Онлайн чтение книги Золотая империя The Empire of Gold
4. Дара

Извилистый туннель, ведущий к дворцовым подземельям, был мрачен, как и его конечная точка – узкий коридор, уходящий глубоко в городские скалы, который освещался лишь редкими факелами и провонял плесенью и застарелой кровью. Древние дивастийские орнаменты на стенах сообщали о том, что туннель был проложен еще во времена Совета Нахид, но Дара никогда не бывал здесь.

Но слышал он, конечно, всякое. Все слышали – в том-то и был смысл. Слухи о трупах, оставленных перегнивать в тошнотворный ковер из костей и разлагающихся кишок, недобро встречали новых заключенных, которые внезапно решали сделать выбор в пользу чистосердечного признания во всех преступлениях. О пытках рассказывали еще больше ужасов: галлюцинации о гибели близких, насланные мастерами иллюзий, и яды, плавящие плоть. Темнота, почти полное отсутствие воздуха и тесные камеры смерти, где оставалось лишь медленно сходить с ума.

Если бы Зейди аль-Кахтани преуспел в своих попытках пленить его, Дара не сомневался, что эта участь ожидала бы и его. Что лучше укрепит твои позиции, как не последний Афшин, мятежный Бич, брошенный гнить в темнице и сходить с ума под узурпированным троном в виде шеду? Мысли о таком наказании не выходили у Дары из головы и тогда, когда он сопровождал Нари в Дэвабад и потребовалось все его мужество и бравада, чтобы смотреть Гасану аль-Кахтани в глаза и не представлять, как его тащат туда, где он проведет остаток вечности в темной каменной клетке.

Однако он даже не предполагал, что высокомерному эмиру при Гасане, наследовавшему все его богатства и привилегии, суждено оказаться здесь вместо него.

Они с Манижей повернули за угол, и Дара шагнул к ней ближе.

– Ты хорошо знала Мунтадира, когда жила в Дэвабаде?

Манижа покачала головой:

– Он едва вышел из отроческого возраста, когда я уехала, а в гареме дети джиннов считали меня ведьмой, способной ломать кости одним только взглядом.

– Ты и способна.

– Вот и ответ на твой вопрос, не так ли? Нет, Мунтадира я почти не знала. Мать дорожила им и старалась держать его от меня подальше. Он был юн, когда ее не стало, но Гасан сразу велел переселить его из гарема в эмирские покои. И, если верить всему, что я слышала, свое резкое и публичное взросление он пережил, вливая в себя все, что можно, и прыгая из одной придворной койки в другую.

Ее ответ сочился презрением, но Дара не спешил недооценивать сына, воспитанного Гасаном для правления разобщенным городом.

– Он отнюдь не глуп, бану Нахида, – предупредил он. – Безрассуден и не воздержан в пьянстве, но точно не глуп, особенно когда речь заходит о политике.

– Охотно верю. И даже рассчитываю на это, потому что отказаться говорить с нами было бы очень глупо с его стороны.

Дара прекрасно понимал, на что она намекает.

– Они помогают хуже, чем ты думаешь, – предупредил он. Когда Манижа метнула в него вопросительный взгляд, Дара сказал прямо: – Пытки. Причини джинну достаточно сильную боль, и он скажет все, что угодно, даже ложь, лишь бы ее прекратить.

– А у тебя, полагаю, достаточно опыта, чтобы вынести такое суждение, – проговорила Манижа с сожалением на лице. – Но, возможно, я знаю другой способ достучаться до него.

– Например?

– Правда. Надеюсь, такое резкое отклонение от курса, которого обычно придерживались наши семьи в общении друг с другом, застанет его врасплох и заставит выдать чистую правду в ответ.

Гуштап, один из уцелевших солдат Дары, сторожил массивную железную дверь, настенный факел отбрасывал яркий свет на его измученное лицо. Заметив их, он вытянулся по стойке «смирно» и нервно поклонился:

– Бану Нахида.

– Да будет гореть твой огонь вечно, – поприветствовала его Манижа. – Как он?

– Пока тихо, но пришлось приковать его цепью к стене – он бился головой о дверь.

– Мунтадир думает, что я вернулся из ада, чтобы отомстить его семье, – объяснил Дара в ответ на удивление Манижи. – Убиться самому до моего возвращения, пока я не убил его более болезненным способом, кажется ему разумным планом.

Манижа вздохнула:

– Хорошее начало. – Она положила руку на плечо Гуштапу: – Сходи, завари себе чаю и пришли кого-нибудь себе на замену. Нельзя подолгу дежурить в этом склепе.

Лицо юноши засветилось от облегчения:

– Спасибо, бану Нахида.

Дара толкнул дверь, и та громко заскрежетала, царапая тяжелым деревом пол. И хотя он доверял своим солдатам, Дара непроизвольно потянулся к кинжалу, прежде чем войти в черную камеру. Воспоминания об убитых Гезири были слишком свежи в его памяти, а Дара прекрасно понимал, как бы сам отреагировал, оказавшись лицом к лицу с теми, кто поступил так с его народом.

Сначала он почувствовал запах: кровь, гниение и испражнения, настолько зловонные, что ему пришлось зажать нос, борясь с тошнотой. Затрещала магия, и Дара наколдовал в воздухе три огненных шара, которые залили камеру золотистым светом. Их пламя обнажило то, чего боялся все эти годы Дара, хотя бесславный «ковер» изрядно поистрепался за годы, оставив от себя лишь почерневшие кости и лохмотья.

Мунтадир нашелся у противоположной стены, по рукам и ногам скованный железными кандалами. Вчерашний франт, эмир Дэвабада все еще был одет в одежду с прошлой ночи, безнадежно испорченную: окровавленные штаны и дишдашу, изорвавшуюся настолько, что та висела у него на шее, как шарф. Поперек живота тянулся неглубокий порез – рана, несомненно, серьезная, но мало напоминающая то, как она выглядела до исчезновения магии, когда смертоносный яд зульфикара неумолимо бежал по телу зловещими черно-зелеными дорожками.

Мунтадир дернулся от внезапного света и часто заморгал. Едва он встретился взглядом с Дарой, его лицо исказилось ненавистью.

И тогда он заметил Манижу.

Мунтадир разинул рот, из горла вырвался сдавленный хрип. А потом рассмеялся истерическим, злым смехом.

– Ну, разумеется, – сказал он. – Разумеется, это твоих рук дело. Кто бы еще был способен на такое?

– Здравствуй, эмир, – поздоровалась Манижа почти учтиво.

Мунтадир передернулся, словно сам звук ее голоса был ему отвратителен.

– Я видел, как тебя сожгли на погребальном костре, – он метнул на Дару свирепый взгляд. – Видел, как ты обратился в прах. Что за дьявольскую сделку вы заключили, чтобы вернуться и устроить такое кровопролитие среди моего народа?

Дара напрягся, но Манижа оставалась невозмутима.

– Все гораздо проще, уверяю тебя. – Она указала на его рану: – Не возражаешь, если я тебя осмотрю? Рану нужно дезинфицировать и, возможно, наложить швы.

– Я бы предпочел смерть. Где мой брат? – Голос Мунтадира взволнованно дрогнул. – И Нари? Что вы с ними сделали?

– Не знаю, – ответила Манижа. – В последний раз я их видела, когда Ализейд присвоил себе кольцо с печатью Сулеймана, схватил мою дочь и нырнул в озеро. С тех пор о них никто не слышал.

А я-то думал, намечался честный разговор . И все же, не кривя душой, Дара и сам хотел бы принять эту версию за чистую монету. Куда легче заиметь новую причину ненавидеть Ализейда, чем признать тот неприятный факт, что Нари сама перешла на другую сторону.

– Я тебе не верю, – сказал Мунтадир. – Озеро убьет любого, кто в него окунется. Али бы не стал…

– Серьезно? – перебила Манижа. – Твой брат и раньше сообщничал с маридами. Может быть, он знал, что те помогут ему.

Выражение лица Мунтадира оставалось бесстрастным.

– Понятия не имею, о чем ты…

Заговорил Дара:

– Будет тебе, Кахтани. Ты сам видел, как он использует магию воды. Прямо у нас на глазах. И ты был на корабле в ту ночь, когда он упал за борт и им овладели мариды.

Эмир не шелохнулся.

– Али не упал в озеро, – сказал он холодно, непринужденно повторяя давно заученную ложь. – Он запутался в корабельных сетях, но успел вовремя очнуться и сразил тебя. Хвала Всевышнему за такого героя.

– Странно, – сказал Дара, вторя его бесстрастности. – А мне вот помнится, как ты выкрикивал его имя, когда он скрылся под водой. – Он шагнул ближе. – Я встречался с маридами, эмир. Ты меня считаешь чудовищем, но ты и понятия не имеешь, что они за существа. Для переговоров они используют разлагающиеся тела своих мертвых приспешников. Они презирают наш род. А знаешь, как они называли твоего брата? Ошибкой. Ошибкой, которой они остались очень недовольны, потому что оказались из-за нее в долгу передо мной. А теперь он исчезает в их владениях, вместе с твоей женой и одним из самых могущественных магических артефактов нашего мира.

Мунтадир ответил на его пристальный взгляд:

– Если им удалось уйти от вас, мне плевать, кто им в этом помог.

Вмешалась Манижа:

– Куда они могли направиться, Мунтадир?

– Зачем ты спрашиваешь? Чтобы и то место тоже отравить? – Мунтадир рассмеялся. – Ах да, точно, сейчас ты ни на что не способна, верно? Или думаешь, я не заметил? Магия исчезла у всех, кроме твоего Бича, – он хмыкнул. – Поздравляю, Манижа, ты добилась того, чего не удавалось еще ни одному захватчику: ты покалечила Дэвабад.

– Не мы забрали печать из города, – заметил Дара. – Ведь поэтому так все вышло с магией, не так ли?

Глаза Мунтадира округлились в напускном недоумении:

– В самом деле, странное совпадение.

– И как же ее восстановить? – спросила Манижа. – Как нам вернуть магию?

– Даже не знаю, – Мунтадир пожал плечами. – Можно попробовать подружиться с пророком из человеческого рода. Желаю удачи на этом поприще, правда. Думаю, у вас есть около недели, пока в Дэвабаде не наступила полная анархия.

Надменная язвительность эмира нервировала Дару, но Манижа оставалась невозмутимой.

– Ты не производишь впечатление мужчины, которому понравится наблюдать, как его родина погружается в анархию. Это совсем не похоже на того милого мальчика из моих воспоминаний – учтивого юного принца, который всегда завтракал в гареме рядом со своей матерью. Бедная Саффия, так рано покинула этот мир…

Мунтадир попытался вырваться из цепей.

– Не смей произносить ее имя, – взревел он. – Это ты убила мою мать. Я знаю, ты специально оставалась в отъезде во время ее болезни. Ты ей завидовала, завидовала всем нам. Наверное, уже тогда замышляла убить всех джиннов, которые пытались быть с тобой добрее!

–  Пытались быть со мной добрее , – повторила она еле слышно, и в голосе ее слышалось разочарование. – А я думала, что ты умнее. Жаль, что при всей любви, которую ты якобы питаешь к Дэвам, ты никогда не замечал лжи собственного отца.

Лицо Мунтадира, забрызганное кровью, бешено перекосило.

– Что бы он ни натворил, это не заслуживает той смерти, какую ты навлекла на мой народ.

– Когда твое правление жестоко, ожидай и жестокого переворота, – ответила Манижа уже резче. – Но это можно остановить. Помоги нам, и я помилую выживших Гезири.

– Катись ты…

Дара зашипел, готовый вступиться за Нахид по первому слову, но Манижа махнула на него рукой и шагнула к Мунтадиру ближе. Дара поглядывал на кандалы эмира, не одобряя складывающейся ситуации.

– Я помню, что навещал ты не только свою мать, – продолжала Манижа. – Если память мне не изменяет, ты всегда был любезен со своей мачехой и буквально осыпал ее золотом, когда у нее родился первый ребенок. Какую прелестную игрушечную лошадку подарил эмир своей маленькой сестричке, говорили женщины. И даже сочинил смешную песенку о том, как однажды научит ее ездить верхом…

Мунтадир натянул цепи.

– Не смей говорить о моей сестре.

– Но почему? – спросила Манижа. – Кто-то же должен. Столько вопросов о твоем брате, твоей жене, и ни одного о Зейнаб? Неужели тебя не беспокоит ее судьба?

Первые признаки беспокойства промелькнули в лице Мунтадира.

– Я отправил ее в Та-Нтри, когда мой брат поднял мятеж.

Манижа улыбнулась:

– Странно. А ее служанки говорят, что она сбежала с какой-то гезирской воительницей, когда началась осада.

– Они лгут.

– Или они, или ты, – пожала она плечами. – Все еще хочешь смотреть на расцвет анархии в Дэвабаде, когда твоя сестра где-то здесь, совсем одна и такая беззащитная? Ты ведь знаешь, что случается с женщинами в городах, охваченных насилием? – Она повернулась к Даре и обратилась к нему впервые с тех пор, как они вошли в камеру: – Может, ты ему расскажешь, Афшин? Что бывает с молодыми девушками из семей, наживших такое количество врагов?

Дара забыл, как дышать.

– Что? – прошептал он.

– Что случилось с твоей сестрой? – не отступала Манижа, словно не замечая болезненного выражения, исказившего его черты. – Что случилось с Тамимой, когда она оказалась в том же положении, что и Зейнаб?

Дара покачнулся на ногах. Тамима . Светлая, невинная улыбка его сестры, и ее чудовищная участь.

– Ты… ты знаешь, что случилось, – пробормотал он. Не может быть, чтобы Манижа требовала от него произнести это вслух, рассказать о том, как жестоко истязали его младшую сестру.

– А эмир знает?

– Да. – Голос Дары звучал безумно. Он не мог поверить, что Манижа действительно так поступает, грубо используя самую большую трагедию в его жизни как импульс, чтобы заставить Кахтани говорить. Но Мунтадир все знал – он не преминул напомнить Даре о смерти Тамимы той ночью на корабле.

Манижа продолжала напирать:

– А если бы ты мог повернуть время вспять, разве бы ты не пошел на все, чтобы спасти ее? Даже на сделку с врагом?

Терпение Дары неожиданно лопнуло.

– Я бы лично сложил всех членов Совета Нахид к ногам Зейди аль-Кахтани, если бы это означало спасение Тамимы.

Это Маниже явно не понравилось, и в темных глазах вспыхнуло прежде незнакомое ему выражение.

– Ясно, – сказала она ледяным тоном. Она наградила Дару долгим взглядом и снова повернулась к Мунтадиру: – Ты еще не передумал, эмир? Ты готов рискнуть своей сестрой, зная, что с ней может случиться то же, что и с сестрой Афшина?

– Не случится, – отрезал Мунтадир. Уловка даже не сработала. – Зейнаб не окружена врагами, и мои подданные никогда не причинят ей вреда.

– Они могут изменить свое мнение, если я предложу ее вес в золоте тому, кто принесет мне ее голову. – Бесстрастный голос Манижи не дрогнул, вынося эту страшную угрозу, и Дара прикрыл глаза, желая оказаться подальше отсюда. – Но если ты не готов обсуждать безопасность своей сестры, почему бы нам не начать с кого-нибудь другого?

– Если ты думаешь, что я расскажу тебе о Нари…

– Не Нари. Джамшид э-Прамух.

Дара навострил уши.

Лицо эмира ничего не выражало, гнев сменился маской равнодушия.

– Никогда о таком не слышал.

Манижа улыбнулась и снова перевела взгляд на Дару:

– Афшин, твой колчан под рукой?

Он едва мог смотреть на нее, не говоря уже о том, чтобы отвечать, поэтому он просто молча поднял руку. В то же мгновение в его ладони закружился огненный вихрь, превратившись в колчан с охапкой сверкающих серебряных стрел.

– Превосходно. – Манижа выудила из колчана одну стрелу. – Получится двенадцать, верно? – спросила она Мунтадира. – Если я всажу в тебя две за каждую, что пронзила Джамшида, когда он спасал тебе жизнь?

Мунтадир взглянул на нее, и его голос снова окрасился высокомерием:

– Сама возьмешься за лук? Потому что у твоего Афшина довольно непокорный вид.

– Лук мне не понадобится, – сказала Манижа и воткнула стрелу в бедро Мунтадира.

Дара мигом позабыл о своих обидах.

– Бану Нахида!

Не обращая на него внимания, она провернула стрелу, и Мунтадир взвыл от боли.

– Ну, теперь вспомнил, эмир? – повысила она голос, перекрикивая его вопли.

Мунтадир тяжело дышал.

– Сумасшедшая, садистка… Постой! – вскрикнул он, когда Манижа потянулась за новой стрелой. – Боже, зачем тебе вообще понадобился сын Каве? От него тоже будешь угрозами добиваться послушания?

Манижа опустила стрелу, и Мунтадир осел на землю.

– Я дам Джамшиду то, что ему положено по праву рождения, – сообщила она, глядя на эмира с тем же высокомерием, с каким смотрел на нее он. – Я верну ему статус, которого он заслуживает, чтобы однажды увидеть его на троне его предков.

Дара не знал таких слов, какими он мог бы описать выражение, появившееся на лице Мунтадира. Он часто заморгал, открывая и закрывая рот, как рыба.

– К-какой статус? – спросил Мунтадир. – Что значит «трон его предков»?

– Высунь голову из песка, Кахтани, и постарайся вспомнить, что мир не вращается вокруг твоей семьи. Неужели ты и впрямь считаешь, что я тогда осталась в Зариаспе, рискуя навлечь на себя гнев твоего отца, который умолял меня спасти умирающую королеву, просто чтобы досадить ему? Я не могла вернуться, потому что была беременна и знала, что Гасан уничтожит мой мир, если узнает об этом.

Мунтадира забила дрожь.

– Это невозможно. У него нет способностей к исцелению. Каве не привез бы его в Дэвабад. И Джамшид… Джамшид бы сказал мне!

– Ах, то есть сначала мы не знали его имя, а теперь, оказывается, вы были настолько близки, что он поделился бы с тобой своей самой опасной тайной? – Гнев наконец прорвался сквозь холодный фасад Манижи. – Джамшид понятия не имеет, кто он такой. Мне пришлось заблокировать его дар, лишить наследия, чтобы из него не сделали невольника при лазарете, как из меня в свое время. И рассказываю я это тебе только потому, что ты сейчас ясно дал понять, как много для тебя значит семья… и должен знать, что я пойду буквально на все, чтобы защитить сына.

Мучительная гримаса перекосило лицо Мунтадира.

– Я не знаю, где Джамшид. Ваджед вывез его из города. Его хотели оставить своего рода заложником…

– Заложником? – перебили Манижа. – Ты позволил использовать спасителя твоей жизни в качестве заложника?

Дара едва мог смотреть на Мунтадира – чувство глубокой вины, исходившее от эмира, оказалось слишком знакомо.

– Да, – прошелестел Мунтадир, и в его хриплом голосе звучало раскаяние. – Я пошел к отцу, но опоздал. Он был уже мертв.

– А если бы не яд, лишивший Гасана жизни, что тогда? – подтолкнула Манижа. – На что ты готов был пойти?

Мунтадир крепко зажмурился, пытаясь дышать сквозь боль, сжимая обеими руками древко стрелы, все еще торчащее у него из ноги.

– Не знаю. Али захватил Цитадель. Я хотел попытаться уговорить отца, настоять на том, чтобы он отпустил Джамшида и Нари…

– А если бы он этого не сделал?

Его ресницы влажно блеснули. Его слова, когда он снова заговорил, были едва слышны:

– Я бы встал на сторону Ализейда.

– Я тебе не верю, – заявила Манижа. – Ты, доблестный сын Ам-Гезиры, предал бы родного отца, чтобы спасти жизнь Дэва?

Мунтадир открыл налитые кровью глаза. Они были полны боли.

– Да.

Манижа не сводила с эмира глаз.

– Ты его любишь. Джамшида.

Дара почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.

Мунтадир выглядел совершенно разбитым. Его дыхание участилось, плечи затряслись.

– Да, – выпалил он снова.

Манижа присела на корточки. Дара не смел шелохнуться, потрясенный поворотом в разговоре. Создатель, как Манижа узнала о Мунтадире с Джамшидом? Даже Каве не хотел, чтобы она знала!

Она продолжала говорить:

– Мы оба знаем, как предан твоему отцу был Ваджед. Говорят, он буквально воспитывал Ализейда как собственного сына. – Она помолчала. – Как по-твоему, что Ваджед и его подданные – славные гезирские воины – сделают с Джамшидом, когда узнают, что их король, их любимый принц и все их сородичи погибли якобы от рук Каве?

Несмотря на свое враждебное отношение к Кахтани, Даре было тошно видеть панику, медленно проступающую на лице Мунтадира. Он слишком хорошо понимал, что сейчас чувствует эмир.

– Я… я оповещу Ваджеда. – Эмир уже сдался и даже не понял этого. – Письмо! Я пошлю письмо со своей печатью, в котором прикажу не причинять вреда Джамшиду.

– Как мы пошлем это письмо? – спросила Манижа. – Магии нет. Нет метаморфов, умеющих летать, нет заклинаний, которые нашептывают птицам. Мы даже не знаем, куда направить твою весточку.

– В Ам-Гезиру, – выпалил Мунтадир. – На юге стоит наша крепость. Или в Та-Нтри! Если Ваджед узнает об отце, он может направиться к королеве.

Манижа положила руку ему на колено:

– Благодарю тебя за информацию. – Она поднялась на ноги. – Остается молиться, чтобы мы не опоздали.

Теперь уже Мунтадир не хотел отпускать ее.

– Подожди! – закричал он, пытаясь встать с земли, и зашипел, перенося вес тела на здоровую ногу.

Манижа дала Даре знак открыть дверь.

– Не бойся, я только возьму все необходимое, чтобы осмотреть твои раны, и сразу вернусь, – она оглянулась. – Теперь, когда ты немного разговорился, возможно, я приведу ифритов. У меня к тебе еще много вопросов о печати Сулеймана. – Она шагнула в дверной проем, оставив Дару позади.

Мунтадир бросил на него полный отчаяния взгляд через всю камеру:

– Афшин…

Он твой враг. Он вынудил Нари лечь с ним постель . Но Дара не мог вызвать в себе ни гнева, ни ненависти, ни даже проблеска торжества от долгожданного триумфа над семьей, уничтожившей его близких.

– Я дам знать, если будут новости о Джамшиде, – сказал он тихо.

А затем, оставив Мунтадиру маленькую поблажку в виде парящих в воздухе светящихся шаров, ушел, закрывая за собой дверь.

Манижа уже направлялась в сторону туннеля.

– Зейнаб аль-Кахтани находится в секторе Гезири.

Дара нахмурился:

– Откуда ты знаешь?

– Этот тип далеко не так умен, каким себя считает. Нужно забрать ее оттуда.

– Сектор Гезири укреплен изнутри. Ализейд объединил соплеменников и шафитов под своим командованием и готовился к осаде задолго до нашего прибытия. Если принцесса находится по ту сторону их баррикад, будет непросто вытащить ее оттуда.

– Выбора нет. Зейнаб должна оказаться в наших руках, и желательно прежде, чем обо всем прознает ее мать. – Манижа поджала губы в мрачной гримасе. – Я рассчитывала на то, что Хацет будет в Дэвабаде. Можно было взять ее в заложники, чтобы держать в узде Аяанле. Вместо этого приходится иметь дело с разгневанной вдовой, которая защищена морем и располагает горой золота для финансирования своей мести. – Она отвернулась, жестом приглашая Дару следовать за собой: – Идем.

Он не двинулся с места.

– Мы не договорили.

Манижа с возмущенным видом оглянулась:

– Прошу прощения?

Дару снова начала бить дрожь.

– Ты не имела права. Не имела права так манипулировать именем моей сестры.

– Разве я сказала неправду? Зейнаб аль-Кахтани и вправду рискует, слоняясь по Дэвабаду безо всякой протекции. Забудь о благородных воинах Гезири, которые, по мнению Мунтадира, смогут ее защитить. Ее отец на протяжении десятилетий издевался над народом этого города, и многие с радостью воспользовались бы нынешней сумятицей, чтобы отомстить за это.

– Это не… – Дара не мог найти слов, презирая себя за то, с какой легкостью она оборачивала их против него. – Ты знаешь, что я имею в виду . Ты должна была предупредить меня заранее, что собираешься говорить о ней.

– Ах, должна была? – Манижа развернулась к нему лицом. – Чтобы ты мог в более красивых выражениях сказать, что бросил бы моих предков к ногам Кахтани?

– Я был в ступоре! – Дара постарался обуздать гнев, когда языки пламени вспыхнули в его ладонях. – Мы ведь должны действовать сообща.

– О чем же ты думал, когда шептался с Каве за моей спиной о Джамшиде и Мунтадире? – Ее черные глаза вспыхнули. – Ты не подумал, что должен был предупредить меня заранее о том, что мой сын на протяжении десяти лет крутил роман с сыном Гасана?

– Ты теперь шпионишь за мной? – пробормотал он.

– А есть необходимость? – парировала Манижа. – Потому что я бы предпочла не расходовать на это наши и без того ограниченные ресурсы, и хотелось бы надеяться, что безопасность нашего народа – достаточный стимул, чтобы держать вас в узде.

Коридор задрожал от его бессильного негодования, из воздуха посыпались искры.

– Не рассказывай мне о безопасности нашего народа, – процедил Дара сквозь зубы. – Наш народ был бы в большей безопасности, если бы мы не поторопились с вторжением и не пытались совершить геноцид Гезири, о чем я предупреждал!

Если он думал, что демонстрация магии смутит Манижу, Дара ее недооценил. Та не повела даже бровью, а тьма в ее черных глазах внезапно стала еще чернее.

– Ты забываешься, Афшин, – предупредила она, и будь на его месте кто угодно другой, он бы простерся у ее ног, услышав опасные нотки в голосе Манижи. – Вина за нашу неудачу лежит и на твоих плечах. Или ты думаешь, Визареш не рассказал мне о твоем промедлении с Ализейдом аль-Кахтани? Если бы ты приговорил этого пескоплава сразу, как только добрался до него, Нари не убежала бы с ним. Она не отдала бы ему печать Сулеймана и не покинула бы город, лишив нас магии. Вторжение могло бы увенчаться успехом!

Дара ощетинился, но ничего не мог на это возразить. Позже он может и придушить ифрита за то, что распускал язык, но оставить Ализейда в живых действительно было роковой ошибкой.

Манижа и сама поняла, что Дара готов признать поражение.

– Никогда больше ничего от меня не скрывай, слышишь? Мне предстоит править городом, и я не могу делать этого, параллельно переживая за то, какие секреты скрывает глава моей службы безопасности. Мне нужны верные подданные.

Дара нахмурился и сложил руки на груди, подавляя в себе порыв что-нибудь испепелить.

– Что ты предлагаешь делать? Мы все еще не имеем понятия, где находятся твои дети, и ты ясно дала понять, что мне нельзя рисковать безопасностью целого племени, отправляясь на их поиски.

– Нам и не нужно отправляться на их поиски, – сказала Манижа. – Это сделают за нас, если мы сделаем правильное заявление.

– Правильное заявление?

– Именно. – Она снова поманила его к себе: – Пойдем, Афшин. Пришло время обратиться к моим новым подданным.