Онлайн чтение книги Капитан Ришар
XIV. ПРИЗНАНИЕ

В числе раненых, оставшихся позади войск, был капитан Поль Ришар: ему картечью пробило бедро, от нее же погибла его лошадь. Он упал на землю посреди всей суматохи, сопровождавшей бой, и Луи не увидел этого; но, поскольку оба они непрестанно искали взглядом друг друга, он тотчас заметил, что Поля больше не видно. Он справился у солдат о нем. Какой-то немец видел, как Поль упал с лошади.

Луи был пешим; он вернулся назад и стал изо всех сил звать Поля.

Ему ответил голос.

И посреди массы падавшего снега он пошел на этот голос. Тем временем начал образовываться холмик, покрывавший всадника вместе с лошадью. Поль упал, и нога его была придавлена животным; не имея возможности выбраться из-за ранения ноги, он безучастно ждал смерти, когда до него донесся голос брата. Сверхчеловеческим усилием Луи приподнял лошадь, которая уже была трупом, и высвободил ногу брата; потом подтащил его к себе, поднял на руки как ребенка и попытался унести.

Но Поль объяснил, что таким образом им невозможно следовать за колонной; тогда Луи прислонил брата к трупу его лошади и бросился к своим спутникам.

Поль уже вытащил пистолеты из седельных кобур и приготовился стрелять в первых двух казаков, если они приблизятся к нему.

Луи догнал колонну, которую расстреливала русская артиллерия, и, пеший, смешался с рядами всадников (их оставалось около ста пятидесяти). Первый же убитый уронил поводья прямо в руки Луи, только этого и ждавшего; он высвободил ноги мертвого, вскочил в пустое седло и, повернув лошадь головой к русской армии, поскакал обратно.

Время от времени он останавливался и громко кричал; чтобы не сбиться с направления, он принял за ориентир огромную ель, но хлопья снега образовывали перед его глазами такую плотную завесу, что невозможно было что-нибудь различить в десяти шагах. Он продолжал звать. Ему ответили, и Луи направился в сторону, откуда послышался голос.

Артиллерия била по-прежнему. Однако муки и холод были так велики, что никто больше не обращал внимания на пули и картечь. Счастлив оказывался тот, кого убили сразу! Что было страшным, так это снег, холод и пожиравшие полумертвых раненых волки.

Так, перекрикиваясь, братья нашли друг друга.

Луи опять поднял Поля на руки и посадил на лошадь. То ли сделав над собой огромное усилие, то ли не чувствуя свою раненую ногу, капитан не проронил ни одного стона. Луи ухватил лошадь за поводья, Поль уцепился за седло, и они отправились вслед за французской колонной.

Около полульё — словно в той сказке, в которой бедным детям указывали дорогу разбросанные камешки, — путь прошедшей колонны указывали трупы, а вернее сказать, холмики и кровавые следы.

Когда они одолели пол-льё, оставалась только кровь раненых, которые смогли продолжить свой путь; затем, покрытая снегом, в свою очередь исчезла и кровь.

Братья были вне досягаемости русских снарядов; дальше нужно было идти наугад.

Через два часа лошадь, не получавшая корма от самого Смоленска, начала спотыкаться на каждом шагу и наконец упала. Два или три раза Луи удавалось поднимать ее.

Тогда Поль стал умолять Луи оставить его: тот, здоровый и тепло одетый, мог, взяв с собой медвежью шкуру, которой был накрыт его брат, догнать колонну и спастись (конечно, если ей это удастся); но Луи только пожал плечами.

— Брат, — сказал он, — ты видишь, что маршал сделал обманный маневр, который даст время армии Кутузова пройти, потом вернется назад, доберется до Днепра, перейдет его и присоединится к французской армии где-нибудь около Ляд или Орши.

Поль только покачал головой:

— Когда же, ты думаешь, колонна вернется обратно?

— Этой ночью или завтра утром, самое позднее, — уверенно ответил Луи.

— Тогда давай договоримся.

— Как?

— Ты обещаешь, что сдержишь слово?

— Говори.

— До завтрашнего утра я согласен на твою помощь; завтра на заре, если колонна не подберет нас, ты меня бросишь.

— Посмотрим.

— Завтра на заре ты меня оставишь?

— Хорошо, согласен, — ответил Луи, чтобы сломить сопротивление брата, — договорились.

— Дай твою руку.

— Вот она.

— До завтрашнего утра делай со мной что хочешь.

Луи оглянулся вокруг: какая-то армия — по-видимому, армия принца Евгения — стояла тут биваком; лишь одна-единственная изба осталась посреди белой пустыни: она несомненно служила укрытием для вице-короля. Луи поднял брата на руки, донес его к избе, прислонил к самой дальней ее стене, потом огляделся в поисках дров.

Несколько хилых елочек, грустных, белых, как привидения, виднелись то тут, то там; многие из них были срезаны пушечными ядрами. Луи собрал большую охапку ветвей и занес в избу, затем подобрал несколько стеблей соломы, лежавшей в углу.

Поль понял, что намеревается сделать брат, и протянул ему один из своих пистолетов; но Луи предложил не трогать их: это была защита от волков, которые, быть может, придут навестить их ночью, а также от казаков, которые безусловно навестят их на следующий день.

Он пошел к упавшей лошади, пошарил в кобурах и нашел там не только пару пистолетов, но еще и мешочек с порохом и пулями.

Довольный своей находкой, он вернулся обратно.

Раненый с глубокой нежностью следил за ним глазами. Чтобы успокоить брата, Луи старался казаться беспечным, почти веселым. Он стряхнул снег со смолистых веток, сложил их в кучу посреди избы, другую груду соорудил в углу, засунул под ветви всю найденную солому, достал из кармана клочок бумаги, завернул в него заряд пороха, оставил в пистолете часть порохового заряда, поднес дуло к бумаге и отпустил собачку. Пламя из пистолета зажгло бумагу, и порох тотчас же вспыхнул.

Тогда Луи быстро встал на колени и стал раздувать пламя: бумага и солома тут же разгорелись, а затем, не сразу, запылали и еловые ветви.

Пять минут спустя костер пылал, и надо было только поддерживать его.

— Ну, а теперь, — спросил Поль, — что мы будем есть?

— Подожди, — ответил ему Луи.

Он вернулся к лошади, чтобы отрезать от нее кусок тульским кинжалом, который ему дал его брат и который ему хорошо послужил, когда требовалось избавиться от русских; но бедное животное еще не сдохло и, словно предчувствуя, что его ждет, с трудом поднялось, вошло в хижину, приблизилось к огню и принялось щипать зеленые еловые ветки.

— Ах ты лакомка! — воскликнул Луи.

Убить лошадь у него не хватило мужества, да и Поль воспротивился этому: если бы удалось прибавить лошади немного сил, то на следующий день можно было бы ее использовать.

Луи отправился на разведку, оставив брату фляжку с сохранившимися в ней несколькими каплями водки. Он нашел лиственницу (ее ветки были менее горькими, чем у ели), срезал деревце целиком и вернулся, волоча его за собой. Самые нежные ростки послужили пищей лошади; ветки и ствол он отложил в сторону, чтобы поддерживать ими огонь.

Наступила ночь.

— Все это хорошо, — сказал Поль, — но что мы будем есть?

— Будь спокоен, — ответил Луи. — У меня есть план.

Вдруг с четырех или даже с пяти сторон послышался вой.

— О! — вскричал Луи. — Вот идет к нам ужин!

Через мгновение на снегу промелькнули черные тени. Иногда одна из них оборачивалась, глядя на огонь, и пламя, отражаясь в ее глазах, словно метало молнии.

— Понимаю, — сказал Поль, — первого, который подойдет поближе к избе, ты убьешь?

— Вот именно, брат.

— Возьми мои два пистолета: это версальские — они лучше твоих.

— Нет! Может быть, вокруг бродят казаки: они услышат выстрел и примчатся.

— Что же ты сделаешь?

Луи обмотал свою левую руку чепраком с лошади (поев побеги с лиственницы, она улеглась в углу избы), взял в правую руку кинжал, перевязав запястье платком, и спрятался за ствол дерева в десяти шагах от хижины.

Он не пробыл там и пяти минут, как огромный волк, чутьем уловивший его присутствие, приблизился и встал в шести шагах от него, глядя сверкающими глазами и клацая зубами.

Луи пошел прямо на волка; зверь отступил, но медленно: он не убегал, но не спускал глаз с молодого офицера и был готов кинуться на него, если тот сделает неверное движение.

Вдруг Луи показалось, что земля его больше не держит, и он упал в снежную пропасть.

На самом деле это был овраг: снег, не подавшийся под легкими шагами волка, провалился под ногами человека.

В ту же минуту он почувствовал, что ему на голову свалилось что-то тяжелое, а в плечо впились острые зубы. Он инстинктивно поднял руку с кинжалом и тотчас ощутил, как по его лицу потекла горячая жидкость и зубы волка разжались: кинжал по рукоятку вошел прямо в грудь зверя.

Дальнейшая борьба была недолгой.

Волк хотел убежать, но через десять шагов, весь окровавленный, он упал на снег; что же касается Луи, то, выкарабкиваясь из оврага, он пробил слой льда и по колено погрузился в воду.

Надо было быстро выбираться наверх по склону оврага, что он и сделал, помогая себе кинжалом. Потом он быстро подполз к волку, который при его приближении безуспешно попытался убежать, схватил его за задние ноги и потащил к избе.

— Как дела? — спросил Поль.

— А вот как, — ответил Луи. — Не считая шкуры, у нас будет жаркое, какого ни один король, ни один принц и ни один французский маршал не попробуют сегодня на ужин!

— Но что за кровь на тебе?

— Пустяки, это кровь волка.

Там, правда, было немного и его крови, смешанной с волчьей, но Луи об этом не сказал.

Он выпотрошил волка, снял с него шкуру, потом вырезал филе. К счастью, волки сильно растолстели со времени отступления французской армии.

Наконец Луи вытащил из костра слой раскаленных углей и положил на них кровавый кусок мяса, потом обернулся к брату:

— Ну, что скажешь о моем жарком?

— Я скажу, — прошептал раненый, — что предпочел бы стакан воды.

— Ты его сейчас получишь, брат!

Он отстегнул от седла лошади одну кобуру, бросил туда семь или восемь свинцовых пуль, потом, привязав ее к размотанному шнуру от своих аксельбантов, направился к оврагу. Там он, ногами пробив в ручье лед, погрузил в него кобуру и вытащил ее, полную воды.

Целая стая волков следовала за ним; оступись он, они его тут же сожрали бы. Запах жареного мяса, шедший из избы, привлек этих зверей за четверть льё вокруг.

Луи вернулся целый и невредимый, отдал полную воды кобуру брату, и тот сразу опорожнил ее, будто это был обычный стакан воды. Луи вернулся к оврагу, но на этот раз он держал в левой руке пылающую головню, сочтя необходимой эту предосторожность, так как некоторые из рычащих мародеров в первый раз подошли к нему слишком близко; головня держала их на расстоянии, и, как и в прошлый раз, он благополучно вернулся к брату.

Опасаться нападения на избу не приходилось: пока огонь будет гореть, волки не приблизятся, а Луи собрал достаточно дров, чтобы поддерживать огонь до утра.

Тогда, убедившись, что запасы дров и воды достаточны, Луи лег возле брата, отрезал острием кинжала кусок волчьего мяса, показавшийся ему достаточно прожаренным, и стал есть его с таким же аппетитом, как если бы это был бифштекс, поджаренный на очаге в самой комфортабельной таверне Лондона.

Поль печально смотрел на него.

— Ты не ешь? — спросил его Луи.

— Нет. Я хочу только пить, — ответил Поль.

— Пей! — произнес Луи, передавая кобуру брату.

Тот взял ее и жадно выпил несколько глотков.

— Пей все, — сказал Луи, — источник недалеко.

— Нет, спасибо, — отказался Поль, — к тому же мне надо с тобой поговорить.

Луи посмотрел на брата.

— Да, брат, и серьезно! — добавил раненый.

— Говори, — сказал Луи.

— Возможно, ты ошибся, брат, надеясь, что колонна вернется обратно.

— Невозможно, чтобы она сделала иначе, — сказал Луи.

— Это не имеет значения; допустим, она не вернется.

— Я этого не допускаю, — уверенно произнес Луи.

— Но я допускаю, — сказал Поль, — или, чтобы не перечить тебе, предполагаю это.

— Ну, и что же? — с беспокойством глядя на брата, спросил Луи.

— Так вот, если завтра на заре она не вернется, ты отправишься на поиски ее.

— Гм! — откликнулся Луи, всем своим видом говоря: «Это еще как знать».

— Дело решенное, брат! Впрочем, мы обсудим это завтра утром.

— Хорошо.

— А пока, поскольку в конечном счете у тебя все же больше шансов, чем у меня, вновь увидеть Францию, позволь мне сделать тебе одно признание.

— Признание?

— Да… Послушай, брат, я в своей жизни совершил одно дурное дело.

— Ты? Невозможно!

— Однако это так, и, чтобы я мог умереть без угрызений совести…

— Чтобы ты мог умереть? — прервал его Луи.

— В конце концов, если я должен умереть, то, чтобы я умер без угрызений совести, ты пообещаешь мне исправить это дурное дело.

— Говори! И я сделаю все, что один мужчина может сделать для другого мужчины.

— Брат, в Германии живет одна молодая девушка… дочь одного пастора… пастора в Абенсберге, — знаешь, это в том селении, где стреляли в императора?

— Ну, и что?

— Эту молодую девушку, ее зовут Маргарита Штиллер, я обесчестил!

— Ты?

— Я предупредил тебя… Это больше чем дурное дело, брат: это преступление! Послушай, не знаю почему — я часто об этом думаю, право, — но, когда меня ударило картечью, я подумал об этой девушке. «Это наказание Неба!» — сказал я себе и упал.

— Брат…

— У меня было большое желание позвать тебя, когда я падал, и сказать в двух словах то, что сейчас так долго рассказываю, но подумал, что, позвав тебя, я погубил бы тебя вместе с собой, и промолчал.

— Да, да! Но я заметил твое отсутствие…

— И вернулся, как преданный брат! Я не благодарю тебя, Луи: то, что ты сделал для меня, и я сделал бы для тебя, но в твоем возвращении я увидел благословение Неба, которое позволит мне, может быть, исправить мой грех… Эта молодая девушка, которую я обесчестил, взял силой, надругался над ней, — считай как хочешь! Я был пьян от пороха, от гнева! Так вот, у этой девушки был жених; его звали Фридрих Штапс — это он хотел убить императора в Шёнбрунне.

— Штапс?

— Увы, да!.. Это похоже на роман. Этот Фридрих Штапс, увидевший меня на одном из собраний иллюминатов, — мне некогда рассказывать тебе, как я там очутился, — позвал меня к себе в тюрьму. Я пришел туда. Он попросил меня проводить его до места казни и там, когда он будет мертв, снять с его груди медальон и прочитать бумагу, которая будет у него в правой руке; прочитав эту бумагу, я должен был передать ее полковнику, председателю военного суда, приговорившего его к смерти. Я все ему обещал и проводил его до места казни; он упал, простреленный пятью или шестью пулями.

— А ты взял портрет?

— А я взял портрет и прочел бумагу… Это был портрет Маргариты Штиллер!

— О!

— Погоди… На бумаге было написано три слова и подпись: «Я дарую помилование. Наполеон».

— Брат!

— Ты понимаешь, он не хотел этого помилования! Что он стал бы с ним делать? Его возлюбленная была обесчещена мерзавцем… А этот мерзавец, брат, был я!

— Поль! Поль!

— А этот мерзавец, брат, был я! — повторил Поль. — Теперь слышишь? Если я умру, ты мой наследник; у каждого из нас около двухсот тысяч франков состояния; тебе не нужны мои двести тысяч франков; поэтому я говорю тебе: «Брат, я не знаю, сумеешь ли ты отыскать эту женщину, но, вернувшись во Францию, ты ведь потом отправишься в Германию, не так ли?

— Да, брат.

— Ты разыщешь Маргариту Штиллер. Ее отец, повторяю, был пастором в Абенсберге в тысяча восемьсот девятом году.

— Да, брат.

— Когда ты ее найдешь, то скажешь ей, что со мной случилось, как Бог меня покарал, как в заброшенной избе под вой волков я поведал тебе об этом гнусном происшествии, как ты мне обещал искупить мою вину, насколько возможно искупить подобное преступление, и отдашь ей все мое состояние. Чтобы помочь тебе узнать ее, вот портрет.

И он снял со своей груди медальон, взятый у Штапса.

Луи повесил себе на грудь цепочку, сплетенную из волос, и сказал:

— Будь спокоен, брат!

— Дай твою руку, — произнес Поль.

— Вот она.

— Теперь постарайся заснуть: тебе понадобятся все твои силы завтра.

— Разве я смогу заснуть?

— Постарайся! Я тоже постараюсь.

Луи встал, подбросил охапку еловых и лиственничных веток в костер, готовый вот-вот угаснуть; потом, взяв раскаленную головню, он швырнул ее в самую гущу волков: привлеченные жареным мясом, но сдерживаемые на расстоянии огнем, они полукругом расселись вокруг избы, другие же подошли и стали нюхать запахи через отверстия между досками.

Испуганные раскаленной головней, оказавшейся среди них, волки с воем разбежались.

От костра шел большой отсвет; Луи завернулся в свой плащ и улегся рядом с братом, намереваясь бодрствовать. Но через четверть часа усталость и потребность в сне, такая настойчивая в молодости, сначала перепутали все предметы перед глазами, а мысли в голове, затем все стало неясным и расплывчатым, наконец все погасло: он спал.

Когда забрезжил свет, он проснулся от прикосновения руки.

Он раскрыл глаза: это был Поль, будивший его.

— Брат, — сказал раненый, — я хочу пить!

Луи протер глаза, собрался с мыслями, взял кобуру, служившую ему фляжкой, и отправился к овражку.

Едва он вышел из избы, как услышал позади себя выстрел.

Он бегом вернулся обратно, охваченный мрачным предчувствием.

Поль, понимая, что со своим разбитым бедром он станет помехой для брата, застрелился.