Онлайн чтение книги Миссурийские разбойники Les Outlaws du Missouri
ГЛАВА XIX. Том Митчелл является в необыкновенном виде

Вечером того же дня, около половины десятого, атаман сидел напротив капитана Пьера Дюрана за столом, уставленном блюдами, тарелками и пустыми бутылками, доказывавшими аппетит собеседников и их мощное нападение на предложенные яства для утоления голода.

Оба курили отличные сигары, прихлебывая, как истые гастрономы, горячий кофе из японских чашек; перед ними было расставлено несколько бутылок с отборнейшими ликерами.

Они достигли того предела, который так высоко и справедливо ценится всеми первоклассными знатоками по желудочной части: когда дух на лету и мозг на раздолье от питательных соков и благородных возлияний витают в области чарующей мечты как ни попало, но с упоительным наслаждением.

Прошло около четверти часа, а собственники все молчали, не обмолвившись ни единым словом.

Наконец атаман первым прервал молчание:

— Итак, любезный капитан, вам уже известно, что через полчаса я вам изменю: мне придется встать из-за стола и отправиться по своим делам.

— И верить не хочу, — отвечал тот рассеянно.

— Однако это непреложная истина, к моему крайнему сожалению; но, вероятно, вы знаете лучше всякого другого, что дело превыше безделья.

— Конечно; но я не имею намерения мешать вам в деле.

— Так о чем же тогда вы говорите?

— А о том, что вы не измените мне и не расстанетесь со мной.

— Но, как мне кажется…

— Вы ошибаетесь.

— Однако, если я уезжаю отсюда…

— Так что же? Вы уезжаете, а я с вами — понятно ли?

— Но скакать ночью сломя голову…

— Ночью или днем, какая разница! Я моряк; как не передвигайся, мне все равно, только бы двигаться. Кроме того, мы с вами старые знакомые — не так ли? Ведь я знаю, какого рода коммерцией вы занимаетесь, следовательно, меня ничем удивить нельзя. Признаюсь вам, я страшно скучаю здесь, не зная, за какое дело взяться; кроме того, мне будет очень приятно посмотреть, каким образом совершаются флибустьерские экспедиции.

Все это было сказано с такой добродушной шутливостью, что обижаться было никак нельзя. Атаман улыбнулся.

— Только ваше предвидение обманет вас на этот раз.

— Каким образом?

— Я отправляюсь не похищать, а возвращать.

— Вы?

— Да. Один раз — не вечный указ.

— Правда, но этот раз, по-моему, еще забавнее, и вы возбуждаете во мне неумеренное желание присутствовать при таком благочестивом деянии.

— Но…

— Нет, пожалуйста, без «но». Помните, что я бретонец, следовательно, упрям за трех ослов. Раз я что забрал себе в голову, так уж нипочем не отстану, если только вы не откажете мне наотрез, сказав, что мое желание вам неприятно.

— Мне и в голову этого не приходило.

— Так за чем же дело стало? Вы согласны принять меня спутником?

— Делать нечего. Как прикажете сопротивляться такому упрямцу?

— Что за очаровательный человек! Итак, решено, я ни на шаг от вас.

— Только с одним условием.

— Посмотрим, что за условие?

— Воспользуйтесь оставшимися минутами, чтобы загримироваться и совершенно преобразиться — так, чтобы никто не мог вас узнать.

— К чему это условие в такой глуши, где никто кроме вас меня не знает?

— А уж это мой секрет. Согласны вы или нет?

— Еще бы!

— Ну, вон там вы найдете все необходимое.

— Благодарю, — сказал капитан, вставая.

— Еще одно.

— Как! И второе условие?

— Да.

— Ну, продолжайте, я не пропущу ни одного слова, — ответил капитан с удивительным хладнокровием и, не теряя ни минуты, принялся за свое преобразование.

— На случай, если судьба сведет вас со знакомыми, вы должны сохранять свое инкогнито даже и тогда, если бы среди них увидели вашего любезного друга, за которым и погнались сюда.

Капитан, окрасивший себе брови черной, как смола, краской, принялся было и за бороду, но при последних словах отшатнулся.

— Как! И он там будет? — спросил он с волнением.

— Я не говорю, что это будет наверняка; вероятнее даже, что его не будет, но я хочу сам руководить этим делом.

— Гм!

— Что же, вы согласны?

— Скажу по-вашему: делать нечего.

— Даете слово?

— Клянусь честью, я верю вам.

— Благодарю и не обману вашего доверия… Поторопитесь, я жду вас.

— Еще несколько минут, и все кончено.

Переделав свое лицо, так что оно сделалось неузнаваемым, капитан снял свою одежду и надел другую, которая придала ему вид колониста на мексиканских границах.

— На каких языках вы говорите?

— Почти на всех с одинаковой беглостью, как на французском, особенно же по-английски и по-испански.

— Очень хорошо. Во время нашей экспедиции вас будут звать дон Хосе Ромеро.

— Дон Хосе Ромеро — не забуду.

— Вы — капитан испанского флота и удалились в эти края вследствие несчастной дуэли.

— Прекрасно!

— Не забудьте прилично вооружиться. Рекомендую вам это оружие — отличная рапира. Захватите также длинный нож и спрячьте его в правый сапог. Верхом ездить умеете?

— Как кентавр.

— Вот и отлично! Не забудьте этих пистолетов и ружья.

— О! Да у вас тут настоящий арсенал.

— Действительно, но здесь нельзя иначе путешествовать.

— На войну, так на войну! Ну, вот я и готов.

— Покончили?

— Как вы находите меня?

— Невозможно узнать; любой обманется. Вы обладаете настоящим талантом! Преобразились во всем, даже голос иной.

— Да ведь это и есть главное. Теперь позвольте еще одно слово.

— Говорите.

— В чем состоит совершаемый нами возврат?

— Мы возвращаем молодую девушку, — ответил атаман, улыбаясь.

— Молодую девушку?

— Да, очаровательную девушку, которую я захватил несколько дней тому назад, но не мог устоять против ее тоски.

— Что это вы рассказываете? — спросил капитан насмешливо.

— Клянусь честью! С тех пор, как она в моих руках, я обращался с ней с глубочайшим уважением и окружал ее самым почтительным вниманием.

— Это доказывает, что у вас благородное сердце, с чем я от души поздравляю вас, — заметил молодой капитан с жаром, — но с какой же целью вы ее похитили?

— Боюсь, что цель мне не удалась… Но, любезный капитан, пользы не будет от пустых вопросов; скоро вы сами все узнаете. Присядьте-ка, девушка сама к нам придет.

— Сюда?

— Да, перед отъездом мне надо поговорить с ней.

— Сколько угодно.

Том Митчелл ударил в гонг. Явился Камот.

— Исполнены ли мои приказания?

— Так точно, капитан; за приезжим установлен надзор, которого он не может заметить.

— Где он?

— В своей комнате.

— Если завтра он захочет видеть меня, ты ответишь, как мы договорились.

— Слушаю, капитан.

— Что отряды?

— Уже с час как отправлены три отряда; я поеду с последним, когда взойдет луна.

— Завтра на рассвете, даже и раньше, если можно, ты должен вернуться.

— Будьте спокойны, капитан, я и сам не желаю, чтобы остров оставался без надежного присмотра, особенно в такую минуту.

— Гм! Разве произошло что-то новенькое?

— Ничего с виду, но много по существу.

— Говори, — сказал капитан, видя его нерешительность, — что случилось?

— Час тому назад я встретил Версанкора на берегу, вон там у рогатки. Вода с него текла, словно он только что вышел из ручья. Увидев меня, он смутился; короче говоря, он давал преглупые объяснения, которым не поверил бы и пятилетний ребенок.

Капитан на минуту задумался.

— Усиль надзор за ним; при первой улике я покончу счеты с ним по возвращении.

— Для большей безопасности он назначен в мой отряд, так что я глаз с него не спущу.

— Смотри, чтобы он не проскользнул между пальцами, как опоссум.

— Добро! Партии-то равные.

— Смотри сам. Прикажи оседлать вороного Атоля и Голиафа для меня и для этого господина, да и Мисс Лэр для пленницы — ведь она, кажется, смирная?

— Как ягненок; настоящая дамская лошадка.

— Прикажи оседлать лошадей по-походному, со всей амуницией, заряженными пистолетами и арканом.

— Я так и думал. Уж если седлать Вороного и Голиафа, так, значит, езда предстоит не на шутку. Надолго ли уезжаете?

— Дня на три. До моего возвращения ты с острова ни ногой.

Камот покачал головой.

— И вы едете один?

— Говорят тебе: с этим господином.

— Надо бы еще взять Птичью Голову.

— Это зачем?

— Да не равен час, а два все-таки больше одного.

— Но мы вдвоем и поедем.

— Может быть, только тогда вы будете втроем; все лучше.

— Упрямец! Делай как знаешь.

— Благодарю покорно, капитан, — ответил Камот, весело улыбаясь.

— Но, главное, смотри, чтобы никто не проведал о моем отсутствии.

— Само собой разумеется.

— Ступай же и пришли сюда пленницу. Кстати, не говорил ли ты ей чего?

— Ничего, капитан; вам известно, что я не болтун.

— Правда; ступай же. Камот поклонился и ушел.

— Видно, молодец не имеет ко мне доверия, — заметил Дюран, смеясь.

— Камот по своей верности и преданности — истая собака; но как и любая собака, он подозрителен и ревнив. За меня он пойдет на смерть.

— Я не помяну злом его недоверия. Впрочем, я люблю людей такой породы.

— Да, они драгоценны. Одна беда, иногда приходится чересчур покоряться их воле.

— Ну вот! Когда покоряет самоотвержение, жаловаться не на что.

Тут дверь отворилась, и в комнату вошла девушка.

Это была Анжела, или Вечерняя Роса, — предоставляем читателю называть ее как угодно.

Она поклонилась и остановилась, печальная, взволнованная, робко опустив глаза перед атаманом.

Мужчины встали и вежливым поклоном приветствовали ее.

— Милости просим садиться, — сказал ей атаман по-индейски, — вот стул для моей сестры.

— Вечерняя Роса невольница и не может сидеть перед своим господином, — ответила она мелодичным голосом, точно пташка пропела, но с ясным и твердым выражением лица.

Вечерняя Роса была восхитительная семнадцатилетняя красавица; в ее личности соединялись красное и белое племена, и казалось, превзошли себя, произведя совершенство красоты.

Ее стройный, гибкий, грациозно выгнутый стан имел волнообразное движение американок; ее длинные, черные, как вороново крыло, волосы ниспадали почти до крошечных ног, а когда они были распущены, то она была ими окутана, как покрывалом. Цвет ее лица имел золотистый оттенок дщерей солнца, большие голубые глаза были оттенены длиннейшими ресницами, алые губы с грациозным изгибом на концах и два ряда ослепительной белизны зубов придавали ее лицу выражение, которое можно видеть только на некоторых изображениях мадонн Тициана.

Капитан Дюран был ослеплен дивной красотой индианки; ему и в голову не приходило, что американское племя могло произвести на свет такое чудо красоты.

Выслушав ее ответ, атаман кротко улыбнулся.

— Вечерняя Роса не имеет здесь господина; у нее есть только друзья.

— Друзья! Могу ли я этому верить, — прошептала она в то время, как две алмазные капли задрожали на ее ресницах.

— Клянусь честью, я просил мою сестру прийти сюда за тем, чтобы выслушать мои извинения за похищение, жертвой которого она стала.

— Могу ли я верить вашим словам? — спросила она по-французски.

— Сомневаться значило бы незаслуженно оскорблять меня, — ответил атаман на том же языке. — Завтра же я возвращу вас вашим друзьям.

— О, благодарю вас! — воскликнула девушка рыдая, и, прежде чем он успел предвидеть, она упала перед ним на колени и, схватив его руку, покрыла ее поцелуями и слезами.

Том Митчелл поднял ее почтительно и опять усадил на стул.

— Так вы были здесь очень несчастны? — спросил он кротко.

— О, да! — ответила она прерывающимся от рыданий голосом.

— Однако я отдал самые строгие приказания относительно вас.

— Мне приятно засвидетельствовать перед вами, что со мной обращались самым почтительным образом и окружали меня нежнейшим вниманием, но я была в плену, вдали от тех, кого люблю и кого мое отсутствие повергло в жестокое отчаяние.

— Простите же меня и верьте, что я надеюсь скоро загладить свою вину. Повторяю вам, что завтра вы будете возвращены вашей семье.

— О, сделайте это, и я буду век любить вас, любить как друга, как брата!

— Постараюсь заслужить эти лестные названия, мисс Анжела. Так вы не проклинаете меня?

— О! Нет, всеми силами души я благословляю вас, и поверьте, Бог наградит вас.

— Я и сам в том уверен. Бог внимает молитвам своих чистых ангелов.

Молодая девушка при столь неожиданном комплименте робко опустила голову.

Атаман улыбнулся в смущении и поспешил переменить тему разговора.

— А вы очень сильны, мисс Анжела?

— Почему вы обращаетесь ко мне с таким странным вопросом?

— Потому что нам надо совершить трудный переезд для того, чтобы попасть к вашим друзьям.

— Какая же тут может быть речь об усталости? Теперь я очень сильна, потому что вы внушили мне уверенность, что я скоро их увижу.

— Нам надо ехать всю ночь по прериям и по почти непроходимым дорогам.

Она весело всплеснула руками и с очаровательной и плутовской улыбкой воскликнула:

— В моих жилах течет индейская кровь; я дочь отважного охотника — канадца! Не бойтесь за меня. Я не похожа на городских дам, которые не умеют ни ходить, ни бегать. Попробуйте только, и вы сами убедитесь, на что я способна, чтобы скорее присоединиться к тем, кто теперь в отчаянии от моего долгого отсутствия.

— Хорошо, мисс Анжела, я вижу, что вы мужественная и благородная женщина. Пойдемте же, мы сейчас едем.

— Сию же минуту?

— Да.

— Подождите один миг; прошу вас, один только миг постойте…

— Что вы хотите делать?

— Поблагодарить Бога, тронувшего ваше сердце, и помолиться за вас.

— Я подожду, мисс, — ответил атаман почтительно. Девушка сложила руки на груди и с вдохновенным видом подняла глаза к небу; видно было, что она усердно молилась; лицо ее сияло, глаза увлажнились слезами; вся она как бы преобразилась.

Увлеченные, укрощенные, они оба стояли с благоговением и обнажив головы; искреннее чувство смягчает самые закаленные, зачерствелые натуры.

Окончив короткую и благоговейную молитву, молодая девушка обратилась к ним с невыразимо сладостной улыбкой и ласково сказала своим чистым, музыкальным голосом:

— Едем, господа.

Господа, с этой минуты ее покорные рабы, послушно пошли за ней вслед.

Камот ожидал их; Птичья Голова держал лошадей на поводу.

Том Митчелл подвел Анжелу к приготовленной для нее лошадке и почтительно придержал ей стремя.

— Покорно прошу садиться, — сказал он вежливо. Они поехали.

Атаман, сказав еще несколько слов Камоту, выехал вперед.

Через брод они переправились без всякой помехи; луна светила, как днем.

Вскоре всадники выехали на твердую землю.

— Теперь прошу вас, мисс Анжела, поместиться между мной и этим господином. Вот так. А ты, Птичья Голова, ступай позади, да смотри, не зевай. Вперед!

Четыре всадника поскакали во весь опор и вскоре исчезли в излучинах ущелья.