Онлайн чтение книги Ты, я и другие You, Me and Other People
Глава 9

Сегодня в ее офисе холодно. Я сижу в кресле и растираю руки. Не поднимаясь со своего места, Каролина поворачивается и дотягивается до терморегулятора на стене.

Мы начинаем с разговора о разной ерунде, которая случалась в моей жизни. Затем, без паузы – словно удар в солнечное сплетение:

– Расскажи мне о Саймоне. Что ты чувствовала, когда он умер?

У меня перехватывает горло. Мой маленький братик… Темные кудряшки, крошечные пятки, которые так весело щекотать, его смех…

И я осознаю, что не думала о Саймоне уже очень давно.

С трудом сглатываю образовавшийся в горле комок.

– Он был самым замечательным ребенком… Ангелочек… Звенел, как колокольчик, что-то рассказывал, смеялся не переставая… Он меня любил. А потом менингит… умер от менингита.

Каролина слушает и вроде бы записывать не собирается. Я на секунду удивляюсь, что это у нее за новая тактика.

– Что ты помнишь о времени, когда он умер?

Я закусываю верхнюю губу.

– Просто помню, что его не стало. Дом опустел. Да, вот так. Вакуум. Пустота…

– Что тебе сказали родители?

– Ну… что он заболел… Что вознесся на небеса. Папа рассказывал о небесах, как там хорошо. Я еще думала: а почему мы тоже туда не вознесемся? Все вместе… – Стискиваю зубы, вдыхаю воздух носом и выдыхаю через рот. – Сто лет об этом не думала.

– Разумеется. Об этом вспоминать больно: такая потеря в столь юном возрасте. Кто-то, кого ты любила, кто был с тобой половину твоей жизни. Был – и его больше нет. Это оставляет глубокую рану.

Я изумленно смотрю на нее.

– И конечно, родители после смерти твоего брата изменились.

Она не спрашивает, утверждает. Я молча киваю. Я не готова сейчас говорить о своих родителях и о том, как их брак почти распался после смерти Саймона. Я не понимала этого тогда, не очень понимаю сейчас. И потом, я ведь здесь, чтобы обсуждать распад своего собственного брака.

Каролина чувствует, что почти утратила со мной контакт.

– Притормозим с этой темой, если хочешь?

– Хочу. Но оставлять разговор в подвешенном состоянии тоже плохо. Родители не могли прийти в себя долгие годы. Жили вместе, но… порознь. Я стала для них всем – и ничем.

Ох, черт, у Каролины в руках снова появилась ручка. Возникла будто из ниоткуда. И она уже снова что-то черкает.

– Это сильное заявление. Всем и ничем… Ты можешь объяснить подробнее?

– Я была тихой, спокойной, задумчивой – их единственный выживший ребенок. Однако я была совсем другой, не такой, как он, понимаешь? Моя непохожесть постоянно напоминала им о потере. Саймон наполнял дом смехом и радостью, а потом все это закончилось. Вообще все.

– Ты испытывала чувство вины?

Я вздыхаю:

– Думаю, даже в детстве я понимала, что это бессмысленно, поэтому нет. «Вина» – неточное слово. Но я действительно ощущала, что все мы осиротели, и они, и я. Я потеряла брата и знала, что эта пустота никогда не заполнится.

– Вы… – Каролина постукивает по столу колпачком ручки. – Вы осиротели.

Минуту тянется молчание.

– Ты видишь параллель между своим браком и браком родителей?

– Если не считать того, что оба брака в какой-то момент пошли вразнос, – нет.

– Кто из них мысленно поставил крест на супружестве, если можно так выразиться? После смерти Саймона – мать или отец?

А и правда? Иногда эта женщина ухитряется выводить меня из равновесия своими вопросами. Я не отвечаю; по крайней мере, не отвечаю вслух. Хотя теперь ход ее мыслей мне понятен. Да, подонком оказался отец. Да, подонком оказался Адам.

Я наклоняюсь вперед:

– Так ли уж это важно, Каролина?

Она пожимает плечами:

– Возможно, и нет. А возможно, стоит разобраться.

– Давай притормозим с этой темой. – Я использую ее собственное выражение. – До поры до времени.

– Конечно, – кивает она.

И смотрит на меня в упор. Ты просто прячешь голову в песок, говорит ее взгляд.

На прощание Каролина заверяет меня, что от большей части приобретенных привычек можно отучиться, от дурных в том числе.

Шесть часов вечера; я выпила пол-литра минералки, почистила зубы, забросила в рот жвачку – все это в попытках убедить себя, что вовсе не хочу картофельных чипсов. Зачем они мне? Только лишние калории. Смотрю в настенное зеркало над тумбочкой в прихожей – вот же они, выпирают. Медленно наклоняю голову вправо, потом влево, снимая напряжение мышц.

– Любуешься, дрянь? Нравится? – спрашиваю я свою внутреннюю диверсантку.

– Есть чему нравиться? – раздается у меня в голове.

– Ты мерзкая. Ты ведь сама это знаешь?

– Ты хочешь чипсов. Ты ведь сама это знаешь?

Звонит телефон. Я хватаю трубку. Это мама. Она только на минуточку; только убедиться, что у меня все в порядке и планы на завтра остаются в силе.

У меня не все в порядке. И насчет завтрашних планов… Каролина будто содрала с меня слой кожи, и я особенно болезненно ощущаю материнские заходы. Но как бы я ни хотела отменить встречу, подтверждаю: все в силе.

Как и ожидалось, встреча вышла непростой. Я предложила увидеться на нейтральной территории. Лучше держать маму подальше от дома. Стоит ей оказаться внутри, и она будет вынюхивать следы Адама. Или их отсутствие. Как ищейка. Лучше уж пересечься в Хай-Уиком, вместе пообедать и побаловать себя шопингом в универмаге Джона Льюиса.

Как ни странно, матушка в основном говорит о себе. Курсы маникюра, которые она недавно окончила в образовательном центре для взрослых; подруга Триш, которая мухлюет при игре в карты; жена викария, которая встречается с торговцем алкоголем… Я слушаю, улыбаюсь и хихикаю в нужных местах.

Я трепетно люблю свою матушку. У Сибил Мойр снежно-белые волосы, в отличие от большинства, она отказывается их красить. Волосы уложены в локоны, оставляя лоб открытым. Несколько морщинок показывают, что ей за шестьдесят, но серые глаза по-прежнему ярко сияют. Если глаза могут освещать лицо улыбкой, то это про мамины: лучистые, в бахроме густых серебряных ресниц. И как уж там при этом изогнуты губы, совсем не важно.

На ней джинсы, кофта с воротом поло и жакет «Барбур». Как всегда. Сегодня кофта бутылочно-зеленого цвета. Черные джинсы, невысокие черные кожаные ботинки в стиле челси – мама не носит каблуки – и черный жакет с подкладкой – он сейчас висит на спинке стула.

Хотя телефонное вранье зашло слишком далеко, я продолжаю в том же духе. А потом, опустив глаза к чашке кофе, мама спрашивает, как дела у Адама. Как у него на самом деле дела. Поднимает взгляд и смотрит прямо на меня.

Я собираюсь с духом. Вспоминаю самую маленькую из матрешек Каролины, самую глубокую внутреннюю суть, смотрю матушке прямо в глаза – и говорю, что у Адама все отлично. Правда. Правда, отлично. И это даже не ложь. По всему судя, так и есть. Он упоенно занимается сексом с женщиной намного моложе меня. О чем еще может мечтать мужчина?

– А ты? – спрашивает она. – Полагаю, у тебя все тоже отлично?

– Да, конечно. И у Мег, она…

– Да, я знаю. Мег на мои звонки отвечает.

Я перевожу дух.

– Ну, раз у всех все отлично… – Она легко хлопает ладонью по краю стола. – Пойдем посмотрим, что может предложить нам Джон Льюис.

Несколько часов мы занимаемся шопингом, и довольная матушка отбывает к себе в Котсуолд-Хиллс. Я машу ей вслед, забираюсь в автомобиль и прикусываю щеку. Мне удалось увернуться только от первой подачи. Она как Арни, моя матушка. Она вернется.

Ночью я почти не сплю, а утром окончательно просыпаюсь от дроби дождя по стеклу. В голове звучит мотив. Мозг и прежде по утрам приветствовал меня какой-нибудь песней, всякий раз разной. Адам каждое утро интересовался, что на сегодня в программе. Он считал, что по характеру музыки можно предсказать мое настроение на день. Сегодня певица – не помню, как ее зовут, – уверяет меня, что нужно прожить жизнь как хочется и делать то, что желаешь.

Иду в душ, живот сводит. Стоит подумать о том, чем сейчас занимается мой муж, накатывает очередной спазм, все внутри сжимается так, что это причиняет физическую боль. Закрываю глаза, засовываю голову под обжигающие струи, беру мыло. И – выгоняю все лишнее из головы. Ничего, сегодня займусь работой и прочитаю наконец сценарий, который дал мне Джош. Я уже пыталась. Но любая история чужой любви кажется мне сейчас слишком слащавой.

Три часа и четыре чашки кофе спустя я сижу в студии перед сдвоенным монитором. Левый экран показывает набросок текста, а правый – то, что вышло из попыток слепить мелодию. Голова гудит; открываю Ютуб и слушаю тему из «Сумерек», о которой говорил Джош. Меня берет зависть: ухитрилась ведь Кристина-как-ее-там такое сделать! Смотрю клип еще несколько раз и снова берусь за сценарий. Мне это по силам, твержу я, сжав голову руками. Меня выбрали. Я одна из трех, к кому обратились, – и я смогу.

По стенам развешаны вдохновляющие мантры: я нашла их еще несколько недель назад и распечатала багровым готическим шрифтом. Некоторые даже моего собственного изготовления. Вот, например: «Я ГЕНИАЛЬНЫЙ ПЕСЕННИК!!!»

Таращусь на плакат. Почти верю. И берусь за работу.

Я пропускаю обед и выбираюсь из-за компьютера, только когда в животе начинает урчать от голода. Схожу вниз, дожевывая пакетик чипсов. Внутренний голос уговаривает меня дойти до продуктового магазина. Я не слушаю его и просматриваю сегодняшнюю почту.

Извещение из банка. В начале прошлой недели Адам перевел мне деньги. Ровно ту же сумму, что переводил ежемесячно на протяжении многих лет. На оплату коммунальных услуг, счетов, на покупку продуктов и т. д. Я облизываю с пальцев крошки чипсов, и меня снова ослепляет страх. Вдруг он перестанет платить? Просто решит, что хватит. У нас нет детей-иждивенцев, Мег уже взрослая. Когда я предлагаю Адаму убираться к чертовой матери, это, конечно, здорово, – но что это означает практически? Дом у нас в совместной собственности, он не заложен и не под ипотекой, и я хочу жить здесь, как прежде.

Меня охватывает паника.

Содержать дом в одиночку мне не по силам. Даже с учетом того, что в последнее время гонорары выросли. А значит, мне придется искать работу – настоящее рабочее место с регулярной зарплатой. Это пугает до колик. Мне сорок два. Страна в глубоком кризисе, тысячи выпускников вузов и высококвалифицированных специалистов не могут устроиться.

Зажмуриваю глаза. Может, с последним письмом я переусердствовала? Может, стоит успокоиться? Нам и вправду нужно поговорить.

Опасаясь передумать, отправляю Адаму эсэмэску с просьбой зайти.

Ответ приходит почти сразу.

Я немедленно прихожу в ярость. Ненавижу эти дурацкие сокращения! Любой, кто меня хоть немножко знает, пишет эсэмэски нормальным языком. Но Адаму, видите ли, лень. Сколько раз я ему говорила!

Звонит домашний телефон, но я не обращаю внимания. Как этот подонок умеет меня бесить!

Теперь звякает сотовый. Очередная эсэмэска.

Машинально зажимаю ладонью рот. Черт. Перевожу взгляд на банковское извещение. Набираю ответ:

Я втягиваю сквозь зубы воздух и отшвыриваю мобильник.

Днем я откладываю идею написать достойную «Оскара» песню к фильму и решаю заняться разбором бумаг в письменном столе Адама. Странно – а куда подевались справки о состоянии его счета, которые банк высылает ежемесячно? Он вечно разбрасывает документы – но нигде ни одной выписки.

Открываю его компьютер, выхожу оттуда на страницу банка и в личный кабинет. Пароль я знаю: он всегда использует в качестве пароля «Прекрасная Мег».

И передо мной открывается информация – в полном объеме.

Так, обычные расходы: страховки, обслуживание автомобиля и т. д. и т. д. А вот отдельная вкладка, здесь все куда интереснее.

Счета из ресторанов, куда он водил свою белобрысую шлюху. За прошлый месяц – примерно пятьсот фунтов.

Счет на двести девяносто фунтов из элитного магазина нижнего белья.

Я кладу ручку на стол мужа и застываю, уставившись на экран. Смотрю, пока буквы не начинают расплываться.

Перед глазами мелькают одна за другой картинки: сплетенные тела Адама и полураздетой женщины. Ее лица я не вижу. Сцена в духе шведского порно. В голове звучит саундтрек. В этот миг во мне что-то перегорает. Гнева больше нет. Теперь я просто хочу знать, как долго мой муженек врал мне и в чем конкретно. Просмотрев счета за последние полгода, отправляю информацию на принтер.

Скрючившись за его столом, думаю: а как, спрашивается, мне сейчас писать о любви, когда все, что я ощущаю, – дикая ярость от того, что меня держали за полнейшую идиотку. Иду в прихожую, хватаю с тумбочки ключи от машины и выхожу из дома. Пройдусь-ка я в магазин при гараже, здесь, по соседству. Мне требуются чипсы – много чипсов.

Сильвия держит на поводке Теда, своего йоркширского терьера. У калитки она меня окликает:

– Привет!

Я машинально ее обнимаю.

– Привет. Прости, мне тут было не по себе, раны зализывала.

– Бывает. Куда ты на ночь глядя?

– За чипсами.

Она хихикает:

– Схожу с тобой за компанию. Выгуляю Теда.

– Как Найджел и дети?

– Отлично. Ты сама-то как? Хватит уже отмалчиваться.

– Держусь за счет той еды, что ты мне приносишь. – Я на секунду касаюсь ее руки. – Серьезно, без тебя я бы совсем пропала.

– Такое ощущение, что ты и так… не очень-то. Сколько килограммов скинула? Нет, лучше не отвечай. Пожалуй, стоит уговорить Найджа бросить меня на время. – Она дергает поводок и подтягивает пса поближе. – Неудачная шутка, да? Прости!

Я качаю головой, выдавив улыбку.

Через несколько минут неспешным шагом мы доходим до поворота на основную дорогу, и в нос бьет запах выхлопных газов.

– Приходи к нам сегодня ужинать, попозже, когда дети угомонятся, – предлагает Сильвия. – Только ты, я и Найдж. Ни словечка про Адама, обещаю. Накормлю тебя домашним цыпленком.

При мысли об этом чувствую, как рот наполняется слюной.

– Заманчиво… Увы, не выйдет. Мне правда надо работать. И я еще не гожусь для дружеского общения. Уже скоро, честное слово. Позови потом еще раз, хорошо?

– Конечно.

Она подталкивает меня ко входу. В нос снова бьет бензиновая вонь. Сильвия командует парню за прилавком:

– Чипсы с солью и уксусом. Большой пакет. Большой, в котором много маленьких, знаете?

Продавец по имени Себ, как значится на бейджике, смотрит на Сильвию, как на помешанную.

– Это вам надо в супермаркет.

И теряет к нам интерес.

– Ну, тогда насыпьте пластиковый пакет доверху чипсами в маленьких пачках. – Она косится на меня.

А я уже не уверена, что по-прежнему хочу чипсов. Меня трясет. Господи, я что, заболела?

Сильвия видит, как я дрожу, и интересуется:

– Ты вообще по сторонам смотришь?

– А что? – Я достаю из кармана кошелек, чтобы расплатиться с Себом, который послушно набивает пакет.

Она дергает меня за хлопчатобумажную кофту.

– А то, что сейчас середина октября. Деревья скоро облетят, будут стоять нагие и печальные. Темнота начнет рано нисходить на землю, небо закроется доспехами туч до прихода веселой весны. Уже повеяло холодом.

Сильвия произносит свой пассаж вполне в шекспировском стиле; а последнее слово «холод» звучит громко и чеканно.

Я вздрагиваю и киваю.

– Для особо задумчивых. Летнюю одежду пора убирать в шкаф. А чтобы выскочить за чипсами после обеда, следует надевать теплый пиджак…

По дороге домой Сильвия развлекает меня историями про детей и мужа; стоит нам остановиться у ограды, Тед наваливает огромную кучу прямо в центре моей подъездной дорожки. Сильвия собирает все в пластиковый пакет и интересуется, не желаю ли я отправить Адаму посылочку.

– Дерьмо к дерьму, – поясняет она. – А что? Логично.

Я не спорю. Мы обнимаемся на прощание. Я захожу в кухню, на ходу раздирая пакет с чипсами. Включаю маленький телевизор и бездумно щелкаю пультом, переключая каналы, пока не натыкаюсь на повтор «Игры Престолов». Прислонившись к столешнице, облизываю соленые пальцы, а в это время Кейтилин Старк мрачно извещает меня, что «зима близко».