Онлайн чтение книги Капитан Ришар
V. ТУГЕНДБУНД

Как мы уже сказали, эта решетка была входом в подземный зал, который назывался залом Совета. Он был обтянут чем-то черным и освещался единственной лампой, подвешенной к потолку на железной цепи.

Под лампой находилась груда ружей, шпаг, пистолетов, брошенных, казалось, в полном беспорядке, однако в случае тревоги каждый мог очень быстро выбрать себе то, что ему было нужно. Свет лампы падал на стволы ружей и пистолетов, клинки сабель и шпаг, которые отбрасывали угрожающие молнии.

По другую сторону от груды оружия, напротив входной решетки, стоял черный мраморный стол, предназначенный для председателя тайного мрачного сборища. Стол находился на возвышении; к нему вели три ступени.

За столом стояло председательское кресло, украшенное бронзовым орлом. Но это не был ни двуглавый орел древнего дома Габсбургов, ни одноглавый орел новой династии Пруссии, ни византийский орел Карла Великого; кресло одновременно служило и троном.

Шестнадцать бочек, наполненных порохом, стояли полукругом около пирамиды оружия и служили стульями для членов общества. Пороховые бочки напоминали, что в случае внезапного нападения долгом каждого члена ассоциации было подорвать себя и своих товарищей, но не сдаться врагу.

В зале была всего одна дверь.

Возможно, под черной обивкой имелись и другие двери, но если они и существовали, то были спрятаны от глаз и были известны только одним зрящим.

В ту минуту, когда решетка закрывалась за Шликом, невидимые часы пробили половину первого ночи.

Какой-то человек в маске отделился от группы посвященных и поднялся на возвышение.

— Братья, — сказал он, — послушайте меня!

Наступило молчание, и все повернулись к говорившему.

— Братья, — повторил он, — ночь убывает, время летит.

Затем он обратился к дежурному:

— Брат, сколько зрящих?

— Шестнадцать вместе со мной, — ответил тот.

— Тогда семнадцатый изменник, пленник или мертвец, — сказал задавший вопрос, — ибо кто осмелится не прийти на эту встречу, когда речь идет об освобождении Германии?

— Брат, — возразил дежурный, — семнадцатый не изменник, не пленник, не мертвец — он в форме австрийского солдата несет охрану у двери.

— В таком случае можно открыть заседание?

Все головы склонились в знак согласия.

— Братья, — продолжал оратор, — не будем забывать о том, что, как на международном конгрессе каждый министр представляет какого-нибудь короля, так и здесь каждый из нас представляет какой-нибудь народ. Дежурный, назовите имена.

Тот перечислил одно за другим следующие названия:

— Баден, Нассау, Гессен, Вюртемберг, Вестфалия, Австрия, Италия, Венгрия, Богемия, Испания, Тироль, Саксония, Люксембург, Ганновер, Гольштейн, Мекленбург, Бавария.

После произнесения каждого из этих названий, кроме «Ганновер», ответ был: «Здесь».

Следовательно, представитель Ганновера был часовым у входа.

— Вытяните из урны одно из этих названий, — продолжал говорящий, — и брат, представляющий его, будет нашим председателем.

Дежурный опустил руку в урну и вытащил маленькую деревянную табличку.

— Гессен, — сказал он.

— Это я, — откликнулся один из посвященных.

В то время как брат, выступавший до этого, спускался с возвышения, только что названный председатель поднимался, чтобы занять место за мраморным столом.

— Братья, — предложил он, — займите места!

Пятнадцать посвященных сели; одно место осталось незанятым: это было место представителя Ганновера.

— Братья, — сказал председатель, — нам предстоит принять нового члена и жребием выбрать того, кто из нас станет мстителем. Начнем с приема, а затем проведем жеребьевку. Кто попечитель нового брата?

— Я, — сказал Шлик, вставая.

— Кто ты?

— Баден.

— Хорошо, пусть двое самых молодых братьев сходят за вновь вступающим в общество.

Каждый из посвященных назвал свой возраст, затем двое самых молодых братьев, представляющих Баварию и Тироль — одному из них было двадцать лет, другому двадцать один, — встали и пошли за неофитом, вскоре появившимся за решеткой, где его уже ждал поручитель; глаза его были завязаны.

Те, что привели вновь вступающего, заставили его сделать четыре или пять шагов в зал, потом отошли в сторону и сели на свои места.

Около него остался только его поручитель.

Наступило глубокое молчание, глаза всех членов были устремлены на неофита; затем в глубокой тишине раздался голос председателя, спрашивающего повелительным тоном:

— Брат, который час?

— Час, когда господин бодрствует, а раб спит, — ответил вновь вступающий.

— Назовите его.

— Я не слышу время с тех пор, как часы отсчитывают его для господина.

— Когда вы его услышите?

— Когда он разбудит раба.

— Где господин?

— За столом.

— Где раб?

— На земле.

— Что пьет господин?

— Кровь.

— Что пьет раб?

— Свои слезы.

— Что вы хотите сделать с ними обоими?

— Я хочу посадить раба за стол, а господина уложить на землю.

— Вы господин или раб?

— Ни то ни другое.

— Кто же вы?

— Я еще никто, но надеюсь кем-то стать.

— Кем?

— Зрящим.

— Вы знаете, чем занимаются зрящие?

— Я узнáю это.

— Кто вас этому научит?

— Бог.

— У вас есть оружие?

— У меня есть вот эта веревка и кинжал.

— Что означает эта веревка?

— Символ нашей силы и нашего союза.

— Кто вы есть по этому символу?

— Я одна из нитей этой веревки, которые союз сблизил, а сила скрутила.

— Зачем вы взяли эту веревку?

— Чтобы вязать и стягивать.

— А зачем кинжал?

— Чтобы разрезать и разъединять.

— Вы готовы поклясться, что воспользуетесь этой веревкой и этим кинжалом против любого обвиняемого, чье имя будет вписано в кровавую книгу?

— Да.

— Поклянитесь.

— Клянусь!

— Но вы сами обречены быть повешенным или убитым кинжалом, если преступите клятву, которую принесли на мече и кресте.

— Я обрекаю себя на это.[3]Мы воспроизводим точную формулу посвящения. Смотрите подробности в драме «Лео Буркарт», которую мы написали около шестнадцати лет назад вместе с Жераром де Нервалем, и великолепное предисловие к ней о тайных обществах Германии, которое наш дорогой друг и коллега написал один. (Примеч. автора.)

— Ну хорошо, вы приняты в число друзей Тугендбунда. А теперь ваше право — смотря по тому, насколько доверчиво или недоверчиво ваше сердце, — остаться в маске или снять ее.

Молодой человек, не колеблясь, одним движением снял свою повязку и маску, одновременно сбросив и плащ.

— Кто ничего не боится, — сказал он, — может с открытым лицом и смотреть и быть увиденным.

Перед всеми предстал красивый молодой человек с военной выправкой, двадцати пяти-двадцати шести лет, с голубыми глазами, русыми волосами и усами того же цвета. Он был одет в полный студенческий костюм, хотя, по всей видимости, оставил университетскую скамью уже несколько лет тому назад.

Но в тот миг, когда глаза всех были устремлены на него, бронзовая дверь, закрывающая выход, проделанный в центральной опоре моста, внезапно открылась и перепуганный семнадцатый член общества, представляющий Ганновер и стоявший на часах снаружи, вошел в зал.

— Братья, — сказал он, — мы пропали!

— Что такое? — спросил председатель.

— Дело в том, что более ста человек проникли в развалины; они назвали мне пароль, и я, следовательно, принял их за братьев. А может быть, это враги, готовые нас окружить?

— Почему вы так думаете?

— Прежде всего потому, что вас здесь только шестнадцать.

— И еще?..

— А еще, когда меня сменили, я, в свою очередь, зашел в развалины, но, вместо того чтобы спуститься вниз, я, подозревая измену, спрятался за выступ стены и следил за тем, кто меня сменил, — он не из наших. Через какое-то время группа примерно из пятидесяти человек, хорошо вооруженная, подошла к нему. По его приказу группа скрылась в развалинах, а часовой свободно пропустил ее вместе с их начальником. Тогда я кинулся предупредить вас и надеюсь, пришел вовремя, если даже не спасти вас, то, по крайней мере, чтобы умереть вместе с вами… К оружию, братья! К оружию!

Возникло ужасное смятение, каждый подбегал к небольшому арсеналу и выбирал подходящее оружие. Среди этой суматохи Шлик подошел к вновь вступившему и быстро сказал ему:

— Наденьте маску, и попытаемся бежать: в зале есть несколько выходов.

— Я надену маску, но убегать не буду, — ответил молодой человек.

— Тогда вооружитесь и сражайтесь!

Молодой человек бросился к груде оружия, но, пока он разговаривал со Шликом, хотя это и было недолго, его соратники уже разобрали ружья и пистолеты, так что ему досталась только шпага.

В это время со стороны опоры моста послышался лязг оружия, а через бронзовую дверь, которую представитель Ганновера в спешке плохо закрыл, показались острые угрожающие штыки.

— Огонь! — крикнул председатель.

Десять членов повиновались, но вместо выстрелов послышался только сухой треск стали о кремень и сверкнули искры.

— Нас предали! — закричали студенты. — Ружья разряжены. К потайным дверям, братья! К потайным дверям!

И члены общества, предвидя опасность, бросились к разным местам обивки, но она вдруг разорвалась в пяти или шести местах и через каждую дыру сверкнуло оружие.

Студенты остановились, огляделись и увидели, что они окружены кольцом штыков; сто пятьдесят солдат, одетых в баварскую форму, окружили их.

— Братья, — воскликнул председатель, — нам ничего иного не остается как умереть!

Потом более тихим голосом он скомандовал:

— К пороховым бочкам!

Приказ передали по рядам, и заговорщики, делая вид, что они отступают перед штыками, ловким согласованным маневром продвинулись к центру, сопровождаемые и все больше и больше теснимые баварскими солдатами.

Дойдя до центра, студенты схватили факелы, приготовленные заранее для этой крайней цели, затем каждый из них зажег свой и бросился к бочке, служившей ему сиденьем.

Раздался гневный крик: вместо пропитанных серой фитилей им подложили обычные фитили и они не воспламенялись.

— Преданы! Преданы! — закричали со всех сторон студенты, бросая свое оружие.

— Дьявольщина! — сказал Шлик на ухо своему попутчику, — мне кажется, что все меняется к худшему!.. Правда, — добавил он еще тише, — мы выпутаемся из этой истории, признавшись, кто мы такие, так как баварцы — союзники вашего императора.

Молодой человек окинул группу солдат взглядом, яростный блеск которого можно было увидеть даже через маску, и сломал шпагу, вместо того чтобы ее бросить.

— Все равно я предпочел бы сразиться даже с союзниками, — сказал он.

И он смешался с группой студентов.

В этот момент кольцо баварских солдат стало настолько плотным, что им достаточно было сделать еще пять или шесть шагов, и их штыки уперлись бы в грудь всем восемнадцати заговорщикам.

— Господа, — сказал капитан, командовавший отрядом, — именем короля Максимилиана Баварского вы объявляетесь пленниками!

— Возможно, — сказал председатель, — так как мы уступаем силе; да, мы пленники, но не сдавшиеся врагу.

— Какое это имеет значение, — ответил офицер, — я здесь не для того, чтобы придираться к словам: я пришел исполнить свой долг, исполнить полученный приказ.

— Друзья! — воскликнул председатель. — Вы пленники короля Баварии, вы в руках короля Баварии и готовы погибнуть под выстрелами короля Баварии; какое у вас о нем суждение?

— Король Баварии, — послышался голос, — предатель!

— Его надо исключить из великой германской семьи, — сказал другой.

— Пусть он прекратит именовать себя немецким государем и подписывается: «Союзник французов»!

— Чтобы каждый член наших тайных обществ имел право поразить его кинжалом!

— Чтобы каждый член рода человеческого имел право плюнуть ему в лицо!

— Молчать! — крикнул офицер грозным голосом.

— Да здравствует Германия! — в один голос закричали студенты.

— Молчать! — повторил офицер. — Построиться в один ряд без сопротивления!

— Пусть будет так, — сказал председатель, — если это требуется для того, чтобы нас расстрелять. Истинные солдаты Германии, стройтесь!

Каждый встал в строй с поднятой головой и грозным взглядом.

Капитан вытащил бумагу из кармана и прочитал:

— Да здравствует Германия! — закричали пленники вместо ответа.

— Эй, послушайте, — шепотом сказал Шлик своему попутчику, — постарайтесь сменить место, лейтенант: мне кажется, что вы как раз десятый.

Но тот, к кому он обращался, не ответил и даже не пошевелился.

— Господа, — начал капитан, — я не знаю, кто вы, но я солдат, а у солдата есть приказ. Военное правосудие действует быстро, и мне поручено его осуществить.

— Действуйте! — сказал кто-то.

— Действуйте! — произнесли все хором.

Капитан отсчитал справа налево до десяти.

Как и сказал Шлик, его попутчик, новый зрящий, был десятым.

— Выйдите из строя! — приказал капитан.

Молодой человек подчинился.

— Вам выпала доля заплатить кровью, сударь, — продолжал капитан.

— Ничего, сударь, — ответил неофит спокойно.

— Вы готовы?

— Готов.

— Вы хотите сделать какие-либо распоряжения?

— Никаких.

— У вас нет родителей… друзей… семьи?

— У меня есть брат. Человек, который был моим поручителем и который, согласно королевскому письму, прочитанному вами, будет на свободе, когда я заплачу за всех, знает моего брата и расскажет ему, как я умер.

— Вы католик или протестант?

— Католик.

— Возможно, вам нужен священник?

— Я рискую жизнью каждый день, и Бог читает в моем сердце; мне не в чем себя упрекнуть.

— Следовательно, вы не просите ни пощады, ни отсрочки?

— Я взял в руки оружие, вступив в заговор против союзника короля Баварии, а следовательно, против самого короля Баварии, — делайте со мной что хотите.

— Ну, тогда приготовьтесь умереть.

— Я уже сказал, что готов.

— Вы вольны остаться в маске или снять ее: если вы ее не снимете, то будете в ней похоронены, и тогда никто не будет знать, кто вы.

— Но если я ее не сниму, то подумают, что я хочу скрыть свою бледность; я ее снимаю.

И молодой человек сорвал маску и показал свое улыбающееся лицо.

Среди посвященных пронесся восторженный шепот.

Баварский солдат подошел к пленнику, держа в руке сложенный носовой платок.

Пленник оттолкнул руку солдата и платок.

— Вы у меня только что спросили, не хочу ли я за чем-нибудь обратиться к вам, — продолжал молодой человек тем же твердым голосом, с тем же достоинством во взгляде, — так вот, у меня есть одна просьба.

— Какая? — спросил капитан.

— Я такой же солдат, такой же офицер, как и вы, сударь; прошу не завязывать мне глаза, и командовать расстрелом буду я сам.

— Согласен!

— Ну что же, жду вас, — сказал молодой человек.

Один из посвященных вышел из строя и протянул ему руку.

— Брат, — сказал он, — от имени Баварии я тебя приветствую, мученик!

Семнадцать других сделали то же самое, каждый от имени своей земли.

Капитан позволил им это, несомненно побежденный смелостью приговоренного, которая всегда находит путь к сердцу солдата.

Пленник сам подошел к стене.

— Я стою именно там, где нужно, капитан? — спросил он.

Капитан ответил утвердительно.

— Восемь человек, — приказал капитан.

Вышли восемь солдат.

— Встаньте в два ряда в десяти шагах от осужденного и слушайте команду.

Восемь человек заняли указанное им место.

— Ружья заряжены? — спросил обреченный на смерть.

— Да, — ответил капитан.

— Это облегчает мою задачу, — сказал, улыбаясь, молодой офицер.

Потом он приказал громким голосом:

— Слушай мою команду!

Десять пар глаз устремились на него.

— Ружья на руку!

Солдаты выполнили команду.

— Изготовься!

Все выполнялось с военной точностью.

— Целься!.. — продолжал осужденный.

Восемь стволов опустились на уровень его груди.

— Поручитель, — сказал он, прерывая команду с улыбкой, — осветите мое лицо, чтобы вы могли засвидетельствовать, что ваш крестник вас не подвел.

— Нет необходимости, сударь, — сказал капитан, — мы признаём, что вы храбрец.

— В таком случае — огонь!

Восемь выстрелов раздались одновременно, но, к своему огромному удивлению, осужденный не только не упал, но даже не почувствовал боли.

— Да здравствует Германия! — закричали одновременно студенты и солдаты.

— Что такое? — спросил осужденный, ощупывая себя и сомневаясь в том, что он еще жив.

— Дело в том, — сказал Шлик, — что это было испытанием и вы с честью вышли из него.

— Да здравствует Германия! — снова повторили все голоса.

— А теперь, — сказал крестнику Шлика тот же молодой человек, который первым пожал ему руку, воздавая должное мученику, — теперь, брат, тебе можно бледнеть и дрожать.

Молодой офицер отошел от стены и приблизился к говорившему, взял его руку и, вместо ответа, прижал ее к своей груди.

— Я преклоняюсь перед тобой, — сказал тот, — мое сердце бьется сильнее, чем твое.

— А теперь, братья, — спросил пленник, который стал свободным, обреченный, которому вернули жизнь, — нам, кажется, следует выполнить еще одно дело?

— Братья, оставьте нас одних и позаботьтесь о нашей безопасности, — сказал председатель капитану и его солдатам, — вы можете удалиться.

Капитан и солдаты повиновались.

В это время Шлик подошел к своему крестнику и тихо сказал ему:

— Гром и молния! Вы храбрец, и мне кажется, что с сегодняшнего дня вы имеете право называться Ричардом Львиное Сердце.

Председатель проследил взглядом за братьями, сыгравшими роль баварских офицеров и солдат, пока последний из них не вышел из зала.

— Ну что же, братья, — обращаясь к посвященным, сказал председатель, — займем наши места.

И он вновь сел в свое кресло, в то время как каждый член братства вернулся на свое место, покинутое перед лицом опасности.

— Тишина! — приказал председатель.

Шум стих, и жизнь словно замерла: казалось, даже биение сердец остановилось.

— Мстители, — спросил председатель, — который час?

Один из присутствующих встал.

«Кто это встал?» — спросил Ричард Львиное Сердце у своего поручителя.

«Обвинитель», — ответил Шлик.

Обвинитель ответил на вопрос председателя:

— Час принятия решения.

— Мстители, какая сейчас погода?

— Гремит буря.

— Мстители, в чьих руках молния?

— В руках Бога и наших людей.

— Мстители, где святая Феме?

— Умерла в Вестфалии, воскресла в Баварии.

— Какое у вас есть доказательство?

— Само наше собрание.

— Брат, даю вам слово для обвинения. Обвиняйте, а мы будем судить!

— Я обвиняю императора Наполеона в попытке совершить самое большое преступление, какое существует в глазах немца: разрушить немецкую нацию. Чтобы уничтожить немецкую нацию, он назначил своего зятя Мюрата великим герцогом Бергским; чтобы уничтожить немецкую нацию, он назначил своего брата Жерома королем Вестфальским; чтобы уничтожить немецкую нацию, он хочет свергнуть императора Франца Второго и посадить на его трон своего брата Жозефа, которого не хотят испанцы; наконец, чтобы уничтожить немецкую нацию, он заставляет сегодня Баварию сражаться против Австрии, Рейнский союз против Империи — друзей против друзей, немцев против немцев, братьев против братьев!

— Братья, — сказал председатель, — вы согласны с обвинителем или против?

— Мы согласны с ним, мы обвиняем так же, как и он. Да здравствует Германия!

— Следовательно, император Наполеон виновен в ваших глазах?

— Да! — ответили в один голос посвященные.

— И какого наказания он заслуживает?

— Смерти!

— И от кого он ее получит?

— От нас.

— А от кого среди вас?..

— На кого падет жребий.

— Дежурный, принеси урну.

Тот подчинился.

— Братья, — сказал председатель, — мы положим в урну столько белых шаров, сколько есть земель и их представителей, собравшихся здесь, и один черный сверх того. Если черный шар останется на дне урны, то это значит, что Бог не одобряет наше намерение и сам берется отомстить, так как последний шар — это шар Бога. Вы согласны с тем, что я предлагаю?

— Да! — единогласно ответили все.

— Тот, кто вытащит черный шар, пожертвует ли он своей жизнью для выполнения святого дела?

— Да! — вновь ответили все вместе.

— Поклянется ли он умереть, не выдав своих братьев, умереть, если потребуется, умереть, как наш новый брат чуть не умер недавно, без вздоха и стенаний?

— Да, — ответили все единогласно.

— Дайте белые шары и черный! — потребовал председатель.

Дежурный перевернул урну: семнадцать белых шаров и один черный покатились по столу.

Председатель пересчитал семнадцать шаров и снова положил их в урну, затем бросил туда черный шар и, не трогая их руками, перемешал все шары, встряхнув урну.

Выполнив эту операцию, он сказал:

— Теперь представители земель будут тянуть в алфавитном порядке. Какую землю представляет наш новый брат?

— Эльзас, — ответил крестник Шлика.

— Эльзас? — воскликнули все посвященные. — Но тогда ты француз?

— Француз или немец, как вам больше понравится.

— Ты прав, — произнесли два или три голоса, — эльзасцы — это немцы, эльзасцы принадлежат к великому германскому роду. Да здравствует Германия!

— Братья, — сказал председатель, — что вы решите относительно нашего нового брата?

— Поскольку он был принят и посвящен, поскольку он выдержал испытание, поскольку здесь представлены Голландия, Испания и Италия, почему бы не быть Франции?

— Ну хорошо, — сказал председатель, — пусть те, кто согласен с тем, чтобы название «Эльзас» фигурировало в урне вместе с другими названиями, поднимут руку.

Все подняли руки.

— Брат, — произнес председатель, — Эльзас провинция немецкая.

И он бросил в урну восемнадцатый белый шар, поданный ему.

— А теперь, — продолжал он, — начнем в алфавитном порядке.

И назвал, согласно первой букве:

— Эльзас!

Молодой человек подошел к урне, и в то мгновение, когда он опустил в нее руку, на его лице отражалась нерешительность, ни малейшей тени которой не было заметно, когда он командовал своим расстрелом.

Он вытащил белый шар.

— Белый! — воскликнул он, плохо скрывая свою радость.

— Белый! — повторили все.

— Баден! — вызвал председатель.

Шлик решительно сунул руку в урну и вытянул белый шар.

— Белый! — повторили опять все.

— Бавария! — продолжал председатель.

Представитель Баварии вышел вперед, погрузил руку в урну и вытянул черный шар.

— Черный! — сказал он спокойно и почти радостно.

— Черный! — повторили все голоса.

— Ну что же, — сказал баварец, — через три месяца Наполеон будет мертв или я буду расстрелян.

— Да здравствует Германия! — хором воскликнули все. А так как цель заседания была достигнута, то члены Тугендбунда разошлись.