Онлайн чтение книги Искатели
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Андрей шагал по ночным безлюдным улочкам дачного поселка. Дорожная пыль мягко глушила размашистый шаг. Он расстегнул рубашку, остужая грудь встречным ветерком. Вразброд бежали мысли о сегодняшнем вечере. Больше всего было жаль Григорьева, беспокойно за его судьбу. Эта свора Тонковых — Петушковых может его растащить по клочкам… Они как паразиты-ракушки, которые присасываются к килю корабля. Чем быстрее ход, тем труднее им удержаться. Скорость приносит им вместо радости одно беспокойство. Сказать бы об этом Тонкову. Да… говорить надо вовремя. Как Кунин. Быть бы таким, как Ростовцев или Кунин, — доступным, простым, и изысканно вежливым, и разяще спокойным… А они могут свалить и Кунина и, ничего не создав, вполне благополучно в славе и почете прожить до конца своих дней. И на смену им подрастает Смородин. Но вот что интересно — как правило, все эти Тонковы бездарны… Правда, ухватить их трудно. Скользкие, как налимы. Но мы с ними еще поборемся.

Подобрав прут, он хлестал на ходу по лопухам, по черным кустам ракитника так, что воздух свистел и капли росы холодили руку.

…Он не заметил, как сбился с дороги. Под ногами хрустела скользкая трава. В синей тьме висели редкие огоньки. Где-то лаяли собаки. Процеженный сквозь дымные тучи неверный свет месяца только мешал отыскать дорогу. Наугад перепрыгивая через канавы, Андрей двинулся к ближнему дому с освещенной верандой. В темноте вырос низкий штакетный заборчик. Не раздумывая, Андрей оперся о столбик и, спружинив, прыгнул. Что-то невидимое вцепилось в него, опалив ногу жгучей болью. Он упал, ломая мокрый от росы малинник.

Несколько мгновений он лежал, не понимая, что произошло. Потом отполз вбок и, сидя на земле, сквозь порванную штанину ощупал ногу. Пальцы сразу стали теплыми от крови. Андрей достал носовой платок и, стиснув зубы, туго перевязал ногу пониже колена. Он протянул руку к перекладине забора, чтобы встать, и укололся о шипы колючей проволоки. Андрей выругался, отломал перекладину и, опираясь на нее, прихрамывая, добрался до полосы света, падавшего на траву с остекленной веранды. Длинный лоскут штанины свисал вниз, открывая повязку с красным пятном. Надо было как-то подколоть этот лоскут; булавки, конечно, не нашлось. В таком виде ехать в город было невозможно, да и где она, эта дорога на станцию.

За прозрачной стеной веранды, завешенной белой кисеей, слышались голоса. Отряхивая мокрый, измазанный зеленью костюм, он представил себе физиономии хозяев при его появлении. Мускулы его искривленного болью лица дернулись в улыбке. Нечего сказать, влип он в историю.

Голоса на веранде приблизились, на занавесках обозначились две тени.

— Никуда ты не поедешь, — проговорил мужской голос, — останься здесь.

Секунду-другую длилось молчание, потом женский, напряженно звенящий голос сказал:

— Как тебе не стыдно!

В ее словах звучали и удивление и боль.

Мужчина неловко засмеялся и подошел к ней ближе. Женщина прислонилась спиной к стеклу, и силуэт ее стал четким, пышные волосы слегка просвечивали, словно дымились над головой.

— Ну, разумеется, я люблю тебя, — с некоторой досадой сказал мужчина.

Цепляясь за перила, Андрей поднялся и громко постучал в дверь.

Щелкнула задвижка. Перед Андреем стояла, держась рукой за дверной косяк, тоненькая девушка. Яркий свет мешал разглядеть ее. Андрей заметил только медные пьющиеся волосы, высокую стройную шею и глаза. Узкие, почти раскосые, срезанные темными веками, без блеска, без всякой мысли, они смотрели на Андрея застывшим, невидящим взглядом, точно обращенные внутрь.

Он чувствовал, что застал ее в тот миг душевного потрясения, когда все существо человека беззащитно раскрыто. Ему захотелось уйти, но и этот момент девушка словно очнулась; дрогнув ресницами, она отступила на шаг и обернулась к мужчине.

Это был примерно ровесник Андрея, в небрежно накинутом на плечи песочном пиджаке, смуглый, с холодными глазами, красиво оттушеванными синевой. Сунув руку в карман, он подошел и заслонил девушку.

— Что вам надо? — громко произнес он, с любопытством разглядывая перепачканные кровью руки Андрея.

Объяснив в двух словах, что с ним случилось, Андрей спросил, как пройти на станцию.

Пока мужчина рассказывал, Андрей смотрел из-за его плеча на девушку.

Она, опустив голову, царапала каблуком пол.

Наступило молчание.

Андрей поблагодарил, тоскливо соображая, что так и не понял, куда ему надо сейчас свернуть.

— Что с вами случилось? — спросила девушка., Задетый ее рассеянным участием, он сказал, озлобляясь с каждым словом:

— Да вот вы тут навесили колючей проволоки… минных заграждений только не хватает.

— Вадим, у тебя бинт есть? — спросила она у мужчины. Андрей дернул плечом, взялся за дверь:

— Не надо.

— Подождите, — остановила она его, — мне тоже в город.

— Марина! — Вадим с силой взял ее за руку, отвел к накрытому для ужина столу, вполголоса начал уговаривать. Она попробовала высвободить руку, ей это не удалось.

Андрею стало не по себе.

— Послушайте, — сказал он. Марина обернулась.

— Вы идите, — сказала она, — я вас догоню. Оставь, — обратилась она к Вадиму. — Слышишь! — Она сказала это так хлестко презрительно и таким непреклонно спокойным тоном, что он отпустил ее.

«Ого! — одобрительно подумал Андрей. — Характер». Он осторожно спустился по ступенькам. Нога остро заныла. На минуту он прислонился к стене дома.

Останется или пойдет? Он не понимал, должен ли он помочь, хочет он идти с ней или лучше, чтобы она осталась. И сразу же почувствовал, что, если она останется, у него будет какое-то горькое ощущение обмана.

Марина вышла на крыльцо. На плече у нее висел плащ. Вадим шел за ней и с недоумением, почти угрожающе, говорил что-то.

— Ничего я не боюсь, ничего, — сказала она, отчаяние слышалось в ее голосе. — Оставь меня сейчас…

Она сбежала вниз и спросила в темноту:

— Где же вы?

Андрей с трудом оторвался от стены. Они выбрались на дорогу. Марина, не оглядываясь, пошла вперед. Влажный песок скрипел под ногами. Дорога, смутная и серая, изгибаясь, убегала в рощу. Было тихо, безлюдно.

— Подождите, пожалуйста, — хмуро попросил Андрей, — я не могу так быстро. — И тут же подумал, что, наверное, она нарочно держится на расстоянии от него, потому что боится. Как же велико было ее возмущение или разочарование, чтобы пуститься в путь с первым встречным, да еще похожим на бандита.

Марина замедлила шаг, спросила, как это его угораздило заблудиться.

Ее спокойно-рассеянный тон обрадовал Андрея. А может быть, она просто хорохорится, а у самой все дрожит внутри? Ему стало жаль ее: назвав себя, он с подробностями, шутливо поведал о своих злоключениях.

— Вы, вероятно, бог знает что подумали, — улыбнулся он.

— Надо ж! — невпопад, без всякого выражения, откликнулась она, и он понял, что его совсем не слушали. Его рассказ показался ему навязчивым и бестактным. Суется со своей царапиной, когда человеку вовсе не до него.

Неожиданно из-под ног ее выскочила лягушка. Марина, вздрогнув, крепко схватила его за руку и смущенно рассмеялась. У нее были сильные горячие пальцы. Он невольно пожал их, она сразу же отдернула руку. Ему стало неловко и стыдно, он грубовато спросил:

— Булавки не найдется у вас?

Они остановились, она вынула из волос заколку.

Андрей присел на придорожный пенек, попробовал закрепить вырванный лоскут. Некоторое время она смотрела на его старания, потом отобрала заколку, присела на корточки. Оказывается, от ходьбы у него начала сочиться кровь. Недолго думая, Марина сдернула с плеч косынку.

— Да ну, что вы! — замахал руками Андрей.

Не слушая, она умело перевязала ногу, подколола порванную штанину.

В роще на них дохнуло удивительным теплом. Ни одна ветка, ни один лист не шевелились на усыпанных лунным светом деревьях. Лес до самых крон, как теплой водой, был залит неподвижным воздухом, запахами смолы, лесных трав, сухой дорожной ныли. Размытые пятнистые тени деревьев зеленой рябью обегали грудь, лицо, шею Марины. Она остановилась, подняла вверх лицо. Андрей тоже остановился, слушая тишину. Завозилась, мягко всхлопывая крыльями, какая-то птица. Прошуршала в траве мышь. Эти мелкие звуки подчеркивали огромную сонную тишину леса.

Марина вздохнула глубоко, прерывисто, как вздыхают дети после слез.

На станции было пусто. До поезда оставалось полчаса. Они шагали по гулкой высокой платформе. Далеко-далеко уходили стальные лезвия рельсов, рассекая лес надвое. Горели цветные огни семафоров.

— Вы сильно хромаете, — словно сейчас увидела Марина.

— Чепуха, — пробормотал он. — Пройдет.

— Пройдет. Все проходит, — повторила она так, как будто он был прохожий, чем-то нарушивший ее раздумье. — Сядьте. Садитесь, — приказала она.

Андрей сел на скамейку. Марина надела плащ. Литые складки плаща делали ее тоненькую фигурку твердой, напряженно вытянутой. Оставив Андрея, она пошла по платформе. Когда тьма скрыла ее и замерли шаги, Андрею показалось, что она не вернется… и, может, вообще се не было. Проходили минуты.

Потянуло холодом. Андрей поднялся; опираясь на палку, побрел в ту сторону, куда ушла Марина. Подходя к далекому темному концу платформы, он услышал сдавленный плач. На краю перрона, на ступеньке, спиной к Андрею, сидела Марина. Она плакала, торопливо вытираясь рукавом, кулаком и пальцами, крупно и часто вздрагивая. От этих слез, которых он не видел, у него самого что-то подступило к горлу. Андрей растерянно коснулся ее руки:

— Послушайте… может быть, вас проводить обратно?.. Она вскочила, как будто ее ударили.

— Какое вам дело! — крикнула она. — Я сама вернусь, если захочу.

Отстаньте от меня. Чего вам надо? Я вас привела, и езжайте…

Слезы мешали ей говорить, и это еще сильнее сердило ее.

Андрей попятился, что-то бормоча, отошел к фонарю, облокотился на перила. «Чепуха какая-то», — повторял он, негодуя на себя.

Где-то рядом в лесу протяжно и тоскливо покрикивала совка: «ку-у, ку-у».

Вдали, наверное еще на соседней станции, раздался гудок паровоза.

Послышался нарастающий шум поезда. Дверь вокзальчика отворилась. На платформу, позевывая, вышла женщина в красной фуражке.

Слепящий прожектор паровоза вырезал из темноты скорченную фигурку Марины на ступеньках платформы.

Андрей, громко стуча палкой, подошел к ней.

— Знаете что, я вас так не могу оставить, — решительно сказал он. — Или поедемте, или пошли назад. Вот!

Он нагнулся, взял ее за руку. Она послушно пошла за ним. Вагон, в который они сели, оказался пустым.

— Чего это я на вас напустилась? — сердито спросила Марина. Кончик носа у нее был красный, мокрые ресницы слиплись, вся она чем-то напоминала мокрого взъерошенного котенка.

Андрей улыбнулся:

— У нас какое-то одностороннее знакомство. Вас Мариной зовут?

Она встала у раскрытого окна, не желая, очевидно, чтобы он разглядывал ее.

— Марина… — она запнулась и добавила, не оборачиваясь: — Сергеевна.

Светлые прямоугольники окон мчались вниз, ломаясь на буграх и рытвинах, взбирались на кусты. Деревья у полотна то закрывали, то вновь распахивали звездное небо.

Андрей стоял позади и смотрел, как ветер шевелил волосы Марины. Сухая сосновая иголка запуталась в медных завитках. Андрей хотел вынуть ее, но не решался.

— Смотрите, — Марина показала в сторону желтого огонька, мигающего в черноте. — Что это, по-вашему?

Она обернулась. Лицо ее оказалось совсем близко, он почувствовал ее дыхание, увидел рядом ее глаза с дрожащими каплями света. Он взглянул туда, прямо в этот свет… Почувствовав какое-то непонятное волнение и стараясь преодолеть его, он отстранился и сказал:

— Ну, дом. Обыкновенный дом. Кто-то не спит.

— Очень интересно!

Наперекор ее смешку он добавил все с той же нарочитой грубостью:

— Какой-нибудь студент зубрит или девица читает «Королеву Марго».

— Может быть… А я подумала другое. Вам никогда не казалось — вдруг этот огонек и есть то, что ты ждешь?.. И надо выскочить на полустанке, остаться. А ты не поверил себе… Поезд тронулся, и вот огонька уже нет. И никогда не узнаешь, что там было.

Так говорить можно было лишь с человеком, которого больше не встретишь.

Затосковав, Андрей, сам не зная зачем, в упрямой запальчивости сказал:

— Это бывает только в скверных романах. Марина невесело рассмеялась:

— Вы, конечно, всегда выходите на той станции, куда взят билет.

— Неправда, — Андрей вдруг обрел уверенность. — Вы же сами… И правильно сделали, что не остались.

Она возразила что-то гневное, но Андрей не расслышал за гудком паровоза. Поезд подходил к городу.

Они вышли на привокзальную площадь. Ветер гонял по пустынной мостовой автобусные билетики.

— Вам куда? — спросил Андрей.

— Не вздумайте меня провожать, — предупредила Марина.

— Почему?

— Во-первых, я не хочу… Во-вторых, вам надо домой. Обмойте ногу и сделайте перевязку.

Андрей стал уговаривать ее взять такси. Трамваи уже не ходят. Марина нерешительно оглянулась. Она выглядела утомленной, загар здесь, в городе, казался еще темнее, придавая ее лицу диковатую угрюмость. Мимо прошел милиционер, подозрительно глянул на разорванные, перепачканные брюки Андрея.

— Без вас меня заберут, — пригрозил Андрей.

…Машину мягко подбрасывало, мелькали перекрестки, ветер лихо посвистывал за стеклом. С трудом согнув больную ногу, Андрей забился в угол, стараясь не касаться даже полы скользкого шумного плаща. Марина сидела прямо, положив руки на колени. Было темно, Андрей видел лишь ее профиль на фоне проносившейся ночной улицы.

Подъезжали к дому Андрея. Шофер спросил, где остановиться.

— Дальше, на углу, — попросил Андрей. Ему хотелось выиграть еще секунду, другую.

В это время он вспомнил про деньги. Торопливо вытащил смятые бумажки, на ощупь пробуя угадать, сколько там, — хорошо, если много, а если мало… И эта мысль, от которой он никак не мог отделаться, мешала сказать Марине что-то очень важное.

Машина остановилась, шофер включил свет. Андрей сунул ему деньги, Марина стала спорить, и так прошла еще минута.

— Начисто мужскую самостоятельность режут, — философски заметил шофер.

— А женится человек — снова жена за такси платит, все финансы у нее в сумочке.

Он медленно перелистал бумажки, сунул их в карман.

— До свиданья, — сказала Марина.

Андрей медленно подал руку, медленно отворил дверцу. «Надо что-то сказать, спросить, так же нельзя», — повторял он. Ступив на землю, он присел от резкой боли.

— Может, вас проводить? — встревожилась Марина. Кусая губы, он мотнул головой. Дверца захлопнулась.

— Постойте, так же нельзя… — сказал он.

Заметив движение его губ, Марина приникла к стеклу. Поздно. Машина тронулась. В последний раз мелькнуло ее лицо с узкими скошенными глазами.

Пахнуло в лицо горьковато-сладким дымом, сверкнули красные глазки задних фонарей, — подпрыгивая, они уносились все дальше и дальше и скрылись.