Онлайн чтение книги
Ли Бо. Стихи
Над У нависла снега пелена
Цзиньлин (совр. г. Нанкин), столица многих династий, имеет историю в две с половиной тысячи лет, и этот грандиозный пласт древности неудержимо манил романтичного поэта. Здесь он обрел немало друзей, и они частенько засиживались до рассвета в знаменитом «Западном тереме» на склоне горы Фучжоу в окрестностях Цзиньлина. А через 2 десятилетия Ли Бо проведет в этом заведении одинокую ночь со жбаном вина и воспоминаниями о своем любимом поэте 5 века Се Тяо, а затем опишет ее, мешая тушь со слезами.
В «Западном тереме» за Цзиньлинской стеной
под луной читаю стихи
В дуновении зябком цзиньлинская ночь затихает,
Я один, а вокруг — земли У и Юэ [377]Полоса, занимающая территорию нынешних провинций Цзянсу (южная часть) и Чжэцзян (северная часть), где в древности располагались царства У (район г. Сучжоу) и Юэ (район горы Гуйцзи южнее Шанхая); это места легендарных святых и отшельников, притягательные для Ли Бо еще с юношеских лет как сакральный край очищения души., земли грез,
И плывут по реке облака и стена городская,
И с осенней луны ниспадают жемчужинки рос.
Я луне напеваю, не в силах прервать эту ночку.
Трудно встретить созвучную душу в минувших годах.
«Шелковиста вода»: стоит только напеть эту строчку —
И «во мраке мелькнувшего» Се [378] «Мелькнувший во мраке» Се: поэт 5 в. Се Тяо, который пребывал на высоких постах, а затем, оклеветанный, умер в тюрьме; его прозывали Се Сюаньхуэй, что можно перевести как «Се, мелькнувший во мраке»; Ли Бо очень любил этого поэта, упоминал во многих стихотворениях, но обычно называл именем, а не прозвищем, возможно, в данном контексте семантика прозвища значима; в предыдущей строке процитирована строка из стихотворения Се Тяо (в разных изданиях стоят разные определения воды — «чистая» или «тихая», перевод стихотворения Се Тяо можно прочитать в «Антологии китайской поэзии», М., 1957, т.1). не забыть никогда.
749 г.
На подходе к Цзиньлину Ли Бо встретили три горы, рядком выстроившиеся на восточном берегу Янцзы. В древности их называли «сторожевыми» — считалось, что при приближении врага горы начинают дрожать, предупреждая жителей об опасности.
Горы замерли, и даже Янцзы текла достаточно спокойно, хотя уже близился сезон зимних штормов. Но был взволнован город: интеллектуальная элита успела познакомиться с «Одой о Великой Птице Пэн», недавно привезенной попутными торговцами. Произведений такой художественной силы давно не создавалось, и в небольшую гостиничку, где остановился поэт, повалили гости. Поэт импровизировал, каллиграф Чжан Сюй быстрой кистью записывал, приглашенные музыканты напевали. Как говорится, на три дня растянулся малый пир, на пять дней — большой. Отправились к Белым воротам — району любовных свиданий в Цзянькане, как назывался Нанкин еще до того, как стал Цзиньлином. И Ли Бо тут же на мотив популярной песенки «Янпар» изобразил в стихотворении томление юной девы, запасшейся духовитым вином из Синьфэна и ожидающей возлюбленного, с которым их «дымки сольются», как в древних жаровнях, где в специальную чашу выкладывали ароматичные ветви в виде мифической горы Бошань.
Волнение в ивах
Спой мне песенку про ивы
Под Синьфэнов аромат,
Мило в ивах слушать с милой
Иволгу от Белых врат.
Птицы спрячутся в ветвях,
Ты войдешь в мою светлицу,
Как в бошаньских духовитых очагах,
Два дымка сольются, пламя разгорится.
726 г.
До изящной беседки на склоне горы в окрестностях Цзиньлина (совр. г. Нанкин) обычно провожали дорогого гостя, и если к тому времени ивы уже выпустили листки, расстающиеся друзья по давнему обычаю дарили друг другу свежие ветви ивы как знак того, что расставаться горько (слово «ива» омонимично слову «остаться»).
Павильон разлуки — Лаолао
Нет в мире места горше для души,
Чем Лаолао Павильон разлуки…
Весенний ветер знает наши муки
И ветви изумрудить не спешит!
747 г.
Песня о Павильоне разлуки — Лаолао
Павильон Лаолао печалью прощаний отмечен,
И вокруг буйнотравием сорным прикрыта земля.
Нескончаема горечь разлук, как поток этот вечный,
В этом месте трагичны ветра и скорбят тополя.
На челне непрокрашенном, как в селинъюневых строчках [380]У поэта Се Линъюня есть строки о простом, непрокрашенном челне, на котором он плыл по реке.,
О снежинках над чистой рекой я всю ночь напевал.
Знаю, как у Нючжу Юань Хун декламировал ночью, —
А сегодня поэта услышит большой генерал [381]За 3 века до Ли Бо никому не ведомый Юань Хун ночью декламировал у скалы Нючжу свои стихи (как сейчас сам Ли Бо с «непрокрашенного челна»), и их услышал высокопоставленный военачальник Се Шан (предок поэта Се Линъюня), который и помог ему обрести известность; а Ли Бо — одинок, и его стихи слышат только бамбук да луна. Через 13 лет именно с этой скалы Ли Бо бросился в воды Янцзы и утонул.?
Горький шепот бамбука осеннюю тронет луну…
Я один, полог пуст, и печаль поверяю лишь сну.
749 г.
Цзиньлинские кабачки оказались столь милы «хмельному сяню », что он ввел их в вечность, живописав прощание с приятелями в одном из них, причем своей изысканной обычно кисти придал едва не деревенскую простоту, войдя в роль местного завсегдатая.
Оставляю на память в цзиньлинском кабачке
Винный дух в кабачке, пух летит с тополей,
Девки давят вино — ну-ка, парень, отпей!
Все дружки из Цзиньлина меня провожают.
Я в дорогу, вы нет. Так кому же грустней?
Все грустны, каждый присказку знает про воду:
Утечет на восток — что же станется с ней [382]Древний поэтический образ невозвратности: воды, утекающие на восток (а реки в Китае большей частью плывут именно в этом направлении), уже не возвращаются на запад; покидая Цзиньлин, Ли Бо направлялся в Янчжоу, то есть к северу, но мысли о «западе», где находилась столица Чанъань, не покидали его.?
726 г.
Когда поздней весной Ли Бо уже который раз приехал в Цзиньлин (совр. Нанкин), его давний друг Цуй[383]Цуй Чэнфу, близкий друг Ли Бо, которому посвящено свыше 10 стихотворений, по ложному обвинению, выдвинутому против него канцлером Ли Линьфу, был брошен в тюрьму и в 758 г. казнен., прослышав об этом, тут же примчался издалека и привез свое стихотворение («…на краю земли часто взываю к старине Тайбо, / И вот в Цзиньлине ухватил этого «бессмертного гения вина»), на которое Ли Бо тут же сымпровизировал ироничный ответ.
Стихами отвечаю историографу Цую
К чему Цзылину [384]Отшельник Янь Лин по прозвищу Цзылин жил в 1 в. н. э. на горе Обильной весны (Фучунь шань), отказавшись служить узурпатору престола Лю Сю, он вернулся к себе в горный скит удить рыбу; эти образы свободы от служения («унестись кометой» и «удить на берегу потока») часто встречаются в поэзии Ли Бо; владелец 10 тысяч колесниц : метоним императора. десять тысяч колесниц?!
Ушел на склон пустой к лазурному ручью —
Летучая звезда исчезла из столиц [385]Здесь двойная ассоциация: и покинувший столицу Цзылин, и не задержавшийся в столице Ли Бо.…
А « сянь хмельной» Тайбо [386]Таково было распространенное прозвище Ли Бо; « сянь » — бессмертный святой; Тайбо — второе имя Ли Бо, созвучное и с названием утренней звезды, и с ее земным аналогом — горой Тайбо. — я здесь, в Янчжоу пью.
748 г.
Провожаю друга к Абрикосовому озеру
Там растут абрикосы, и ранние росы
Покрывают на ветках весенний наряд.
Ты пришли мне письмо с лепестком абрикоса,
Чтоб с утра и до ночи стоял аромат.
А потом ты увидишь и купы Синьлиня [388]Озеро под Цзиньлином в обрамлении деревьев.,
Захмелев от луны над Курганом Златым [389]г. Цзиньлин, совр. Нанкин; во время междоусобиц в период Воюющих царств под горой Чжуншань было тайно закопано золото, после чего гору, а затем и соседний город стали называть Золотым курганом..
Вестник-гусь, не томи ожиданием длинным,
Пронесись, словно пыль, над простором земным.
754 г.
Подношу Фу Аю, глядя на снег над широкой, как море, рекой Хуай
Над У нависла снега пелена,
Летящая с туманного Бохая [391] Бохай: залив у северного побережья Китая,
В узорах ветви, словно вновь весна,
В снегу прибрежном луч луны сверкает,
Все кружится и вьется без конца,
Как будто тысячи цветов раскрылись,
Трава волшбы — на лестницах дворца,
Припорошенных яшмовою пылью [392] Яшмовая пыль: легендарная пища святых небожителей, в поэзии также — метоним снега..
И прямо от Шаньчжунского ручья [393]Река в районе горы Гуйцзи, здесь — метоним территории Юэ, а также намек на историю Ван Цзыю, который снежной ночью, хмельной, вдруг вспомнил о друге, который жил достаточно далеко — у Шаньского ручья (совр. пров. Чжэцзян), сел в лодку и стремительно поплыл к другу, но, не доехав, повернул назад, потому что, как он сам объяснил, «меня повело вдохновение, а оно прошло».
О друге дума в Лянъюань [394]Место к югу от совр. г. Шанцю в пров. Хэнань. несется.
Спой песню Ин [395] Ин : столица княжества Чу периода Чуньцю (770–476 гг. до н. э.) и Чжаньго (403–221 гг. до н. э.) на территории совр. пров. Хубэй; в оде «Сун Юй отвечает чускому князю на вопрос» рассказывается о певце, который пел простенькую песенку о деревенском жителе из местности Ба (этим названием до сих пор в просторечии именуют провинцию Сычуань) и слушатели охотно подтягивали, а когда он запел эстетически более сложные песни, в толпе не нашлось никого, кто бы воспринял их., что посылаю я, —
И песня в моем сердце отзовется.
746 г.
Посылаю У, горному старцу, к ручью Наслаждения луной
Как Высокоморальный господин [398]В летописи «Хоу Хань шу» рассказывается о некоем Пан Дэ-гуне (значащее имя: Высокоморальный господин) из Сянъяна (совр. пров. Хубэй), который жил вдали от города на склоне горы Лумэнь ( Оленьи врата ) и никогда не заявлялся в город, а затем с женой и детьми ушел в горы Лумэнь собирать лекарственные травы и не вернулся.,
Что некогда на бреге Цзюн [399]Озеро, местонахождение которого не установлено; комментаторы высказывают предположение, что оно находится в провинции Хубэй. живал,
Все дни у Врат оленьих проводил,
А в городе и вовсе не бывал,
Вы ясной наслаждаетесь луной,
Ловя мгновенье гаснущих лучей,
И вознеслись до высоты такой,
Что Вас сравню с людьми ушедших дней.
На сем челе очей прекрасен свет,
И в облаках подобных не найдем.
Вот час прощанья с миром подойдет —
К Чисун-цзы [400]Один из бессмертных святых даоского пантеона. мы отправимся вдвоем.
727 г.
Подношу вино, прощаясь в Гуанлине
За вазу дали мне вино на диво,
Но возвращаться надо все равно.
Коней стреножим под плакучей ивой
И у обочины допьем вино.
Над морем встали горы голубые,
За краем неба — бирюза воды…
Простимся, возбужденные, хмельные,
Хотя и нет в том никакой нужды.
726 г.
Ночью подплываю к беседке Чжэнлу
Влечет река к Янчжоу наши лодки,
Светла в ночи беседка у реки.
Цветы в горах что щечки у красотки [403]Красотки танского времени были ярко накрашены киноварными румянами.,
Рыбачьи огоньки что светляки.
726 г.
Это было весной, а осенью Ли Бо вернулся в эти места, куда его так тянуло. Но холодный, совсем не весенний ветер прохватил его, и сил хватило добраться только до монастыря Великого просветления к северо-западу от Янчжоу. Монахи заботливо отпоили и откормили поэта, и когда он немного пришел в себя, услышал шуршание пожелтевших листьев, спадающих с замерших в неподвижной ночи веток. На полнеба выкатилось колесо луны! Оказывается, время уже подошло к празднику Середины осени, когда по всему Китаю на всех склонах расстилались циновки, откупоривались жбаны, и желтые лепестки мелких диких хризантем сыпались в пахучие вина, добавляя им аромата. Ну, как же в этот миг не вспомнить далеких друзей, милую сердцу Крутобровую гору отчего края, над которой взошла та же самая луна, какую он видит сейчас в здешнем небе! Ли Бо вышел во двор, слегка пошатываясь от слабости, добрался до деревянного ложа вокруг колодца и присел на краешек. На земле у ног распласталось пятно луны, и чем дольше он вглядывался в него помутневшими от слез глазами, тем отчетливей виделся ему засыпанный листьями монастырский двор, но не здесь, а в отчем краю — тот монастырь в горах Куан, где мальчиком он учился, назывался так же, как и этот, внутренним взором поэт видел усадьбу Лунси у горы Тяньбао в Мяньчжоу и маленький прудик, в котором они с сестрой Юэюань мыли черные от туши кисти после занятий.
Грезы тихой ночи
Пятно луны светло легло у ложа —
Иль это иней осени, быть может?
Взгляну наверх — там ясная луна,
А вниз — и мнится край, где юность прожил.
726 г.
Посылаю в Шу Призванному Чжао Жую то,
что написал, заболев в Хуайнань
Я занесен сюда попутным ветром,
Как тучка сирая, как гость чужой.
Успех на службе мне еще неведом,
А время бег не прерывает свой.
Благие помыслы мои увяли,
Недуг телесный сокращает дни.
Мой вещий цинь в сундук, как рухлядь, свален,
Мой острый меч свисает со стены.
Как чуский узник, как Чжуан-вельможа [407]Персонажи древних историй о людях на чужбине, вспоминающих родные края.,
Пою родные песни в трудный час.
Вернуться странник в дальний дом не может,
Крутые горы разделяют нас.
Проснусь — и вспоминаю Сянжу с цинем ,
Засну — и вижу дом, где жил Цзыюнь [408]Жившие в древности в Шу поэт Сыма Сянжу и философ Ян Сюн..
Не тянет к странствиям меня отныне,
Настала осень, я уже не юн.
Покой сосновых рощ тревожит ветер,
Лакуны трав вдруг открывает он.
Давно я друга старого не видел,
Так кто теперь войдет в мой темный сон?
Лети с письмом на запад гусь [409] Гусь : в классической поэзии — образ вестника, символ письма. высоко —
Не беспокойтесь обо мне, далеком.
726 г.
Ли Бо пробыл в монастыре довольно долго. Он любил эти тихие горные монастыри, вписанные в окружающую нетронутость, они давали внутреннюю подпитку, отвечали на многие мучающие вопросы, и как далеко не всегда нужно было задавать эти вопросы вслух, так и ответы чаще сами возникали спонтанно в расслабляющемся сознании.
Ранними утрами он, обойдя позолоченный шест посреди двора, именуемый Яшмовым древом, поднимался на украшенную яшмовыми блестками девятиэтажную пагоду Силин — вплоть до самой верхушки, до квадратного деревянного навершия с метелочками из красных шелковых шнуров, которое словно витало в прозрачном воздухе. Мистически этот подъем воспринимался как восхождение от вещного мира — к миру, отбросившему сковывающие внешние формы. Платаны и катальпы внизу замерли, обволокнутые сединой росы, а мелкие мандаринчики и огромные шары пампельмусов, что тут зовут « юцзы », обтягивала пленка прозрачного инея, как будто напоминая, что пора из зеленых становится желтыми и оранжевыми.
Душа словно впитывала Изначальные частицы, Первоэфир, у подножия гор замутненный человеческой суетой, и прояснялась, очищалась. Ему казалось, что он поднимается последовательно на каждый из трех слоев буддийского Неба, отбрасывая желания, страсти и обретая глубинную невозмутимость, внутреннее зрение настолько обостряется, что он может различить каждый волосок в белом пучке, растущем между бровями Будды, а через него распахивается весь мир, дотоле спрятанный в тумане полузнания.
Осенним днем поднимась на пагоду Силин в Янчжоу
Вонзившись в неотмеренную синь,
С высот мне открывая даль за далью,
Первоэфир заоблачный пронзив,
За туч она скрывается вуалью,
Весь мир предметный растворен в Ничто,
И нет страстей за балкой расписною.
Тень на воду отброшена шестом,
Слепят каменья, откликаясь зною,
Птиц под шатром зашевелился ряд,
И капитель зарею золотится.
Из дальних странствий возвратился взгляд —
Душа теперь за парусом стремится.
Катальпы — в белых капельках росы,
Желтеют юцзы в утреннем тумане…
Тот, кто узрит здесь Яшмовы власы, —
Рассеет мрак блужданий и исканий.
726 г.
Он все-таки поехал в Янчжоу, а оттуда долго возвращался на юг в заветный край Юэ. Ли Бо нанял небольшую, но крытую, с полукруглым, покрытым влагонепроницаемым черным лаком лодку, под которым можно было укрыться от непогоды и провести ночь на бамбуковых лежаках, пока старик-лодочник, что-тихонько напевая, толкал и толкал длинным шестом лодку мимо Сучжоу, и Ли Бо вспомнил красавицу Сиши[410]Знаменитая красавица 5 в. до н. э. (период Чжаньго), жившая у горы Чжуло в царстве Юэ (совр. уезд Чжуцзи пров. Чжэцзян), именно о ней говорит поговорка, что она «улыбкой может царство покорить»; Гоу-цзянь, властитель Чу, с тайным умыслом преподнес ее сластолюбивому Фу-ча, властителю царства У, и тот, построив для Сиши на горе Линъян (Утес души) близ Сучжоу дворец Гуаньва («Куколка в павильоне»; его руины сохранились до сих пор), погряз в развлечениях с красавицей, а коварный Гоу-цзянь тем временем захватил его владения, и Сиши вслед за правителем У уплыла к «Пяти озерам» (то есть в неизвестность)., стоя на полуразрушенной террасе Гусу, где сластолюбивый правитель древнего царства У закатывал пиры в честь своей возлюбленной наложницы.
С террасы Гусу смотрю на руины
В руинах сад, дворец… Но в тополях — весна,
Поют, чилим срывая, девы спозаранку,
Лишь над рекою неизменная луна
Глядит на них, как прежде на пиры У-вана.
748 г.
При этом он написал довольно странное стихотворение, для которого знаменитая красавица оказалась лишь поводом, представленная как невольное орудие коварных планов печально известного в китайской истории Гоу-цзяня, замыслившего переключить внимание Фу-ча, властителя царства У, с государственных дел на прелести девы. В результате Гоу-цзянь прибавил к своему царству Юэ земли У. Впрочем, в дальнейшем все они были поглощены могущественным Чу.
Сиши
Она росла в Юэ от юных лет
Там, где с Чжуло ручей струился, чист.
Таких красавиц не припомнит свет,
Смущенно лотос прятался под лист,
Когда она, склонясь к лазури вод,
Стирала пряжи шелковый моток.
Зря зубки-перлы и не разомкнет,
Лишь в небеса уйдет глубокий вздох.
Коварный Гоу-цзянь приметил перл —
И к У-царю наш мотылек летит,
А тот дворец для Куколки возвел
Подальше от столичной суеты.
Да вскоре рухнула страна Фу-ча…
Ей далеко от прежнего ручья!
726 г.
Шутливо подношу Чжэну из Лияна
Начальник Тао [412]Поэт Тао Цянь, одно время он служил начальником уезда Пэнцзэ, а затем подал в отставку и вернулся в свой дом у 5 тополей, за что его называли «господин пяти тополей»; он не разбирался в музыке и держал дома цинь без струн; в его старых биографиях рассказывается, что он снимал грубый платок, которым повязывал голову, и процеживал вино, а затем снова одевал платок., что ни день, хмелен,
А тополь у плетня уж дал росток.
Наигрывал без струн на цине он,
Вино цедил сквозь головной платок,
И ветер залетал к нему в окно,
Как в дни Фу Си [413] Фу Си: мифологический персонаж, правитель глубокой древности, при котором, согласно преданию, люди жили легко и беззаботно; метоним отшельника., он волен был душой.
Прийти в Лиян мне будет ли дано?
Ведь Вы теперь мне — человек родной.
754 г.
Простившись с Чу Юном, направляюсь в Шаньчжун
«Как проехать в Шаньчжун, расскажите-ка мне». —
«Сквозь юэские земли, на юго-восток.
От Янчжоу плывете на легком челне,
И до Гуйцзи несет вас немолчный поток.
Там зеленый бамбук загустел у ручья,
Благовонные лотосы в зеркале вод…» —
«Поднимусь на Тяньму [416]Священная для даосов гора (название переводится как Матерь Небесная) высотой в 817 м в уезде Синьчан, на которой можно было услышать «песни Матери Небесной»., и по осени я
Там возлягу средь скал, отойдя от забот [417]Имеется в виду отшельничество.».
726 г.
Провожаю друга, который собрался посетить
горы и воды Юэчжуна
Ты, говорят, собрался к склонам Гуй [419]Гора Гуйцзи близ совр. г. Шаосин; она так очаровала древнего императора Цинь Шихуана, что он задержался там на 3 месяца.,
Твой дар Се Кэ [420]Поэт Се Линъюнь, который родился как раз на горе Гуйцзи, и при рождении ему было дано имя Кэ (гость, пришелец) их описать сумеет —
Десятки тысяч с круч летящих струй,
Ущелий, спрятанных в тени деревьев.
Увидишь океан с Циньван-скалы [421]Название горы в этих же местах, откуда, по преданию, Цинь Шихуан смотрел на море (название горы буквально означает «Цинь (Шихуан) смотрит»).,
Курган Силин [422]«Западный холм» — погребенные под землей руины стены времен Чуньцю на берегу моря. с террасы Юэтая [423]Терраса на горе Гуйцзи.,
Озера там, как зеркала, светлы,
И волны-горы в пене пробегают.
Там краски осени — Мэй Чэна [424]Поэт времен династии Хань. кисть,
Бокал Чжан Ханя [425]Историческая личность периода Цзинь, в летописи остались его слова, что бокал вина для него предпочтительней славы и почета. — край юэский этот.
И на Тяньтай [426]Гора в районе совр. г. Нинбо, пров. Чжэцзян., конечно, поднимись,
Где вдохновенье сходит на поэта.
Год написания не определен
Вот так я думаю давно
Я полон мыслей о святых в Лазурном море на востоке [427]В мифологии море, находящееся в 10 тысячах ли к востоку от Восточного моря с островами бессмертных Пэнлай и Фанху.,
Там воды ледяные, там ветра,
На Пэн и Ху летит волна-гора,
Кит извергает струи. Мне не подступиться.
Туман безбрежен, и душа трепещет, стонет.
Лишь синим птицам Сиванму [428]Ежегодно на 7 день 7 луны, когда разлученные Пастух и Ткачиха должны встретиться, богиня Запада Сиванму выпускает трех синих птиц — посланцев счастья. дано туда пробиться.
О, если б весть мою к Магу [429]Фея, являвшаяся людям в виде прекрасной девушки 18–19 лет с длинными, до пояса волосами. снесли вы, птицы!
Год написания не определен
Пью и пою
Жил Чисун на Цветике Златом [430]Даоский святой Чисун-цзы, повелитель ветра, до того, как стал святым, пас овец на горе Золотой цветок (Цзиньхуа) в пров. Чжэцзян.,
Ань Цишэн — на острове Пэнлае [431]Даоского святого Ань Цишэна пригласил к себе Цинь Шихуан, но после беседы с императором святой покинул его, уйдя на остров Пэнлай в Восточном море..
Все те люди древности святой,
Оперившись [432]Люди, ставшие бессмертными святыми, взлетев в небо, обрастают перьями., где теперь летают?
Лишь мгновенье вспышки — жизнь моя,
И другие времена настанут,
Неизменны Небо и Земля,
Человек дряхлеет постоянно.
Есть ли смысл — желания таить?
Взять бокал — и из него не пить?
748 г.
Вольный стих
Светило ночи и светило дней
Без устали вершат круговорот.
Средь тьмой объятых суетных людей
Никто так бесконечно не живет.
Преданье есть, что среди вод морских
Пэнлайский остров дыбится горой,
На древе-яшме зелены листки
И сладок плод, который ест святой.
Откусит раз — и нет седых волос,
Откусит вновь — и вечно юн и мил…
Меня бы кто-нибудь туда унес
И больше в этот мир не возвратил.
Год написания не определен
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления