Онлайн чтение книги Живое золото Live Gold
Глава 3.

После обеда доктор Эберхардт вернулся к себе в номер. Рибейра отправился поискать развлечений. Эчеверрья присоединился к полковнику, но лицо у него при этом было кислое. Майор Харкнесс отыскал в отеле небольшую полутемную комнату отдыха и принялся играть сам с собой в бильярд. Через некоторое время ему составил компанию Отт, но родезиец не выспался, плохо себя чувствовал и потому играл скверно. Ван Хаарнин и Мак-Кью пошли прогуляться по базару.

Даже в таком небольшом городе, как Эль-Фашер, базар представлял собой обширный лабиринт забитых народом переулков, глухих двориков и тупичков. Узкие улочки переплетались между собой, как клубок змей. Это была миниатюрная копия омдурманского базара, город внутри города. В свете луны, факелов и редких электрических лампочек базар был почти живописен. Узкие извилистые улочки, забранные в камень, и дворики с железными решетками создавали некий намек на средневековую романтику, но запах выгребных ям и немытых тел сообщал об отсутствии канализации и элементарной гигиены. На базаре можно было увидеть много красивых лиц - худощавых, смуглых, страстных. Но европейцам в глаза бросались изломанные тела калек и запаршивевшие дети. Иногда даже сильные молодые люди несли на себе следы экзотической слоновой болезни или банального сифилиса. Обаяние запутанных улочек и стройных минаретов сразу как-то поблекло. Базар, помимо всего прочего, был рассадником болезней.

- Ну и воняет же здесь, - сказал Мак-Кью.

- В Омдурмане еще хуже, - откликнулся ван Хаарнин.

- Да, я знаю.

Они пошли дальше. Они были иностранцами, а значит - богачами, а значит - объектом презрения, зависти и всяческих просьб. Ничто не могло избавить их от подобного отношения и ничто не могло удержать лавочников и уличных торговцев от попыток продать им местные грубые медные изделия, каирские пластмассовые бусы, деревянные статуэтки из Джибути, дамасские верблюжьи попоны, персидские ковры из Александрии, филигрань из Триполи и местные украшения из белесого серебра - не очень чистого, но зато дешевого. Сводники усиленно расхваливали девиц, страдающих венерическими заболеваниями, а более сильные нищие отпихивали более слабых, демонстрируя увечья, нанесенные жизнью. Но ван Хаарнин и Мак-Кью не подавали милостыню и даже не смотрели на товары, которые совали им под нос или расстилали перед ними. Они оба были опытными путешественниками, и им не нравилось, что их принимают за туристов. Им хотелось лишь одного - чтобы их оставили в покое. Они знали, что неизбежно будут привлекать внимание - для местных жителей одни лишь туфли европейцев просто-таки вопили о богатстве. Путешественники не просили слишком многого, но все-таки хотели бы, чтобы их оставили в покое.

Это было бы возможно в Омдурмане или в Каире. Но Эль-Фашер был слишком маленьким и слишком провинциальным городом, чтобы местные жители могли позволить двум невозмутимым иностранцам пройти мимо и даже не попытались им при этом что-нибудь продать.

- Ну и дыра, - проворчал Мак-Кью.

- Да, скверное место, - согласился ван Хаарнин. Они остановились у внешнего края базара, рядом с полицейским участком и административными зданиями, не пытаясь зайти глубже. Они знали, что внутренние улочки выглядят точно так же, как и внешние - узкие, извилистые, заполненные алчностью, истощением, лживостью и болезнями. Они повидали достаточно и уже успели переработать опыт, превратив его в воспоминания. Они рассматривали базар, не обращая внимания на толпу, и переговаривались так, словно, кроме них, здесь больше никого не было.

- Конечно, я могу ошибаться, - сказал ван Хаарнин, - но мне кажется, мы с вами встречались на какой-то вечеринке в Кейптауне.

- Вполне возможно, - ответил Мак-Кью. - Я был в Кейптауне месяц назад. Но я не помню никаких вечеринок.

- Ну, возможно, мы виделись при других обстоятельствах, - сказал ван Хаарнин. - Я много путешествовал по Южной Африке.

- Вы там живете?

- Нет. Я живу в Голландии, в Роттердаме. Но у меня есть деловые интересы в Южной Африке. Может, мы встречались в Йоханнесбурге?

- Возможно.

- Или в Кимберли?

- Может быть, - сказал Мак-Кью. - Я провел там несколько дней.

- Очаровательное место, - проронил ван Хаарнин. - Вы видели алмазные поля'? Что вы о них думаете?

- Прекрасный памятник нездоровой экономике, - заявил Мак-Кью.

- Вам не нравится Южная Африка?

- Почему же? Прекрасная страна.

- Вот теперь я действительно уверен, что она вам не нравится. Вы либерал? Вас беспокоит апартеид?

Инженер пристально посмотрел на ван Хаарнина.

- Я не собираюсь спорить по этому поводу. Могу только сказать, что не люблю, когда красивая страна загоняет себя в кровавую баню.

- Все заканчивается кровавой баней, - сказал ван Хаарнин. - Вопрос лишь в том, чья кровь прольется.

- Превосходный взгляд на вещи, - хмыкнул Мак-Кью.

- Это прискорбная перспектива, - примирительно сказал ван Хаарнин.- Стыдно, что подобное происходит на самом деле.

Прежде чем Мак-Кью успел что-либо ответить, кто-то дернул его за рукав.

- Сэр, - произнес этот кто-то по-английски, - пожалуйста, сэр, очень важно.

Неизвестный оказался парнем, одетым в униформу посыльного из отеля "Белый Нил".

- В чем дело? - спросил инженер.

- Вам телеграмма, сэр. Требуют немедленно ответить. Управляющий приказал найти вас.

- Телеграмма? - переспросил Мак-Кью. - Отлично, давайте сюда.

- Она в отеле, сэр. Телеграмма не оплачена, за нее должны заплатить вы.

- От кого она?

- Управляющий не сказал. Он просто сказал, что пришла важная телеграмма для американского инженера по имени Мак-Кью. Она не оплачена.

- Кому могло взбрести в голову отправлять телеграмму сюда? - раздраженно спросил Мак-Кью. - Вы точно не знаете, от кого она?

- Не знаю, сэр. Знаю только, что пришла телеграмма, очень важная, неоплаченная. Я взял для вас такси, сэр, только вам нужно будет за него заплатить.

На одной из примыкавших к базару улочек, почти перегородив ее, стоял большой черный "Ситроен". Мак-Кью посмотрел на машину, потом на посыльного.

- Откуда отправлена телеграмма? - спросил он.

- Я не знаю. Телеграмма в отеле.

- Может, это от вашей компании? - спросил ван Хаарнин.

- Вполне возможно. А может, от президента Соединенных Штатов. Хотел бы я знать, кому и за каким чертом понадобилось искать меня в этой дыре?

- Вы поедете со мной на такси? - спросил посыльный.

- Поеду, поеду, - отмахнулся Мак-Кью. - Вас подвезти? - спросил он у ван Хаарнина.

- Я никогда не сажусь вечером в арабское такси, - сказал голландец. - Даже в компании. Лично мне вся эта история кажется дурацкой мистификацией.

- Возможно. А может оказаться и чем-то важным.

- Лучше бы вы не садились в это такси.

- Меня они не обсчитают.

- Здесь бывает и кое-что похуже.

- Не беспокойтесь, - с усмешкой заявил Мак-Кью и похлопал себя по пиджаку. - В их же интересах ничего не затевать.

- И все-таки я бы вам не советовал.

- Да черт побери! - не выдержал американец. - Я побывал в половине самых паршивых городов мира. Знаете, что я вам скажу?

- Что?

- Самым бандитским городом, с которым мне довелось столкнуться, был Сент-Луис. Я подожду вас в отеле. - Мак-Кью повернулся к посыльному: - Давай веди, асассин доморощенный.

Ван Хаарнин понаблюдал, как инженер открыл дверцу "Ситроена", заглянул внутрь и знаком показал посыльному, чтобы тот садился первым. Потом Мак-Кью тоже сел в машину, продолжая держать правую руку за отворотом пиджака. Ван Хаарнин покачал головой и пошел дальше.

В пятидесяти футах от голландца находился полицейский участок. У входа в участок возвышались два одетых в хаки полисмена. Ван Хаарнин на мгновение остановился и о чем-то задумался, хмуро и рассеянно глядя на столпившихся вокруг него уличных торговцев. Потом он энергично тряхнул головой и принялся пробиваться сквозь толпу, направляясь к полицейскому участку.

Кто-то ударил его в бок, прямо под ребра. Ван Хаарнин гневно обернулся, схватился за бок и с изумлением обнаружил, что у него из бока торчит четыре дюйма дерева. Голландец выдернул деревяшку, оказалось, что это рукоятка, а за ней следуют шесть дюймов стального лезвия. У рукоятки оно было полдюйма толщиной, а к острию превращалось в иглу. Это был узкоспециализированный предмет, пригодный лишь для одного - для тихого убийства. Он был любовно сделан из старого напильника и куска прочной древесины. Настоящая ручная работа. Сувенир на вечную память. Кто-то всадил это ему в бок.

Толпа поняла, что произошло. Все подались назад даже раньше, чем ван Хаарнин почувствовал первый толчок боли. Полицейские тоже поняли, что происходит что-то неладное. Они бросились к голландцу, держа свои "ли-энфилды" на изготовку. Ван Хаарнин ощутил приступ слабости и упал на колено. Голландец обнаружил, что держит свой револьвер в руке, хотя никак не мог вспомнить, когда же это он успел вытащить оружие. Теперь у него чертовски болел бок. Ван Хаарнину случалось получать ножевые раны, но отнюдь не такие серьезные. А на этот раз какой-то специалист всадил нож ему в бок и исчез, прежде чем голландец понял, что произошло. Какой-то ублюдок быстро и тихо продырявил ему печень, а такие раны смертельны.

Прошло не больше пары секунд, но убийца уже успел скрыться. Он мог оказаться любым из полусотни столпившихся вокруг зевак. Этого ловкача уже не поймать. Охваченный холодной яростью, ван Хаарнин повернулся в ту сторону, откуда был нанесен удар. Он обеими руками ухватился за рукоятку револьвера, оперся на колено и открыл огонь. Толпа завопила. Мольбы о пощаде звучали почти так же, как вопли о милостыне. "Пусть проваливают к дьяволу! - подумал ван Хаарнин. - Они знали, что происходит!"

Первая пуля сбила с ног средних лет мужчину с повязкой на глазу. Вторая пуля просвистела мимо бледного, как покойник, араба и вонзилась какой-то старухе в спину. Третьим выстрелом ван Хаарнин все-таки попал в бледного араба. "Возможно, это он и есть", - подумал ван Хаарнин.

У ван Хаарнина потемнело в глазах, но он разглядел худого старика. Старик уронил поднос с медными украшениями, остановился, неуверенно посмотрел на голландца и принялся подбирать свой товар. Ван Хаарнин взял старика на мушку, но стрелять не стал. Ни у одного убийцы не хватит идиотизма задерживаться из-за подноса с побрякушками.

Глаза голландца заволокло пеленой. Он почувствовал, как револьвер дважды дернулся, потом кто-то выбил у него оружие. Копы, наверное. Ван Хаарнин хотел сказать им, что у него осталась еще одна пуля - пусть они позволят ему выстрелить. Но он не смог произнести ни слова. Ну надо же стрястись такой чертовщине, и в каких-нибудь пятидесяти футах от полицейского участка! Ван Хаарнину захотелось, чтобы старуха не умирала - он не собирался в нее стрелять. Это просто несчастный случай, захотел он объяснить кому-то. Голландец снова попытался заговорить, но зашатался, упал и потерял сознание.