Онлайн чтение книги Рассказы
Государственная собственность

По большой дороге ехал обоз, направлявшийся в губернский город. В передних санях, чем-то нагруженных и увязанных веревкой поверх веретья, сидел мужичок в армяке с подвязанными платочком ушами.

Около саней шли двое других мужиков, соскочивших на горке погреться и поразмять ноги.

— Вот как погладили, что лучше и не надо, — рассказывал ехавший в санях мужичок, сев спиной к ветру. — Мы думали, барская земля с усадьбой целиком к нам отойдет и, значит, почесть, ничего не тронули.

— Как!.. Ни скотины, ни корму не брали? — спросил шедший рядом с санями высокий мужик в валенках с кнутиком.

— Нет, это-то все вычистили. И дом, можно сказать, пообрали как следует. А только не ломали ничего.

— Ну вот. Нам даже благодарность за это вынесли.

— Так…

— А вы обрадовались?

— Вроде этого. А они, чума их задави, старух каких-то нагнали в этот дом-то да по мере картошек со двора на них, пропади они пропадом.

— Так… взнуздали.

— А там, глядим, говорят, — хозяйство у них тут будет, государственное, старух кормить.

— Вот как этими старухами донимают, сил нет.

— Старухами да ребятами, — сказал высокий, идя рядом с санями и держась рукой за грядку.

— Да, маху дали; ничего не надо было оставлять.

— Все под метелку надо было, — сказал высокий. — Мы живем теперь — горя мало, к нам старух не напихаешь, — некуда. Вот сейчас с горки спустимся, потом на изволок поднимемся, тут наши места пойдут. Есть на что посмотреть. У нас прямо, как только объявили, так и пошло… Господи, что только было!.. Экономии все большие были, заводы при двух были, как повезли все!.. Ну, прямо комари лесные. Кто железную трубу с фабрики тащит, кто стол, кто полмашины уволок. Завод один целую неделю ломали.

— Неделю?! А богатство какое было… Это вы, значит, спервоначалу хватились? — спросил мужичок в платочке.

— Прямо с самого началу. А уж потом где ж, тут комиссаров наставили, свои молодые в начальство выскочили. Ежели бы момент пропустили, ничем бы не попользовались и не хуже вашего на эту государственную собственность налетели бы. А тут, как гладко все, — пойди, устраивай, — заново строиться надо.

— Верно, это что там.

— У нас чуть до драк не доходило; молодые наши умники сначала кричали все: граждане, будьте сознательны, не уничтожайте своего собственного.

— Собственное только то, что в кармане… — отозвался угрюмо третий, все время молчавший мужик. — Трубу уволок, продал, вот тогда она и в кармане.

— Да… мы тоже так-то смекали, — сказал высокий. — Лес помещичий как начали валить да на короткие чурки кромсать, управляющий нам и говорит: «Дураки, зачем же вы добро-то портите, ведь все равно теперь ваше». А дураки знают что делают: потом пришли отбирать это государственное, думали дом заново построить из этого лесу, а там вместо лесу только колчушки лежат, — стройся!

— Обмозговали.

— Иначе и нельзя. Ну, машины разобрали, за постройки взялись. Все по бревнышку.

— Обстроились? — жадно спросил сидевший в санях и даже отвернул мешавший слушать воротник армяка.

— Опять же на дрова! Чудак человек!

— Они те обстроят, — сказал молчаливый мужик.

— Сунулись было потом это государственное заводить, а у нас чисто, — сказал высокий мужик и вдруг закричал, показывая куда-то направо: — вон, вон, гляди!

Там, куда он указывал, виднелось ровное место, среди которого в нанесенных сугробах торчали обгоревшие столбы.

— Это наше. Мы работали. Вон посередке, где кирпич навален, тут дом был огромадный!.. Потом приезжали из центра; как, говорят, вам не совестно, мы бы, говорят, вам тут народный дом могли устроить, лекции читать, али, говорят, мастерские.

— А вы что же?

— Что ж, — говорим, — мы народ темный.

— Они устроят, а там с тебя меру картох, — сказал молчаливый.

— Это — первое дело. А вон в низочке столбы торчат, — это паровая мельница была. А поближе сюда сад был десятин пять.

— Скажи на милость, обзаведение какое было! — сказал мужичок, сидевший в санях.

— Страсть! Больше ста лет стояло, все обстраивалось.

— Долго ломали?

— Больше трех недель.

— Да… скорей и не справишься, — сказал мужичок в, платочке, посмотрев на широкое снежное пространство, бывшее под заводом, и покачав головой.

— Теперь-то многие схватились, — сказал опять высокий, — да уж поздно: дома стоят не тронуты, а к ним стража приставлена. Так ни с чем и остались. Только и есть, что по ночам таскают.

— Много не натаскаешь.

— Уж очень зло берет, — сказал мужичок в платочке, — стоят окаянные в два этажа, да с балконами с разными. И добро бы заняли чем-нибудь, на дело бы употребили, а то и этого нет: приезжают теперь по воскресеньям, осматривают. А бревна толстые в стенах!

— А что осматривают-то?

— А черт их знает. Подойдет к какому-нибудь стулу и смотрит, потом округ стола начнет ходить, тоже смотрит.

— Тут спичку надо… — сказал угрюмо молчаливый.

— Известное дело, спичку. Вон мишенские подпалили, — теперь бога благодарят, на этом месте огород развели. Нам старики еще спервоначалу говорили: «Ох, попадете вы под барщину!» Так оно и вышло. Лошадей было захватили с барского двора, обрадовались, а они подводами очередными замучили. Коров получили — их на мясо веди.

— Все в пользу государства?

— Все в пользу, пропади оно пропадом, — сказал мужичок в платочке и высморкался через грядку.

— Нет, мы хорошо обернули. — сказал высокий, — приехали еще один раз из самой Москвы и говорят: — Черти, оголтелые, что же вы, говорят, все разгромили и сами голые сидите? Есть, говорят, у вас соображение, — ведь самих себя грабите?

— Голые, да зато взять нечего, — сказал хромой.

— А как же… Вон, вон, опять наши места пошли! — закричал высокий мужик, ткнув кнутовищем куда-то налево. — Тут молочная прежде была, в Москву молоко отправляли, там — завод стеклянный был.

— Ничего чтой-то не видать, — сказал мужик в платочке, повернувшись всем туловищем в санях.

— Как нету ничего, так и не увидишь ничего, — сказал высокий.

— Богатое обзаведение было?

— Страсть.

— А завод большой был?

— Пять недель ломали.