Онлайн чтение книги Всплыть на полюсе!
Глава первая

Тревожно завыла сирена. Минуту спустя застрекотали пулеметы, и почти одновременно глухо ударили зенитки. Эхо усиливало гул зениток, пулеметную дробь, и от этого над Полярным разразился невообразимый грохот: главная база Северного флота находилась в кольце заградительного огня.

Капитан второго ранга Максимов сердился, все планы рушились: наметил побывать в штабе флота, до сумерек забежать домой за нужными книгами, но никуда не попал и должен был теперь, торопясь и досадуя, спешить в ближайшее убежище.

В последнее время немецкие самолеты все чаще появлялись над главной базой флота. В полутемном бомбоубежище, вырубленном в скале, Максимов хотел переждать тревогу возле дверей, но люди все прибывали и прибывали, и его вскоре оттеснили чуть ли не на самую середину, под свет единственной лампочки. Оттуда он пробрался к стене и устроился поудобнее в углу на скамейке.

Народу было много, переговаривались тихо, вполголоса, лица не различались. Тонули в полумраке широкого, слабо освещенного пространства.

Где-то поблизости прокатился удар, задрожали стены, лампочка мигнула раз-другой и погасла.

Сразу заговорили громко, кто-то крикнул:

— Товарищ мичман! Позовите электрика. Пусть ввернет новую лампочку.

Человек запыхтел за спиной Максимова и, оттолкнув его, начал продвигаться к выходу.

Максимов встал, пошарил рукой, натыкаясь на спины, и, поняв, что выйти невозможно, снова опустился на скамейку.

Какой-то моряк включил фонарик, и луч его побежал по стенам, потолку, толпе людей.

— Есть у кого спички? — спросили рядом.

Максимов достал из кармана зажигалку, повернул колесико и протянул огонек в темноту. К огню наклонился человек в капюшоне, низко сдвинутом на лоб.

Запахло ароматным табаком. Запах что-то напомнил Максимову, но что именно, он никак не мог определить.

— У вас, кажется, заграничные? — спросил Максимов.

Голос из темноты отозвался:

— Заграничные. Хотите?

Максимов вынул из шуршащей пачки, любезно поднесенной к его руке, сигарету, помял ее в руках, понюхал. Зажег огонь, прикурил и тут вспомнил: такие же сигареты он курил в Испании.

— Приятные, правда? Вы попробуйте сразу затянуться поглубже, тогда почувствуете всю прелесть, — сказал тот, кто дал сигарету.

Максимов прислушался: удивительно знакомый голос…

— Да мне безразлично, какие они на вкус. Из меня курильщик никудышный. Я просто давно этого запаха не слышал, последний раз в тридцать шестом, в Испании.

— Вы были в Испании?

— Так точно!

Максимов силился вспомнить: кто же это такой? Спросил:

— Откуда у вас эти сигареты?

— Из Америки. Только вернулся. Хотите всю пачку?

— Спасибо. Не откажусь.

— Я не охотник до сигарет. Курю трубку. Трубка успокаивает, помогает сосредоточиться. Да и табак трубочный крепче, серьезнее.

Сирена пропела отбой. Распахнули дверь, и холодный воздух ворвался в бомбоубежище.

Людской поток, хлынувший на свет, понес к двери и Максимова. Выйдя из убежища, он раньше всего с тревогой посмотрел в сторону причала, на мачты своих кораблей. Все было в порядке. Когда он собирался повернуть к штабу флота, ему вслед послышался все тот же, как будто знакомый голос:

— Товарищ, а сигареты забыли?

Он взглянул и обмер. Зайцев! Петро!..

В высокой фуражке, обтянутой прозрачным целлофановым чехлом, в темно-синем щегольском плащ-пальто, какие носили американцы, чуть располневший, но по-прежнему молодцеватый, Петр никак не мог прийти в себя от восторга.

— Старик! Подумать только, опять вместе! И где? В родимых северных пенатах, у черта на куличках! — воскликнул он и принялся трясти за плечи Максимова. — Такой же! Все такой же! Помолодел без бороды и вроде плотнее стал. Это что — для солидности? Как-никак капитан второго ранга. Фигура!

— Да, ты прав. У этой фигуры уже брюхо растет.

— Нет, сначала скажи, как ты?.. Где служишь?

— Знаешь, есть такие кораблики, пахари моря называются. Я там командир дивизиона.

— Да ты брось загадки загадывать. Тральщики, что ли?

— Угадал.

— Стало быть, ты в самом фокусе жизни?

— Вроде так.

— А я недавно из Америки. В нашем торгпредстве делами ленд-лиза занимался. Мог безбедно прожить до конца войны, если бы совесть не мучила: ты в сытости, а люди там жизнь отдают… На флот потянуло. Штук десять рапортов подавал, с трудом добился перевода.

— Вот видишь, и ты за границей побывал.

— Ну ее… эту заграницу, не мог дождаться обратной визы.

— Понимаю. Сам рвался из Испании домой. Идем ко мне.

— Нет, не могу. Должен представиться начальству и получить назначение.

— Куда же ты думаешь?

— Хочу на корабли.

— Давай к нам, не пожалеешь…

— Что ж, это идея!

— Ну беги, беги. На обратном пути в любом случае заскочи ко мне. Вон мои чижики стоят. — Максимов показал рукой в сторону гавани, где прижались бортами маленькие широкопалубные корабли «амики», точно близнецы похожие друг на друга.

Максимов возвращался в добром настроении. Сколько лет не виделись с Петром и даже писем не писали, а встретились самыми лучшими друзьями.

Оно понятно. Прошлое не забыть и не вычеркнуть. Детство в старинном русском городке Галиче, на берегу озера. Отсюда потянуло обоих к большому настоящему морю. Но этот путь был долог. После окончания высшего военно-морского училища они разъехались в разные концы страны и долго ничего не знали друг о друге. Потом Испания… Но недаром говорится: гора с горой не сходится…

Помнится, Максимов приехал из Испании прямо на Север. И после многих дней строгой, деловой, затворнической жизни на корабле вырвался наконец в Дом флота.

На втором этаже, в буфете, Максимов устроился за свободным столом. Попросил официантку, худенькую девушку с таинственной улыбкой, принести графинчик водки и что-нибудь поесть, по ее выбору. Она оценивающим взглядом скользнула по его нашивкам и ушла.

За соседним столом сидела пара: лейтенант, должно быть только начинавший службу на флоте, и молодая кругленькая женщина. Максимов прислушивался то к веселым голосам, то к взрывам смеха и чувствовал себя одиноким.

Официантка вернулась, поставила перед ним тарелку с мясом, картошкой и вежливо сказала:

— Пейте и кушайте на здоровье!

— Спасибо.

Он засиделся в буфете. На корабль возвращаться не хотелось. Будь у него здесь друзья, остался бы ночевать в городе. Но ведь ни одного знакомого еще не было.

Посмотрел на часы. Есть время! Скользнул взглядом по головам сидящих за столиками и поразился, увидев кряжистого рыжеволосого моряка с узкими прорезями глаз. «Эврика! Да ведь это Петька Зайцев!» О Петькиных глазах всегда спорили: никто толком не знал, какого они цвета: он постоянно прятал их в густых рыжих ресницах.

Максимова даже в пот бросило от неожиданности. Не оставалось сомнений: конечно Петька Зайцев, галичанин, друг юности!

Зайцев не сразу узнал товарища, его глаза широко открылись.

— Мишка! Ты?! Какими судьбами в наших неуютных краях?

Приятели обнялись.

Зайцев потрогал бороду Максимова и засмеялся.

— Ишь, замаскировался! Лавры адмирала Макарова не дают покоя?

— Ну что ты! У него была бородища, а у меня так, одно недоразумение.

Зайцев усадил друга за свой столик. Наполнил стопки, торжественно провозгласил:

— За нашу встречу! — И выпил первый.

— Слушай, друг сердечный! Где же тебя носила нелегкая? Кого ни спрошу — никто не знает. В Галич писал. Отвечают: два года не показывался. Таинственное исчезновение! Где же ты бродяжничал, нечистая сила?

— Спроси, где я не бродяжничал. А вообще-то, был в спецкомандировке.

Зайцев уважительно посмотрел на три золотые нашивки на рукаве и, не скрывая восхищения, спросил:

— Уж не в Испании ли?

Максимов неохотно кивнул.

— Какими судьбами туда занесло?

— Послал рапорт наркому… Понимаешь, хотелось проверить себя. Что я могу, на что способен. А то ведь жизнь пройдет, будешь носить военную форму, а пороху и не понюхаешь.

— Верно, старик, здорово тебе повезло! Капитан третьего ранга! Наверное, и орден заслужил?

Максимову не хотелось в ресторане продолжать этот разговор. И неудобно остановить друга. Чего доброго, подумает, зазнался, обидится. Он достал из внутреннего кармана тужурки коробочку. Зайцев бережно взял в руки сверкающий орден Красного Знамени, положил на ладонь и долго им любовался. Потом поднялся с рюмкой в руке:

— За земляка, героя Испании, пью до дна!

— Теперь давай о тебе… Как живешь, где служишь?

Зайцев собрал лоб в морщины.

— Все могло сложиться много лучше. Уже тому, что я здесь, на Севере, нечего завидовать.

— По-моему, Север неплохая школа для моряка.

— Не школа — сама Академия наук! — с иронией произнес Петр. — Всегда штормяга. На что мой командир бригады крепкий мужик, и тот, вроде адмирала Нельсона, в ведро травит. Впрочем, старик, ты, может быть, и без ведра обойдешься. Как-никак испанская закалка!

— Какая там закалка! — рассмеялся Максимов. — В Средиземном море теплынь и спокойствие.

— В таком случае — предупреждаю, трудновато будет привыкать к нашенским краям. Я сегодня утром с моря… Спецучение проводили. Морозец и бешеный ветрище… В полушубке и то все тело коченеет… Вот так-то, старина! Это тебе не Испания. Давай еще по одной за нашу холодную купель!

Максимов отодвинул рюмку.

— Нет, с меня хватит.

— Эх ты, Аника-воин! На Севере так вести себя не полагается. У нас, брат, интеллигентность не в почете. Северяне народ простой, грубый, зато дружить умеют по-настоящему… Ты куда назначен?

— Старпомом на эсминец к капитану второго ранга Воркову.

— Фирма солидная. Командир корабля — мировой мужик! — уважительно сказал Зайцев и, заметив, что Максимов то и дело смотрит на часы, спросил: — Торопишься? Разве у тебя нет на берегу пристанища?

— Мое пристанище в каюте. Одинокому человеку берег ни к чему.

— В таком случае у меня заночуешь. Мой терем-теремок к твоим услугам.

Максимов согласился.

В комнате у Зайцева было тепло, уютно. Максимов приятно удивился, не обнаружив следов обычного холостяцкого беспорядка. На окнах тюлевые занавески, в вазах цветы; Максимов потрогал: бумажные, а сделаны что надо… Не верилось, что здесь живет одинокий моряк, которому недосуг заниматься домашним хозяйством.

— Кто же обслуживает твой терем-теремок? — поинтересовался Максимов, усаживаясь на тахте, покрытой цветистым простеньким ковром.

Зайцев хитровато сощурился и поднял свои большие ладони.

— А я думал, у тебя уборщица.

— Уборщица не уборщица, а без женских рук никуда…

— Жена?

— Север женам противопоказан.

— Это почему же?

— Не знаю. Спроси их. Только факт налицо: не очень-то рвутся в наши края.

Зайцев надел пижаму и принял совсем домашний вид.

— Чаю хочешь?

— Стоит ли возиться?

— Возиться не нужно. У меня постоянная готовность.

И действительно, на столе появились термос с кипятком, чашки и хрустальная вазочка с клюквенным экстрактом.

— Пойми, иначе нельзя. — Зайцев тоже сел на тахту. — Никто о тебе не позаботится. Жена есть, да руки до нее не дотянутся. А дамы сердца! На них совсем плохая надежда.

Максимов удивился.

— Так ты, значит, в самом деле женат?!

— Второй год в законном браке. А что толку! Супруга не признает наше Заполярье. Видишь ли, ей необходима культура, а здесь, по ее понятиям, только с белыми медведями за лапу можно здороваться. Все ясно. В Москве мамочка, квартира, веселая жизнь. У нас скукота. И получается: я прозябаю в одиночестве, а она поплевывает с колокольни Ивана Великого, — сердито проговорил Зайцев и принялся разливать чай.

Максимов сидел молча и сочувствовал другу.

— А ты как, все еще не женился? — Зайцев смотрел вопросительно.

— Пока на холостом ходу.

— Почему же?

— Не знаю. Чтобы нравиться женщинам, во мне чего-то не хватает.

— Ну, брось, брось. Такой бравый парень! Одна борода чего стоит! Только с женским персоналом надо выработать умную тактику. — Петр назидательно поднял указательный палец. — Не бросаться на шею, проявлять выдержку. Они хитры, бестии, насквозь нашего брата видят и малейшей нашей слабостью пользуются. Помнишь у Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей…»

— Не согласен! Если я встречу девушку и она мне понравится, к чему же тут крутить дипломатию? Обязательно признаюсь. А как же иначе?

— И влипнешь со своим откровением. Сперва узнай как следует, а потом в любви объясняйся, дурья голова.

— Хочешь покажу испанскую девушку?

Петр обрадовался.

— Давай, давай… — и, взяв в руки фотографию, долго, пристально вглядывался в смуглое лицо, большие выразительные глаза, густые локоны…

— Хороша, ничего не скажешь! Настоящая богиня… — Нехотя возвращая фотографию, он лихо подмигнул: — Так, так, Миша… Без пяти минут Кармен! — Петр запел, прищелкивая пальцами: — «Меня не любишь, так не надо, берегись любви моей…»

— Милый друг, ты попал пальцем в небо. Не до любви там было…

— Брось, брось… Чудак, почему ты на ней не женился?

— Она была совсем девочка…

— Тем лучше. Девочки превращаются в женщин. Привез бы всем на удивление. Ты подумай! В наших неуютных краях появляется настоящая Карменсита чистейших испанских кровей. Сенсация! Ты герой!

— Избавь боже от такой славы…

— Ты прав, старик. Слава — она имеет и обратную сторону…

Почувствовав усталость, Максимов сладко зевнул:

— Куда ты меня положишь?

Тот указал на койку:

— Гостю почетное ложе.

— А ты?

— Я на тахте устроюсь.

Через несколько минут Максимов утонул в мягкой постели. Зайцев погасил свет, лег, из темноты донесся его голос:

— Счастливый ты, Миша. В Испании побывал. Завидую. А мы тут прозябаем.

— Ты думаешь, у нас была сладкая жизнь? Нет, милый, ошибаешься. Не могу бросить упрек: испанцы народ прекрасный, гордый, отважный. Одна беда — беспечности у них много. Вернемся из похода, не успеешь оглянуться — команда на берегу. Офицеры в кафе сидят, матросы с девушками по набережной фланируют… Если что случится — беги и собирай…

— Да… Зато дома можешь быть спокоен.

— Спокойным оставаться нельзя, если знаешь, что не сегодня, так завтра мы тоже будем воевать.

— Думаешь?

— Не думаю, а знаю…

— Значит, не зря наш комфлота спешит построить главную базу, аэродромы, установить тяжелые батареи?

— Не зря. Давай-ка спать, дружище, — сказал Максимов, еще больше ощутив усталость, и повернулся лицом к стенке, но уснуть не мог. Думал о своей встрече с Петром. Родная душа. Будет с кем посоветоваться, поговорить. И детство вспомнить приятно. Золотые денечки беспечной мальчишеской жизни…

…В те годы в молодом городке Полярном библиотека Дома флота была местом, где коротали вечера многие командиры. Пришел сюда и Максимов.

Еще в Москве говорили, будто бы появилась статья из опыта войны в Испании о совместном плавании надводных кораблей. К сожалению, в корабельной библиотеке статьи не оказалось. Но в читальне-то Дома флота она должна быть наверняка.

Из узкого прохода между высокими, до потолка, стеллажами, вышла девушка. Лица ее Максимов не рассмотрел. Она несла гору книг.

Максимов поспешил помочь. Неловко подсунул руку под книги, и они кирпичами посыпались на пол. Максимов растерянно поглядывал то на книги, то на покрасневшее лицо библиотекарши, юное, сердитое, и не знал, что делать. Пробормотал что-то невнятное, а девушка вдруг рассмеялась.

— Что же вы смотрите! Помогите книги собрать.

Они вместе подобрали и сложили книги на стол.

— Вы у нас записаны?

— Нет, я недавно на флоте.

— Тогда давайте знакомиться.

Максимов протянул руку, но библиотекарша имела в виду совсем другой способ знакомства. Взяв чистый формуляр, она начала с привычных вопросов: фамилия, имя, отчество, возраст, партийность, воинская часть, знание иностранных языков.

— Испанский и немецкий.

— Немецкий?! — обрадовалась девушка.

К библиотечному барьеру то и дело подходили моряки.

Девушка исчезала за стеллажами и тотчас возвращалась со стопками книг, газетными и журнальными подшивками. И все же она не забыла о Максимове, взглядом просила его подождать.

— Так вам, значит, статью? — спросила она Максимова. — Идемте в хранилище, и вы сами найдете.

Она шла впереди, чуть закинув голову, будто коса оттягивала ее назад. Возле ушей и на белой тонкой шее собирались легкие, пушистые завитки волос. Максимов поймал себя на мысли, что любуется ее покатыми нежными плечами, тонкой талией, стянутой блестящим пояском. «Сколько ей лет? Двадцать или двадцать пять?» — подумал он, а вслух сказал:

— У вас вредное производство. Вы должны бы получать стерилизованное молоко.

Не оборачиваясь, она строго ответила:

— Не преувеличивайте.

Максимов помолчал.

Девушка подвела его к стеллажу с журналами, нагрузилась очередной стопкой книг, и каблучки ее снова застучали в проходе. Максимов остался в хранилище один, посмотрел несколько журналов, наконец нашел интересующую его статью, вернулся в зал, сел за свободный столик, углубился в чтение и сразу наткнулся на близкое и дорогое имя командира миноносца Карлоса Доннеса. В статье говорилось:

Максимов читал статью, и словно ожил перед глазами Карлос, совсем молодой, горячий, темпераментный, с доброй улыбкой, дружески привязанный к Максимову, говоривший всем: «Дон Мигуэль — муй листо» (очень умный). Не имея специального образования, Карлос жадно ловил каждое слово своего советника. Ему хотелось знать обо всем, и как можно больше. Никто не видел, когда он встает, когда ложится. Максимов поражался терпению, с каким он просиживал за книгами в перерывах между боями.

Максимов с увлеченностью читал статью и мысленно переносился в Испанию, к тому дню, который забыть нельзя.

О выходе из Картахены миноносца, которым командовал Карлос, знали только работники штаба, и тем не менее противник выслал навстречу им две канонерские лодки. Первым заметил их появление Карлос, осторожно дотронулся до локтя Максимова. Две черные точки в окулярах бинокля то исчезали, то появлялись вновь. Максимов всматривался в них, пытаясь определить, вражеские это корабли или просто торговые суда, но услышал слова команды: «Развернуть орудия и торпедные аппараты!»

Максимов усмехнулся: он всегда учил Карлоса не принимать скоропалительных решений, выждать, уточнить, как поведет себя противник. Но сейчас его ученик скомандовал правильно, опередив своего учителя.

Бой надо было завязывать первыми.

Корабли сближались довольно быстро. Максимов подал мысль готовить торпедную атаку, а сам смотрел в бинокль на приближавшиеся и все увеличивающиеся в размерах канонерские лодки фашистов.

— Торпедные аппараты, пли!

Зашипел сжатый воздух. Торпеды вырвались из аппаратов, плюхнулись в воду и, как пловцы на самой ответственной дистанции, понеслись вперед.

Максимов следил за ними, не отрываясь. Он не слышал ни свиста снарядов над головой, ни команд, поминутно раздававшихся у орудий. Все его внимание сосредоточилось на этих металлических сигарах, начиненных взрывчаткой.

Донесся взрыв, затем другой. Вдали поднялся огненный столб. Только тогда заметил Максимов, как крепко держит его за руку Карлос.

— Готов! — сказал он по-русски, повернув к Максимову побледневшее лицо.

— Готов! — повторил Максимов и, опустив бинокль, добавил: — Приказал долго жить, а вторая канонерка, наверное, повернет обратно.

Корабль противника действительно повернул обратно. Он удалялся быстро, оставляя после себя белый бурлящий хвост пены. С эсминца спустили катер — спешили подобрать пленных с затопленного корабля.

— Жаль, канонерку прохлопали, — сокрушался Карлос. — Могли бы и ее утопить, да разве в этом черном дыму увидишь что-нибудь! Ни черта не разберешь! Погоди, я с ней еще посчитаюсь!..

Минут через двадцать на палубу поднимались промокшие, дрожащие пленные. Одного втащили связанным.

— Еле выловили, — говорили матросы Карлосу. — Вот дурень, никак не давался. Жить, что ли, не хочет.

— Развяжите его! — приказал Карлос.

Пленный стоял неподвижно. Он был очень молод, и шея у него была тонкая, мальчишеская.

— Ты что же… — начал было Карлос и шагнул навстречу мальчишке.

Пленный завизжал, в руке у него мелькнул пистолет. Раздался выстрел, и Карлос медленно опустился на палубу. Максимов вырвал у пленного пистолет, но в это время прогремел еще один выстрел.

Они лежали близко друг от друга: Карлос — лицом вверх, пленный — лицом вниз…

Максимов сидел на стуле в командирской каюте. На этом стуле всегда сидел Карлос. На этой койке он спал, правда очень мало, всего несколько часов в сутки. За этим столом он просиживал ночами. Читал вот эти книги…

Никогда не забыть дом на окраине Картахены. Три каменные ступени вверх… Он впервые пришел в этот дом вестником большого горя. Запомнились глаза матери Карлоса. В них было столько боли, столько нечеловеческой муки… Он не утешал ее. Они долго сидели молча, не зажигая света, в комнате, погруженной в полумрак. А потом вернулась откуда-то сестра Карлоса — Лаура, невысокая хрупкая девушка с черными завитками на лбу.

До сих пор в ушах Максимова звучит плач этих женщин.

Потом мать ушла. Они остались с Лаурой вдвоем, вспоминали брата, но Максимов видел, что его слова не приносят ни ей, ни ему утешения.

— Спасибо вам, сеньор, — сказала девушка на прощание. — Приходите к нам чаще.

Максимов дал себе слово — пока идет война и он находится на флоте, не оставлять без внимания семью Карлоса. Он часто навещал этот дом. Лаура всегда вызывала в нем желание защитить ее, согреть добрым словом. Она встречала его у калитки и, улыбаясь, высоко поднимала руку, сжатую в кулак:

— Вива руса!

И тут же выходила мать, звала в дом, называла сыном. На столе появлялось охлажденное вино, фрукты, а Лаура приносила и раскладывала перед ним портреты знаменитых испанских тореадоров и увлеченно, темпераментно, как только умеют испанские женщины, рассказывала о корридах. Максимова эти рассказы ничуть не трогали. «Отвратительное зрелище, — говорил он. — Что же тут может нравиться, если несчастное животное погибает после изощренных пыток?!» Лаура выходила из себя, доказывая, что бой быков есть высшее проявление мужества. Человек побеждает зверя. Максимов не соглашался: «Мужество может проявляться во многом другом, например когда люди защищают свою родину». Они подолгу спорили, но расставались друзьями.

Может быть, эти частые походы в семью Карлоса и вызывали кое у кого подозрение… Возможно, русский дон Мигуэль и нравился Лауре, только она для него всегда оставалась ребенком…

Давно все это было. Давно… И Лаура… И вопросительный взгляд библиотекарши.

— У меня к вам просьба, — сказал тогда он. — Разрешите взять с собой это приложение.

— Я думаю, вам известны правила читального зала. Отсюда литература на дом не выдается.

— Нет правил без исключения. Вы тут командуете, и от вас все зависит. Я принесу, когда скажете, не беспокойтесь.

Максимов протянул журнал и слегка коснулся ее руки.

— Ну хорошо, возьмите до утра…

— Спасибо. Может быть, у вас есть ко мне какая-либо просьба?

Глаза ее лукаво сверкнули, а лицо порозовело.

— Представьте, есть, — сказала она. — Дело в том… я изучаю немецкий язык, на заочном… Грамматика очень трудная. Может быть, вы мне поможете, а? Как видите, я завожу знакомства не без корысти.

Она поняла сразу, что он не ожидал такого внезапного посягательства на его свободу, и еще больше смутилась. Но он принял вызов, достал из кармана ручку, блокнот и спросил:

— Где вас искать?

Спохватившись и боясь, как бы этот бородач не подумал черт знает что, она еще раз поспешила внести ясность:

— Увы, здесь никто хорошо не знает немецкого, и вы для меня настоящая находка.

— Как сказать… Кто для кого. — Он чуть сдвинул брови. — Журнал пришлю с краснофлотцем, а сам буду на той неделе.

Она кивнула ему с видом человека, посвященного в тайну, и, оглянувшись, шепнула:

— Меня зовут Анна. Анна Белкина.

Максимов ответил вполголоса:

— А меня вы уже знаете, Максимов… Михаил Александрович.

— Ну и борода у вас, — засмеялась Анна.

Сегодня у Максимова нет бороды. И нет рядом с ним любимой Анны. Та жизнь промчалась, как в кино… Остались одни воспоминания. Всегда волнующие и желанные.

Максимов жил на корабле. В войну иначе невозможно. Корабли его дивизиона всегда были в разгоне: ходили на траление мин, днями и неделями утюжили море, встречали и провожали конвои, несли дозорную службу. Чего только им не поручалось… И всегда бывало так: куда корабли — туда и Максимов. Его довоенная квартира на берегу обычно пустовала. Там все напоминало Анну. Не забыть, как она, бледная, худая, с большим животом, неуклюже и бестолково металась по комнате, собирая мужа на сухопутный фронт. Набила полный рюкзак вещей. Максимов отобрал самую малость, самое необходимое.

Анна изо всех сил старалась не плакать и не могла с собой совладать. Губы у нее дрожали, и она беспрестанно повторяла:

— Ты только не беспокойся о нас, Миша, не беспокойся…

Они советовались, куда ей с тетей Олей эвакуироваться, где можно сносно прожить. Остановились на Харькове. Там тетя Оля провела молодые годы, люди ее знают и наверняка приютят.

И в тот же день, когда они расстались, Максимов отправился на фронт. Анна с тетей Олей тряслись в битком набитой теплушке по дороге в Харьков, а он уже сражался в рядах морской пехоты.

С тех пор они не виделись. И Анна и тетя Оля потерялись. Где-то они теперь? Живы ли? Родился ли маленький? Анна обещала сына…

Только ее фотографии, множество фотографий, которые нашел Максимов, украшали стены. В редкие минуты забегая домой, Максимов разглядывал каждую фотографию, будто ждал, что она заговорит с ним, что-то скажет… Иногда в комнату селились офицеры, командированные из Москвы для изучения боевого опыта, или военные корреспонденты — постоянные гости моряков, и все оберегали фотографии, зная, как они дороги хозяину дома.