Онлайн чтение книги Госпожа моего сердца
Глава 4

Ведьма — вот она кто.

Руку казалось, что у него отняли что-то, что его ограбили.

Куда делась та женщина, о которой он всегда мечтал? Самая прекрасная и достойная из всех, мысль и воспоминания о которой утешали его в минуты отчаяния, одиночества и душевных мук.

И он не просил многого. Ей просто надо было остаться той же, такой, как в его мечтах.

Она смеялась тогда. Весь ужас и непереносимое чувство горя снова нахлынули на Рука, ее смех, казалось, еще звучал в его ушах.

Рук захотел содрать ее сокола со своего герба, заменив его настоящим гербом семьи — черным волком Вулфскара на лазурном фоне. Но раскрыть именно сейчас свое имя — не в дни торжества, а в момент величайшего горя и разочарования — показалось ему самым ужасным последствием крушения своей мечты. Нет, он оставит ее герб и цвета как напоминание себе о том, что подобная прислужница дьявола может сотворить с человеком.

Рук толкнул огромную деревянную дверь, ведущую к каменному крыльцу церкви, и почувствовал, как ему на плечо легла тяжелая рука. Рядом с ним возникли три стражника Ланкастера. Они молча изобразили поклоны, и один из них кивнул, указывая на выход.

Перепуганный Пьер скользнул в угол и затаился там. Рук взглянул на него, затем на стражей.

— Вам одному повелевают явиться, милорд, — сказал один из стражников. Он говорил кратко, но без особой злобы.

Рук кивнул. Улицы уже погрузились в сумрак, но там и сям улицу освещали факелы в руках слоняющихся гуляк. Они, кажется, совсем не собирались гасить их и отправляться по домам, несмотря на вечерний колокол, запрещающий огонь и ночное хождение. Вообще-то, так часто бывало во время турниров, но сегодня все нарушители были при оружии и среди них было много воинов и горожан ночной стражи. Оруженосцы участвоваших в турнире рыцарей ходили в своих красочных костюмах, и у всех были мечи.

— Бог мой, — пробормотал Рук. — Зреет нехорошее дело.

Стражник за его спиной пробормотал что-то в знак согласия, но даже не сделал попытку заставить проходящих разойтись по своим местам, а только ускорил шаг и, взяв Рука за локоть, увлек его в переулок. Когда они вышли из переулка с другой стороны, кто-то заорал хриплым голосом:

— Сюда! Смотрите! — пошатываясь, к ним приближался изрядно подвыпивший английский солдат. — Наш господин!

За ним следовала целая толпа. Сейчас они все остановились и окружили Рука и его конвой. Среди воинов, бывших здесь, Рук различал знакомые лица, но сейчас они были искажены злобой и пьяным угаром.

— Убери руки от нашего сеньора, собака! — закричал один из них и попробовал оттолкнуть стражника от Рука. — Ты его не получишь!

Стражники схватились за оружие, но Рук отшвырнул от себя крикуна и заорал:

— Я не сеньор вам! Следи за тем, что говоришь, дурак! Ты оглушен элем!

— Он не получит тебя, мой господин, — заорал кто-то сзади. — И не посмеет бросить тебя в темницу в угоду своему тщеславию!

Рук обернулся, сверкая глазами.

— Разойдись по своим местам! Вы что же, не слышали вечернего звона?

— Он не сумеет арестовать тебя! — Вокруг собралась уже огромная толпа, к которой присоединялось все больше и больше народа. — Ему вначале придется иметь дело с нами!

— Вы что, спятили?! — крикнул Рук. — Разойдитесь! Я приказываю вам!

Те, кто был ближе к нему, попробовали отойти, но людская стена не пускала. Стражники стояли, вцепившись в свои мечи, образовав вокруг него своеобразный треугольник.

— Райзодись! — заорал Рук. — Я вызван к герцогу! Прочь с моей дороги! — Он яростно толкнул ближайшего к себе воина. Тот отлетел назад, толпа на секунду расступилась.

Яростно взревев, Рук толкнул еще кого-то, расширяя себе проход, и двинулся по нему сквозь толпу. Стражники последовали за ним, но он старался идти впереди них, чтобы дать всем понять, что он идет по собственному желанию.

Рук не оборачивался, он и без того знал, что люди не разошлись и сейчас идут по пятам. Он издал проклятье и специально направился по узкому проулку, чтобы вынудить своих преследователей растянуться.

Возле помещений, где располагались высокородные особы, никто и не собирался следовать запрету на хождение. Рыцари и их слуги входили и выходили из освещенных помещений, молодые оруженосцы пели песни и куражились. Рук быстро шел мимо, стараясь смотреть прямо перед собой, но теперь счастье изменило ему. Какой-то юноша в бело-голубой одежде протянул руку и схватил его. Рук рванулся, чтобы освободиться, но его уже узнали. Раздались крики, из дверей хлынули люди, а сзади из переулка ринулась толпа простых воинов, окружая Рука и тесня людей из свиты благородных рыцарей. В свете факелов блеснула сталь.

Рук схватил из костра горящую вязанку и вскочил на перевернутую бочку. Он поднял свой самодельный факел и стал размахивать им. Искры снопом рассыпались на фоне ночного неба.

— Что это за безрассудство! — заорал он. — Тихо!

Понемногу все притихли.

— Кто вы такие? — кричал он. — Вы — воины герцога. Рыцари герцога, оруженосцы герцога. И я — человек герцога! Он призвал меня к себе. И вы не хотите пустить меня к нему? Деритесь между собой, если вы так глупы, но не мешайте мне повиноваться велениям моего господина. Любого, кто помешает мне, я повешу на его собственных кишках!

Воцарилась тишина. Казалось, что у всех смутьянов: и простолюдинов, и благородных людей пропала причина для дебоша, без которой затевать ссоры было нелепо. Рук не стал дожидаться, пока появится новая причина, бросил свой факел в бочку с водой и, спрыгнув, проскользнул между толпой и крепостной стеной, стараясь не выходить из скрывающей его тени.

Рука герцога Ланкастерского висела на перевязи. Стены и пол помещения были затянуты материей с вышитыми гербами Англии и Франции. Сам герцог находился на троне среди богатых ковров. Руку показалось, что он и люди, окружавшие его, как бы плывут в большой чаше, украшенной позолотой с красно-голубыми тонами. Рядом с герцогом находился его брат — граф Кембриджский. Рук также узнал и советников: сэра Роберта Ноллиса, Томаса Фелтона и графа Бохунского — начальника артиллерии. Все они были ветеранами, участниками самых ожесточенных боев с Францией и Испанией.

— Поднимись, рыцарь, — со вздохом произнес Ланкастер.

Рук встал, украдкой взглянув на своего господина. Граф казался достаточно добрым, но у его глаз было сонное выражение, которое, как замечал раньше Рук, часто случалось у людей, перенесших сильный удар по голове.

Советники почти не обратили на Рука внимания. Зато герцог долго и пристально вглядывался в него.

— Это была, — промолвил он, — хорошая битва.

Огромное облегчение, как волна, прокатилось по телу Рука. Ему захотелось снова упасть на колени и просить прощения, но он устоял на ногах и только сказал:

— В честь принцессы, мой господин. Ланкастер закинул голову и захохотал. Он обвел глазами комнату и снова остановил свой взгляд на лице Рука.

— Она сделала нас обоих дураками, не так ли? Чертова сучка!

— Ваша светлость, — предостерегающе сказал сэр Роберт.

— А, мои чувства и мысли не покинут эту комнату, если только этот зеленый молодец не хочет ощутить на себе печальных последствий моего недовольства.

— Моя жизнь — в ваших руках, мой господин, — ответил Рук.

Ланкастер выпрямился на троне, опираясь на здоровую руку и морщась от боли.

— Смотри, не забудь про это. Что ты думаешь обо всем этом, что творится наруже?

Рук помедлил с ответом, затем произнес:

— Неспокойно, мой господин.

— Надо очистить улицы, сир, — сказал Фелтон.

Ланкастер повернулся и иронически посмотрел на него.

— Кем? Вашими людьми? Но они же устраивают беспорядки на улицах в честь этого зеленого незнакомца.

— Им долго не платили, — ничуть не смутившись ответил Фелтон.

— А это что, тоже моя вина? — заорал Ланкастер, затем зажмурил глаза и откинул голову. — Я вычерпал все из своих сундуков, чтобы защитить этих ваших чертовых гасконских баронов.

— Ваш брат принц…

— Мой брат принц смертельно болен. Он не должен знать обо всех этих делах! Не беспокойте его.

Последовало непродолжительное молчание. Затем коннетабль неуверенно сказал:

— Мне кажется, что если мой господин появится с этим рыцарем, — он указал на Рука, — то они послушаются его и разойдутся.

— Бога ради, — вопил Ланкастер. — Он выбил меня из седла, приставив меч к моей шее, и теперь мне предлагают стоять рядом с ним в то время, как он будет отдавать приказы моим воинам. Почему бы тогда просто не назначить его вместо меня командующим?

Рук стиснул зубы. Он явстенно почувствовал угрозу еще когда вошел сюда, теперь же она трансформировалась во вполне определенную опасность. Он не мог подумать, что Ланкастер сможет бросить его в тюрьму из-за оскорбленного самолюбия, но теперь открывалась вполне понятная причина.

Герцог снова посмотрел на Рука, пронзив его своим взглядом буквально насквозь.

— Что ты думаешь, Зеленый Рыцарь? — спросил он серьезно. — Ты можешь командовать ими?

— Это дело Вашей светлости, — ответил Рук. — Мне это делать неуместно.

— Но ты бы мог это сделать?

— Это не подобает мне, — повторил Рук, стараясь не показать тревоги. — Это не разумно.

— Но, если я не смогу командовать, или коннетабль, ты сможешь успокоить город и удержать войска от грабежей и смуты?

Рук потряс головой.

— Умоляю, мой господин, не просить меня об этом.

— Я требую этого. Я повелеваю тебе принять командование гарнизоном и руководить их действиями.

Вчера исполнить такое предложение Рук почел бы за счастье, счел бы своей величайшей победой. Но сегодня это был край обрыва, пропасти — войны между рыцарями и простыми войсками. И в центре этой войны оказался бы Рук.

— Мой господин, — выпалил он, — передумайте. Ваша голова не здорова и ведет вас к ошибке. — Он спохватился и втянул в себя воздух, словно бы таким образом мог взять назад свою наглую речь.

Ланкастер провел своей здоровой рукой по лицу и посмотрел на сэра Роберта.

— У меня и вправду голова не здорова и очень болит, — сказал он с подобием улыбки. — Ну, что думаешь о нем?

Ноллис пожал плечами.

— Он был бы для нас большой потерей.

— Потерей, — повторил Ланкастер мягким голосом. — Ты правильно сделал, что не захотел воспользоваться моим предложением. Кое-кто уверяет меня, что ты хитроумный смутьян, который скрывает свое имя для дурных целей. Что ты пробрался в мой дворец и завоевал сердца моих людей, чтобы толками и зрелищами, как сегодня, подбить их к неверности и бунту. Что вместе с принцессой ты замыслил ослабить нас, готовя атаку французов сегодня ночью или завтра днем.

Рук упал на колени.

— О нет, мой господин! Клянусь Всемогущим Богом, нет!

— Кто стоит за принцессой Мелантой, предатель? — спросил Ноллис.

— Не знаю этого! — воскликнул Рук. — Я не предатель своему господину. Клянусь душой моего отца. Ее человек сказал мне, что она пожелала, чтобы я сделал вызов от ее имени.

— Своему сеньору? — воскликнул сэр Роберт. — И ты ее поддержал?

— Мой возлюбленный господин, — я не хотел причинять вам вреда. Я должен был делать вызов всем без разбора. И я дал клятву ей. Много лет назад — далеко отсюда. Я даже не знал ее имени. Я не думал, что когда-либо мне придется встретиться с ней еще. Я поклялся, что буду верно служить ей. Не знаю почему. Очень давно. — Он беспомощно покачал головой. — Мне трудно объяснить это.

Ланкастер поднял брови.

— Трудно объяснить это? — Он расхохотался: — Она нас околдовала или одурачила?

— Пошлите за инквизитором, — сказал его брат. — Если она ведьма, он быстро выяснит это.

— А что делать, пока он приедет? У нас нет времени, как бы ни хотелось мне ее сжечь. — Он перевел дыхание. — Но слушайте, я не могу заточить в тюрьму или казнить моего зеленого товарища по оружию. Несмотря на боль в голове и вывих в руке. У меня в нему сочувствие, к этому влюбленному ослу. К тому же, это вызовет бунт.

— Не позволяйте ему уйти отсюда свободно, — сказал Ноллис.

— Не оставляйте его на свободе, так как желает он того или нет, но люди собираются вокруг него, а из-за несдержанности рыцарей мы скоро получим бунт. И, возможно, сожженный город. Нам надо биться с Францией, а не друг с другом.

Рук стоял на коленях, ожидая своего приговора.

Ланкастер взглянул на него своими сонными подозрительными глазами.

— Скажи мне, Зеленый Рыцарь, чего хотел достичь ты, поступая ко мне на службу?

— Мой сеньор…

— Положения? Земель? Удачной женитьбы? Я слышал, что дамы влюблены в тебя.

— Нет, — повесил голову Рук. — Ничего этого мне не надо, мой господин.

— А я ничего и не предлагаю, — сказал Ланкастер. — Потому что не желаю больше терпеть тебя здесь. Я приказал задержать принцессу Меланту у ворот, чтобы все видели как ты, живой и невредимый, проследуешь с нею в город. Но на рассвете, чтобы ни твоего духа, ни твоей принцессы со всем ее сопровождением не было. — Он кисло улыбнулся. — И смотри получше, я, может быть, появлюсь на пристани, чтобы пожелать вам обоим счастливого пути.

«Для ее собственной защиты». Так говорилось в послании. Меланта потуже завернулась в плащ. Ее обступала ночная тьма, и находилась она за воротами города. Перед ней сгрудился весь ее небольшой охотничий отряд. Сзади, возле шатров тех участников турнира, которым не нашлось места в замке и в городе, горели огни. То, что ворота все еще были открыты в этот поздний час, вызывало тревогу. Охрану ворот несла стража Ланкастера и принца, а не обычные городские сторожа. Внутри, за стенами, слышались пьяные крики, видны были отблески факелов.

Будь у нее такая возможность, она бы немедленно повернула и исчезла в темноте. И послание, и признаки мятежа в городе — все это пугало, но все говорило за то, что такая возможность сохраняется. Уже одно только ее присутствие может спровоцировать это. Она крайне сомневалась, что послание от Ланкастера — дожидаться у ворот приезда охраны — связано с его заботой о ее благополучии.

Гринголет распустил свои перья, чтобы сохранить тепло. Гончая дрожала. Меланта тоже была одета довольно легко, даже в перчатках ее пальцы занемели от холода. Она обернулась на костры, и ей пришла мысль, что ничего сейчас не мешает ей исчезнуть в темноте ночи и обрести желанную свободу. Но оставался вопрос, как она сможет жить иначе, чем так, как она привыкла.

— Моя госпожа… — Один из стражников подъехал к ней от темной громады надвратной башни, возвышающейся за подъемным мостом.

— Ваше сопровождение.

Арка ворот озарилась светом многочисленных факелов. Дюжина вооруженных людей во главе с Зеленым Рыцарем направилась к ней из ворот.

В свете огней был заметен пар от дыхания его коня и его собственного. Сейчас он был без доспехов, на голове поверх повязки был надет легкий шлем. Мост содрогался от ударов копыт коней и поступи людей.

Он слегка наклонился и не глядя на нее, движением руки приказал своему отряду окружить ее лошадь. Половина ее отряда оказалась впереди ее, а другая половина — сзади. Сам Зеленый Рыцарь занял место сбоку от нее, вытащил мечи из ножен и крикнул, приказывая начать движение.

Они миновали арку. За крепостной стеной в городе все улицы были заполнены народом. Люди смотрела на проезжавших, шарахались в стороны, бежали следом. Меланта подняла голову и смотрела прямо перед собой. Подобно ее лошади, которая выглядела хрупкой игрушкой рядом с мощным конем Зеленого Рыцаря, их небольшой отряд казался такой тонкой скорлупкой против возможной бури толпы. Какие-то скрюченные тела лежали в дверях домов — пьяные или мертвые?

Очертания центральной башни показались Меланте крайне приятным зрелищем. Но затем она разглядела под ней огромную толпу. Когда их группа подъехала, раздался ликующий рев, который сразу же сменился грозным рокотом.

Зеленый Рыцарь выкрикнул приказ. Едущие впереди остановились. Он занес меч над головой, а его наездники подняли пики, отгоняя людей заостренными наконечниками.

Ворота замка медленно отворились. Он крикнул еще что-то, и его всадники тронулись с места, врезавшись в толпу по ходу их движения. Так они стали продвигаться, отгородившись пиками от наседавших людей, которые, казалось, не совсем еще решили, чего хотят: приветствовать их любимца или сопротивляться отряду. Люди толкались, налетали друг на друга, отскакивали и отклонялись от них, ругались, угрожали оружием проезжавшим и друг другу.

Вдруг перед ней упал человек. Меланта пришпорила лошадь. Та встала на дыбы и перескочила лежащего. Вслед за ней вплотную следовал Аллегрето. Над ней наконец-то оказалась башня — они проезжали ворота. Наконец-то. Ворота сзади захлопнулись, а они въехали во внутренний двор.

Ее рыцарь соскочил с коня и подошел к ней, предложив ей руку и колено, как ступеньку. Меланта восползовалась его рукой. Ее руки дрожали так, что она отчаялась как-то сопротивляться этому. Как только Меланта ступила на землю, она произнесла:

— Ты очень задержался. Я совсем замерзла.

Ей не хотелось показывать ему, что она дрожала от испуга. Она не поблагодарила его. Она чувствовала себя слишком обязанной ему. Ей не хотелось отходить от него, он был такой сильный, надежный, как мощные стены этого центрального укрепления замка — надежный оплот среди бушующих страстей.

— Моя госпожа, — сказал он. — Его светлость, герцог, посылает вам приветствие и сообщение и еще желает знать, удалась ли соколиная охота.

Меланта взглянула на него:

— Да, достаточно. Две утки. Я отошлю их на кухню. А что за послание?

— Моя госпожа. — Он взглянул на нее с выражением, которое напоминало холодный взгляд ее сокола. — Я должен сопровождать вас отсюда дальше. Мы отправляемся на рассвете с приливом.

— А, — сказала она улыбнувшись, потому что от нее ожидали удивления и потрясения. — Нас изгоняют? Грубо, но что еще можно ожидать от англичан, не знающих, что такое утонченность? Это отличная новость. Ты должен заняться моими приготовлениями к отъезду в Англию и завершить их за два часа до рассвета.

Его лицо было серьезным. Он молча поклонился.

— Значит герцог отказал тебе? — спросила она спокойно. Меланта протянула руки. — Зеленый Рыцарь, поклянись мне, как своей сеньоре, и я стану любить тебя.

У него появилось такое выражение, словно она оскорбила его.

— Моя госпожа. Я уже давно принес такую клятву. Я буду служить вам всегда и во веки веков. — Он упрямо продолжал смотреть ей прямо в глаза. — Что же касается любви, то мне не нужно больше того, чем вы уже меня одарили.

Меланта вскинула голову и оглянулась. Аллегрето стоял, глядя на них с усмешкой.

Она лучезарно улыбнулась своему кавалеру и опустила руки.

— Аллегрето, подойди ко мне, мой милый… — Она снова вздрогнула и покрепче завернулась в свою накидку. — Я хочу, чтобы ты сегодня как следует разогрел мои простыни.

Корабли преодолели прилив и сейчас плыли вниз по течению. Весла были подняты и не двигались. Берега Гаронны все дальше уходили от них. Взошло солнце.

Рук всю ночь не присел, занимаясь сборами Меланты к отъезду. Он организовал и снарядил небольшую флотилию, а когда Меланта появилась на берегу, воспользовался данной ему властью герцога и приказал добавить к их числу еще одно судно, которое должно было принять на борт, покрытый кожей, четырехколесный передвижной домик — карету Меланты, и пять лошадей, которые передвигали ее.

Рук был уверен, что ему придется несколько часов ожидать, пока они все соберутся, но слуги Меланты проявили себя такими расторопными и собранными, что даже превзошли в этом так называемый военный отряд. Никакой суеты, никаких отлучек за забытой вещью или для того, чтобы проститься с любимым. Создавалось впечатление, что женщины Меланты страшно боятся ее.

Герцог вышел проститься и проводить их, как и обещал. Последовал показной ритуал прощания, с поцелуями и пожеланиями «доброго пути». Бывший сеньор Рука сейчас уделил ему больше внимания и любви, чем за все время его службы. Отъезд Меланты видело мало народа — всего лишь несколько нищих и торговцев, но можно было быть уверенным, что к полудню все детали отъезда Меланты будут известны всему городу: что Зеленый Рыцарь покинул Аквитанию, что он теперь на службе у Меланты и что он цел и невредим. Этим достигались сразу две цели: Ланкастер освобождался от потенциального возмутителя спокойствия (вольного или невольного), а его чести не было нанесено никакого урона.

Теперь Зеленый Рыцарь терял свое значение и в глазах Ланкастера, и в глазах всех остальных.

Рук глубоко вздохнул. Итак, что же произошло? Он любил даму, которая, на самом деле, существовала только в его мечтах. Теперь, когда он лишился иллюзий в отношении Меланты, ему даже казалось, будто та, его Меланта, умерла.

Сейчас он сидел наверху рубки в кормовой части. Внизу под ним была Меланта. Он не знал, подвержена ли она морской болезни. Эта мысль о ее возможном недомогании казалась ему дикой.

Пьер тихо похрапывал, свернувшись на самом конце кормы. Он свесился и сумел дотянуться до флейты, которая была спрятана у Пьера в одежде.

В рассветной мгле прозвучали нежные щемящие звуки песни крестоносцев о любви, оставшейся в родном краю, о девушке, печалящейся и горюющей в одиночестве. Эта мелодия как нельзя больше соответствовала его настроению, серому туману вокруг, тусклому свету в потоках воды. И ее путешествию. Ниоткуда и в никуда.

На палубу из кабины вышел Аллегрето — ее «ручная болонка». К изрядному удивлению Рука, он сел на палубе у его ног и повернул лицо навстречу ветру.

— Эта песня про любовь, ведь правда? — спросил юноша.

Рук ничего не ответил, сконцентрировавшись на мелодии. Аллегрето тихо сидел некоторое время, а затем вздохнул. Он посмотрел на Рука и спросил:

— Ты любил когда-нибудь, англичанин?

Он говорил с таким утомленным видом, что можно было предположить, что он разменял вторую сотню лет. Рук снова ничего не ответил.

Аллегрето улыбнулся — очень приятная улыбка, несмотря на подбитый глаз, — и отбросил со лба волосы.

— Конечно. У тебя такой же возраст, как и у моей госпожи. А она сведуща в вопросах любви более, чем сама Венера. — Знаешь ли ты, что она обладает даром сохранять свое лицо и тело всегда неизменными? Может быть, ей сейчас уже тысяча лет. И доведись тебе взглянуть на ее старение, она откроется тебе черепом с пустыми глазницами вместо глаз.

Рук скептически приподнял брови, продолжая играть свою мелодию. Аллегрето засмеялся:

— А ты слишком умен, чтобы поверить мне. — Он неожиданно приподнялся. — Ты ведь не отнимешь ее у меня?

Рук в первый раз слегка сбился с мелодии. Аллегрето зажмурился:

— У тебя есть то, чего, увы, лишен я, — тихо произнес он. — На самом деле я ведь не так молод, как кажусь.

До Рука не сразу дошло значение этих слов. Когда он все понял, он опустил флейту.

— Когда мне исполнилось пятнадцать, она захотела, чтобы я стал таким. — Он натянул накидку и произнес сдавленным голосом. — Но я все-таки люблю ее. — Затем яростно воскликнул: — Я могу все еще любить ее.

Рук ничего не придумал, кроме как кивнуть, отдавая дань такой жуткой преданности. Аллегрето долго смотрел на него, а затем уронил голову, обхватив лицо руками. Руку стало стыдно. Все его жертвы и лишения, на которые он обрек себя ради нее, были достойными и явились результатом его собственного волеизъявления. Он сам был цел и невредим. Рук облизал губы и стал снова играть, чтобы в мелодии скрыть свое смятение. Почти сразу же раздался громкий стук изнутри. Аллегрето поднял голову.

— О, да, — он нежно улыбнулся Руку. — Мне было велено сказать тебе, чтобы ты сыграл что-нибудь повеселее.