Онлайн чтение книги Запах
Огненная птица

По смутному небу скользнула тень…

Дворик под балконом утопал в осенней листве. С пятого этажа было не различить ни деревьев, ни асфальта, ни детской площадки. Внизу бушевало пестрое море. Шепчущие волны вздымались и опадали, листья брызгами ложились на подоконники. Когда ветер крепчал, поднимались огромные валы – и скрывали целиком дома из серого кирпича, их угрюмые окна и темные крыши.

Девочка, стоящая на балконе, не отрывала взгляда от небес. Перила были для нее высоки. Чтобы смотреть как следует, приходилось чуточку подтягиваться. Можно еще было просунуть голову сквозь решетку, но мама ей запретила. Сказала, что это опасно, что она беспокоится. И папа тоже беспокоился бы, если был бы здесь.

Конечно, если высунуться и крепко держаться за прутья, то ничего опасного нет. Она бы так и сделала. Вот только там, в небе, был папа. Он все видел, и огорчать его не хотелось.

Давным-давно, летом, он открыл ей тайну.

– Посмотри наверх, – сказал он тогда. Она подняла глаза – и увидела голубые просторы, по которым плыли сахарные облака, а в самом уголке – желтое солнце.

– Тебе нравится небо?

Девочка повертела так и сяк головой, распахнула глаза пошире, впуская в них беспредельную голубизну, и ответила:

– Да!

Папа улыбнулся. В тот день он много улыбался.

– Вот и правильно. На свете ничего красивей нет… – проговорил он как-то странно, будто знал что-то ужасно важное, но жадничал и никому не хотел об этом рассказывать.

Девочка только-только хотела обидеться, как он вдруг повернул голову и подмигнул ей. Словно солнечный зайчик прыгнул с папиных ресниц на ее ресницы, прыгнул и запутался. И теперь смешно барахтался, щекоча ей веки.

– А спорим, ты не знаешь мой самый большой секрет? – рассмеялся папа.

Девочка была озадачена. Какие секреты могли быть у папы – такого большого, но от головы до пяток ее , ее и немножко маминого?

– Ну не знаешь ведь? – все смеялся папа. – Давай признавайся, а то солнышко головушку напечет, пока ты тут притворяешься.

– Не-а, – призналась она.

Тогда папа нагнулся и шепнул ей на ушко:

– Я умею летать!

Она отстранилась, уставилась на него – сначала с испугом, потом с восторгом и, наконец, с недоверчивостью:

– А где у тебя крылья? У птичек есть крылья, а у тебя нет.

Папа выпрямился, потянулся. На миг показалось, что он и вправду расправит крылья и взмоет к облакам. Но этого не случилось, он сказал только:

– Да нет у меня никаких крыльев, глупенькая. Люди летать не умеют. Ну сами по себе. А вот верхом на ком-нибудь можно. Вот и у меня есть птица. Слушается она только меня. Большая-пребольшая, у нее сильные крылья, и дышит она огнем. А я сижу на ней и говорю, что ей делать, и вместе мы запросто летаем по небу. Как ты по земле бегаешь.

– А тебе не больно, она ведь жжется?

– Конечно, нет! Зачем она мне будет делать больно? Мы с ней большие друзья. Почти как с тобой!

Папа поднял ее, посадил на плечи, и оба они теперь смотрели в небо. Облака собирались в кучки и снова разбегались, уступая дорогу ярким весенним лучам. Наверху, думала девочка, свежо и прохладно, не то что здесь, посреди пыльной улицы.

– Возьми меня туда!

– Возьму, но не сейчас.

– А когда?

– Подрасти чуток. Ты же у меня совсем еще маленькая. А маленьким на птицу нельзя.

– Я большая!

– Ну прям уж! – расхохотался папа. – Даже больше меня?

– Да! – Она вскинула руки в воздух и так заерзала, что чуть не свалилась с папиных плеч. – Больше! И выше! Видишь? Не дотянешься!

– Ах, вот как?

Она вдруг очутилась в воздухе – папа под ней исчез, как шарик одуванчика, когда на него дуют. Взвизгнув, она понеслась вниз… в чьи-то сильные ручищи. Конечно, папины. Он заливался смехом.

– Так вот ты, оказывается, какая смелая! Что ж визжишь-то, большая? С неба побольней падать будет, если на птице не удержишься. А ловить тебя кто будет? Ты уж потерпи немножко, доча. Потом вместе полетим, слово тебе даю.

Она уткнулась носом в его грудь.

– А пока смотри в небо почаще. Может, увидишь меня и птицу. Увидишь – маши нам ручкой.

Папа опустил ее на распаренный асфальт, снова улыбнулся. И они пошли домой…

Если хорошенько всматриваться, то на небе можно было найти много всякого интересного. Птиц, например. Некоторые любили парить в одиночку, будто им было тесно даже там, наверху. Другие собирались в стайки, иногда похожие на пчелиные рои, иногда – на закорючки вроде тех, что в маминых книжках. Но все эти птицы были маленькими и издалека казались черными. Иной раз девочка видела, как порхают по небу обыкновенные пакеты, в каких мама приносила хлеб и молоко. Непонятно, кому в небе понадобились пакеты? Видно, никому, потому что обычно они заканчивали свой путь на крышах и антеннах соседних домов. Еще, бывало, из-за горизонта в ясные дни выныривало что-то большое, длинное, блестящее. Оно медленно проплывало к другому горизонту, оставляя за собой мутно-белую полосу и сердитое гудение. Полоса таяла на солнце, как мороженое, – может, это оно и было. А блестящая штука – огромная тележка, которая развозила мороженое птицам, и те рассовывали его по пакетам, спеша домой, к птенцам…

Ее карие глаза смотрели зорко, но не видели огненной птицы.

Лишь по ночам да еще в пасмурные дни, та изредка показывалась. Когда солнце заходило и становилось темно, девочка смотрела во все глаза. И, случалось, замечала далеко, на недостижимой высоте, огонек. Он бывал оранжевым и желтым, но двигался всегда одинаково. Мерцая во мраке, огонек летел прямо на ее балкон – так казалось. Но всегда исчезал где-то за крышей, так и не приблизившись, не спустившись с чернильных небес на пылающих крыльях. Или же появлялся из-за ската крыши и стремился куда-то прочь. Она размахивала руками, прыгала и кричала. Но куда им, папе и птице, было услышать ее тоненький голосок, когда вокруг них выли ветра и звенели звезды?… Огненная птица раскрывала клюв, и отзвук ее пронзительного клекота докатывался через ночной воздух до балкона пятого этажа, с которого ему с восторгом и горечью внимала девочка в белой пижаме. Огонек скрывался в темной дали, но она еще долго ждала чего-то, сжав холодные перильца.

В ненастные – как этот – дни все было иначе. Небо от края до края застилали хмурые тучи, в пелене пропадали и птицы, и ненужные никому пакеты, и солнце. Но оставались тени, которые носились туда-сюда, сталкивались друг с другом, вихрились. Девочка знала, кому принадлежит самая большая из них, и махала ему. Уж днем папа точно мог разглядеть ее, даже сквозь тучи и то серое, что заполняло воздух от неба до земли…

Заморосил дождик. Капли были игрушечные, незаметные, но их все прибавлялось и прибавлялось. Пушистые волосы девочки стали мокнуть. Шуршащее море быстро унималось и спадало, пока не превратилось в груды грязных листьев, лежащие на самом обыкновенном асфальте, в самом обыкновенном дворе.

Холодная капля упала ей на губы. Другая. Третья. Дождь припустил вовсю, стал набиваться в глаза, как мокрая марля.

Скрипнула балконная дверь, сзади кто-то ахнул:

– Дурочка, заболеешь же!

Теплые мамины руки подхватили ее и унесли в квартиру.

…Синий слоненок на обоях повел ушами, переступил с ноги на ногу и сказал:

– Она тебя все время ждет, с ума сходит. Почему, думаешь, она простудилась? Стояла весь день на балконе, смотрела в небо. У тебя, вообще, совесть есть?

Желтый жираф пожал плечами (и как это у него получилось?) и ответил:

– Таня, мы об этом уже миллион раз говорили. Да, я могу сидеть тут с вами, могу устроиться в какую-нибудь шарашкину контору, получать мизерную зарплату. Тебе этого надо? Но тогда мы никогда из этого клоповника не выберемся, сгнием тут. И она сгниет…

Ей очень смешно, потому что жираф назвал слоненка Таней (так зовут ее маму). Но если хихикать, они могут что-нибудь заподозрить. Поэтому она прикрывает ладошкой рот, пока не поздно. Рука кажется чужой и движется как в тумане. Странно.

Жираф хмурится, но продолжает:

– Пойми, полеты – это деньги. А деньги нам нужны.

Слоненок обиженно протягивает:

– Я все понимаю, Саша. Но дочь есть дочь, и растет она без тебя.

Оба замолкают. Девочка пытается представить, какие детки бывают у слонов с жирафами, но ничего не получается. Мысли разбегаются в разные стороны, и еще болит горло.

Через минуту скрипит дверь. Сквозь туман приближается высокая тень, от которой пахнет папой. Это и есть папа. Он садится рядом и склоняется над ней. Мгла сгустилась, и папиного лица не видно.

– А я не сплю!

– Вот и плохо! – Голос у папы грустный. – Тебе нужно спать, чтобы выздороветь.

– А когда я выздоровею, ты возьмешь меня на огненную птицу?

Папа помолчал и сказал:

– Рановато еще, дочка.

– А на день рождения?

Папа хочет что-то ответить, но ее клонит в сон, и она поддается, чтобы не успеть услышать «нет»…

– Где папа?

Стол накрыт белой как снег праздничной скатертью. От нее пахнет чем-то сладким – так и хочется набить рот этими клейкими нитями. Ну или раньше хотелось. Сейчас девочке уже известно, что вкус у скатерти как у резины. Да и вообще, аппетита нет, хотя на столе настоящее изобилие: апельсины, бананы, киви, шоколадные конфеты…

У плиты стоит мама – что-то помешивает, сыплет, пробует. Возле праздничного стола ее терпеливо дожидается стул. На втором сидит сама девочка. Третий не занят.

– Где папа? – повторяет она вопрос.

Мама ненадолго застывает – словно кукла; потом, не оборачиваясь, произносит:

– Скоро придет.

– Ты все время так говоришь.

– Потерпи.

– Не хочу! – Девочка колотит пятками по ножкам стула. – Не хочу терпеть! Где папа? Где папа?

– А ну-ка перестань!

Мама швыряет на пол большую ложку, испачканную кремом. Девочка в испуге чуть не падает вместе со стулом. Почему-то ей страшно смотреть, как на линолеуме, который еще секунду назад блестел чистотой, расползаются коричневые кляксы.

Мама подбегает к ней, крепко обнимает.

– Прости, милая. Я не хотела. Просто нервничаю немного. Придет папа, придет. А мы можем начать и без него. Давай прямо сейчас, а?

И они начинают. Сидят друг напротив друга, едят фрукты, вычерпывают ложкой – другой, чистой – шоколадный крем из кастрюльки. Хотя у мамы все лицо перемазано коричневым, она совсем не стесняется – наоборот, пытается корчить рожи, но получается у нее не смешно, а просто некрасиво. Вот папа… он…

Потом мама поет ей песенку, дарит подарок – мультики про котят, и они вместе смотрят телевизор. Розовые и желтые, ненастоящие котята прыгают по экрану, дерутся, убегают от собак. Мама смеется, не сводя с экрана блестящих грустных глаз. А девочка все чаще и чаще оглядывается через плечо, но входная дверь по-прежнему неподвижна и черна.

Мама укладывает ее в кровать, целует, желает спокойной ночи. Несколько минут проходит в тишине, потом из соседней комнаты слышатся всхлипывания. Внутри девочки клокочет и булькает что-то темно-красное, густое, но пока она не дает этому вырваться наружу. Не надо, чтобы мама плакала еще больше. Пусть лучше она уснет сначала. Вот тогда…

Дома из серого кирпича купаются в свете луны, и все вокруг дышит мертвенным покоем – темные окна, скелеты деревьев, небо с редкими крапинками звезд. Жутко стоять наедине с этим небом. От холодного воздуха у девочки покалывает в горле, голые пятки совсем оледенели. Ее очень тянет обратно, в комнату, но губы все-таки разлепляются и шепчут:

– Папа, ты где?

С высоты никто не отвечает, только угрюмо мерцают звезды.

– Но ты же обещал!

Даже шелеста опавших листьев и того не слышится.

– Папа!

Над домом напротив возникла яркая точка. Звезда? Нет, звезды лишь хмурятся и молчат, а точка сперва гудит тихонько, потом гудение переходит в гул, в рокот, в клекот, и небесное безмолвие раскалывается напополам. Над крышами парит огненная птица.

– Папа! Папа!

Как же высоко она летит – и все равно девочка чувствует, как идущий от нее жар разливается по телу, растапливает лед в ступнях. Ближе и ближе, мимо смеющейся луны, над домом тети Наташи… а потом зачем-то вбок, не снижаясь, с каждым мгновением удаляясь от балкона, на котором стоит в одной пижаме четырехлетняя девочка с растрепанными волосами.

– Нет! Ты же обещал!

Птица несется прочь, такая же равнодушная, как и звезды. И взгляд, полный ужаса и тоски, не может ее удержать.

Тогда багровое, густое снова вскипает в душе девочки, пенится с яростью, уничтожает все переборки – и вырывается наружу визгливым криком:

– Нет!!! Вернись!!! Я ПРИКАЗЫВАЮ!!!

Моргнув напоследок, точка растворяется в темноте. Какое-то время еще доносится гудение, потом стихает и оно. Но пальцы, крепко сжавшие перила, девочка расцепляет не сразу – все ждет и ждет, пока лед не начинает ползти вверх по ногам, и стоять одной на балконе становится невыносимо. Утирая кулачком слезы, она шлепает к двери и берется за ручку.

Мягко касается барабанных перепонок знакомый звук. Девочка непроизвольно оборачивается – и глаза ее вспыхивают. Ликуя, она подбегает к решетке, скачет, вопит, не думая уже о спящей матери, потому что точка возвращается! Папа услышал! С протяжным ревом птица рассекает звездное полотно, и слышится в нем та же радость, что бурлит сейчас в торжествующем сердце ребенка. Птица становится все крупнее, разгорается все ярче. И девочка задыхается от счастья, зная, что все это только ради нее – ради нее папа обуздал огненную птицу, которая оглушает своим криком, и бросил сюда, к балкону, и вот она уже здесь, и можно различить синие буквы на стальных крыльях…

Папа обманул ее: птица жглась.

…причинам направил самолет на жилой квартал. Среди жертв трагедии есть дети.

Весна 2008 – январь 2009