Онлайн чтение книги «Властелин мира»
Глава X. Каждый стремится к своей цели

Опасны и сложны обязанности разведчика на чужой территории. Здесь все привычки, понятия и принципы идут вверх тормашками: приходится любезно улыбаться тому, кого с удовольствием расстрелял бы собственными руками, поносить то, что является святыней, фиксировать события лучше, чем фотоаппарат, и реагировать на них с быстротой электронного прибора, быть выносливым, как верблюд, и спокойным, как арифмометр.

Петр Сергеевич Щеглов, инженер, считал себя совершенно неспособным к работе разведчика. Люди со стальными нервами, с исключительно острым умом, – нет, он не принадлежал к таковым.

И вот теперь обстоятельства вынудили его стать разведчиком, да еще в очень сложных условиях.

Но Щеглов напрасно недооценивал себя, – у него оказались незаурядные способности.

Харвуд посоветовал ему выдать себя за немца, чтобы таким образом войти в доверие к Вагнеру. Щеглов охотно согласился – он стал Петером Фогелем. Но дальнейшие планы Щеглова и Харвуда расходились. Каждый стремился к своей цели.

Выдержанным, почтительным, внимательным предстал перед профессором Вагнером его новый сосед Петер Фогель. Он засвидетельствовал почтение гениальному изобретателю интегратора и вышел, даже не взглянув на заваленный бумагами стол. Он больше не появлялся ни в тот, ни в последующие дни.

Вагнер постепенно исполнялся чувства неудовлетворенной мести, неизлитого гнева.

О, пусть лишь появится этот Фогель, – он ему покажет!.. Не впервые засылает Харвуд шпионов, но все они были глупы и клевали на первую попавшуюся; приманку. А этот – хитрый, лукавый… Вишь, не приходит, играет на нервах!

И старик не выдержал. Он вызвал своего соседа по внутреннему телефону, и когда Фогель пришел, сказал ему с ехидной улыбкой:

– Вы – шпион. Я это знаю. Так знайте же и вы: ничего выведать не удастся. Вот эти бумаги, – он небрежно смахнул со стола несколько испещренных формулами листков, – для дураков типа Харвуда. За то, что вы не надоедали мне, дарю их вам. А остальное – вот здесь! – он похлопал себя по выпуклому лбу. – И отсюда его не выцарапает никто и никогда!

Фогель-Щеглов почтительно склонил голову:

– Разрешите сесть, герр профессор?

– Садитесь! – буркнул Вагнер. – Только не врите. Лучше признайтесь, что вы – шпион, и я, почитая свою родину, подарю вам незначительный секрет, за который Харвуд – заплатит чистоганом.

Удивительное дело: едва – лишь Фогель сел, как его будто подменили. Нахмурились брови. Острым, пронзительным стал взгляд серых глаз. В голосе исчезли заискивающие интонации.

– Да, repp Вагнер, я шпион. Но не харвудовский. Во имя родины вы хотели подарить мне незначительный секрет. Плевать на этот секрет и на чистоган мистера Харвуда!.. Вы предали свою родину, продали гениальное изобретение мерзавцам и вдобавок попали в почетную тюрьму. Стыдно!.. Я рисковал своей жизнью, чтобы спасти вас и ваше изобретение для нашей страны. Я мечтал увидеть профессора Вагнера обессиленным, но непокоренным. А он сидит в этом комфортабельном кабинете, как мокрая курица на шестке, умиляясь тем, что величайшее творение человеческого разума погибнет вместе с ним!.. Я кончил, repp Вагнер! Можете донести на меня Харвуду.

Он поднялся и вышел не попрощавшись.

О, это была крупная игра!.. Собственно, Щеглов не рисковал собой: даже если Харвуд подслушал разговор, ничего страшного не произойдет. Но черт его знает, как будет реагировать Вагнер. Неизвестно, кто он, почему оказался здесь и о каком изобретении в конечном счете идет речь. Приходилось ориентироваться на ходу: если Харвуд – дурак, значит Вагнер – гений. Если пролита крокодилова слеза о Германии, так пусть же Германия и требует от своего блудного сына раскрытия тайны. Если удалось учесть все обстоятельства и выбрать правильный тон – эта беседа не пойдет впустую.

Минул день, другой, третий… Вагнер не вызывал Щеглова, даже не подавал признаков жизни. Молчал и Харвуд, – значит, старик не рассказал ему о разговоре. Это был некоторый шанс на успех, и Щеглов успокоился.

Кратко проинструктированный Харвудом, он быстро овладел методикой работы с интегратором. Его не ошеломили, как Петерсона в свое время, необычайные возможности этого прибора, – хотя бы потому, что в тщательно экранированную лабораторию не долетал ни один звук. Зато Щеглов сразу оценил возможность мыслить и чувствовать в сотни раз ярче. От десяти утра и до десяти вечера, – все время работы интеграторов, – инженер сидел с «радиошлемом» на голове, буквально проглатывая книги, исследуя радиосхемы, возобновляя в памяти давно забытое.

Он как раз углубился в какой-то сложный расчет, когда в его кабинет вошел профессор Вагнер.

Щеглов поднял голову и отпрянул: перед ним был не властный и самоуверенный толстяк, а какое-то жалкое распухшее существо, похожее на небрежно набитый кусками мяса мешок. У инженера сжалось сердце: неужели старик так переживает укоры?.. Или он заболел?.. Ведь это человек, и, возможно, честный, которого насильно загнали в эту тюрьму…

Но – выдержка! Сейчас что-то выяснится.

Вагнер, едва передвигая ноги, добрался до кресла, упал в него и прохрипел:

– Я пришел сюда, чтобы показать… каким вы станете через три года… если будете сидеть за интегратором… по двенадцать часов в сутки… А теперь… дайте мне – шлем…

Удивленный этим вступлением, Щеглов молча уступил место. Но он удивился еще больше, когда через несколько секунд Вагнер вновь исполнился сил и энергии.

Старик смотрел па него с насмешливой доброжелательностью:

– Харвуд вас не предупредил, что пользоваться интегратором надо очень осторожно. Да он и сам этого не знает. Он – как глупый мальчишка, который раздобыл где-то заряженную гранату и шалит с ней, не зная, что уже тлеет фитиль и вскоре грохнет взрыв. Мой интегратор страшнее гранаты: она убьет сразу, а этот прибор заберет вашу энергию по капле, погасит ваши порывы и желания, сделает вас глухим, слепым, глупым, неспособным двигаться, – превратит вас в червя. И все это – за те короткие минуты, когда вы взлетаете на недостижимые для прочих людей высоты и перед вами раскрывается неведомый сказочный мир… Дорогая цена!.. Но что ж: за счастье нужно платить. Помните «Шагреневую кожу» Бальзака? Там приходилось расплачиваться за осуществление мечтаний частицами жизни. Мой интегратор более прожорлив: он заберет ваш разум лишь за яркость мечты. И вы не сможете сопротивляться, достаточно просидеть за этим прибором пять тысяч часов, – чуть больше года, ежедневно по полсуток, – и вы станете его рабом. Пьяницы, наркоманы, курильщики опиума готовы продать рубашку с плеча, лишь бы удовлетворить свое желание. Вы же продадите и тело, и душу, лишь бы надеть «радиошлем»… Это – первая тайна, о которой, вероятно, еще не подозревает Харвуд и которая сведет его в могилу рано или поздно… Все… Можете донести ему или воспользоваться моим сообщением как-либо иначе – мне безразлично. Я свое сделал.

Вагнер снял шлем и вновь превратился в несуразное подобие человека. Он с усилием поднялся, и раскачиваясь с боку на бок, как утка, заковылял к выходу.

Щеглов сорвался с места, помог старику добраться до кабинета, а возвратившись в свою комнату, взглянул на интегратор с некоторой опаской: неприятная вещь, если так!.. Очень короткие радиоволны, видимо, разрушают нервную систему. А почему бы не поискать средств защиты?.. Однако гадать, ничего не зная, – бессмысленное дело. Вагнер все расскажет со временем – ведь лед тронулся.

Кое-что дало уже и это короткое сообщение. Но Харвуд о тайне Вагнера знает: недаром он установил трехгодичный срок… А, может быть, и Вагнер обставил «тайну» подчеркнуто эффектно, чтобы запутать, сбить с толку?.. И кто этот Вагнер – жертва или хищник, побежденный другим хищником?

Наверное, перед каждым разведчиком возникают подобные вопросы. Ответы нужно искать самостоятельно, зная, что малейшая ошибка приведет к гибели всего дела. Но Щеглов мог еще отложить решение этих вопросов. Следовало придерживаться избранной политики выжидания.

На следующее утро он по внутреннему телефону поинтересовался состоянием здоровья уважаемого профессора и получил в общем доброжелательный ответ.

А вечером того же дня Вагнер позвонил к нему.

– Петер, – сказал он, – я только что разговаривал с Харвудом и узнал, что сюда поместят какого-то Петерсона. Примите это к сведению, а завтра приходите ко мне в десять.

Вот тогда-то Щеглов и столкнулся с Джеком.

«Шпион! – сразу же решил инженер. – Этот будет следить за обоими: за Вагнером и за мной».

И впрямь, внешность Петерсона не располагала к доверию. Кроме того, этот провокационный вопрос относительно знакомства, это якобы случайное появление в чужом кабинете… Нужно быть начеку!

Как и предвидел Щеглов, профессор Вагнер поинтересовался его биографией. Ответ на этот вопрос был приготовлен давно; Щеглов даже воспользовался интегратором, чтобы вспомнить немецкие города, в которых ему пришлось побывать во время войны… Некоторую шероховатость немецкого произношения он решил свалить на длительное пребывание в Советском Союзе, куда его якобы заслали как агента германской разведки.

Для большего правдоподобия Щеглов даже спросил, не может ли кто-нибудь их подслушать, и тогда Вагнер – выключил все интеграторы, кроме своего.

Старик слушал рассказ о Германии с безразличием. Он лишь однажды оживился:

– Так вы жили на Рудольфштрассе? Номер семь?.. Да, да!.. Это рядом с кафе «Золотое руно»… Я сиживал там долгие часы, но это было давно, во времена кайзера… Вы, вероятно, встречались там с господином Кнопке?.. Этакий одноглазый толстяк…

Щеглов насторожился: вопрос показался ему подозрительным.

Этот район Берлина инженер знал достаточно хорошо, так как прожил там полтора года после окончания Отечественной войны. Бывал он и в кафе «Золотое руно»… Но Кнопке… Черт знает, кто такой этот Кнопке!

– Право, не помню, – дипломатично ответил Щеглов. – Ведь это было так давно!

– Ах, правда, – спохватился Вагнер. – Это мне с интегратором видно все, как на фото… Но хватит о Германии. Я собственными глазами видел все это и удрал от туда в начале сорок пятого года. Расскажите лучше о Москве. Это более интересно.

Щеглов успокоился. Разговор переходил на безопасную тему.

– Ну, что ж – Москва как Москва…

Он старался быть холодно-недоброжелательным и лаконичным, но Вагнер потребовал подробностей, особенно интересуясь изменениями, происшедшими за годы советской власти. Волей-неволей Щеглову пришлось детализировать, и это было страшно: он чувствовал, что проваливается, как ученик-неудачник на своем первом в жизни экзамене.

Казалось, все было правильным с точки зрения разведчика: он приводил конкретные эпизоды, ничего не хвалил, ругал сдержанно. Однако если о Москве, о каждом ее доме он мог говорить по крайней мере пять минут, вдаваясь в подробности, запоминающиеся только юноше, то о Берлине, где, согласно выдуманной биографии, протекала его юность, он говорил с позиции сорокалетнего.

Когда Щеглов закончил свой рассказ, Вагнер долго сидел молча, затем сказал:

– Да, я вспомнил: кафе «Золотое руно» в двадцать пятом году было не рядом с вашим домом, а на углу. Помните, тот дом сгорел в тридцать третьем году?

– Нет, не помню, – твердо ответил Щеглов. – Ведь я тогда уже был в России.

– Ах, да, да! Это верно, верно. Ну, хорошо.

Взгляд Щеглова встретился с испытующим взглядом Вагнера. Инженер понял, что игра проиграна.