Онлайн чтение книги Скитальцы Wayfarers
VII

Поулине дала Эдеварту длинный список необходимых товаров, и до поры до времени он положил его в карман. Список его не испугал, отношения с Лувисе Магрете были по-прежнему добрые, и у него даже появилось желание навестить кое-кого из соседей — пусть не думают, будто он задирает нос перед старыми знакомыми. Его больше не пугали неприятные вопросы о чужой женщине с дочерью — она вдова, он купил у неё усадьбу на юге, она с дочерью приехала из Америки, чтобы взглянуть на родное гнездо, не мог же он отказать им!

Он возобновил дружеские отношения с жителями Поллена и теперь часами разговаривал с ними, не очень-то ему это было и нужно, но приходилось соблюдать обычай. Лувисе Магрете он с собой не брал, его смущало, что она всегда такая нарядная — городское платье, завитые щипцами волосы, — в Поллене это было не принято. Но то одна, то другая соседка приходили к ним, чтобы поглядеть на Лувисе Магрете, она со всеми была приветлива, терпелива, рассказывала им про Америку, и они прониклись расположением к вдове. Она столько повидала за свою жизнь и могла дать им много полезных советов.

Эдеварт ещё раз навестил Осию, он боялся, что обидел сестру, отказавшись посмотреть её поле. Бедная маленькая Осия, ещё совсем недавно она была крохой и благодарила его, протягивая свою тонкую детскую ручку, теперь на её плечах лежала тяжёлая работа то в поле, то на болоте, но она всё так же весело смеялась. Вот что значит быть довольной своей судьбой! На этот раз он пошёл к ней один, прихватив с собой несколько аршин хорошей ткани из собственной лавки. И счастливая Осия, не избалованная лишней одеждой, поблагодарила его за подарок. Ты такой же щедрый, как всегда, растроганно сказала она.

Они поднялись на холм и посмотрели, как растёт картофель, потом спустились к болоту — большое пространство было разделено на квадраты большими и маленькими канавами, на засеянных участках колыхалась рожь. Чтобы порадовать сестру, Эдеварт бурно восторгался и нарочно задавал глупые вопросы, ему было приятно слышать её смех.

Ну и как тебе здесь живётся, спокойно? — спросил он.

Осия сразу поняла, что он имел в виду: Меня тут ничто не тревожит.

На болоте никто больше не кричит?

Нет, лукаво улыбнулась она, мертвец больше не кричит.

Всё же с твоей стороны было рискованно выйти замуж и поселиться так далеко от людей.

Я теперь ни о чём таком больше не думаю, сказала Осия. Днём с меня хватает работы, а ночью я вверяю себя в руки Господа Бога.

Вряд ли я был бы так же спокоен, сказал он серьёзно.

Почему, из-за погибшего там Скору? Но ведь теперь он покоится на кладбище.

Да-да, не хочу пугать тебя, но вдруг он снова начнёт кричать?

Нет, засмеялась она. Ведь кричал-то не шкипер.

Эдеварт даже вздрогнул. А кто? — спросил он. Она замялась с ответом, но он уже сам догадался в чём дело: Боже мой, теперь я всё понимаю!

Вот парень, а? — сказала Осия. Но надоумил-то его Август!

Ох уж этот Август! Так это он надоумил Ездру?

Он хотел помочь Ездре. Хотел, чтобы болото осушили и нашли тело Скору и корову Мартинуса. Тогда и прокопали вон тот большой ров!

Эдеварт засмеялся: Значит, это Ездра вопил и мычал по воскресеньям в болоте? Вот это да! Невероятно, мне бы такое никогда в голову не пришло!

Осия: Благослови тебя Бог, Эдеварт, только не говори никому об этом!

Не скажу. А ты сама-то как узнала?

Ну, понимаешь, я отказалась выйти за него замуж, зачем мне всю жизнь жить рядом с привидением и слушать крики покойника, вот он и признался мне во всём.

Он смеялся?

Да, прикрыл рот рукой и смеялся. Я от злости чуть не поколотила его: ведь мы тогда все насмерть перепугались, но он плевать на это хотел и наговорил мне такого, что я тоже стала смеяться. Словом, как бы то ни было, а покойника похоронили на кладбище, вот Бог и благословил наши труды. Ты посмотри, какая рожь!

Завидная рожь!

Меня только немного тревожат вон те покосы, сказала она, скорей бы он уже вернулся домой и выкосил их. Видишь, сколько там травы? Сена хватит на двух коров! Послушай, ты хочешь на ней жениться?

Ещё не знаю. А ты что скажешь?

Она ужасно красивая, и я слышала, что она не брезгует даже доить коров. Так что я не против.

Да-да, ну что ж, всё может случиться.

Эдеварт собирался пойти на почту, и Лувисе Магрете расположилась в конторе, чтобы написать своим детям в Америку. В письме она была так же беспомощна, как и Эдеварт; умелые во всём остальном, они чувствовали себя беспомощными, когда требовалось написать письмо, и писали нескладно и не то, что хотели. Зато в разговоре оба могли постоять за себя, и порой она даже брала верх, так что Эдеварту оставалось только помалкивать.

Да, ему надо на почту, он хотел сделать вид, будто и в самом деле отправил купцу в Тронхейм тот длинный список товаров. Но перед уходом ему хотелось поговорить с Лувисе Магрете, пусть только сначала закончит своё письмо, и тогда он решится сказать ей то, что уже давно не даёт ему покоя. Даже если ничего хорошего из этого не получится.

Хм... Мне тут кое-что пришло в голову, начал он. Как получилось, что ты заговорила с Андерсом Воде о деньгах?

Она немного смутилась: Сама не знаю. Это вышло само собой.

Тебе следовало сказать об этом мне.

Но...

Да, следовало. Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Ведь верно? Ведь ты решила остаться и тебе уже не нужны деньги на поездку?

Лувисе Магрете не ответила.

Ведь верно? — повторил он и взглянул на неё. Было видно, что ему не под силу вынести её молчание.

Не знаю, призналась она. Позволь мне ещё подумать. Если мы поселимся здесь, менять что-либо будет уже поздно — здесь мы и умрём.

Ну и что с того?

Всё-таки дети там, ну и вообще...

Опять то же самое, и да и нет, она всё ещё колебалась. Но она не рассердилась на него и даже расклеила конверт и приписала, что ещё ни в чём не уверена. И да и нет — в конце концов Лувисе Магрете напомнила ему, что однажды ночью он пообещал уехать вместе с ней в Америку. Эдеварт промолчал.

Он вернулся с почты с двумя письмами для Лувисе Магрете. Одно от старшего приказчика Лоренсена об их отъезде, сказала она и, прочитав оба письма, замкнулась в себе.

С той минуты Лувисе Магрете больше ничем не восхищалась в Поллене и уже редко предлагала подоить коров. Теперь она хотела одного — уговорить Эдеварта уехать вместе с ней, а Эдеварт всякий раз отвечал «да» или «посмотрим» и тянул время.

Они не ссорились по-настоящему; обсуждая отъезд в Америку, они терпеливо уговаривали друг друга.

Как может быть плоха вся Норвегия тому, кто знал только Доппен!

Да. Она знала только Доппен, но потом-то повидала места и получше, Америка такая большая, не понравилось в одном месте, можно поехать в другое. Она не была во Флориде, однако после того как почитала эти журналы...

Но ведь её дети живут в Нью-Йорке, разве ей не хочется жить с ними в одном городе?

Да, ей хочется повидаться с детьми и пожить какое-то время в Нью-Йорке. Между прочим, дети уже взрослые и не нуждаются в ней, и она уже жила в Нью-Йорке целых два года. Это было вначале.

И уехала оттуда?

Да. В другое место, а что тут такого?

Нет, ничего, ответил Эдеварт, он, как и она, скиталец по натуре, тоже не любил надолго задерживаться в одном месте. Это даже хорошо, что они в этом похожи, могут и в Норвегии ездить с места на место, из Поллена в Доппен.

Не говори больше об этом! — с болью попросила она. Я не хочу об этом думать! Или ты не видишь, как живёт Осия, твоя сестра: она рабыня своей земли и своих коров. Меня это приводит в ужас!

Осия! — воскликнул он. Да она счастлива, что у неё всё это есть!

Да-да. Счастлива, как и Карел, потому что не знает ничего лучшего.

Молчание.

Я понял так, что тебе здесь понравилось, что ты чувствуешь себя здесь, как дома, и всё уже решено.

Она: Как я могла позволить себе жаловаться на что-то, ведь я здесь чужая! Здесь хорошо пожить недолго, как и в Доппене. И давай больше не будем говорить об этом.

Нет, конечно, он не хотел сердить её, всё и так было плохо: ведь он упрекнул её, что ей следовало попросить деньги у него, а не у Андерса Воде, и теперь она могла поймать его на слове. Однако одну вещь он ей всё же напомнил: Разве ты не писала, что тебе ни одного дня не нравилась Америка?

Да, не нравилась. И я не лгала тебе. Поэтому я и кочевала там с места на место, пыталась прижиться. Но всё-таки в Америке лучше, чем здесь.

И да и нет. Её было не сбить.

На другой день она сказала ему о своём решении: она просит его отнестись ко всему серьёзно, к завтрашнему утру он должен решить, больше времени у них нет, им нужно вернуться в Доппен.

Завтра? Это была уже петля на шее. Выходит, она твёрдо решила снова покинуть страну?

Да, она должна уехать.

Должна?

Я не хотела раньше говорить тебе, сказала она, но дети пишут, что их отец нашёлся. Это случайно вырвалось у неё, она всё поставила на карту. Поставила очертя голову, чтобы уговорить упрямого любовника, и не учла, что таким образом предрешила исход дела и теперь ей придётся смириться с последствиями.

Эдеварт, испуганно: Он... что ты говоришь... твой муж нашёлся?

Так они пишут.

Эдеварт словно очнулся. Была ли то отчаянная попытка с её стороны уговорить его или чистая правда, но Лу-висе Магрете добилась своего: он испугался.

Но ведь этого не может быть!

Кто знает!

Как бы то ни было, но ты разведена с ним!

Да. Но...

Ты хочешь опять вернуться к нему?

А что мне делать? Не могу же я оставить его одного.

Вон оно что! Эдеварт задумался. На самом деле он не был огорчён этим известием, оно не убило его, напротив, он даже испытал облегчение, всё стало на свои места.

Теперь ты понимаешь, что ждать дольше нельзя?

Эдеварт, растерянно: Да, но... в таком случае я не смогу поехать с тобой.

Почему?

А как ты себе это представляешь?

Она пытается дать задний ход, вернуться к исходной точке; всегда находчивая и сообразительная, она говорит: Но Хокон не вернулся к детям, они только напали на его след.

Ладно, а когда они найдут его и он вернётся домой?.. Я не понимаю, ты что, собираешься быть замужем сразу за двумя?

Что же мне делать? — воскликнула она со слезами в голосе. Но я всё равно должна туда поехать, они зовут меня!..

Они писали об этом в последнем письме?

Лувисе Магрете снова быстро находит выход. Правда, она рискует, что Эдеварт захочет взглянуть на это письмо и, может, даже заберёт его себе, чтобы попросить своего друга Августа прочитать, что там написано по-английски, поэтому она говорит: Как глупо, я сожгла это письмо, а то дала бы тебе прочитать его.

Сожгла?

Да. Чтобы никто не узнал, что я была замужем. Я сделала это ради тебя.

Они замолчали. Если она всё это придумала, чтобы выкрутиться в трудную минуту, то теперь это решило дело и она уже не могла взять свои слова обратно.

Ну что ж, выходит, всё кончено, сказал он.

Боже милостивый, похоже, что так! — ответила она. Лувисе Магрете погрустнела, говорила тихим голосом и даже всплакнула, но теперь уже не было никаких сомнений, что она перенесёт разлуку с ним.

Выходит, всё кончено, повторил он.

Она молча положила ладонь на его руку.

А что будет с Хобьёрг? — спросил он.

Неужели ты полагаешь, что я не подумала о ней! Сейчас она маленькая и потому должна поехать со мной. Ведь ты с нами не поедешь, как я понимаю?

Нет, твёрдо ответил он.

Бедный Эдеварт! — ласково сказала она. Получается, что мы обе покинем тебя.

Похоже, что так. Завтра утром я отвезу вас на лодке к пароходу.

Но разве ты не поедешь с нами в Доппен?

Он ответил как глубоко обиженный и несправедливо отвергнутый человек:

Ну если ты хочешь...

О, если она хочет! Как он может так говорить! Последние часы они должны провести в Доппене вместе...

Эдеварт не поехал в Доппен, передумал в последнюю минуту. Он не спал всю ночь, разлука с Лувисе Магрете уже не казалось ему лёгкой, а главное, его удручало, что он не может снабдить её деньгами на дорогу, денег у него не было вовсе.

Доставив мать и дочь к пароходу, он, больной и разбитый, решил спрятаться от них до прихода парохода, но не тут-то было. Хобьёрг, бегавшая повсюду, нашла его на верхнем ярусе пристани. Он сидел, сгорбившись, и глядел на свои руки.

Ты здесь? — удивилась она. А мама тебя ищет.

Неужели? — сказал он и пошёл за ней.

Девочка весело объявила: Мама, я нашла его наверху, под самой крышей, ха-ха-ха!

Лувисе Магрете, верно, кое о чём догадалась, она ласково объяснила дочке, что Эдеварту надо о многом подумать, оставь его в покое. Иди сюда, Эдеварт, садись на моё пальто, сказала она и постелила пальто.

Почему он не мог остаться её покровителем и помощником до последней минуты? Сердце его разрывалось от боли, трудно навсегда расставаться с ней, не случайно она была его первой и единственной настоящей любовью, и, конечно, в ту минуту ему больше всего хотелось последовать за ней до самой Флориды, но у него не было на это денег.

Понимала ли она это? Бог знает. Ты такой бледный! — сказала она и взяла его за руку.

Мне что-то неможется, ответил он.

Я вижу.

Будь у меня сейчас что выпить...

А разве здесь нельзя достать?

Нет-нет. Да оно и не поможет. Лувисе Магрете... Лувисе Магрете... Лувисе Магрете... бормотал он, словно во сне, и качал головой.

Она тоже побледнела и была растрогана, ей хотелось утешить его, помочь ему. Ты слишком плохо себя чувствуешь, чтобы ехать с нами, вдруг сказала она.

Просто мне немного не по себе, всё это свалилось так неожиданно.

Я вижу, заботливо сказала она. Тебе лучше вернуться домой и лечь в постель.

Мне стыдно.

Нет-нет, не говори так. Мы будем в Доппене уже завтра вечером.

Эдеварт вздрогнул и отвернулся: Да, но без меня!

Чтобы утешить его, ей пришлось приободриться самой, она обещала писать ему. Ведь я так люблю тебя, сказала она ему в последнюю минуту, я никогда никого так не любила, помни это.

Однако это нам не помогло, мы всё равно расстаёмся.

Но послушай, продолжала она, как ни в чём не бывало. Я не знаю, понравится ли мне там, может, и нет, и тогда я вернусь к тебе. Я почти уверена, что так и будет. Или ты приедешь ко мне. Кто знает!

Всё возможно. Он немного оживился.

Вот видишь! Мы же расстаёмся не на всю жизнь. Плохо только, что тогда я для тебя буду слишком стара.

Ты? Стара для меня? Да я гораздо старше тебя!

Да-да, знаю. Я верю, что мы с тобой скоро встретимся. Счастливо тебе добраться до дому!

Нет, сказал он, ему было стыдно, я всё-таки попытаюсь поехать с тобой.

Она сказала, что думала: Не надо, Эдеварт, так будет хуже для нас обоих. Боюсь, мне в дороге станет нехорошо.

Кто едет с пароходом, спускайтесь в лодку! — громко крикнул экспедитор.

Пароход пришёл и уже подал сигнал к отправлению. Началась суматоха, люди хватали свои вещи, Лувисе Магрете и Эдеварт быстро пожали друг другу руки, времени на поцелуи уже не осталось. Но где же Хобьёрг? Где только бегает этот ребёнок? Хобьёрг! — крикнула Лувисе Магрете. Я здесь! — откуда-то снизу откликнулась Хобьёрг. Эта девочка не теряла времени даром, спустившись в лодку экспедитора, она огромным ковшом вычерпывала из неё воду, шляпа висела у неё за плечами. Ох уж этот ребёнок! Хобьёрг была оживлённа, и пассажиры, глядя на неё, невольно улыбались...

Эдеварт возвращался домой в своей лодке. На душе у него было скверно: Лувисе Магрете даже не упомянула о деньгах на дорогу, он тоже промолчал, лицо-то он сохранил, но не больше. Он возвращался домой. Что сказал бы Август, будь он на месте Эдеварта? Плюнь, всё образуется! Эдеварт понурился. Но всё как-то обходится. Шли дни, шло время. Он получил письмо от Лувисе Магрете: она уезжает, но непременно вернётся, писала она. Письмо было доброе и нежное, она очень спешила и излагала свои мысли не совсем связно, но это было так похоже на неё. Благослови её Бог, она не сбежала от него потихоньку, вспомнила о нём и хотела ему добра, но этого не получилось. Ты только послушай! Ромео опять очень обрадовался Хобьёрг, надарил ей всяких подарков и не хотел отпускать её, а потом пришла сама мадам Кнофф и спросила, нельзя ли Хобьёрг остаться в Норвегии, она жила бы у них и ни в чём не нуждалась. Разумеется, Лувисе Магрете ответила согласием, она сразу подумала об Эдеварте, тогда бы он был не так одинок, но, думаешь, эти люди проявили воспитанность и пригласили её в дом? Как бы не так! Если они хотели получить её разрешение в таком важном деле, они должны были оказать честь и ей, матери, так нет же, и после такого обхождения они ещё ждали, что она оставит им своего ребёнка, свою плоть и кровь! Мало того, заполучи они Хобьёрг, они, скорее всего, уже никогда не отпустили бы её, а когда она вырастет, Ромео женится на ней и бедный ребёнок уже не сможет поехать посмотреть мир. Нет уж, благодарю покорно! Что скажешь, Эдеварт, может, мне следовало согласиться? Решение я предоставляю тебе. Но я серьёзно опасаюсь, что, если ты приедешь и захочешь повидаться с ней, на что ты имеешь полное право, они не допустят этого, Кноффы такие гордецы, они словно боги по сравнению с нами, смертными, о хорошем воспитании они и понятия не имеют, а я повидала куда больше, чем они... Здесь, в Доппене, без тебя слишком пусто и уныло. Надеюсь, ты благополучно доехал до дому, ты был такой бледный. За Хобьёрг и за меня не беспокойся, мы быстро добрались до Доппена, Андерс Воде отвёз нас туда на лодке, он же помог нам всё привести в порядок, но не бойся, я ни минуты не думаю об Андерсе Воде, его я могла бы заполучить ещё в Америке, когда они все были влюблёны в меня, но я никогда не дала ему даже намека. Верь мне, когда я говорю, что никто никогда не встанет между тобой и мной... В Доппене я оставила тебе кое-что из съестного, взяла только то, что могло испортиться, и прибрала после нас. Кольца своего я больше не ношу и оставляю его тебе в ящике стола; носить его ты, правда, не сможешь, но подари его Поулине от моего имени... Завтра мы уезжаем отсюда, не беспокойся за нас, я много ездила, столько раз пересаживалась с поезда на поезд, и днём и ночью. А сейчас — до свидания, это ведь не на всю жизнь, вскоре я снова напишу тебе...

И ни слова о нашедшемся муже.

Шли дни. Эдеварт с тревогой ждал возвращения Йоакима из Кве-фьорда, встречаться с ним Эдеварту не хотелось. Он был так убит горем, так несчастен, что прятался от всех. Поулине, потеряв терпение, без конца напоминала ему о товарах, которые всё не приходили: где они застряли, список был такой длинный, почему не приходит сообщение, что они прибыли, что случилось? Эдеварт сказал, что поедет на юг и там всё разузнает; забрав из кассы все деньги, он уехал.

Само собой, что, кроме Доппена, ехать ему было некуда, там он съел бы оставленную ему провизию, а потом снова сидел бы и разглядывал свои руки.

Однако Эдеварт не успел уехать в Доппен, на пристани Кноффа его остановил Август. Значит, ты не уехал в Америку? — спросил он.

Нет, честно ответил Эдеварт, не нашёл денег на дорогу.

Август кивнул головой: Понимаю!

Я ничего не смог продать в Поллене, там ни у кого не осталось даже жалкого шиллинга. Конечно, кое-что мне должны, но я не получу этих денег, пока уфутенец не рассчитается с сушильщиками. Да он и сам задолжал мне немало.

Чем теперь собираешься заняться?

То же самое я мог бы спросить и у тебя.

Да, но сюда-то ты зачем приехал? Что ты задумал? Я был на пристани, когда они уезжали. Она уехала вместе с ними.

Я знаю.

Их собралось пятнадцать человек, я сам посчитал. Так почему ты сюда приехал?

Теперь я остался один, дела у меня никакого нет, а сюда приехал, чтобы повидаться с тобой.

Хорошо бы нам вместе уехать отсюда, задумчиво сказал Август.

Эдеварт: Куда я поеду, у меня ничего нет.

Август: У тебя есть часы и золотое кольцо... Но вообще у Августа тоже было тяжело на душе, он мрачно буркнул, что вёл себя, как дурак, и с ним обошлись, как с дураком.

Эдеварта немного утешило, что не он один наделал глупостей, и он начал расспрашивать друга. Ничего особенного Август ему не сказал, но Эдеварт понял, что, если Август продержался на одном месте больше года, значит, на то были свои причины. Видимо, это как-то было связано с тем, что теперь у Августа не было его золотого кольца. Эдеварт спросил без обиняков: Где твоё кольцо?

Август: Где надо! Я знаю, где оно.

Но не можешь взять его обратно?

Похоже, что нет.

Ты её не видишь?

Вижу, каждый день. А что толку?

Ладно, меня это не касается, сказал Эдеварт, но всё-таки кто она?

Этого я не могу сказать.

Вот как?

Пойми, она важная птица, и потому я должен молчать. Но похоже, без нечистого тут дело не обошлось, вот уже два года...

Это я понимаю!

Одно скажу тебе, Эдеварт, моей вины нет, что я попал в эту передрягу.

Это я тоже понимаю, я и сам без всякой вины попал в передрягу.

Нет, ты видел, что делаешь, а у меня, можно сказать, на глазах была пелена.

Это как понимать?

Откуда я мог знать, что она замужем, если она ничего про это не сказала? Я лишь потом об этом узнал, но было уже поздно.

Замужем? И ты не можешь сказать мне, кто она?

Август покачал головой: Слишком важная птица.

Эдеварта вдруг осенило: он вспомнил массивное золотое кольцо, которое экономка носила на среднем пальце, и всё равно оно было велико ей. Я знаю, кто она! — воскликнул он.

Тогда зачем спрашиваешь?

Вот чертовка! Как тебя угораздило с ней спутаться?

И не говори! У меня был билет до Тронхейма, но я доехал только досюда, и точка. Прощай, мой билетик! Ну скажи, разве это не судьба? Сам не знаю, почему я сошёл с парохода, знакомых-то у меня здесь нет, но я встретил её, и она спросила, откуда я, а потом поинтересовалась, почему ты не приезжаешь и всякое такое. Я, мол, должен написать тебе, что мы с ней стали любовниками, всенепременно должен, она была такая весёлая, красивая. Если бы я знал, что она замужем... но она сказала только, что служит здесь экономкой, и ещё сказала: какое у вас красивое кольцо! Хотите, я вам его подарю? — спросил я. Вот так всё и вышло.

Ну а когда ты узнал, что она замужем?

Вот именно, когда! Но тогда было уже поздно; понимаешь, я же не камень какой-нибудь и потому влюбился в неё с первого взгляда. И всё время ждал, когда она наконец уступит, так ведь нет. К тому же муж её шут гороховый и боится мышей, разве ей такой нужен? Она-то на редкость красивая женщина, сам знаешь, уж сколько я поездил по свету, а такую редко встретишь; ничего странного, что я прикипел к ней сердцем, но она только смеётся надо мной. А теперь я уже не могу без неё, ведь если я кого полюблю, меня не оторвёшь. Но чтобы это длилось целых два года, такого со мной ещё не бывало, правда, не забывай, она настоящая дама; нет, в такой передряге я ещё не бывал. А что до моего кольца, так я буду только рад, если она станет его носить всю жизнь, лишь бы помнила обо мне; между прочим, она много раз хотела вернуть его, а я всегда отказывался его взять.

Значит, она готова его отдать?

Да. Я вспоминаю об этом кольце, только когда сержусь на неё. Она добрая женщина, очень красивая и частенько подсовывает мне куски получше, нет, я никогда её не забуду.

Да-да, кивнул Эдеварт, я понимаю, ты влюблён в неё.

Стало быть, влюблён, согласился Август. Как увижу её утром, так до обеда хожу, словно в тумане, а вечерняя каша кажется мне лакомством. Чёрт подери, это просто наваждение какое-то!

Эдеварт: Так освободись от него.

Куда там! Не будь её, меня бы уже давно и след простыл. Что мне здесь делать? Ромео чуток увеличил мне жалованье, да только меня этим не удержишь! Я бы всё равно уехал, пусть меня поцелуют пониже спины!

Друзья обсудили этот вопрос и так и эдак. Август вдруг сказал: Давай уедем вместе, на первом же пароходе, который идёт на юг, но только через неделю. Здесь нам делать нечего.

На юг, говоришь? И куда же?

Всё равно куда. Но это лучше, чем ехать на север. Что нам делать на севере, в Поллене? Поедем на юг, сколько хватит денег, а там сойдём на берег. Я возьму с собой гармонь.

Эдеварт поплыл в Доппен, он проголодался и дома сразу принялся искать чего-нибудь поесть. Хлеба он не нашёл, зато нашёл сухари и копчёное мясо, но масла не оказалось. Ладно, сойдёт и без масла.

В доме было пусто и одиноко, постели аккуратно застелены, всё вымыто и прибрано, но, кроме него, ни души. Стены молчали. Будь у него спиртное, он бы сейчас выпил.

Вокруг домов буйствовала зелень, траву на лугах давно следовало скосить, но хлеб рос хорошо, а картошку Карел прополол и окучил. И как только Лувисе Магрете могла уехать от такой красоты!

До позднего вечера Эдеварт бродил по своей усадьбе и в конце концов улегся спать на сеновале. Смеркалось, шумел водопад. Ему казалось, что, кроме него, на земле не осталось ни одной живой души, — большой, сильный, он жалел себя и плакал.

Утром он нашёл в ящике стола кольцо. Его удивило, что это было кольцо с жемчугом, которое ей подарил Андерс Воде, он ожидал увидеть другое, которое она, быть может, купила сама, он никогда об этом не спрашивал. Видимо, Лувисе Магрете по доброте души хотела порадовать его, оставив именно подарок Андерса Воде. Он растрогался при этой мысли и снова всплакнул.

Эдеварт поискал косу, но не нашёл. Ни в хлеву, ни в амбаре её не было, скорее всего, Хокон Доппен никогда не косил, и его бедной жене приходилось просить соседа. Так, видно, и было.

Эдеварт поплыл к Карелу, чтобы взять у него косу и оселок. Карел сказал, что мог бы послать своих парней в Доппен скосить траву, но не знал, как на это посмотрит хозяин. А вот картофель они окучили.

Пусть твои парни за свою работу возьмут себе картофеля, сказал Эдеварт.

Они потолковали о том о сём, об урожае, который обещал быть неплохим, о знакомых, которые уехали в Америку, Карел сердился на них. Этот Андерс Воде сроду был лентяем, сказал Карел, не в пример его отцу, тот своим горбом заработал всё, что у него есть. Андерсу бы только разгуливать в длинном плаще да строить из себя барина. Но хуже то, что он подбил на отъезд и других, молодых работящих мужиков, в том числе и моего деверя. И ещё этот Лоренсен из лавки, он как вернулся оттуда, только и делал, что поносил Норвегию. Почему же в таком случае он не остался там? Чего только он тут не болтал, ну да ладно, пусть сами испытают всё на своей шкуре, желаю им удачи, только не уверен, что они там будут счастливы. Надо жить лучше, вечно твердил Лоренсен. Как это лучше? — не раз спрашивал я у него. Знаешь, что он, оказывается, имел в виду? Кусок послаще! Слыхал ты когда-нибудь такую глупость? Дома им, видите ли, не хватает изюма и сладостей и потому они едут в Америку! Да это ж чистые перебежчики, что б они провалились!

Эдеварту, который и сам бы уехал, будь у него деньги на дорогу, оставалось только кивать, соглашаясь с Карелом. Наконец он сказал: Я подумал, что мне нужны ещё и грабли. У меня в Доппене их нет.

Ему дали и грабли.

Вдруг Карел спросил: Я тут слышал, что ты собираешься продать Доппен?

Продать Доппен? Я об этом пока не думал, с удивлением ответил Эдеварт. Кто тебе это сказал?

Ну, значит, это только слухи. Ромео говорил, что должен продать твою усадьбу, и спросил, не хочу ли я купить её для своих парней.

У Эдеварта вытянулось лицо, он почуял неладное; в один прекрасный день Ромео продаст Доппен, чтобы получить то, что Эдеварт ему задолжал! Нельзя сказать, что я решил окончательно, признался он, но помню, был у нас с Ромео такой разговор. У этого парня хорошая память!

Карел: Он предложил мне купить Доппен. Но без водопада.

Точно, без водопада.

Эдеварт отправился домой в ещё более удручённом состоянии духа. Это было предупреждение. А вообще-то зачем ему Доппен, если он снова остался один? Да ради Бога, пусть Ромео берёт его за долги!

Вернувшись домой, Эдеварт принялся косить. От волнения он работал как одержимый, разговор с Карелом выбил его из колеи, он весь взмок от пота; коса хорошо брала влажную от росы траву, и там, где он прошёл, луг оставался чистым. Только бы ещё часок не стемнело, тогда он успеет покончить с первым клином, а завтра раскидает траву, переворошит её к обеду и вечером уберёт под крышу. Он не какой-нибудь новичок в крестьянском деле, как считает его братец Йоаким, что-что, а работать он умеет.

Закончив работу, он поспал часа два и снова был на ногах.

Светало, и день обещал быть жарким. Может, косить дальше? Роса продержится ещё часов семь, он покажет Йоакиму, на что он способен! Не отдохнув после вчерашнего, забыв про еду, он снова был уже на покосе.

Эдеварт был сильный и умел работать, коса пела, трава ложилась волнами, за ним оставалась широкая, скошенная полоса. Правда, он не был уверен, что поступает правильно, скашивая сразу всю траву, а вдруг погода не позволит высушить её, но это его не остановило.

Закончив косить, он пошёл домой, достал сухари с копчёным мясом, сварил кофе и выпил его с патокой; в десять роса уже высохла, и он начал раскидывать тяжёлую сырую траву, её было не меньше двадцати возов. Под конец он чуть не падал с ног от усталости и, не успев лечь, погрузился в сон.

Проснулся Эдеварт с ясной головой, а не покидавшая его тревога лишь обострила эту ясность. Ему больше не казалось несправедливым желание Ромео продать Доппен, Эдеварт заслужил это за то, что обманул старого Кноффа, когда покупал для него рыбу на Лофотенах несколько лет назад, теперь эти деньги вернутся к своему хозяину.

И хватит об этом.

А Лувисе Магрете? Это было уже другое дело. Первый раз ему стало горько. Что ни говори, а она таки сбежала от него с Андерсом Воде. Таки сбежала. Разве не она с начала и до конца виновата в том, что он, взрослый человек, сидит здесь, не имея за душой ни гроша, и питается всухомятку, как в самые бедные дни детства? У него накопилось много обид на неё, а как она изменилась, он даже стал бояться её. Ни её страсти, ни нежности нельзя было доверять, и эти мгновения сопровождались нескромными словами и восклицаниями, от которых ему становилось неловко. А как понимать, что она нисколько не опасалась последствий? Стало быть, там, в чужой стране, она выучилась штучкам, о которых он только слышал и которые были ему противны? Она делала и ещё кое-что, вызывавшее в нём протест: как-никак он вырос в религиозной семье, а Лувисе Магрете ничего не стоило осквернить воскресенье, усевшись за шитье, когда пастор читал в церкви проповедь. О, она стала такой развязной, такой самоуверенной, оно и ладно бы, но как же она была теперь не похожа на прежнюю застенчивую и скромную Лувисе Магрете! Какое отношение имеет бесстыдство к любви? Доставляло ли оно Лувисе Магрете удовольствие, было ли ей по вкусу, делало ли её более весёлой и счастливой? Нет, это была не испорченность, а фокусы, которым она научилась. Эти кудряшки, которые и не шли ей вовсе, шляпка, ботинки на шнуровке, городское платье — да ещё непременно что-то на шее, из-за чего её лицо казалось старше, жёстче и менее красивым, — всё это решительно не шло Лувисе Магрете, однако нравилось ей, она привыкла к этому и уже не могла без этого обходиться. А что означала её шутка с цветком в петлице? Они так делали на пикниках, сказала она, чем смутила его, такого с ним ещё не бывало. А порой она не могла припомнить какое-нибудь норвежское слово и говорила: Как это сказать... я знаю это только по-английски! Она говорила искренно, но как-то уж слишком глупо для хозяйки Доппена в Фусенланнете. Английский язык, что это такое? Вот Август знал русский, но при этом не забывал норвежских слов. А она забывала и говорила по-английски в лавке и с Андерсом Воде, и со старшим приказчиком Лоренсеном. Эдеварту было неприятно слышать их разговор, но разве попросила она хоть раз Хобьёрг спеть ему какую-нибудь английскую песенку? Ни разу. Ладно, всего тебе доброго, кокетничай и говори по-английски там, за Атлантическим океаном, ради Бога! Но сам он, Эдеварт, был бы сейчас совсем другим человеком, если б никогда не повстречал Лувисе Магрете Доппен...

И об этом тоже хватит.

К счастью, он успел высушить сено и на своей спине перетаскал его под крышу, хотя и поступил неосторожно, выкосив сразу весь луг. Однако обошлось, ему повезло; правда, потом у него ломило всё тело, и он то стонал, то смеялся над своей слабостью, но душе его эта работа не повредила, наоборот. По вечерам он варил себе ячменную кашу и ел её, запивая разведённой в воде патокой, это была добрая пища, и он благодарил за неё Господа Бога.

Когда сено было убрано, он снова поехал к Карелу и вернул ему косу с оселком и грабли.

Покончено в Доппене, покончено с Доппеном? Раз — и готово. Эдеварт ходил по усадьбе и прощался. Само собой, ему было грустно, что всё сложилось так неудачно, но изменить что-либо было не в его силах. В дровяном сарае стоял новый топор, Эдеварту жаль было оставлять топор в одиночестве, но и забрать его он не мог, нет, он не возьмёт из Доппена ни гвоздя, ни щепки; Эдеварт всадил топор в чурбак, на котором колол дрова, и там оставил. Потом он вошёл в дом и попрощался с комнатой; его взгляд упал на кровать, на него нахлынули воспоминания, он не выдержал, и то ли всхлип, то ли жалобный стон вырвался из его груди. В ту минуту он вспомнил все свои недобрые мысли о Лувисе Магрете и со слезами раскаялся в них.

Август был уже готов.

Одно прошу, сказал он Эдеварту, если я приду к тебе и попрошу отсрочки часа на два, чтобы закончить свои дела, не давай их мне.

Как знаешь, ответил Эдеварт, не совсем понимая, о чём говорит Август.

Большую часть ночи им предстояло ждать почтового парохода, идущего на юг; Август вдруг что-то вспомнил и ушёл. Время от времени Эдеварт видел его между домами, Август как будто куда-то спешил.

Вечером он пришёл и сказал: Нет, я всё-таки не успею к этому пароходу.

Как это не успеешь?

Поедем со следующим.

Это невозможно! — воскликнул Эдеварт.

Август, коротко: Тогда поезжай один.

Уехать один Эдеварт не мог, в его теперешнем состоянии ему нужен был друг. Он спросил: Что тебя здесь удерживает?

Расчёт, ответил Август. Я не могу найти Ромео.

Это, понятно, была лишь отговорка, сам Эдеварт с трудом избежал встречи с Ромео, ему не хотелось попадаться на глаза хозяйскому сыну в таком жалком виде, он вообще не хотел никого видеть, ни к кому не зашёл и просидел всю ночь на пристани. А мне кажется, ты уже получил расчёт, сказал он без обиняков.

Да, но это другое, буркнул Август и ушёл.

Под утро раздался гудок парохода, и Эдеварт вышел на пристань. Августа нигде не было, и его никто не видел; Магнус, приказчик, встречавший пароход, не удержался от колкости: Твой товарищ не осмелится сесть на пароход, ведь он до смерти боится моря!

Эдеварт сел на ящик и заснул.

Вскоре явился Август, он был в мрачном расположении духа и держал под мышкой полупустой матросский мешок. Ты не должен был отпускать меня, сказал он Эдеварту, всё равно ничего из этого не получилось.

Эдеварт: А что должно было получиться?

Не спрашивай, ответил Август. Разве было бы лучше, если б я застрелил его?

Эдеварт от удивления раскрыл рот.

Как бы то ни было, я здесь, мешок мой вот он, я готов.

Я не могу ждать ещё неделю, мрачно сказал Эдеварт. Послушай, Август, а почему бы нам не уехать с пароходом, что идёт на север? Он придёт сюда вечером. Что скажешь?

Август задумался. Ну хорошо, поедем на север, согласился он.

Днём Август опять метался по усадьбе Кноффа и как будто был чем-то озабочен, вечером он принёс Эдеварту поесть и сел рядом с ним; они укрылись от ветра за дубильным чаном и задремали.

Незадолго перед приходом парохода оба проснулись как по команде.

Они почти не разговаривали, Август был задумчив. Неожиданно он говорит: Когда пароход даст гудок, поднимайся на борт, я приду сразу за тобой.

Эдеварт: Мы вместе поднимемся на борт!

Дело в том, что я должен кое с кем проститься, буркнул Август. А когда пароход дал гудок, он вскочил и сказал: Ты как хочешь, а я не могу уехать и с этим пароходом!

Эдеварт удержал его: Мы сейчас же вместе поднимемся на борт!

Отпусти меня! — потребовал Август. Сейчас самое удобное время, Магнус экспедирует пароход, и она дома одна...

Когда Эдеварт наконец понял, в чём дело, то без лишних слов потащил товарища за собой и не отпустил его, пока они не оказались на борту.

Он спросил: Ты забрал своё кольцо?

Август: Кольцо? Зачем оно мне? Я буду рад, если она возьмёт его с собой в могилу. Нет, я ничего не получил от неё, ни раньше, ни теперь, ничего, она не захотела.

А ты и раньше пытался?

Ещё бы не пытался! — ответил Август. Но я подумал, что теперь я уезжаю... и если приду к ней в эту ночь... Неожиданно он рассердился: Какого чёрта, ты держишь меня за руку? Что я тебе сделал? Говоришь, сам просил тебя? Но я не это имел в виду. Ты никогда никого не любил и не знаешь, каково это...