Онлайн чтение книги Авантюристы
Глава XV. Шпион

В первой комнате, которую можно было назвать и залой, и кухней, находились два человека. Это были работник капитана Уильяма Дрейка и какой-то незнакомец. Самого капитана тут не было. При виде незнакомца глаза флибустьера сверкнули, и зловещая улыбка появилась на его бледных губах.

Незнакомец сидел за столом, стоявшим посреди комнаты, и спокойно завтракал куском холодной говядины, приправленной перцем, запивая еду бордо, которое, скажем мимоходом, хотя и стало популярным в Париже только в царствование Людовика XV благодаря герцогу де Ришелье, возвратившемуся из Гиени, где он был губернатором, уже давно ценилось в Америке. Незнакомец был человеком довольно высокого роста, с бледным лицом, с чертами отшельника, худой, костлявый, угловатый, но его благородные манеры указывали на высокое положение в обществе, а простой и даже более чем скромный костюм напрасно старался замаскировать это положение.

При входе флибустьера, не поднимая головы, незнакомец искоса бросил взгляд из-под своих бархатных ресниц и снова занялся вкусным завтраком, стоявшим перед ним.

У флибустьеров все было общее; каждый брал у другого, дома тот был или нет, все, что ему было нужно, — оружие, порох, одежду, пищу, и тот, у кого делался этот заем, не должен был обижаться или выражать даже самое легкое недовольство. Подобная вольность в обращении с чужим имуществом не только допускалась и терпелась, но считалась даже правом, которым все пользовались без малейшего зазрения совести.

Монбар, осмотрев глазами комнату, взял стул и, бесцеремонно сев напротив незнакомца, сказал работнику:

— Подай мне завтрак, я голоден!

Работник, не позволяя себе ни малейшего замечания, тотчас повиновался. В одно мгновение, с чрезвычайным проворством он подал флибустьеру обильный завтрак, потом стал позади его стула, чтобы ему прислуживать.

— Друг мой, — небрежно сказал ему флибустьер, — благодарю, но я не люблю, чтобы кто-либо стоял позади меня, когда я ем. Ступай, встань перед дверью дома и не пускай сюда никого без моего приказания, — прибавил он, бросив на работника многозначительный взгляд. — Никого! Ты слышишь? — прибавил он, делая ударение на эти слова. — Если бы даже пришел сам твой господин. Ты меня понял?

— Понял, Монбар, — ответил работник и ушел.

При имени «Монбар» незнакомец чуть заметно вздрогнул, бросив тревожный взгляд на флибустьера, но тотчас взял себя в руки и принялся есть с величайшим спокойствием, по крайней мере внешним. Монбар в свою очередь расправлялся с завтраком, по-видимому ничуть не интересуясь сотрапезником, сидевшим напротив. Так продолжалось несколько минут. В комнате не слышалось никакого шума, кроме звона ножей и вилок, между тем как в душе каждого из сидящих за столом бушевали сильные страсти. Наконец Монбар поднял голову и посмотрел на незнакомца.

— Вы на редкость молчаливы, — сказал он добродушным тоном человека, которому надоело продолжать молчание и который желает начать разговор.

— Я? — спросил незнакомец самым спокойным голосом, приподняв голову. — Да нет, кажется…

— Однако смею вам заметить, — продолжал флибустьер, — вот уже четверть часа как я имею честь находиться в вашем обществе, а вы еще не сказали мне ни единого слова, даже не поздоровались, когда я вошел.

— Извините меня, — сказал незнакомец, слегка наклонив голову, — это поступок совершенно невольный. Кроме того, не имея удовольствия знать вас…

— Вы в этом уверены? — с иронией перебил авантюрист.

— По крайней мере я так думаю; и, не имея ничего сказать вам, я предположил, что бесполезно начинать пустой разговор.

— Как знать! — с насмешкой возразил флибустьер. — Самые пустые разговоры вначале часто становятся очень интересными через несколько минут.

— Сомневаюсь, чтобы это произошло в нашем случае. Позвольте же мне прервать беседу на этих первых словах. Кроме того, мой завтрак окончен, — сказал незнакомец, вставая, — и серьезные дела требуют моего присутствия. Извините, что я так скоро оставляю вас, поверьте, я весьма сожалею.

Флибустьер не двинулся с места. С грациозной небрежностью откинувшись на спинку стула и играя ножом, который держал в руке, он сказал кротким и вкрадчивым голосом:

— Извините, только одно слово…

— Говорите скорее, — отвечал незнакомец, останавливаясь, — уверяю вас, я очень тороплюсь.

— О! Вы останетесь со мной на несколько минут, — продолжал авантюрист все с той же насмешкой.

— Если вы так сильно этого желаете, я вам не откажу, но уверяю вас, что я очень тороплюсь.

— Я нисколько в этом не сомневаюсь; особенно вы торопитесь уйти из этого дома, не правда ли?

— Что вы хотите сказать? — надменно спросил незнакомец.

— Я хочу сказать, — отвечал флибустьер, вставая, подходя к нему и становясь перед дверью, — что притворяться бесполезно, вы узнаны.

— Я узнан? Я вас не понимаю… Что значат эти слова?

— Они значат, — грубо сказал Монбар, — что вы шпион и изменник, и через несколько минут вы будете повешены!

— Я? — вскричал незнакомец с очень хорошо разыгранным удивлением. — Вы сошли с ума или ошибаетесь. Прошу простить меня.

— Я не сошел с ума и не ошибаюсь, сеньор дон Антонио де Ла Ронда.

Незнакомец вздрогнул, смертельная бледность покрыла его лицо, но тотчас придя в себя, он сказал:

— О, это безумство!

— Милостивый государь, — прошептал Монбар, все еще спокойно, но оставаясь как бы пригвожденным к двери, — я утверждаю, вы опровергаете. Очевидно, один из нас лжет или ошибается. Я уверяю вас, что не лгу, стало быть лжете вы, и чтобы разрешить последние сомнения на этот счет, я прошу вас выслушать меня. Но прежде не угодно ли вам сесть. Нам надо поговорить несколько минут, а я вам замечу, что не совсем прилично говорить стоя друг против друга, уподобившись боевым петухам, готовым наскочить на хохол друг другу, когда можно говорить сидя.

Невольно подчиняясь сверкающему взору флибустьера, в упор устремленного на него, и резкому повелительному тону, незнакомец сел на свое место, или, лучше сказать, не сел, а опустился на стул.

— Теперь, — продолжал Монбар тем же спокойным тоном, садясь на свое прежнее место, опираясь локтями о стол и подаваясь всем корпусом вперед, — чтобы разом рассеять все иллюзии, которые вы могли сохранить, и доказать вам, что я знаю гораздо больше, чем вы желали бы, позвольте мне в двух словах рассказать вам вашу историю.

— Милостивый государь… — попытался перебить его незнакомец.

— О! Не бойтесь, — прибавил флибустьер тоном холодного и сухого сарказма, — я не стану долго распространяться; так же как и вы, я не желаю тратить время на пустые разговоры, но заметьте, между прочим, каким образом наш пустой разговор, как я предвидел, скоро сделался интересным. Не правда ли, как это странно?

— Я жду, чтобы вы объяснились, — холодно отвечал незнакомец, — потому что до сих пор я не понял ни одного слова из всего, что вы сказали мне.

— Ей-Богу, вы пришлись мне по сердцу! Я не ошибся на ваш счет. Храбрый, холодный, скрытный, вы достойны быть флибустьером и вести с нами жизнь, полную приключений.

— Вы оказываете мне большую честь, но все это мне не объясняет…

— Потерпите немного; как вы пылки! Остерегайтесь, ваше ремесло требует хладнокровия, а его-то в эту минуту у вас и недостает.

— Вы очень остроумны, — сказал незнакомец, насмешливо поклонившись своему собеседнику.

Тот оскорбился этой усмешкой и, ударив кулаком по столу, сказал:

— Вот ваша история в двух словах. Вы андалузец, родились в Малаге, младший сын и, следовательно, были назначены в духовное звание. В один прекрасный день, не чувствуя никакой склонности к тонзуре, вы сели на испанский корабль, отправлявшийся на Санто-Доминго. Вас зовут дон Антонио де Ла Ронда… Как видите, мне известно многое.

— Продолжайте, — совершенно флегматично произнес незнакомец, — вы чрезвычайно меня заинтересовали.

Монбар пожал плечами и продолжал:

— Приехав на Санто-Доминго, вы успели за короткое время, по милости вашей красивой внешности, а особенно вашего тонкого и непринужденного ума, найти себе могущественных покровителей, так что уже через три года по прибытию из Европы вы настолько возвысились, что сделались одним из самых влиятельных людей в колонии. К несчастью…

— Вы сказали, к несчастью? — перебил незнакомец с насмешливой улыбкой.

— Да, — невозмутимо отвечал авантюрист, — к несчастью фортуна повернулась к вам спиной, и до такой степени…

— До такой степени?..

— …что, несмотря на ваших друзей, вас арестовали и угрожали судом за кражу двух миллионов пиастров, — цифра внушительная, поздравляю вас. Сознаюсь, что всякий другой на вашем месте погиб бы; Совет по делам Индий16Речь идет о созданном в 1524 г. Королевском верховном совете по делам Индий, назначавшем должностных лиц всех рангов, как светских, так и духовных, в испанских колониях, контролировавшем деятельность колониальной бюрократии и являвшемся высшей судебной инстанцией по всем вопросам, связанным с жизнью колоний. не шутит, когда речь идет о деньгах.

— Позвольте мне вас прервать, милостивый государь, — сказал незнакомец с совершенной непринужденностью, — вы рассказываете эту историю чрезвычайно красноречиво, но если вы будете продолжать таким образом, она продлится нескончаемо. Если вы мне позволите, я закончу ее в нескольких словах.

— Ага! Теперь вы сознаетесь, что она справедлива?

— Еще бы! — отвечал незнакомец с удивительной самоуверенностью.

— Вы сознаетесь, что вы дон Антонио де Ла Ронда?

— Для чего мне отпираться, раз вы это знаете?

— Стало быть, вы признаете, что обманом забрались в колонию с целью…

— Я сознаюсь во всем, в чем вам будет угодно, — с живостью сказал испанец.

— Стало быть, вы заслуживаете виселицу и будете повешены через несколько минут.

— Ну уж нет! — возразил испанец, не теряя хладнокровия. — Вот в этом-то мы с вами не сходимся, милостивый государь. Ваше заключение лишено всякой логики.

— Что?! — вскричал авантюрист, удивляясь этой внезапной перемене в тоне, которой он не ожидал.

— Я сказал, что ваше заключение не логично.

— Я это слышал.

— Я докажу это, — продолжал испанец. — Теперь ваша очередь выслушать меня.

— Хорошо, надо быть сострадательным к тем, кто скоро умрет.

— Вы очень добры, но, слава Богу, до этого я еще не дошел. От стакана до губ еще далеко, гласит очень мудрая пословица на моей родине.

— Продолжайте, — сказал флибустьер со зловещей улыбкой.

Испанец даже не дрогнул.

— Для меня очевидно, милостивый государь, что вы желаете предложить мне какое-то условие.

— Я?

— Конечно. Вот почему, узнав во мне шпиона, — а должен сознаться, что я действительно шпион, вы видите, я с вами предельно откровенен, — для вас ничего не могло быть легче, чем приказать повесить меня на первом же дереве без всякого суда.

— Да, но я это сделаю сейчас.

— Нет, вы не сделаете этого, и вот почему: вы думаете, по причинам, мне не известным, — я не хочу обижать вас предположением, будто вы почувствовали ко мне сострадание, когда мои соотечественники так справедливо называют вас Губителем, — вы думаете, повторяю, что я могу быть вам полезен для успеха вашего плана, и, следовательно, вместо того, чтобы велеть меня повесить, как вы сделали бы это при всяких других обстоятельствах, вы прямо пришли сюда, чтобы поговорить со мной, как друге другом. Ну! Я сам этого желаю; говорите, я вас слушаю. В чем заключается ваше дело?

Произнеся эти слова с самым непринужденным видом, дон Антонио откинулся на спинку стула, вертя в пальцах сигару. С минуту флибустьер смотрел на него с нескрываемым удивлением, потом, расхохотавшись, сказал:

— Ну хорошо; по крайней мере между нами не будет недоразумений. Да, вы угадали, я хочу сделать вам предложение.

— Об этом нетрудно было догадаться, но оставим это; в чем состоит ваше предложение?

— Боже мой! Все очень просто. Вам только надо переменить вашу роль.

— Очень хорошо. Я вас понимаю; то есть, вместо того, чтобы изменять вам в пользу Испании, я буду изменять Испании в вашу пользу.

— Вы видите, что это легко.

— Действительно, очень легко, но чертовски опасно. Положим даже, что я соглашусь на вашу просьбу, но какая мне будет от этого польза?

— Во-первых, вас не повесят.

— Быть повешенным, утопленным или расстрелянным — почти одно и то же. Я желал бы выгоды посущественнее и повиднее.

— Черт побери! Вы привередливы! Разве спасти жизнь от петли ничего не значит?

— В ситуации, когда нечего терять, смерть скорее благодеяние, чем бедствие.

— Да вы, оказывается, философ!

— Нет, черт побери! Я только отчаянный человек.

— Это часто одно и то же. Но вернемся к нашему делу.

— Да, вернемся, это гораздо лучше.

— Я предлагаю вам свою долю добычи с первого корабля, который я захвачу. На это вы согласны?

— Это уже лучше. К несчастью, корабль, о котором вы мне говорите, похож на медведя из басни, — он еще в пути. Я предпочел бы что-нибудь посущественнее.

— Я вижу, что вам надо уступить. Служите мне хорошенько, и я награжу вас так щедро, что даже испанский король не мог бы сделать больше.

— Решено, я рискну. Теперь скажите мне, каких услуг вы требуете от меня?

— Я хочу, чтобы вы помогли мне захватить врасплох остров Черепахи, на котором вы долго жили и с которым вы, кажется, сохранили связи.

— Не вижу в этом ничего приятного, и, прежде всего , позвольте одно замечание.

— Какое?

— Я не могу ручаться вам за успех этого смелого предприятия.

— Это замечание справедливо, но будьте спокойны: даже если остров хорошо защищен, он будет еще лучше атакован.

— В этом я убежден… Но что дальше?

— Я вам скажу после, когда придет время, сеньор, а теперь мы должны заняться другими делами.

— Как вам угодно.

— Теперь, как я уже имел честь сказать вам вначале, я знаю, что вы человек очень хитрый и способный проскользнуть, как змея, между пальцев без малейшего зазрения совести. Так как я хочу избежать этой возможности, сделайте мне одолжение, отправляйтесь сейчас же на мой люгер.

— Пленником? — с досадой осведомился испанец.

— Нет, не пленником, любезный дон Антонио, а как заложник, с которым будут обращаться со всем вниманием, совместимым с нашей общей безопасностью.

— Но слово дворянина…

— Годится между дворянами, это правда, но с такими негодяями, как вы нас называете, оно, по-моему, не имеет никакой цены. Даже вы, идальго старой Испании, считаете для себя возможным нарушать ваше слово без малейшего зазрения совести, когда вас побуждают к этому выгоды.

Дон Антонио потупил голову и ничего не ответил, в душе признавая, хотя не хотел этого выказывать, справедливость слов флибустьера. Тот с минуту наслаждался смущением испанца, потом три раза ударил по столу рукояткой ножа. Немедленно вошел работник капитана.

— Что вам нужно, Монбар?

— Скажи мне, мой храбрый товарищ, — обратился к нему авантюрист, — не видел ли ты краснокожего кариба, не бродит ли он вокруг этого дома?

— Монбар, краснокожий кариб спрашивал меня несколько минут назад, здесь ли вы. Я ответил утвердительно, но не хотел нарушать ваше приказание и не впустил его, несмотря на его просьбу.

— Очень хорошо. Человек этот не сказал, как его зовут?

— Напротив, он тотчас сказал, что его зовут Прыгун.

— Это тот человек, которого я и ждал; впусти его, пожалуйста. Он, должно быть, ждет у дверей. И сам приходи вместе с ним.

Работник вышел.

— Чего вы хотите от этого человека? — спросил испанец с беспокойством, которое не укрылось от проницательных глаз авантюриста.

— Этого индейца я назначу вам в караульные, — сказал Монбар.

— Стало быть, вы действительно хотите задержать меня?

— Безусловно, сеньор.

В эту минуту вошел работник вместе с карибом, который был одет в свой традиционный костюм, но воспользовался позволением Монбара, чтобы вооружиться с ног до головы.

— Прыгун и ты, друг мой, выслушайте хорошенько, что я вам скажу. Видите вы этого человека? — сказал флибустьер, указывал на испанца, все такого же бесстрастного.

— Видим, — ответили они.

— Встаньте по обе стороны от него, доставьте на люгер и отдайте моему матросу Мигелю Баску, приказав ему от моего имени не спускать глаз с этого человека. Если по пути к люгеру он попытается бежать, стреляйте в него без всякой пощады. Вы меня поняли?

— Поняли, — ответил работник, — положитесь на нас, мы ручаемся за него головой.

— Хорошо, полагаюсь на ваше слово… Милостивый государь, — прибавил флибустьер, обращаясь к дону Антонио, — прошу вас отправиться с этими людьми.

— Я повинуюсь силе.

— Да, я все понимаю. Но успокойтесь, ваш плен будет непродолжителен и не жесток. Я сдержу обещание, данное вам, если вы со своей стороны сдержите ваше. Ступайте же. До свидания!

Испанец ничего не ответил, встал между караульными и вышел вместе с ними.