Онлайн чтение книги Кратер Циолковский
Накануне

Профессор Дроздов прилетел рано утром. Володя занимался гимнастикой на спортивной площадке, когда у него над самой головой зарокотал турболет. Круглая серебристая машина вынырнула из рассветной мглы, повисла в воздухе и мягко опустилась неподалеку от дома, на бетонированной дорожке. Из нее легко выпрыгнул высокий человек в теплом голубом комбинезоне Космической службы. Его непокрытую голову венчала копна русых кудрей.

Никитин сразу же узнал профессора. Он сделал последний поворот, точным и красивым движением соскочил на смерзшиеся опилки. Очень хотелось сразу же подойти к профессору Дроздову, но Володя заставил себя пробежать вокруг площадки и проделать весь комплекс дыхательных упражнений. Пусть знает научный руководитель экспедиции, что режим дня стал для его нового подчиненного железным законом...

Дроздов ожидал на веранде.

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ спецкор, — приветствовал он Никитина. — Тренируетесь? Ну, а как центрифуга? Крепко досталось?

— Крепко, — улыбнулся Володя. И тут же не удержался, похвастался. — Но я выдержал шестикратную.

— Шестикратную? — притворно изумился профессор. — Ах, варвары! Никакого снисхождения к новичкам. Задам же я им!

— Первые космонавты не на таких перегрузках тренировались, — с обидой сказал Володя.

— Им нужно было. А на современных ракетах больше тройной не бывает. Впрочем, все это вы и без меня знаете. М-да... Так вы, значит, как говорят спортсмены, в форме? Готовы лететь? Или страшновато?

— Готов, Виктор Иванович, — сказал Володя. Ему даже захотелось отодвинуться от профессора, чтобы тот не услышал, как бешено застучало его сердце.

— Вот и хорошо. Конечно, волнуетесь, но иначе не бывает.

— Заходите к нам, Виктор Иванович.

— Спасибо. Я сюда мимоходом. А сейчас спешу, извините. Да, вечером в семнадцать ноль-ноль прошу к Соколову. На «генеральный совет». Ясно?

Он весело подмигнул Володе и пошел к своей машине. Открыв дверцу, обернулся и крикнул:

— Можете позвонить в Омск, что завтра будете там. Отпустим вас на день. Устраивает, не мало?

— Достаточно, Виктор Иванович!

— Тогда — до вечера!

Турболет басовито взревел, поднялся над землей метра на два и полетел к корпусу, где помещалось управление. Через минуту он опустился на плоской крыше здания. На фоне просветлевшего неба было хорошо видно, как голубая фигурка снова легко выпрыгнула из кабины, прошлась немного и исчезла в широких дверях лифта.

Холодный ветер нес колючие крупинки снега, забирался за воротник. Но Володя не обращал на это внимания. Он думал о том большом, новом, что через день-два войдет в его жизнь. Минет немного времени — и это серое небо, и снежное дыхание ноября, и земля, по которой струится слабая поземка, и синий лес, и ладные, уютные домики — все сделается бесконечно далеким, останется в другом мире. А он полетит на Луну...

Как ни старался Володя быть спокойным, весь день ходил он под впечатлением разговора с Дроздовым. Его не покидало странное чувство. Плещется под душем, а сам в это время думает, что там вода является величайшей драгоценностью и так беззаботно тратить ее не придется. Шагает по лестнице, и тут же вспоминает, что вскоре он будет совершать громадные прыжки, взбираться на такую лестницу за один шаг.

«Генеральный совет», о котором говорил Дроздов, оказался до обидного коротким. Кроме пятерых космонавтов, на нем присутствовали начальник подготовки Карпенко и прилетевший вместе с Дроздовым академик — совершенно седой, не расстающийся с тонкой черной тростью. Когда Володя вошел в комнату, ему захотелось почтительно вытянуться перед этим строгим стариком. Человек, который принимал участие в запуске первых спутников и космических кораблей, провожал в звездную дорогу Юрия Гагарина, стал легендарным уже при жизни.

Володя ожидал, что вести совет будет или академик, или Дроздов — научный руководитель экспедиции. Но оказалось иначе. Академик почти не говорил — лишь вначале, здороваясь с космонавтами, сказал каждому несколько дружеских и ободряющих фраз. А Дроздов скромно сел в уголке, словно подчеркивал, что главный здесь не он. Зато Соколов совсем преобразился. Пока шли тренировки, теоретические занятия, он был точно такой же, как все они. Володя в первые дни даже удивлялся, когда видел, что Соколов не отдает никаких приказаний, ничего не требует с других, словно не его назначили командиром экипажа.

А сейчас это был действительно начальник экспедиции строгий, требовательный. Даже голос у него приобрел особые стальные нотки, даже рост словно стал выше. Вот теперь он очень походил на свой портрет в Аллее Вечной Славы. В его взгляде появилось то же удивительное, зажигающее других вдохновение. Взгляд человека, который взял в руки штурвал корабля, уходящего в большое плавание...

— Итак, — сказал Соколов, — правительственная комиссия утвердила срок нашего отлета. Отправляемся через два дня двадцать пятого в девять утра. Завтрашний день для всех свободный. Двадцать четвертого утром экипаж должен быть здесь. Вопросы есть?

Все молчали. Соколов поочередно посмотрел на членов своего экипажа, задерживая взгляд на каждом, потом добавил:

— Любой из вас может сейчас отказаться от участия в полете. Физически все подготовлены, врачи дали о каждом положительные отзывы. Но если есть хотя бы малейшая неуверенность — решайте.

Наступила традиционная минута молчания. И хотя за все время космической эры не было ни одного случая отказа от полета, всякий раз экипажу задавался один и тот же вопрос. Он как бы напоминал: не забывайте, вы свободны в своих решениях, и личное желание каждого — закон.

Секундные стрелки часов обогнули круг. Володя шумно перевел дыхание — в тишине это прозвучало особенно громко. Все заулыбались, обернулись к Никитину. А он, окончательно смутившись, совсем некстати спросил Дроздова, можно ли передать информацию об отлете.

— Пока рано, — ответил тот. — Ради своего же спокойствия воздержитесь. Поедете завтра в Омск, от энтузиастов отбою не будет... Вот завтра вечером — пожалуйста. Можете сообщать на здоровье.

Потом Дроздов, Соколов, Карпенко и академик остались, чтобы обсудить технические и хозяйственные вопросы. А Володя вышел вместе с Костровым и Чумаком.

— Значит, летим, товарищ журналист? — спросил Сергей. Настроение, говоришь, боевое?

— Как у всех.

— Нам проще. У нас, как-никак какой-то космический стаж. И то волнуемся. Правда, Леша?

— Если имеешь в виду себя — правда.

— Да, я и забыл, что у тебя нервная система отсутствует. Так, несколько обратных связей. А мы вот человеки...

— Кончай, — сказал Чумак.

— Все. Перехожу на другую тему. У меня деловое предложение. Отправиться всем в Москву. Пройдемся по традиции по Красной площади, постоим у Мавзолея, зайдем в Кремль... Согласны?

— Только сначала побываем у своих, — заметил Чумак. — В Москву — завтра вечером.

— Что ж, завтра так завтра, — нехотя согласился Костров.

Володя понимающе улыбнулся. Он знал, что в Москве живет некая девушка, которой Костров посвятил множество стихов. По секрету Сергей сообщил, что она кончает медицинский и что они обязательно поженятся после его возвращения из экспедиции.

Володя мог вылететь немедленно. Ракетоплан доставит его в Омск за час. Но что-то мешало ему пойти к аэровокзалу...

— Я немного попозже полечу, — сказал он товарищам. — Нужно еще здесь с одним человеком повидаться.

Теперь Кострову пришел черед понимающе улыбнуться. Он сразу понял, о ком говорит Никитин...

— Что ж, не будем задерживать друг друга, — заявил Сергей. — Значит, договорились. Завтра в двадцать часов Москвы встречаемся все вместе на Красной площади. Счастливого пути, ребята!

И вот Володя остался один. Он пошел по заснеженной дорожке мимо стартовых площадок, мимо ангаров и строений вспомогательной службы. На первый взгляд, он прогуливался, бродил от нечего делать. Больше того — и себе Володя старался внушить эту мысль. Но конечной точкой его пути была насосная станция...

Зарокотал мотор, гул его стал стремительно нарастать. Из-за поворота вынырнул мотороллер. На космодроме было светло круглые сутки — сотни газосветных ламп заливали окрестности пронзительным белым светом — и Володя сразу узнал водителя. Он уже встречался с этим нескладным длинноруким парнем во время своего первого неудачного визита в насосную. Они познакомились, долго беседовали. Парень работает слесарем. Если он сейчас на вахте, Гали на станции нет. Они в разных сменах...

— Привет, товарищ корреспондент! — крикнул водитель, затормозив около Володи. — Снова к нам?

— Да нет, гуляю просто. А вы далеко?

— Понимаете, роликовый подшипник полетел. А запасного на складе не оказалось. У, деятели! — погрозил он кому-то кулаком. — Дам же я вам на собрании!

— А кто сейчас дежурный инженер? — спросил Володя как можно равнодушнее.

— Вера Николаевна. Помните?

— Помню, как же...

— Может быть, зайдете к нам? Могу вернуться,. подвезти.

— Спасибо. Я, пожалуй, обратно пойду.

— Тогда еще лучше. Садитесь, садитесь...

Володя почувствовал, что парень обидится, если он откажется ехать, и устроился на заднем сиденье. Через несколько минут он очутился неподалеку от домика, где недавно проходил совет. Окна были темными — очевидно, Соколов и ученые уже ушли.

— Остановитесь, пожалуйста, — сказал Володя. — Мне дальше не нужно.

Он сам толком не мог объяснить, почему решил сойти здесь. Во всяком случае, ничего такого, что могло привлечь внимание, он не заметил.

Конечно, ему следовало вернуться к себе, собраться и ехать на аэровокзал. Дома его давно ждут — еще утром сообщил отцу, что приедет. А вместо этого он сел на мягкую пластмассовую скамейку под косым козырьком выступающей стены. Сел, не зная, что делать дальше.

Если бы мысли Володи можно было записать на пленку, получился бы невероятный сумбур. С одной стороны, — критика возмущенного ума, суровое осуждение в свой адрес. И в то же время очень хотелось увидеть Галю, попытаться поговорить с ней. Правда... Дом специалистов, где она живет, находится далеко, но это, в конце концов, пустяки.

И вдруг ему стало жарко. За углом в нескольких шагах от него послышался голос, который он узнал бы из тысячи:

— Добрый вечер, Андрей Федорович!

Володя так никогда и не узнал, случайно оказалась здесь Галя или она специально ждала где-то неподалеку. Но в тот момент, когда Соколов собирался войти к себе, она вышла ему навстречу. Володя не видел их, ню ему отчетливо было слышно каждое слово. Конечно, полагалось немедленно уйти. Но он только глубже отодвинулся в тень. Пусть некрасиво, недостойно, только уходить — выше его сил. Будь что будет...

— Добрый вечер, — вежливо сказал Соколов.

— Вы не узнаете меня?

— Узнаю. Вас зовут Галина... Простите, не знаю отчества.

— Просто Галя. И я хочу сказать вам... Раз уж мы увиделись... Словом, мне хочется попросить у вас прощения.

— Прощения? За что?

— За глупую выходку на реке. Я ведь тогда не тонула. Все это было нарочно.

— И что же здесь особенного? Ну, пошутили. Я ничуть не обижаюсь. Пустяки!

— Я не хотела шутить. И говорю об этом сейчас только потому, что знаю: вы скоро улетаете. А я не могу быть спокойной, если на совести у меня есть царапинка.

— Я не придал тому случаю никакого значения, — возразил Соколов. — Я давно забыл об этом.

— А я не забыла. И мне хотелось бы объяснить, почему я так поступила. Я не задерживаю вас?

— Я свободен. Но... может быть, мы пройдем в комнату? Здесь довольно прохладно.

— Спасибо, — не сразу сказала Галя. — Мне лучше тут.

Они сели совсем рядом с Володей, сразу за углом. При желании он мог бы даже дотянуться до них рукой. «Какой будет ужас, если меня заметят, — мелькнула мысль, — пропал, совсем пропал». Но уйти было уже нельзя. Первые же шаги выдадут его. Зачем это он не ушел сразу?!

Короткое молчание. И — прерывающийся девичий голос:

— Конечно, это была выходка сумасшедшей девчонки, потерявшей голову. Я скажу правду: мне хотелось, чтобы вы обратили на меня внимание. А теперь можете думать обо мне что угодно. Прощайте.

Володя услышал, как она поднялась с места, но Соколов остановил ее.

— Сидите. Я прошу — сидите. Так вот. Откровенность за откровенность. Я не забыл о том случае. Я много раз вспоминал о нем. Очень хорошо вспоминал. И никогда — слышите, никогда! — я не подумаю о вас дурно.

Галя молчала. Володя отчетливо слышал ее быстрое, прерывистое дыхание. Он сидел в странном оцепенении — нет ни мыслей, ни чувств, ни малейшей попытки оценить происходящее. Словно он видит сон, знает, что в любую минуту может скомандовать себе проснуться, но не делает этого — интересно, что будет дальше...

А дальше опять негромкий, твердый голос Соколова:

— Мы, космонавты, не можем пожаловаться, что нашего возвращения никто не ждет. Но среди миллионов людей должен быть один человек, который дороже всех. Четыре года нет у меня такого человека. А теперь я думаю — он может быть...

— Он будет, — тихо сказала Галя. — Он уже есть.

— Не надо ничего больше говорить. Но мы обязательно продолжим этот разговор. После моего возвращения...

И тут произошло самое страшное для Володи. Галя быстро поднялась с места, поцеловала Соколова и, не оглядываясь, бросилась прочь. Она пробежала мимо Володи, совсем рядом с ним. Но он знал, что остался незамеченным. Впрочем, это не имело теперь никакого значения...