко учащённо забилось, и таинственное шестое чувство великих сыщиков снова заговорило в нём. Ледоруб… Не династронавтам ли он принадлежит? Разве не с его помощью проникли они в канал в тот памятный день, когда было найдено предсмертное письмо Симеона Бесстрашного? Сержант Марко лихорадочно прикидывал: на телестудии ничего ценного не взято; кинокамеры, приборы, киноленты — всё на месте, только усы и бороды… Кому могла прийти в голову столь бессмысленная затея? Ясно — только династронавтам. Только в их мозгу могла зародиться такая бредовая мысль. Этот ледоруб — последнее и решающее доказательство: 1) что пираты эфира — это династронавты; 2) что похитители бород, усов и кос — тоже династронавты; 3) что воры, которые шарят по чужим чердакам, — всё те же династронавты. Неизвестной остаётся только личность контрабандиста из серой «Волги» № Б 66–17…

Придя к этому важному заключению, сержант отправился в ракетный центр с твёрдым намерением на этот раз арестовать Федерацию — всю, в полном составе и заставить её во всём признаться. Вошёл во двор, огляделся — ни души. Наведался в соседние дворы — и там никого. Тогда он пошёл обходом по кварталу, заглядывая во все углы и закоулки.

Вот только в сарай, за которым помещался ракетный центр, он заглянуть позабыл…

6. ДЕНЬ «О»

…А догадайся он заглянуть в сарай, он бы застал там всю Федерацию, да ещё как раз в тот момент, когда они делили ночные трофеи…

Первой Кубинской бригаде достались все бороды, Второй Африканской — усы. Фанни вдобавок отдали две косы, которым она очень обрадовалась. Косы, правда, были русые, но что за беда! Она решила прицепить их сегодня же, не откладывая.

Вместе с бородами и усами интербригадовцы получили ещё по пузырьку УК (универсального клея). Рони Дакалка сказал, что это самый липучий клей на свете — всё, что хочешь, клеит: дерево, кожу, стекло, бороды, сталь, усы…

Так начался великий день «О».

День, потребовавший от всех интербригадовцев большого напряжения сил и военной хитрости. Предстояло преодолеть множество трудностей: купить билеты на проезд, попрощаться с Роландо и Сисулу-Каба, проститься с родителями, не вызвав их подозрений, и незамеченными добраться до вокзала. Разведка установила, что поезд к западной границе отправляется в 20. 45, а к южной — в 21 час. Следовательно, все задачи должны быть решены к 18 часам.

Штаб разработал для обеих экспедиций подробный план. Главными пунктами в нём были следующие:

а) Каждая экспедиционная группа сходит с поезда на некотором расстоянии от границы.

б) Границу переходить в темноте и немедленно направляться соответственно в Белград или Анкару.

в) Там обе группы должны явиться — одна в кубинское посольство, другая — в посольство Гвинеи, объявить себя политэмигрантами и попросить паспорта… А дальше уже всё пойдёт как по маслу.

Разработав стратегию и тактику похода, интербригадовцы отправились в обсерваторию. Они знали, что Роландо сейчас находится там — у него в этот день был экзамен по астрономии.

…По двору обсерватории сновали студенты с книжками в руках. Они дрожали, нервно грызли ногти, в который раз листали тетради, с замиранием сердца ожидая минуты, когда их вызовут в домик с куполом.

Майор Димчо попросил одного из студентов найти Роландо. Кубинец вскоре появился. Его вид страшно разочаровал династронавтов: ничего, ну ничегошеньки героического и партизанского в нём в эту минуту не было. Бледный, невыспавшийся, одет в самый что ни на есть обыкновенный костюм, так же грызёт ногти, как остальные, а борода, великолепная борода, выросшая в Сьерре-Маэстре, спуталась и обвисла.

— Скоро моя очередь, — жалобно простонал он. — А я всё перезабыл! Всё! Если мне достанется Луна, я погиб!

Наско Некалке стало от души жаль его.

— Компаньеро Роландо, — ободряюще сказал он, — если вам достанется Луна, имейте в виду: там есть жизнь. Честное слово! Я своими глазами видел на Луне животное!

Кубинец так и ахнул:

— Какое оно на вид?

— Ну… вроде динозавра… Только побольше… Представьте себе Никижа. Только ростом с гору, а хвост — как отсюда до Марса…

— Хорошо-хорошо… Буду иметь в виду… — сказал обнадёженный Роландо. Но всё-таки лучше бы она мне не досталась, потому что знаешь, Наско, какое дело? В книгах пишут, что на Луне жизни нет…

— Даже самые крупные учёные иногда ошибаются! — мудро заметил Наско. — Не верите мне — спросите Кынчо.

Покончив с научным спором, интербригадовцы сообщили Роландо, что пришли прощаться, потому что сегодня вечером уезжают на Кубу.

— Правда? — рассеянно проговорил кубинец. — Ну что ж, прекрасно, тогда до свиданья, счастливого пути и привет Фиделю.

И побрёл к домику с телескопами, точно на заклание, повторяя про себя вновь приобретённые сведения о живом существе на Луне… Однако на полдороге он, вспомнив что-то, обернулся.

— Эй, Наско! Что у тебя по арифметике? — спросил он страдальческим, усталым голосом.

— Пара! — мрачно ответил Наско.

Удивительное дело! Это коротенькое слово заставило Роландо встряхнуться. Он вдруг словно стал выше ростом, к нему вернулась величавость осанки, борода воинственно вздёрнулась, глаза запылали. Нет, это был уже не студент перед экзаменом. Это снова был герой Сьерры-Маэстры, лейтенант Роландо Доминго Хосе Мария Рамон Мансано де Эррера!

— Слушай, Наско! Только посмей поехать на Кубу с двойкой! Только посмей! Раз Фидель сказал: надо шестёрку, — значит, надо шестёрку! Понял? И ни на один балл меньше. Я пошёл! Патриа о муэртэ!

Он вскинул кулак и твёрдой поступью зашагал к домику, где его ждал экзаменатор. Нет, уже не на заклание шёл он, а на штурм сияющих высот Науки! Пускай достаётся Луна — ему неведом страх!

Всю дорогу до университета интербригадовцы растерянно молчали. Слова Роландо вызвали в их душах смятение. Что теперь делать? Неужели бросить Наско одного? И надо же — именно тогда, когда появились бороды, когда всё готово, когда уже есть даже деньги на билеты! Из-за какой-то несчастной двойки!..

Горестно вздыхая, они поднялись по лестнице и направились прямо к аудитории 155. Заглянули в замочную скважину: мама Наско Некалки, товарищ Морева, вызвала Сисулу-Каба к доске. Тот, пыхтя и отдуваясь, пишет мелом какие-то предложения. Судя по всему, товарищ Морева даёт ему жару… Им стало мучительно жаль его. Они переглянулись и поняли друг друга без слов. Наско Некалка вынул свой блокнот, и Майор Димчо написал такую записку:

Послание передали через одного студента. В замочную скважину им было видно, как товарищ Морева прочитала, улыбнулась и прикрыла лицо ладонями: что это ещё за улыбки такие!

Зато уже через десять секунд Сисулу-Каба вышел к ним. Глаза и улыбка сверкали ярче, чем когда-либо.

— Шестёрка! — крикнул он, завидев их. — Шестёрка! Ещё бы чуть-чуть, и я бы засыпался. Изумительная женщина эта Морева!

Династронавты, скромно умолчав о своём бескорыстном участии в этом деле, информировали своего чёрного друга о том, что вечером уезжают в Преторию и пришли прощаться.

Это сообщение, по-видимому, не произвело на него особого впечатления.

— Прекрасно, — сказал он совершенно равнодушным тоном. — А теперь пошли отпразднуем мою шестёрку! Я угощаю!

Интербригадовцев немного обидело столь пренебрежительное отношение к великому походу, но это не помешало им принять приглашение. Они с радостью последовали за Сисулу-Каба в кондитерскую, где пили лимонад, ели пирожные, а Рони Дакалка мигом расправился с тремя пирогами.

Майор осторожно спросил Сисулу-Каба, что передать Зинакели, если удастся его повидать в Претории.

— Он уже не в Претории, — ответил тот. — Его перевели в Йоганнесбургскую тюрьму. Вы, наверно, слышали, что смертный приговор отменён? Протесты оказали своё действие…

Огромное чувство гордости переполнило сердца интербригадовцев. Как-никак они тоже кое-что сделали для спасения Зинакели Сисулу от виселицы. Теперь оставалось вызволить его из тюрьмы.

— А если мы всё-таки его увидим? — загадочно спросил Майор.

Сисулу-Каба на вопрос не ответил, только крепко-крепко обнял династронавтов.

— Хорошие вы ребята! — растроганно воскликнул он и заказал ещё тринадцать порций орехового торта. Династронавты просто таяли от удовольствия.

Перед уходом Сисулу-Каба пригласил их заглянуть как-нибудь на днях, когда у пего кончатся экзамены, чтобы вместе поплавать кролем в бассейне.

Выходит, не поверил, что они уезжают. Ну что ж. дело его! Вот получит открыточку из Претории, тогда хочешь не хочешь, а придётся поверить!

7. ДЕНЬ «О» ПРОДОЛЖАЕТСЯ

За обедом ни один из династронавтов не притронулся к еде — желудки были переполнены сладостями и лимонадом. К тому же волнение… Только Рони Дакалка слегка заморил червячка, проглотив тарелку куриного бульона, кусок слоёного пирога со шпинатом и порцию рисовой каши.

Молча сидели они за обеденным столом, вздыхали и мысленно прощались с папами, мамами, бабушками, тётями, дядями, братишками, сестрёнками и всеми остальными. И, едва встав из-за стола, занялись последними предотъездными хлопотами.

Майор Димчо спрятал в тайник под лестницей свои любимые книжечки, макет ракеты, фотоувеличитель, между делом успев наскоро пробежать "Фотонный звездолёт" и решить две шахматные задачки. Потом сел и написал прощальное письмо…

Вихра тоже припрятала свои личные вещи в укромное место. С собой взяла только заветный листок, куда с недавнего времени заносила достоинства, которыми должен обладать тот, кого она полюбит. Пока что у неё набралось только двадцать два пункта, но список пополнялся с каждым днём. Последними по времени пунктами были следующие: № 20 — чтобы он больше всего на свете любил Брамса; № 21 — чтобы ростом был не меньше метра восьмидесяти; № 22 — чтобы совершил путешествие по фьордам… Вихра сложила листок и зашила его в рукав жакетки, на всякий случай: если при переходе границы возникнет какой-нибудь инцидент, так чтоб не нашли. Затем она тоже написала прощальное письмо…

Написали письма все, включая Кынчо, который долго корпел над тетрадкой в три линейки, высунув язык и морща носик.

— Ты что там пишешь, Кынчо? — спросила мама.

— Ничего, потом узнаешь! — загадочно ответил интербригадовец.

Вообще вся подготовка к отъезду развивалась в строгом соответствии со стратегическим и тактическим планом Федерации, и только Наско Некалка в эти торжественные минуты переживал мучительную драму. В его ушах звучали гневные слова Роландо:

"Только посмей поехать на Кубу с двойкой! Раз Фидель сказал: надо шестёрку, — значит, надо шестёрку!" А откуда её взять, эту шестёрку, когда в дневнике прочно стоит двойка, да ещё такая жирная, что и ножом не соскребёшь? И Наско долго вертел в руках дневник, ломая голову, как ему быть. Дело яснее ясного: пока существует двойка, Наско Некалка, главный разведчик Федерации, на Кубу ехать не может. К счастью, он вдруг вспомнил о приказе штаба, обязывавшем интербригадовцев уничтожить перед отъездом все личные документы. Как дисциплинированный интербригадовец, Наско Некалка недолго думая собрал разные старые письма, использованные билеты в кино, ненужные рисунки, картинки, положил сверху дневник со злополучной двойкой и чиркнул спичкой… Через минуту от двойки осталась только горстка пепла!

Разрешив таким образом мучительную проблему, Наско сел за стол и, порывшись в учебнике французского языка, где было несколько образчиков писем, сочинил следующее послание родным:

Затем он сунул в карман свой неизменный блокнот для рисования, краски, дядину кисть и стал ждать шести часов…

Что касается Фанни, то она с трудом успела набросать короткую прощальную записочку. В доме в тот день было неспокойно. Папа, зарывшись головой в подушки, стонал, глотал всевозможные таблетки, проклинал негодяев, погубивших его фильм, и клялся, что отправит их на виселицу…

Фанни не обращала внимания на эти ахи и охи. Во-первых, потому, что они были ей не в диковинку, а во-вторых, мысли её были заняты предстоящим отъездом и чудесными косами, которые лежали у неё в кармане.

Стрелки на часах двигались еле-еле. Пять часов, пять тридцать… Но вот наконец пробило шесть — час, когда назначен сбор в ракетном центре. Фанни осторожно прокралась в кухню и положила письмо в буфет, чтобы мама увидела, когда будет вечером накрывать к чаю. Потом подошла к зеркалу и стала привязывать к своим чёрным кудряшкам косы. Косы были русые, тугие, длинные до самого пояса. В последний раз обвела взглядом комнату, своих кукол, лохматого мишку, мамину фотографию на стене и с тяжёлым сердцем направилась к выходу. Проходя мимо стеклянной двери спальни, она услыхала папины стоны. Остановилась, приоткрыла дверь и заглянула в комнату.

— До свиданья, папочка! — вежливо сказала она.

— До свиданья, девочка, — мученическим тоном ответствовал с кровати товарищ Антонов. — Ты куда?

— Ухожу, — неопределённо ответила она.

Он привстал, чтобы взглянуть на неё, и не поверил собственным глазам: когда это у Фанни выросли русые косы? Насколько он помнит, дочь всегда была темноволосой.

— Откуда у тебя эти косы? — спросил он.

— Так… ниоткуда… выросли… — испуганно пробормотала она.

Страшная догадка молнией пронзила мозг режиссёра. Он соскочил с кровати и бросился за дочерью, которая метнулась к двери…

8. ПРОЩАЙ ДЕТСТВО! ПРОЩАЙТЕ ИГРЫ И ЗАБАВЫ! ПРОЩАЙ СОФИЯ!

Восемнадцать часов двадцать минут.

Всё готово: рюкзаки на спине, на ногах кеды или туристские башмаки, твёрдая решимость в сердце.

Сарай вычищен, выметен — никаких следов. Рации на столе, готовы к последней, прощальной передаче.

Исторические минуты. Только одной Фанни ещё нет.

— Сколько можно ждать? — нетерпеливо бросил Наско Некалка. — Вечно эти девчонки! Опоздаем на поезд!

— Может, с ней что-нибудь случилось? — несколько обеспокоенно сказал Майор Димчо. — Надо узнать.

Послали Игорька в разведку.

Игорёк мигом взлетел на третий этаж, позвонил. На пороге вырос товарищ Антонов — какой-то взъерошенный, взгляд свирепый.

— Ага! Это ты? — в ярости завопил он. — Очень кстати! Хоть ты мне объяснишь, куда девались мои усы и бороды!

Уши Игорька уловили жалобный плач — это был голос Фанни. Мгновенно смекнув, что задерживаться здесь во избежание неприятных последствий не стоит, Игорёк дал дёру — да так, что только пятки засверкали. Уже через 20 секунд бледный, насмерть перепуганный, он докладывал в ракетном центре:

— Отец Фанни знает… о бородах… Запер её в комнате… выспрашивает…

Все оцепенели. Как же быть? Вот уж никто не ожидал, что так обернётся… Всё теперь зависело от стойкости Фанни. Если проговорится — конец! Милиция будет поднята на ноги, пограничные войска блокируют все границы — и прощай Куба, прощай Претория! Да ещё засадят в тюрьму на шесть лет и восемь месяцев. Так что дорога каждая минута! Быстрее!.. Пока Фанни ещё не капитулировала, закончить все дела — и смываться!

Майор Димчо включил рацию, и сарай наполнился тихим жужжанием. Руководитель Федерации поднёс микрофон ко рту и торжественно объявил:

— Внимание! Внимание! Говорят объединённые радиостанции "Остров Свободы" и "Мыс Доброй Надежды". Люди с чистыми руками! Знайте: через несколько минут мы отправляемся в путь! В великий поход за освобождение народов от угнетателей. Мы идём, чтобы обломать когти кровавому империализму! Мы можем погибнуть, нас могут сжечь на костре, как Джордано Бруно, сразить пулей в подземном канале, как Симеона Бесстрашного, но нам не страшно, потому что мы знаем, что умираем за вас, за свободу, за будущее, за детей… Люди будущего! Мы погибнем с чистыми руками! Пусть и ваши руки всегда будут чистыми. Мы уходим! Патриа о муэртэ! Хоройя а кани! Конец.

Эти вдохновенные слова ясно и чётко прозвучали в радиокабине управления милиции. Дежурный офицер и сержант Марко внимательно следили за ловкими руками радиста, засекавшего передачу. Он повернул одну ручку, другую, и через мгновение два луча на экранчике пересеклись.

— Есть! — радостно воскликнул радист. — Попались, голубчики! В данную минуту рация находится где-то в районе улиц Царь Крум и Раковского. Если поторопиться…

— Так я и знал! — воскликнул сержант Марко и как безумный помчался к ракетному центру.

Но там уже никого не было.

Тихо, пусто. Только лениво покачивается на верёвке бельё. Сержант толкнул дверь, вошёл в сарай. Ни души… Даже Никижа нету.

Притаившиеся за оградой династронавты видели, как участковый вышел из сарая и торопливо помчался к воротам.

Когда он скрылся из виду, они вылезли из своего укрытия. У каждого за спиной рюкзак, а у Майора Димчо и Саши ещё и рации. Подавленные величием минуты, они молча в последний раз оглянулись на ракетный центр. Здесь, на этом кусочке планеты, прошли лучшие годы их детства! Здесь было основано Общество астронавтов, здесь они обучали Никижа полётам в космос, здесь сооружали ракету «Пегас», здесь воевали с динамичными и, наконец, здесь основали Федерацию династронавтов!.. И вот — всему конец! До свидания ракетный центр! Прощайте детские игры, забавы!

Прощай детство! Перед нами стоят уже более важные задачи! Прощай София!..

Мысленно произнеся всё это, династронавты направились на вокзал, зорко озираясь по сторонам, чтобы не попасться на глаза участковому.

* * *

А участковый поспешил домой, чтобы поговорить с Кынчо. Однако вместо сына застал у себя товарища Антонова, который что было силы кричал:

— Знаю! Знаю, кто похитил у меня усы и бороды!

— В самом деле? — равнодушно бросил сержант, устало опускаясь на стул. Кто же?

— Кто? Дети! Династронавты!

— Я знаю, — жалобно вздохнул сержант.

— А если знаете, почему не схватите, не надерёте им уши? Мне эти бороды и усы нужны позарез! Понимаете вы это или нет? Завтра я возобновляю съёмки.

— Они уехали, — всё так же уныло произнёс сержант.

— Уехали? Куда?

— Обламывать когти кровавому империализму. В эту минуту из соседней комнаты донёсся душераздирающий вопль. Предчувствуя новую беду, сержант ринулся туда…

Жена сидела на кровати и, обливаясь слезами, читала какое-то письмо.

— Что случилось? — испуганно спросил сержант.

— На, смотри! — с трудом проговорила она сквозь рыдания. — Вот!

И протянула ему письмо. Сержант прочёл. Оно гласило:

9. ФЕДЕРАЦИЯ РАСКАЛЫВАЕТСЯ НАДВОЕ

Было уже восемь вечера. Над вокзалом вместе с дымом паровозов стелились вечерние сумерки и запах жареного мяса.

Сбившись кучкой возле самой последней скамейки в сквере, где деревья надёжно укрывали их от нескромных взоров, интербригадовцы провели свое прощальное заседание. Времени для праздных разговоров не было, всё шло по-деловому, потому что Фанни каждую минуту могла заговорить, и тогда милиция оцепит город и вокзал. Командиры бригад быстро провели проверку личного состава, а личный состав — проверку снаряжения и оборудования.

Через какие-нибудь пятнадцать минут предстояло расстаться, и думать об этом было мучительно. Столько времени вместе, а теперь — одни держат путь в Америку, другие — в Южную Африку.

Тяжелее всех было Майору Димчо, который даже самому себе не смел признаться в том, что всё дело в предстоящей разлуке с Вихрой. Он не заговаривал с ней, не поднимал на неё глаз и с деланным безразличием помогал ей подтянуть лямки рюкзака… Она тоже была взволнована. При одной мысли, что через час они уже будут далеко друг от друга, к глазам подступали слезы.

— Пора! — торжественно провозгласил Майор. — Приступим!

Долгожданная минута наступила. Достали пузырьки с клеем, кисточки и, помогая друг другу, прилепили себе бороды и усы. Всё было как нельзя лучше: никто, решительно никто не смог бы теперь их узнать! Рони Дакалка захихикал, но его быстро призвали к порядку: до смеха ли теперь? Никиж таращил глаза, пытаясь догадаться, зачем его друзья затеяли такой маскарад: всё равно он по запаху распознает каждого.

После того как Наско прицепил себе внушительную энгельсовскую бороду, случились два непредвиденных события. Во-первых, Наско вдруг резким движением сорвал свою бороду.

— Я не еду! — решительно заявил он. Все даже попятились от изумления.

— Не еду! — повторил он. — Вдруг Фидель Кастро спросит, какая у меня отметка по арифметике? Что я ему скажу?

Эта мысль давно терзала интербригадовцев, но никто не осмеливался выразить её вслух, потому что, в конце концов, не оставлять же Наско здесь!

Все молчали, пытаясь найти выход из положения. С вокзала долетали паровозные гудки и запах жареного мяса. Думать следовало быстро, потому что до отхода поезда оставалось всего полчаса.

Рони снял очки и взволнованно сказал:

— Придумал! Пускай Наско едет с нами, в Африку. Там неважно, что у него по арифметике!

— А как же с языком? Я по-африкански не понимаю! — спросил Наско, воспрянув духом.

— Подумаешь! Пока доедем, выучишь. Наско ещё колебался, когда произошла вторая неожиданность. Вихра отлепила усы и каким-то странным, чуть ли не сердитым тоном сказала:

— Хорошо! Меняемся. Ты поезжай в Преторию, а я — на Кубу. Так и быть!

Наско не заставил себя просить и охотно обменял свою энгельсовскую бороду на Вихрины усы. И никто, ни один человек не понял истинных причин, побудивших Вихру так поступить, — никто, даже Майор Димчо, чьё сердце сейчас прыгало от радости. Впрочем, сама Вихра тоже ничего не понимала, потому что Майор не отвечал ни одному из требований в её списке…

Итак, всё было готово! Интербригадовцы построились — бородатые, усатые, внушительные, торжественные. Наступила минута прощания.

— До свидания! — голосам, исполненным мужества, сказал Майор Димчо. Патриа о муэртэ!

— До свидания! — столь же мужественным голосом ответил Саша Кобальт Болокуду. — Хоройя а кани!

Они пожали друг другу руки и в знак приветствия вскинули вверх кулаки.

Грандиозный, незабываемый миг — несмотря на прозаический запах жареного мяса.

У Майора от волнения перехватило горло.

Он нагнулся, взял на руки Никижа и повернул было к вокзалу, но его остановил Саша.

— Эй! Ты зачем взял собаку?

— А кто же, по-твоему, её возьмёт? — ощетинился Майор. — Она познакомится с Фиделем, будет охотиться на диверсантов и аллигаторов.

— Хо-хо-хо! — заорали Чёрные, в том числе их новобранец Наско. — Никиж поедет с нами! В Южной Африке опасней, там белые расисты и ядовитые змеи.

— На-ка, выкуси! — вдруг крикнул Майор.

— Это ты мне? — поинтересовался Саша Кобальт Болокуду.

— А кому же?

— Вот как сейчас дам, тогда узнаешь!

— А ну дай, попробуй!

Они встали друг против дружки, угрожающе сопя.

Саша потянулся за собакой. Майор его отпихнул, оба упали на землю и покатились. Полетели в стороны пух, клочья волос…

Давно, очень давно не разыгрывалась в Федерации столь постыдная сцена, с того памятного дня, когда был подписан Договор о слиянии астронавтов и динамичных.

Никиж, который всё это время смирненько стоял в сторонке, дивясь, какая муха укусила династронавтов, внезапно зарычал, затявкал. Потом с воинственным видом выбежал на мостовую, где в этот момент проезжала какая-то серая «Волга». Машина медленно подкатила к вокзалу. Никиж бросился к ней.

— Никиж удрал! — пискнул Кынчо. Димчо и Саша поднялись с земли. Усы и борода заметно поредели.

— Как — удрал?

— А вот так! На вокзал побежал. — Видали, что вы наделали, ослы несчастные! — Сами вы ослы!

Династронавты бросились на вокзал. Обегали все залы ожидания, шныряя между пассажирами, багажом. Искали Никижа на перроне, заглядывали под вагоны, побывали в ресторане, в служебных помещениях, в туалетных комнатах, в телефонных будках — нигде ни следа. А пассажиры с любопытством разглядывали гномиков с бородами и усами, принимая их за артистов французского цирка "Париж смеётся", только что приехавшего в Софию на гастроли.

10. ЭКСПЕДИЦИЯ ПЕРВОЙ КУБИНСКОЙ БРИГАДЫ НАЧАЛАСЬ

Интербригадовцы перевернули вокзал вверх дном, но Никиж как сквозь землю провалился. А на часах уже было восемь тридцать… Восемь сорок… Восемь сорок четыре… Раздался первый звонок, громкоговоритель прохрипел что-то невнятное:

— Внимание, внимание… Поезд… хр-хр-хр… отправляется… хр-хр-хр… минут от хр-хр-хр… платформы… Пассажиров просят занять… хр-хр… ста…

Майор Димчо остановился, прислушался. Вокруг него сразу собрались все Красные.

— Наверно, наш, — сказала Вихра.

— Почём ты знаешь? — спросил Майор отдуваясь.

— Ведь наш поезд отходит в двадцать сорок пять?

— Ну конечно! — сказал Майор. — Скорей, а то уйдёт!

— А Никиж? — спросил Кынчо.

— Придётся без него, — сказал Майор. — Он пёс верный и обязательно нас нагонит. Спорим?

Спорить никто не стал, потому что никому не верилось, что собака может бежать быстрее паровоза.

— А какой поезд наш? — спросил кто-то. Оглянулись. Вокруг было великое множество поездов, людей, чемоданов, тележек для багажа. В самом деле, в какой поезд садиться?

И вдруг на третьей платформе скрипнул колёсами длинный состав, в котором было два пассажирских и с десяток товарных вагонов.

— Сюда! — завизжал Кынчо и первый ринулся к поезду.

Майор помчался за ним, нагнал последний вагон, схватился за поручни и подтянулся. С его помощью вскочили в вагон и все остальные. Поезд набирал ход и вскоре уже быстро летел вперёд.

Запыхавшиеся, раскрасневшиеся бородачи огляделись: вагон был товарный, большой, крытый, из тех, на которых написано: "66 человек, восемь лошадей". По стенам слева и справа тянулись скамьи. Середина пустая. В вагоне — никого. Они побросали рюкзаки на пол и сбились у открытой двери за низкой перекладиной, которая загораживала вход. От волнения никто не мог произнести ни слова: последние огни Софии исчезали из виду, где-то вдали таяла тёмная громада Витоши, сверкали алыми огоньками антенны телевизионной башни. Темнота сгущалась, громко стучали колёса, вагон качало и трясло.

Очень долго никто не раскрывал рта. Они смотрели. Смотрели на родной город, убегавший от них всё дальше и дальше…

Первым нарушил молчание Кынчо. Он спросил тоненьким своим голоском:

— А мы что — по правде уезжаем?

— А ты как думал? — отозвался Майор Димчо.

— Я думал, понарошку!

И вдруг до всех разом дошёл тот очевидный факт, что они едут! В самом деле едут! И поезд не игрушечный, а настоящий.

Им стало страшно.

11, О ТОМ, КАК НАЧАЛАСЬ ЭКСПЕДИЦИЯ ВТОРОЙ АФРИКАНСКОЙ БРИГАДЫ

Тщетно проискав Никижа ещё минут десять, усатые поспешили занять места в составе, уходившем к южной границе. Это был новёхонький, сверкающий электропоезд. Мест было сколько хочешь, и они заняли купе поближе к выходу.

Несколько пассажиров заглянули было к ним, но, завидев странных гномов с усами, прошли дальше.

Электровоз засвистел, дежурный дал сигнал к отправлению. Игорёк с беспокойством выглянул в окно, оглядел перрон:

— Никижа нету.

— Ничего! — бодро сказал Наско. — Никиж — верный пёс и непременно нас разыщет. Хотите на спор?

Желающих спорить не нашлось, потому что никто не верил, что собака может мчаться быстрее электропоезда, даже если эта собака — Никиж.

Поезд тронулся. Усатые интербригадовцы с любопытством прильнули к окну. Стремительно убегали назад кварталы города, а там, вдалеке, медленно уплывала во тьму алая верхушка телевизионной башни. Все молчали. Наверно, каждый в эту минуту думал о том, что поезд взаправду уносит их к южной границе, где им придётся выйти, долго брести в ночной тьме, добираясь до Стамбула, а там разыскивать посольство Гвинеи, потом ехать из Стамбула в Гвинею и дальше, дальше, через Танганьику, до самой Претории… И не понарошку, а на самом деле!

У Саши Кобальт Болокуду тоже сжималось сердце, но он не подал виду, бросился на мягкий диван и стал подскакивать на пружинах. Остальные последовали его примеру. Один лишь Рони Дакалка свысока поглядывал на эти детские шалости.

Постепенно тревога улеглась. Видя, что ничего страшного не происходит, принялись, по предложению Рони, за ужин. Ели, как было условлено заранее, только хлеб и сахар. Надо экономить продовольствие: неизвестно, что их ожидает в пограничных районах.

Некоторое волнение было вызвано появлением проводницы. При виде необычных пассажиров её взяла оторопь. Она даже зажмурилась от неожиданности. Однако ничего не сказала, проколола билеты и ушла. Она тоже слыхала о том, что в Софии гастролируют французские артисты, и потом сообщила начальнику поезда, что в её вагоне едут парижские гномы с такими вот усищами!

Убедившись, что с поезда их снимать никто не собирается, «гномы» с комфортом расположились на мягких диванах.

Монотонно постукивая по рельсам, поезд стремительно мчался сквозь ночную тьму. По обе стороны железнодорожного полотна проносились стальные мачты электропередачи, поблёскивали окошки деревенских домиков. Неподалёку бежала, извиваясь, река.

— Глядите, глядите! — закричал вдруг Рони Дакалка, не отходивший от окна ни на секунду.

Все повскакали с мест, прижались носами к стеклу. Вдали открывалась панорама гигантского завода, освещённого великим множеством мощных прожекторов. Вспыхивали огни электросварки, ослепительно сверкали жерла высоких печей, извергавших расплавленный металл, пролетали над землёй вагонетки, внизу ползли грузовики; человеческие фигурки казались крохотными, не больше муравья, А посередине вздымалась к небу стройная тонкая труба, на верхушке которой то загорались, то гасли буквы «БКП1».

Никогда династронавты не видели более грандиозного зрелища.

— Это Кремиковцы, — авторитетно объяснил Рони Дакалка.

Поезд быстро промчался мимо завода, и усатые путешественники снова развалились на мягких диванах. А так как колёса стучали ласково, убаюкивающе, то интербригадовцы, один за другим, незаметно задремали…

Проснулись они оттого, что кто-то царапался в дверь.

Наско Некалка вскочил, открыл дверь, наклонился: Никиж кинулся ему на грудь и лизнул в щёку.

Появление собачонки вызвало взрыв бурного восторга. Её окружили со всех сторон, живо обсуждая великое спортивное достижение — догнать электропоезд. Это вам не шутка!

— Я же говорил, — самодовольно сказал Наско. — Никиж — псина верная. А скорость у него сто километров в час, самое меньшее.

Все снова уселись, стали кормить собаку. Но Никиж был неспокоен, есть не хотел и всё порывался выйти. Раза два подбегал к двери и возвращался обратно, словно приглашая своих друзей следовать за ним.

— Ему, наверно, нужно по делам, — сказал Рони Дакалка.

Тогда Наско, которому тоже захотелось кой-куда, пошёл вместе с собакой в конец вагона. Но Никиж перед туалетом не остановился, а затрусил дальше, к соседнему вагону. Озадаченный странным поведением собаки, Наско последовал за ней.

В вагонах народу было сравнительно мало, в коридорах полутьма и безлюдье, пассажиры спали в купе. Никиж продолжал бежать вперёд, время от времени оборачиваясь, как бы проверяя, идёт за ним

Наско или нет. Перед одним из купе собака остановилась, подобралась, как тигр перед прыжком, оскалила зубы и зарычала.

"Что там такое?" — подумал Наско Некалка и заглянул в щель, между занавеской и рамой застеклённой двери. В тёмном углу купе дремал какой-то человек, спрятав лицо в поднятый воротник пиджака. Что-то подозрительное было в фигуре этого человека, что-то неприятно знакомое… Когда станционные фонари на мгновение осветили пассажира, Наско сразу его узнал: это был человек в чёрных очках, тот самый, который унёс с чердака их сокровище! Человек из серой «Волги» Б 66–17! Наско замер и стиснул руками пасть Никижа, чтобы заглушить рычание. Потом схватил собаку на руки и помчался в свой вагон.

Тут он в двух словах поделился с товарищами новостью. Сообщение произвело сенсацию. Значит, вот где находится похититель зелёного чемодана и контрабандист! А чемодан у него с собой? И что теперь в этом чемодане? И куда он едет? Не собирается ли тайно перейти границу? Как же теперь быть?

Вопросы, вопросы, которые с налёту не решить. Наско Некалка предложил немедленно поставить в известность проводницу, чтобы на первой же станции подозрительного пассажира задержали. Рони Дакалка на это сказал, что тогда милиция примется допрашивать Их как свидетелей, и — прощай Южная Африка!

Возражение было резонное, но оставить преступника вот так, без наблюдения, не годилось: а вдруг у него в чемодане адская машина или планы наших ракетных площадок? Кто знает! Поскольку к окончательному решению прийти так и не удалось, то надумали пока что установить над купе первого класса круглосуточное наблюдение, а дальше действовать, как подскажет обстановка.

Первым заступил на пост Саша Кобальт Болокуду. Он заглянул в купе: человек спокойно спал.

Потом пришла очередь Миши Эквилибриста: человек спал.

Заступил на пост Наско: незнакомец по-прежнему спал.

Вернее, делал вид, что спит. Потому что вот уже полчаса, как Очкастый заметил, что какие-то усатые физиономии засматривают в купе через дверное стекло, и беспокойство его всё возрастало…

А поезд летел в ночи, оставляя позади бетонные столбы электропередачи и поблёскивающие при свете звёзд провода.

12. ЭКСПЕДИЦИЯ ПЕРВОЙ КУБИНСКОЙ БРИГАДЫ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Товарный вагон немилосердно трясся и дребезжал, как телега по булыжной мостовой. Вокруг стояла кромешная тьма, в открытый проём двери врывался паровозный дым. Бородатые кашляли. Кынчо попала в глаз угольная пылинка. Вихра и Димчо, сидя рядышком, молча размышляли о том, что вот скоро уже граница и тогда они спустятся в эту непроглядную тьму и будут идти всю ночь, пока не дойдут до Белграда.

Поезд то и дело останавливался на маленьких станциях, железнодорожники выстукивали молоточками колёса вагонов, и тогда бородатые затаив дыхание забивались подальше в угол. Потом паровоз, тяжело отфыркиваясь, снова нырял в темноту. На одной из станций, обогнав их, пронёсся мимо сверкающий электропоезд, и бородатые с завистью проводили взглядом его ярко освещённые вагоны… Да-а, совсем другое дело, когда тебя везёт электричество!..

Проходили минуты, а быть может, часы… От тряски клонило ко сну, веки слипались, но бородатые героически боролись с дремотой: каждую секунду может появиться пограничный столб. Следовало быть наготове. Майор Димчо тайком ощупывал в кармане письмо Фиделя Кастро, а Вихра проверяла, на месте ли зашитый в рукав жакетки список с двадцатью двумя пунктами. И думала о том, нужно ли добавить ещё один, двадцать третий по счёту, а именно: "Он должен побывать на Кубе". Она решительно обернулась к Димчо и спросила:

— Тебе нравятся фиорды?

— Мне нравятся каналы на Марсе, — ответил он. Это её раздосадовало, и она задала следующий вопрос:

— А Брамса ты любишь?

— Ничего, — сказал он, — но больше всего я люблю Жюля Верна и Джека Лондона.

Вихра рассердилась и решила задать самый главный вопрос:

— Майор, а у тебя какой рост? Димчо страшно смутился. Дело в том, что он немного низковат, и это его очень огорчает. Чуть не ежедневно занимается он на турнике и кольцах, чтобы поскорее вырасти.

— Ну… метр пятьдесят восемь, — нерешительно ответил он, приукрасив истину на три сантиметра.

Вихра горестно вздохнула и отвернулась. Увы, Майор не отвечал ни одному из двадцати двух требований! Может быть, только новому, двадцать третьему: он побывает на Кубе!

В этот момент она заметила заводские огни. Подошла к перекладине и залюбовалась величественной панорамой: мощные прожекторы, дуги электросварки, сверкающие жерла высоких печей, проносящиеся по воздуху вагонетки, внизу ползущие грузовики, человеческие фигурки, а в центре всего — высоченная труба, на которой то зажигаются, то гаснут буквы «БКП».

— Кремиковцы! — воскликнула она в восхищении.

Бородатые повскакали на ноги и высунулись наружу. У всех захватило дух от этого великолепного зрелища.

Вдруг Майор Димчо вздрогнул и обернулся к Вихре:

— При чём тут Кремиковцы? Ведь мы едем на запад? А Кремиковцы — к востоку от Софии!

— Верно! — оторопело проговорила Вихра.

Все разинули рты: что за история с географией?

— Никакие это не Кремиковцы! — решительно заявил Димчо. — Это, наверно, какой-нибудь новый секретный завод!

Его слова успокоили интербригадовцев, и они снова расположились в углу вагона. А паровоз, устало пыхтя, полз дальше, оставляя за собой длинный хвост искр. Огни Кремиковцев уплывали вдаль…

13. ЭКСПЕДИЦИЯ ВТОРОЙ БРИГАДЫ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Обогнав тихоходный товарный состав, электровоз продолжал свой бег сквозь ночную тьму.

Рони Дакалка не спускал с Очкастого глаз. Само собой разумеется, он не прилип носом к дверному стеклу, а, как опытный детектив, встал в конце коридора и притворился, будто любуется пролетающим за окном пейзажем.

Поезд остановился на какой-то маленькой станции с островерхой башенкой одной из тех захудалых станций, где много пчелиных ульев и всего один служащий, Рони Дакалка прочитал: «Яблоково». С поезда слезла какая-то старушка с узелком, дежурный поднял флажок, электровоз дал свисток, и колёса завертелись.

Разглядывая забавную башенку на станционном здании, Рони Дакалка вдруг услыхал подозрительный шум. Быстро обернувшись, он успел заметить, что Очкастый бежит к выходу с чемоданом в руке. Пока Рони приходил в себя от изумления, Очкастый открыл дверь, сбросил чемодан на землю и соскочил вниз. Секундой позже Рони был уже на площадке, но не увидел ни пассажира, ни чемодана. Ему лишь почудилось, будто из соседнего вагона тоже кто-то соскочил на землю. Поезд быстро набирал скорость. Рони всего мгновение колебался: спрыгнуть или не спрыгнуть? И решил, что рисковать не стоит. Он не испугался, ничего подобного! Просто благоразумие взяло верх, и он кинулся в свой вагон:

— Удрал! Выбросил на ходу чемодан и удрал!

— Растяпа! — наскочил на него Наско Некалка. — Как теперь быть? Вдруг в чемодане бомба? Кремиковцы взлетят на воздух! Надо его поймать во что бы то ни стало… Я спрыгну!

Он опустил окно, выглянул наружу: темно хоть глаз выколи да и страшновато — прыгать на всём ходу. Недолго думая Наско сделал самое правильное: дёрнул тормозной кран.

Раздался рёв, треск, скрежет. Вагон тряхануло так, что усатые попадали на пол вместе со своими рюкзаками. Поезд остановился.

— Давай! — крикнул Наско и первый подхватил свои вещи.

Пока остальные пассажиры спросонья выглядывали в окна и осведомлялись друг у друга, что произошло, Вторая Африканская бригада выбралась из вагона и скрылась в близлежащих яблоневых садах"

Притаившись за стволами деревьев, ребята видели, как из темноты вынырнул какой-то товарный поезд — наверно, тот самый, который они недавно обогнали. Проводница тревожно посигналила фонарём, и он медленно остановился всего метрах в ста от электропоезда. С паровоза спрыгнул машинист, стал о чём-то оживлённо говорить с проводницей.

— Если бы нас поймали, — проговорил Рони Дакалка среди общего молчания, содрали бы двести левов штрафа за самовольную остановку поезда.

Эта здравая, но малодушная реплика была оставлена без внимания, потому что мысли у всех были заняты незнакомцем с чемоданом. Кто знает, быть может, он уже собирается взорвать Кремиковцы, поджигает запальный шнур?

Наско Некалка опустился на корточки возле собаки и сказал, глядя ей прямо в глаза:

— Никиж, слушай внимательно. Вопрос жизни и смерти. Ты понял? Жизни и смерти! Мы должны разыскать того человека, который пнул тебя ногой. Помнишь? Того самого, который сидел в купе, с чемоданом. Он где-то там. Ищи!

"До чего же люди глупы! — подумал про себя Никиж. — По сто раз твердят одно и то же. У этого человека так ужасно пахнут ноги, что я его распознаю среди миллиона людей. Кроме того, у меня с ним личные счёты. Конечно, найду!"

И он рванулся куда-то под яблони. Саша Кобальт Болокуду устремился за ним, на ходу доставая из колчана стрелы и натягивая тетиву лука. Наско Некалка приготовил лассо, а Рони Дакалка — фонарик…

14. ПЕРВАЯ КУБИНСКАЯ БРИГАДА У ПОГРАНИЧНОЙ ЗАСТАВЫ

Когда товарный состав оглушительно заскрипел тормозами и впереди засветился фонарь проводницы, Майор Димчо поднял по тревоге свою уснувшую бригаду.

— Приехали! — шёпотом сообщил он. — Надо выходить. Видите впереди электропоезд? Сейчас пограничники проводят проверку там, а как закончат, примутся за нас. Надо спешить.

Они похватали рюкзаки, оборудование и соскочили на землю.

Ночь была безлунная, только сияние звёзд освещало вагоны. Привыкнув к темноте, бородатые быстро сориентировались на местности. Позади них, неподалёку, светились окошки невысокого здания с островерхой башенкой.

— Это погранзастава, — объяснил Майор. — Держаться от неё подальше. По ту сторону — Югославия!

На всякий случай он достал светящийся компас, повертел его туда-сюда и установил, что запад — как раз в той стороне, где застава с островерхой башенкой.

Построились цепочкой и двинулись в путь: впереди — командир Майор Димчо, замыкающая — комиссар Вихра.

Внезапно тишину ночи прорезал пронзительный свист. Бородатые испуганно замерли, ожидая, что за этим последуют выстрелы, но уже в следующее мгновение сообразили, что это просто свисток электровоза. Спрятавшись за деревьями, они проводили взглядом длинный состав, который долго тянулся вдоль садов и наконец исчез за поворотом дороги. Вслед за ним тронулся с места и старенький паровозик, потащив за собой товарные вагоны.

Именно тогда до них вдруг отчётливо дошло, что пути назад отрезаны, возврата нет, они одни, совершенно одни в темноте ночи. У Майора перехватило горло, предательски задрожали колени, ноги отказывались идти. Было тихо и жутко. Над головой поблёскивали равнодушные звёзды, яблони вокруг застыли в тревожном безмолвии. Майор почувствовал в своей руке чью-то тёплую ручонку: это был Кынчо.

— Димчо, я боюсь, — шепнул самый юный интербригадовец. — Страшно…

— Вот глупый! Что тут страшного? — постарался его подбодрить командир. Ещё пять минут, и мы в Югославии.

Из арьергарда донёсся голос комиссара:

— Эй, впереди, что там у вас? Почему встали? Этого было достаточно, чтобы страх Димчо мгновенно рассеялся. Сжав в своей руке трясущиеся пальцы Кынчо, он решительно шагнул в темноту, под бесстрастные звёзды и безмолвные яблони.

Они шли, шли долго, энергично, молча, стараясь не шуметь. Только их шаги негромким эхом отдавались в тишине ночи, и вскоре здание заставы с островерхой башенкой осталось далеко позади.

"Ещё немножко, — думал Майор, — ещё немножко, и мы будем по ту сторону границы. А стоит нам туда перебраться, можно будет отдохнуть, поужинать и уж тогда продолжить путь прямо на Белград".

— До чего есть хочется! — умоляюще произнёс Кынчо.

— И мне, — раздался сзади чей-то голос. Поскольку Майор сам тоже умирал от голода, он объявил пятиминутный привал. Сели на траву, развязали рюкзаки и, посвечивая себе фонариками, принялись уплетать, согласно программе, хлеб и сахар. В жизни не ели они ничего более вкусного. Правда, немного мешали бороды.

Тут, откуда ни возьмись, появилась собака. Она выскочила из-за деревьев, бросилась к Кынчо, чуть не повалив его на землю, потом к остальным…

— Никиж! Никиж! — загалдели все, обнимая тёплое тельце собаки.

— Что я вам говорил? — самодовольно воскликнул Майор. — Всё это время он бежал за нами и, несмотря ни на что, догнал! Вот что значит верный друг!

Они снова расселись вокруг рюкзаков, достали самую вкусную еду, какая была, стали кормить Никижа, но тот не проявлял к еде никакого интереса и всё порывался вернуться туда, в ту сторону, где остались сады.

— Сидеть! — прикрикнул на него Майор. — Здесь пограничная зона. Замри!

Никиж повиновался с явной неохотой. Сел рядом с Вихрой, но глаза его были устремлены вправо, на сады.

Вкусный ужин, радость по случаю возвращения собаки, мысль о том, что они уже почти на Кубе, рассеяли все тревоги и страхи. Бородатые прилегли на траву, устремив глаза в небо. Там, в вышине, был Марс — былая их мечта. Димчо думал о том, что после возвращения с Кубы надо будет непременно организовать новую экспедицию на Марс. На это г раз он обязательно возьмёт с собой Вихру… А Вихра то разглядывала свою длинную бороду, то уносилась мечтательным взглядом туда, к гирлянде Млечного Пути, думая о двадцатом пункте своего списка — любви к Брамсу…

— Майор, — шёпотом спросила она, — а кого ты всё-таки любишь больше Брамса или Иоганна Штрауса?

— Брамса! — без колебаний ответил он. Ответ безумно её обрадовал, и она сказала:

— Давай тогда включим радио, послушаем музыку. Может, поймаем Четвёртую симфонию.

Майор подумал было, что здесь, в пограничной зоне, это небезопасно, но не нашёл в себе силы отказать Вихре. Вытащил из рюкзака рацию, включил, повернул ручку…

Раздалось лёгкое жужжание, потом мешанина из звуков оркестра, морзянки, песен, джазовых танцев. Майор упорно искал Четвёртую симфонию Брамса, но её нигде не было — он перепробовал всю шкалу. Неожиданно в эфире прогремел громкий, всё заглушавший голос:

— Внимание! Внимание! Диверсанты направляются к реке. У них чемодан с адской машиной… Мы идём по следу… Нуждаемся в помощи… Кремиковцы под угрозой! Готовится взрыв… Всех поднять на ноги! Следите за нашими световыми сигналами! Перехожу на приём.

15. ОКОНЧАНИЕ ВЕЛИКОГО ПОХОДА ДИНАСТРОНАВТОВ

В лесочке наступила напряжённая, тревожная тишина. Майор Димчо чувствовал, как стучит кровь в висках.

— Слыхали? — прошептал он. — Диверсанты!

— Это не Сашин был голос? — спросил Кынчо.

— Какой Саша, дурачок! — усмехнулся Майор. — Саша уже в Стамбуле. Это наши пограничники зовут на помощь.

— Надо помочь! — сказала Вихра.

— А Куба как же? — снова спросил Кынчо.

— Сначала Кремиковцы! — решительно бросила Вихра, поднимаясь.

— Но у диверсантов адская машина! — робко попытался возразить Кынчо.

— Подумаешь! — сказал Майор. — Обезвредим… Надо ответить пограничникам.

Он переключил рацию и заговорил в микрофон:

— Внимание! Внимание! Говорит группа патриотов. Ваш зов услышан! Идём к вам! Держитесь до конца, до последнего вздоха! Следим за вашими сигналами…

Он убрал рацию в рюкзак, взял в руки браунинг Симеона Бесстрашного и решительно двинулся в путь.

Никиж, который только того и ждал, пулей устремился вперёд!

Вскоре они заметили световые сигналы: чей-то фонарик мигал, то зажигался, то гас. Бородатые ускорили шаг. Сердца их колотились так, что, казалось, вот-вот выскочат из груди, ноги подкашивались, но они продолжали идти. Неудержимый порыв увлекал их вперёд.

Лес внезапно кончился, и перед ними открылась озарённая звёздами широкая поляна в обрамлении высоких деревьев. Слева — речушка; справа полуразвалившаяся хижина; посередине — два тёмных человеческих силуэта, на которые медленно надвигалась цепочка из шести усатых гномов. Первая бригада тоже мгновенно развернулась в цепь, замкнув таким образом кольцо, неумолимо стягивавшееся вокруг диверсантов, которые. стояли в позе обречённых и ждали… Преследователи подходили всё ближе… Диверсанты, скованные ужасом, не шевелились… Двадцать метров… Пятнадцать… Десять… Те двое словно приросли к месту.

Никиж, до той поры только злобно рычавший, вдруг кинулся вперёд и вцепился одному из диверсантов в ногу. Тот, окаменев от страха, даже не шелохнулся. В мёртвой тишине всё туже и туже стягивалась петля. Вот она уже готова затянуться навек… Словно повинуясь безмолвному приказу, одновременно вспыхнули и двенадцать фонариков, и из двенадцати глоток одновременно вырвалось:

— Руки вверх!

В ослепительном пятне света — там, где пересекались двенадцать лучей, в середине круга, — один из диверсантов безропотно поднял руки.

То был сержант Марко!

Второй поднять рук не мог, потому что они были сцеплены наручниками.

Рядом на земле валялся чемодан. Майор Димчо тут же открыл крышку, чтобы обезвредить адскую машину. Изумлённым взорам двенадцати интербригадовцев предстали десять коньячных бутылок…

16. СЕРЖАНТ МАРКО ХОЧЕТ ПЕРЕВЕСТИСЬ В ДРУГОЙ КВАРТАЛ

Да, да, именно! В другой квартал, а ещё бы лучше в другой город. Подальше от этих династронавтов, которые умудрились омрачить самую прекрасную минуту его жизни!

Сколько усилий, сколько ума и воли приложил он, чтобы напасть на след контрабандиста! С какой ловкостью разыскал машину Б 66–17 на Московской улице! Как незаметно выследил её до самого вокзала, как потом нашёл контрабандиста в поезде, как самоотверженно соскочил вслед за ним на всём ходу и преследовал его в непроглядной тьме, как схватился с ним один на один и в конце концов нацепил ему наручники…

И вот извольте радоваться!

Теперь не только не видать никакой славы за поимку преступника, но ещё хлебнёшь позора! Эти сопляки поднимут шум в своей проклятой газете: мол, задержали бандита, да ещё и участкового милиционера в придачу. А потом возьмут да и расскажут всю историю своему другу — писателю и выставят участкового на посмешище. Нет! Хватит! Сдаюсь! Пускай переводят в другой район или даже в другой город! Куда угодно, хоть на край света, только чтоб без диверсантов и династронавтов!

Погружённый в эти невесёлые думы сержант Марко сидел на траве возле связанного преступника и мрачно слушал затянувшееся объяснение между усатыми и бородатыми. Оно продолжалось уже почти час.

— Всё из-за вас! — рычал Саша Кобальт Болокуду. — Если б вы не перепутали поезд…

— А кто украл собаку? — возражал Майор Димчо. — Если б вы её не украли, мы бы сели, в какой нужно!

— Она сама к нам прибежала!

— Нет!

— Да!

— Липовая у вас шестёрка по географии! Где восток, где запад, не знаете!

— Вы уж молчите! Нахватали двоек по арифметике!

— А ну потише!

— Ой, напугал! Ой, умора!

У сержанта лопнуло терпение.

— Тихо! — оглушительно рявкнул он. — Тихо! Уши оборву.

Это подействовало. Спор прекратился.

Сержант посмотрел на часы: полночь. Он решил задержать тут всех до рассвета и уж тогда доставить в милицию, а там разберутся, что к чему.

Снова наступила тишина — напряжённая, готовая в любую минуту взорваться.

— Выходит, мы не поедем на Кубу? — раздался вдруг голос Кынчо.

— Нет… — Вихра вздохнула при мысли о том, что вместе с неосуществлённым двадцать третьим пунктом фактически рушится весь её список. — Не поедем…

— Давайте тогда хоть поедим! — предложил Наско. — Очень есть хочется.

— Верно! Как это мы раньше не сообразили! — воскликнул Рони Дакалка. Давайте подъедим все запасы, зачем они нам теперь?

И первый развязал свой рюкзак. Остальные последовали его примеру, вытряхнув все свои продовольственные запасы: сухари, брынзу, котлеты, масло, варенье, банки с компотом, фисташки, семечки, леденцы. У Рони Дакалки оказался ещё рулет с яйцом. И все принялись уплетать за обе щеки…

Отправляя в рот третий кусок, Майор заметил голодные взгляды, которые сержант и контрабандист бросали на разложенные яства. Он почувствовал сострадание и подтолкнул к ним мешочек с сухарями и леденцами. Контрабандист, не дожидаясь повторного приглашения, жадно набросился на еду. Сержант сначала немного поломался, но потом тоже не выдержал.

Так состоялась совместная полунощная трапеза двенадцати династронавтов, одного участкового милиционера и одного контрабандиста. Но это не сблизило их. Они продолжали обмениваться недружелюбными взглядами.

— Ничего, — вдруг сказал Майор Димчо, — отложим на будущий год…

Он намазал маслом четырнадцать ломтиков хлеба — каждому по одному — и в темноте вместо соли по ошибке посыпал белым порошком из трубочки.

Через десять минут после того как хлеб был съеден, все заснули мёртвым сном.

Так их и застал капитан Боянов, отдыхавший в Доме пограничника, недалеко от станции Яблоково, что в пятидесяти километрах от Софии.

Внимание, это ещё не конец!

На следующей странице эпилог.