Онлайн чтение книги Франкенштейн в Багдаде Frankenstein in Baghdad
Глава 1. Помешанная

1

Взрыв прогремел спустя две минуты после того, как старушка Илишу Умм Даниэль села в маршрутку. Все в автобусе резко обернулись. От увиденного глаза пассажиров наполнились ужасом: за толпой, ближе к парковке у центральной площади ат-Таяран клубился столб зловещего черного дыма. К эпицентру бегом бросились какие-то молодые люди, несколько машин вылетели на тротуар, две столкнулись лоб в лоб. Водители в них, оцепенев от страха, остались сидеть, вжавшись в кресла. Истошные крики, лязг, скрежет, автомобильные гудки – все слилось в невыносимый шум.

После соседки Илишу по Седьмой улице скажут, что женщина, как всегда рано утром в воскресенье, покинула квартал аль-Батавин и направилась на службу в церковь Святого Одишо, что рядом с Технологическим университетом. Поэтому, они могут поклясться, и случился взрыв. Многие в квартале верят: блаженная старушка оберегает их от всяческих несчастий, и то, что стены их жилищ сотряслись именно в ее отсутствие, они считают не случайным…

Илишу с отсутствующим видом сидела в маршрутке, погруженная в раздумья. Будто оглохнув, она не слышала страшного грохота в двухстах метрах от себя. Сухонькая старушка, съежившись, прислонилась к окошку и уставилась в никуда. Горький вкус на губах и болезненная сдавленность в груди не отпускали вот уже несколько дней.

Во время литургии горечь скорее всего растворится, потому что после она будет говорить по телефону с дочками и внуками. Ей полегчает, а в глазах вместо зыбкого тумана блеснет огонек. Каждое воскресенье отец Иосия ждет звонка на мобильный, чтобы сообщить Илишу, что с ней будет говорить Матильда, либо Илишу сама через час ожидания после условленного времени просит священника набрать номер дочери. И так в течение двух лет. До этого она созванивалась с детьми нерегулярно по стационарному телефону в церкви. А после ракетного удара американцев по Багдаду, за которым последовало вторжение пехоты США, связи не было несколько долгих месяцев, за которые город словно скосила смертельная эпидемия. Тогда родным каждую неделю надо было посылать кого-то навестить старушку, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Когда же самое тяжелое время миновало, Илишу представилась возможность пользоваться спутниковым телефоном, подаренным церкви Святого Одишо и молодому отцу Иосии японской благотворительной организацией. Затем страну покрыли сотовые сети, отец Иосия приобрел мобильный, и разлученные семьи прихожан с тех пор общались только по нему. По окончании литургии они выстраивались в длинную очередь, чтобы услышать голоса своих детей, которые разбрелись во все концы света. Так же часто, только ради того чтобы бесплатно поговорить с родственниками, в храм Ассирийской церкви Востока заглядывали жители примыкающих к кварталу переулков – христиане других конфессий и мусульмане. Полегче отцу Иосии стало, когда мобильные телефоны прочно вошли в жизнь простых обывателей Багдада. Только старая Илишу по-прежнему являлась на воскресный телефонный разговор.

Рукой со вздутыми венами Илишу брала крошечный «Нокиа», прикладывала его к уху и ждала – вот-вот раздастся знакомый голос. Он приносил успокоение, на душе становилось светлее. После полудня она возвращалась на площадь ат-Таяран, чтобы убедиться, что жизнь там течет так же размеренно и монотонно, как и утром, когда она уходила из дома. Тротуары подмели, сгоревшие автомобили эвакуировали, мертвых доставили в морг, а раненых отвезли в госпиталь аль-Кинди. Только местами попадаются осколки стекла, грязный дым полностью не рассеялся, а в асфальте зияет дыра – когда огромная рытвина, когда поменьше. Это все, что она замечала вокруг. То ли зрение ее подводило, то ли она просто не обращала ни на что больше внимания…

Литургия закончилась. Прошел час. Илишу оставалась сидеть в зале для церемоний при церкви. Женщины расставили на столе тарелки с принесенной из дома едой. Она подошла и поела со всеми, чтобы скоротать время. Отец Иосия последний раз тщетно попытался связаться с Матильдой, но абонент был вне зоны доступа. Скорее всего Матильда потеряла телефон или его вытащили у нее на рынке Мельбурна. А номер отца Иосии она непредусмотрительно не записала. Но какое-то объяснение было?.. Что случилось на самом деле, отец Иосия не мог знать. Он поддерживал беседу с Илишу, чтобы как-то ее утешить. А когда прихожане стали расходиться, пожилой дьякон Надир Шмуни вызвался отвезти ее домой на своей дребезжащей старой «Волге». Но Илишу промолчала в ответ на его предложение. Вторую неделю она не дожидалась звонка. Нет, она не так нестерпимо истосковалась по голосам родных, к одиночеству она уже привыкла. Было нечто более важное. Со своими девочками она могла поговорить о Даниэле. Никто, кроме них и, пожалуй, священника церкви Святого Георгия, так искренне не сопереживал ей, когда она вспоминала сына, погибшего двадцать лет назад. Священник молился за душу Даниэля, и именно его она считала своим духовником. Да еще дряхлый облезлый кот по кличке Набо, дремавший сутки напролет… А прихожанки храма, когда она касалась в беседе с ними пропавшего без вести на войне сына, оставались безразличны к ее горю. Как и соседки, – ведь старуха твердила одно и то же! Не все, кто знал Даниэля, мог припомнить, даже как юноша выглядел: он был одним из многих ушедших в мир иной на их памяти за долгие годы. Еще меньше со временем оставалось тех, кто поддерживал в Илишу, опустившей в землю на кладбище Ассирийской церкви пустой гроб, безумную надежду на то, что сын ее до сих пор жив.

Илишу уже не пробовала об этом с кем-нибудь заговорить, просто ждала звонка от Матильды или Хильды. Только они терпели от нее любую чушь. Дочери понимали, что благодаря вере в чудесное возвращение сына в старушке теплится жизнь. Только и всего. И не нужно ее в этом разубеждать, пусть обманывается, хотя бы душу отведет…

Дьякон Надир Шмуни довез ее до перекрестка, где брала начало Седьмая улица квартала аль-Батавин. Несколько шагов, и она на пороге дома. В квартале тихо. Пиршество смерти завершилось уже давно, но следов ее кровавого буйства нельзя не заметить. Наверное, это был самый мощный взрыв, прогремевший в квартале за всю его историю. Дьякон держался. Сохраняя внешнее спокойствие, он молча припарковал машину у столба. Кровь и вырванный с кожей клок волос на нем дьякон не мог не видеть. Поэтому, когда его нос и пышные усы оказались на расстоянии меньше метра от прилипших к столбу электропередачи человеческих останков, Надира Шмуни сковал ужас.

Илишу вышла из машины, не проронив ни слова, подала на прощание дьякону руку и направилась в глубь притворяющегося тихим переулка. Слышалось только эхо ее неспешных шагов по каменной кладке, по обочинам которой были разлиты зловонные нечистоты. Сейчас она откроет ключом дверь, Набо поднимет мордочку в ее сторону, она спросит его «Эй, как дела?» и сама же шепотом ответит.

Но самое главное: она собиралась выразить обиду святому Георгию. Вчера ночью она попросила своего покровителя исполнить одно из трех – либо принести благую весть, либо утешить ее душу, либо наконец положить конец этим страданиям.

2

Умм Салим аль-Бейда, соседка Илишу, как никто другой неистово верила в то, что старушка блаженна, что Бог поцеловал ее в темечко и что она хранит любое место, куда бы ни пришла. Доказательств тому Умм Салим могла привести сколько угодно. Бывало, Умм Салим и упрекнет старушку за то и за се, что могло разрушить благочестивый образ Илишу в глазах окружающих, но потом Умм Салим всегда отзывалась о ней с трепетом и оказывала знаки уважения. Стелила перед ней ковер, сплетенный из тканевых полосок, подкладывала под оба бока мягкие подушки, подливала чай в ее чашку на женских посиделках, проходивших под тенистым навесом во дворе ее дома. Может, Умм Салим и преувеличивала, но всегда приговаривала, что Аллах давно бы сровнял с землей их квартал, если бы среди его жителей не было таких праведников, как Умм Даниэль.

Эта безоглядная вера была подобна клубам кальянного дыма, который пускала Умм Салим аль-Бейда вечером за болтовней: густые затейливые кольца сначала зависали над головами белым тяжелым облаком, а потом устремлялись вверх и мгновенно растворялись в воздухе, рождаясь и исчезая в тесном дворе ее старого дома, но никогда не улетая за порог.

Остальные же видели в Умм Даниэль лишь запуганную, тронувшуюся умом старушку. Ведь она не удерживала надолго в памяти их имена и иногда с таким изумлением смотрела на тех, с кем знакома уже полвека, как будто первый раз в жизни видела их в квартале, недоумевая, как они могли там оказаться.

Когда Илишу принималась нести вздор, говорить нечто странное, несообразное, что лишний раз указывало на ее безумие, Умм Салим и другие впечатлительные женщины квартала, поддакивавшие ей обычно, испытывали разочарование. А если Илишу откровенно выставляла себя посмешищем, Умм Салим с соседками вовсе охватывало отчаяние. Потому что они осознавали: одна из них потеряла разум и шагнула в бездну, значит, такая же участь скоро постигнет и остальных.

3

Уж кто-кто, а эти двое в аль-Батавин не расстраивались по поводу помешательства старушки и ясно понимали, что Илишу никакая не блаженная. Обыкновенная сумасшедшая, на которую жалко смотреть. Одним из них был Фарадж ад-Далляль – владелец агентства недвижимости «Пророк», окна которого выходили на центральную торговую улицу квартала. Вторым – Хади Барышник, ближайший сосед Илишу из совсем покосившегося дома.

За последние годы Фарадж ад-Далляль не раз предпринимал попытки уговорить Илишу продать ему старый дом, но тщетно. Она отвечала твердым «ни за что», не объясняя причин. Что заставляло одинокую женщину оставаться на пару с котом в большом доме? Там же целых семь комнат! Почему не переехать в дом поскромнее, который лучше проветривается и ярче освещается, да к тому же отложить круглую сумму на безбедное существование до конца дней? Эти вопросы задавал себе Фарадж ад-Далляль, не находя на них внятного ответа.

Что касается Хади Барышника, то это был мужчина лет пятидесяти, неряшливый и неприветливый старьевщик, с вечным запахом перегара. Он просил у Илишу уступить ему антикварные вещи, которыми ее дом был буквально напичкан: двое настенных часов, столики разных форм и размеров из тикового дерева, порядка двадцати расставленных по всем комнатам статуэток из гипса и слоновой кости, изображающих Деву Марию с младенцем, и многое другое, что Барышник не успел разглядеть и пересчитать.

Зачем ей эта рухлядь сороковых годов? Не лучше ли продать, чтобы хотя бы легче было убираться и вытирать пыль? Так размышлял Хади, проходя с вытаращенными глазами по ее комнатам. Но старушка проводила его до порога и, ничего не добавив к своему сухому «нет», выставила старьевщика вон, хлопнув дверью. Это был единственный раз, когда Хади удалось попасть в дом к Умм Даниэль, но он хорошо запомнил его убранство: такое впечатление, будто очутился в музейных залах или забрел на склад любопытных вещиц.

Мужчины не прекращали попытки. Однако если корыстные интересы Хади уже давно вызывали неодобрение у жителей квартала, то Фарадж ад-Далляль не раз действовал как раз через соседок Умм Даниэль, которые по его замыслу должны были склонить старушку к продаже имущества. Дошло до того, что армянку Веронику Муниб Умм Андро однажды в гостях у Умм Салим обвинили в том, что якобы она взяла у ад-Далляля задаток, пообещав уговорить Илишу переехать к ней с мужем и продать собственный дом. Но Фараджа ад-Далляля было не остановить. Он проявлял упорство и привлекал в союзники всех, в том числе Умм Салим, проворачивая все возможные варианты. Что касается старьевщика, то он подкарауливал Илишу на улице, повторяя, что предложение в силе, и раз за разом встречая отпор, до тех пор пока не стал молча провожать старушку испепеляющим взглядом, если та попадалась ему в переулке на глаза.

Илишу не просто говорила им «нет», она вкладывала в свой ответ презрение. «Катитесь куда подальше!» – слышалось в ее раздраженном голосе. Она ненавидела их алчность, их грязные души, хотела, чтоб они убирались с глаз долой, но отвадить их было так же трудно, как вывести чернильное пятно с дешевого коврика.

Список проклинаемых ею людей был бы неполным без парикмахера Абу Зейдуна, члена бывшей правящей партии, который однажды вломился к ним в дом, схватил ее сына за шиворот и уволок в неизвестность. По вине этого человека она потеряла Даниэля. Абу Зейдун уже много лет сам избегал ее, и даже случайно она не сталкивалась с ним на улице. С тех пор как Абу Зейдун разорвал свой партийный билет, он превратился в затворника, занялся своими бесчисленными болячками и больше ничем происходящим в квартале не интересовался.

4

Взрыв застал Фараджа ад-Далляля дома на площади ат-Таяран. Тремя часами позже, где-то в десять утра, отперев свой офис в аль-Батавин, он обнаружил огромную трещину в витражном стекле. Ад-Далляль выругался с досады, хотя по дороге видел разбитые окна в квартирах и обходил осколки магазинных витрин на асфальте. Напротив его офиса по другой стороне стоял растерянный Абу Анмар – владелец давно нуждающейся в ремонте гостиницы «аль-Уруба». Прямо на него с верхних этажей старого здания продолжала сыпаться стеклянная крошка.

Фарадж остался безучастным к выражению ужаса на лице Абу Анмара. Особой симпатии к нему ад-Далляль не испытывал, да и друзьями их нельзя было назвать. Расположение друг против друга только придавало соревновательности их отношениям. Абу Анмар, как все владельцы гостиниц в районе, сдавал комнаты работягам, студентам, больным, проходящим лечение в клиниках поблизости, и провинциалам, приехавшим в столицу закупиться разом всем необходимым. Последние десять лет, после оттока египтян и суданцев, полагаться приходилось только на непостоянных клиентов, тех, кто приезжал подработать в ресторанах Баб-аш-Шарки и кафешках по улице ас-Саадун, в сапожных и других мастерских, на рынке и в такси. Еще можно было брать в расчет пару-тройку первокурсников, которых не устраивало университетское общежитие. Большинство же постояльцев исчезли после апреля 2003 года. С того времени многие гостиницы стояли полупустые. Вот тогда и появился предприимчивый Фарадж ад-Далляль, принявшийся подготавливать плацдарм для вторжения, переманивая и без того немногочисленных реальных и потенциальных клиентов у Абу Анмара и хозяев других небольших отелей.

Ад-Далляль извлекал выгоду из наступившего хаоса, пользуясь отсутствием государства как такового. Он уже наложил лапу на те дома в квартале, собственники которых были неизвестно где или непонятно кто. Подходящие дома переделывались в дешевые меблирашки и сдавались сезонным рабочим, семьям, которые спасались от конфессиональных чисток, и бедолагам, в страхе скрывающимся от кровной мести, – традиции, которая снова вошла в жизнь с падением режима.

Абу Анмар обижался и жаловался, но пребывал в бездействии. Он сам был беженцем с юга, перебравшимся в столицу в семидесятых годах, не имея здесь ни родственников, ни знакомых и рассчитывая только на закон, гарантом которого и был режим. В отличие от него хваткий ад-Далляль обрастал связями, родственников и приятелей у него тоже было не счесть. С наступлением смутных времен они заставили себя уважать и составили силу, с которой простым людям приходилось считаться. Ад-Далляль возвел захват покинутых жилищ практически в норму, хотя все знали, что бумаг, подтверждающих право собственности или хотя бы аренду помещений у государства, у него нет.

Чтобы отобрать дом у Илишу, Фарадж мог прибегнуть к помощи своих влиятельных друзей. Он дважды побывал внутри ее дома, и этого оказалось достаточно, чтобы загореться идеей его отобрать. Судя по всему, дом был построен иракскими евреями, по крайней мере по их излюбленному образцу: уютный внутренний дворик, в который выходили двери комнат на обоих этажах, подвал под самой правой комнатой со стороны переулка, деревянные резные колонны, подпирающие галерею второго этажа. Под ней на первом облицована стена – пространство под столовую. Кроме того, двери из натурального дерева с тяжелыми железными замками и засовами, деревянные оконные рамы, темные ставни на окнах, разноцветные витражи, двор вымощен тротуарной плиткой, а пол в комнатах выложен мелким кафелем в черно-белой гамме наподобие гигантской шахматной доски. Раньше над прямоугольным двором в жаркий период натягивали навес из белого полотна, но сейчас он отсутствовал. Дом был уже не тот, но стоял крепко. От сырости, как другие по этой же улице, он не сильно пострадал. За последние годы подвал просел, его пришлось засыпать, но это не важно. Больше беспокоило другое – на втором этаже одна из комнат была на грани обрушения. С внешней стороны в этом месте кирпичи сыпались во двор соседнего ветхого дома, где жил Барышник. От ванной на втором этаже тоже мало что осталось. Фараджу придется раскошелиться на ремонт, но затея того стоила.

Время от времени на ум ему приходила мысль, что выгнать отсюда беспомощную христианку, за которой никто не стоит, займет полчаса, не более. Но внутренний голос подсказывал ад-Даллялю, что на самом деле, преступая закон таким вероломным образом, он заходит слишком далеко. На это люди не будут смотреть сквозь пальцы и безнаказанным не оставят, лучше сбавить обороты и разузнать, как относятся к ней соседи. Ведь может выйти, что, обидев ее, он навлечет на себя гнев жителей квартала и только навредит себе. Разумнее подождать, пока старуха помрет, а там никто, кроме него, не посмеет занять ее дом. Каждому известно, что он уже положил на дом глаз. Все в курсе, что он следующий владелец, сколько бы ни протянула еще Илишу!..

– Бог дал, Бог взял! – прокричал, растягивая каждое слово, Фарадж Абу Анмару, увидев, как тот, подсчитывая потери, сложил ладони в знак покорности судьбе.

Абу Анмар в ответ воздел руки к небу, словно взмолился, соглашаясь с ним. Хотя в действительности, кто знает, возможно, он причитал: «Да возьмет тебя Аллах к себе!» – имея в виду ненасытного Фараджа, которого нелегкая принесла в этот момент крутиться поблизости.

5

Она согнала Набо с дивана в гостиной и, не глядя, смахнула с обивки шерсть. Каждый раз, когда она гладила пригревшегося у нее на коленях кота, он линял так сильно, что можно было не сомневаться – диван после него надо чистить. Она могла и не обращать уже на это внимания, но это место в гостиной было для нее особенным – напротив висел огромный образ святого Георгия, а по бокам от него приклеены две небольшие черно-белые фотографии в деревянных рамках с резьбой – сына Даниэля и мужа Тидароса. Рядом репродукции – «Тайная вечеря», «Снятие Иисуса с креста» и три копии с подлинных средневековых икон размером с ладонь, написанные пером и чернилами. Краски на них поблекли, да и имен всего сонма святых разных церквей она уже не помнила. Муж много лет назад прибил их здесь на стене в гостиной, а также в спальне, в комнате Даниэля, которая теперь заперта, и в других помещениях, где никто уже не живет.

Здесь она проводила почти каждый вечер и тщетно обращалась с мольбами к ангельскому лику святого, которого почитала особо трепетно. Его облачение – тяжелые доспехи, полностью покрывающие фигуру серебряными чешуйками. На голове сияет шлем с пером, из-под него выбивается светлый локон. Длинное острое копье устремлено вверх. Воин сидит на белом мускулистом коне. И всадник, и конь изогнулись в порыве сразить зловещего Змея, выползающего из угла картины и угрожающего поглотить их обоих со всем снаряжением.

Однако детали Илишу не замечала. Надев очки с толстыми линзами, болтавшиеся на цепочке на шее, она всматривалась в безмятежное, не выражавшее ни единой эмоции лицо святого. На нем трудно было поймать искру гнева, найти следы печали, отыскать надежду или заметить проблеск счастья. Он выполнял свой долг с одним-единственным чувством – непоколебимой верой, которой было исполнено его сердце.

Илишу рассматривала изображение своего небесного покровителя иначе, чем других святых. Она относилась к нему, как к близкому человеку, как к члену ее разлученной и рассеянной по разным уголкам света семьи. Он один все это время оставался с ней рядом, за исключением кота Набо… И не считая тени ее сына Даниэля, который в конце концов непременно вернется домой. Люди видели в ней одинокую женщину, разговаривающую с призраками, но для нее они были реальными, живыми существами, которые не давали окончательно сойти с ума.

Она была разочарована, так как святой не исполнил ни одно из ее заветных желаний. Ведь она же вымолила, он же обещал ей после стольких бессонных ночей, проведенных в слезах! Илишу понимала, что жить ей остается недолго, и мечтала только об одном – получить знак свыше о судьбе сына. Если он жив, пусть вернется домой. Если мертв, она должна знать, где его могила. А если могилы нет, пусть ей укажут место, где он встретил свою смерть. Она хотела посмотреть в глаза покровителю и спросить его про обещанное. Да, днем это было изображением святого Георгия, в котором нет ничего необычного. Замеревшая бессловесная фигура. Но с наступлением ночи приоткрывалось окно в другой мир. Божественный дух нисходил и через святого говорил с несчастной, чтобы она не скатилась в пропасть безысходности и не утратила веру в Бога.

В мерцающем свете керосиновой лампы ей показалось, что изображение за мутным стеклом колыхнулось. Она вгляделась в глаза и красивое гладкое лицо святого. В этот момент кот раздраженно мяукнул и покинул комнату. Покровитель остался в той же позе, рука так же высоко заносила копье, но глаза уже смотрели на нее.

– Ты торопишься, Илишу!.. Я сказал тебе, Господь успокоит твою душу или положит конец мукам… Или ты услышишь радостную весть… Но никто не вправе указывать Ему, когда этому суждено произойти…

Полчаса она умоляла святого и спорила с ним, пока черты его лица вновь не застыли в недовольной гримасе, показывающей, что он не желает продолжать бессмысленный разговор. Прежде чем лечь в постель, она прочитала молитву перед большим деревянным крестом в спальне и удостоверилась, что Набо уже дремлет в углу на своем коврике, похожем на шкуру тигра.

На следующий день, как только Илишу закончила завтракать и помыла за собой посуду, с оглушительным ревом над кварталом пронесся американский апачи. Через мгновение перед ней предстал сын. Или ей показалось?.. Нет, это он… Дани… Так она звала его в детстве… Сбылось предсказание святого Георгия… Она окликнула его… Иди сюда, мальчик мой!.. Сюда, Дани!.. Ну же!