Онлайн чтение книги Группа ликвидации
Глава 8

Нас поволокли через рощу обратно к поляне, освещенной струившимся из телефонной будки светом, фонарями вдоль набережной и бледной желтизной неба - такого цвета бывает небо во всех больших городах мира. Звезды казались бледными и далекими. Я вспомнил: дома, в Нью-Мексико, они кажутся куда ближе.

Впрочем, не могу сказать, что я очень испугался. Мы просто преодолели первое препятствие. Если в их планы входило убийство, подумалось мне, то я уже давным-давно был бы трупом. Когда-то, учитывая тогдашние обстоятельства, мне приходилось рисковать жизнью по-настоящему, но это все было уже в прошлом. Теперь же мы просто забавлялись, как дети. Мне только держать в уме нехитрые правила игры - и все будет в порядке. Не думаю, что нормальному человеку очень бы понравилось быть избитым в глухую ночь.

Те трое вновь принялись за меня. Действовали они как дрянные любители. Я получил пару-тройку тумаков, мне рассекли губу и, кажется, поставили фингал под глазом, а, упав, я порвал себе штанину. Хорошо еще, что у меня хватило ума оставить приличный костюм в гостинице. Нападавшие милостиво предлагали мне себя, сильно раскрываясь в предвкушении моего очередного удара. Я не собирался их разочаровывать и свирепо махал кулаками. Эти ребята оказались крепкими. Они смело нарывались на хуки, каждый из которых мог оставить их калеками на всю жизнь или убить - и всякий раз я умудрялся выходить из клинча, делая нырок головой и уклоняясь корпусом влево или вправо, точно персонаж телевизионного бурлеска "Драка в салуне", и они валились на меня сверху кучей малой, после чего все начиналось по новой.

Я видел Сару, зажатую, как в тисках, между двух сторожей, - сначала она вырывалась и выкрикивала мое имя, умоляя их прекратить побои, а потом уже просто стояла, обессиленная, обмякшая, и, наконец, совсем по-женски начала приводить себя в порядок, поправляя прическу и застегивая верхние пуговки на платье. При этом она взирала на все происходящее с неподдельным ужасом.

Я долго искал глазами снайпера. Наконец я подметил его за будкой среди деревьев: темная человеческая фигура, в руке поблескивает оружие. Он следил за моими кульбитами явно критическим взором.

"Можно не сомневаться, что они будут очень тщательно тебя проверять, пока не удостоверятся в твоей полнейшей безвредности", - предупреждал меня Мак. И теперь я проходил вступительный экзамен. Самое удивительное - и обнадеживающее - заключалось в том, что я им все еще был не безразличен. Даже если у них и не было на меня ничего - что сомнительно, - уже то, что они застукали меня здесь с Сарой, местным тайным агентом дяди Сэма, было вполне достаточной информацией обо мне. Моя личина придурковатого фотографа-дилетанта была безжалостно сорвана. Но мне казалось, что я еще могу сойти за придурковатого агента разведслужбы - на что было совсем мало надежд, - хотя Мак именно это и имел в виду, когда придумывал для меня туфтовую служебную характеристику. Этим людям я явно был нужен для чего-то. В противном случае - почему они меня просто не убили или просто не махнули на меня рукой?

Но они упрямо проверяли американца-фотографа. Именно поэтому, вне всякого сомнения, они и приволокли его сюда: при свете этого сомнительного субъекта можно было рассмотреть получше или легче было пристрелить, если возникнет такая необходимость.

Им хотелось хорошенько меня отделать, унизить, вывести из себя - в надежде, что если я ломаю комедию, то рано или поздно у меня лопнет терпение и я проявлю себя как куда более опасный тип, чем пытаюсь казаться со стороны. И в этом случае, как можно было предположить, мои обидчики тут же бросятся в спасительные заросли, а скрывающийся за деревьями парень быстро уладит конфликт со мной, пустив в ход свою косилку...

Теперь они осыпали меня оскорблениями по-шведски, тестируя мои лингвистические способности, и продолжали кружиться вокруг меня в нескончаемом танце с кулаками. Слова, которые мне удалось разобрать, не были особенно приятны для моего уха. Впрочем, надо очень хорошо разбираться во всех тонкостях иностранного языка, чтобы по достоинству оценить наиболее эзотерические богохульства. Эти словосочетания в пору моего невинного детства в Миннесоте не оскверняли моего детского слуха и не фигурировали в списках лексического минимума, которые мне вменялось зазубривать в недавнем прошлом, хотя преподаватель практического курса разговорного языка мог бы привлечь мое внимание к подобным нюансам...

И вдруг все кончилось - они просто повисли на мне. Но уж если бороться, так до победы, как говорят британцы, и я еще сделал несколько прыжков вокруг своей оси, попытался высвободить руки и проигнорировал возможность ударом каблука переломить голень парню, маячившему справа от меня.

- Ах вы сволочи, - прохрипел я, - ах вы сволочи вонючие! Это что же такое вы делаете, а? Я американский гражданин! - ну, дальше можете сами вообразить мой злобный монолог. Мне-то тут гордиться нечем. Но скоро я сбился, и мы просто стояли и, тяжело дыша, смотрели друг на друга.

И тут из рощи за телефонной будкой раздался мужской голос:

- Forsok med kvinna!

Я резко развернулся в его сторону, точно его присутствие здесь было для меня неожиданностью. Сказал он вот что: "Теперь займитесь женщиной". Настала пора бросить им кость, и я заорал:

- Кто бы вы ни были, не трогайте ее! Она не имеет никакого отношения...

- К чему, Хелм? К невинной фотосъемке для американского журнала? - засмеялся снайпер. - О, перестаньте, мистер Хелм! Не обижайте нас. Мы прекрасно знаем, кто она. И мы знаем, кто вы и что вы здесь делаете... Так, выходит, вы все же немножко понимаете по-шведски?

- Вы вообразили о себе невесть что! - буркнул я свирепо. - Тогда окажите любезность - если я доберусь до вас...

Тот, что стоял слева от меня, врезал мне по губам. Тот, что прятался за деревьями, сказал:

- Это маловероятно, мистер Хелм. Даже при том, что, насколько я понимаю, вы проделали столь долгий путь, чтобы найти меня. Уверяю вас, если вы протянете свои лапы к Каселиусу, это для вас ничем хорошим не кончится. Совсем даже наоборот.

По роли мне полагалось теперь попытаться яростно вырваться из рук похитителей и броситься на него, хотя было не вполне ясно, чего я мог добиться, с голыми руками бросившись на его автомат. Но и это было в духе хорошего телевизионного боевика, который мы тут с таким блеском разыграли. На самом деле у меня не было ни малейшей надежды приблизиться к нему хотя бы на шаг, и я не собирался предпринять сколько-нибудь серьезную попытку. Во-первых, я вовсе не был уверен, что скрывающийся за деревьями человек и есть тот, за кем я охочусь, и к тому же быть пристреленным или тяжело раненным в ходе этой буффонады вовсе не входило в мои планы.

- Ну, погодите! - заорал я, заставляя себя подавить гнев. - Наберитесь терпения, мистер Каселиус! Сегодня ваша взяла, но лучше бы вам закончить с этим сразу и разделаться со мной сейчас, иначе когда-нибудь, когда у вас не окажется ни этого автомата, ни армии помощников...

Тут один из них ударил меня сзади по затылку. Невидимый снайпер резко отдал команду на непонятном мне языке. Один из похитителей отделился от группы, а двое остались стоять, крепко держа меня за руки. Третий зашагал к Саре, которая испуганно метнулась назад, но оба ее сторожа вцепились в нее мертвой хваткой. Когда третий приблизился к ней, охранники подтолкнули ее к нему навстречу. Он быстро отошел в сторону, выставил ногу, и она, споткнувшись, упала плашмя на траву, обнажив изящные ножки и комбинацию. Я выкрикнул что-то бессвязное и нелепое и, высвободившись из цепких рук своих сторожей - на этот раз они позволили мне это сделать, - бросился защищать ее от очередного надругательства.

Двое двинулись мне навстречу, и я вновь получил отличную возможность нанести им телесные повреждения. Я проигнорировал эту возможность, яростную атаку в ковбойски-кулачном стиле. Не сомневаюсь, на свете есть немало людей, которые многого могут добиться с помощью своих кулаков - к примеру, Джо Луис. Но я предпочитаю ввязываться в драку, вооружившись свежеиспеченным пирогом или добросовестно приготовленным гамбургером. Кулаком невозможно нанести ощутимый урон - по крайней мере, я не способен на такое. И когда бьешь кого-то кулаком, черт побери, костяшки пальцев потом ой как болят! Но сегодня я играл роль буйного американца, чуть что пускающего в ход кулаки, и у нас получился впечатляющий бой над распростертым телом Сары Лундгрен. Где-то к середине раунда она кое-как поднялась на ноги и попыталась было убежать, хромая (в темноте она потеряла одну туфлю на высоком каблуке), но была тотчас поймана одним из зрителей, наблюдавшим за ходом нашего поединка.

Меня снова скрутили - держать меня опять пришлось двоим: в эту ночь я превратился в разъяренного тигра, - а тем временем человек, преградивший Саре путь к бегству, передал ее двум другим сторожам, которые столкнули ее обратно к нему. Он "зевнул" - она рухнула, споткнулась о бордюр тропинки и неловко села на камни. Они засмеялись, подтрунивал надо мной и приглашая прийти к ней на помощь, а сами подняли ее и начали перебрасывать друг другу, пока она опять не упала, рыдая, к моим ногам.

Я отчаянно боролся со своими конвоирами. Я осыпал их проклятиями на английском, потом перешел на испанский. Я наградил их парой шведских ругательств. Потом удостоил яркими эпитетами на привычном мне еще со времен войны французском и немецком. Я себя выдавал, не таясь. Будучи фотографом-дилетантом, я не мог знать всех этих ругательств на иностранных языках. Но моя "крыша" и так уже разлетелась в клочья, и разворачивающийся на моих глазах ужасный спектакль буквально сводил меня с ума.

Само собой, эта женщина ничего для меня не значила. Я ей ничем не был обязан, у меня не было причин питать к ней теплые чувства, но зато были некоторые основания испытывать к ней неприязнь. Конечно, если бы я хоть на секунду мог подумать, что после сегодняшней ночи она будет искалечена, ранена или убита, все было бы иначе. Но мы же просто играли в бирюльки и все это, несомненно, было просто детской возней - вроде той, что затеял с ними я - только, может быть, чуточку в более щадящем режиме. Они мутузили ее, и это выглядело страсть как жестоко, но я заметил, что ни один из них ни разу ее по-настоящему не ударил и не причинил ей боли. И между взрывами ругательств и в краткие мгновения передышки я наблюдал за ее истязанием с каким-то клиническим интересом хирурга и, допускаю даже, с неким извращенным удовольствием.

То есть меня-то эти добрые люди совсем не щадили. И если фигура истерзанного покорного мученика внушает возвышенные чувства, то в надменно-щеголеватом мечтателе, которому дали по носу, всегда есть нечто комичное. Вид Сары Лундгрен - этого воплощения строгих моральных принципов, которая на дух, видите ли, не переносит насилия и кровопролития, - без шляпки и без туфель, перепачканной влажной землей и глиной, в своем дорогом костюме с оторванными пуговками и треснувшими швами, с содранными в кровь коленками, проглядывающими сквозь дыры на чулках, - так вот вид Сары Лундгрен, которая, тяжело дыша, уворачивалась от своих мучителей, не вызвал во мне ни чувства негодования, ни сочувствия, в особенности когда я был почти уверен, что она непосредственно участвовала в разработке плана сегодняшнего аттракциона.

Как я уже сказал, наведя о ней справки, я был готов доверять ей не меньше, чем кому-либо другому, но на задании я все же предпочитаю не доверять никому. Она выдала меня, проехав за мной через всю страну. Она устроила встречу именно здесь, в таком глухом месте, в такое глухое время - и подала им сигнал, выбросив из машины сигарету, как только я собрался уйти. То, что столь привлекательная, хорошо одетая женщина сознательно может организовать свое превращение в пугало огородное, свидетельствовало о ее достойном восхищения хладнокровие; но, подставив меня, она, естественно, захотела разыграть спектакль правдоподобный, чтобы рассеять все мои сомнения относительно нее.

Я не мог понять ее тайных мотивов, но она, без сомнения, убедила себя, что делает все это ради блага человечества - все они так считают, начиная аж с Иуды, который за все и поплатился, потому что брал наличными, - но она-то обошлась всего-то несколькими царапинами да синяками, легким унижением и испорченным костюмом, приобретенном ею, вероятно, со значительной скидкой в своем же собственном магазине.

Все прекратилось по одному слову, произнесенному опять на неизвестном мне языке человеком за деревьями. Трое отступили, оставив Сару лежать на траве там, где она рухнула, тихо плача, - патетическая аллегория отчаяния и изнеможения. Ее костюм разъехался на две части, собравшись в гармошку на бедрах и под мышками, отчего она казалась полуголой. И теперь вдруг ее растерзанный вид больше не производил комичного впечатления. Она ведь была женщина, а мы - мужчины, и мне захотелось, чтобы она немедленно прекратила весь этот балаган, села, застегнула блузку и жакет и переместила юбку в подобающее место.

Человек за деревьями отдал еще одну команду. Мои телохранители отволокли меня на несколько футов в сторону, а те, что стояли поодаль, бегом направились к нам. Сара перестала плакать и встала, да так поспешно, что даже если бы до сих пор у меня относительно нее не возникло никаких сомнений, теперь-то уж я бы точно понял, что все случившееся - чистейшей воды фарс. - Нет! - сказала она.

Она смотрела на темнеющие деревья за телефонной будкой. Мизансцена резко переменилась. Мы достаточно порезвились и подурачились, изображая бокс под открытым небом, но не могут же игры продолжаться до бесконечности. Когда-то приходится и взрослеть.

До моего слуха вновь донесся приглушенный шепот движения на стокгольмских улицах. Звезды казались теперь дальше обычного. Фигурка посреди поляны сделала торопливое, очень женское движение рукой, чтобы пригладить растрепавшиеся волосы и привести в порядок перепачканную одежду. На неверных ногах она двинулась к темному силуэту в роще, с мольбой протягивая к нему руки.

- Нет, - шептала она. - Пожалуйста, не надо... Ты этого не сделаешь!

Ответом ей был выстрел.