Онлайн чтение книги Рассказы, сценарии, публицистика
Китайская мельница*

(Пробная мобилизация)

Часть первая

На вершине скирда; озаренный солнцем степной орел. Облака. Края их озарены закатывающимся солнцем. Саша Панютин, деревенский энтузиаст и изобретатель, устанавливает антенну на ободранной крыше бывшего барского дома. С крыши видно:

Деревня, опоясанная лесами. Змеится и блестит река.

Неубранные поля, стога.

Панютин окончил работу — поставил антенну, вбил последний гвоздь.

Антенна, режущая перистые облака.

Зал бывшего барского дома — теперь изба-читальня.

Колонны, купидоны на резных ножках стола. Лицо одного из купидонов закрыто наполовину «Правдой».

На столе радиоприемник, устроенный в металлической коробке из-под пастилы, и громкоговоритель.

На скамьях — крестьяне, приготовившиеся услышать благую весть.

Большие заскорузлые руки крестьян.

Груды плугов в сарае.

Ручки плугов.

На другой скамье — комсомольцы, крутые вихры, смеющиеся глаза.

В разные стороны углов расходятся два ряда рук — молодых и старых.

Черевков — избач-комсомолец, рослый добродушный детина, у аппарата. Он поднял руку.

Московская радиостанция — кружево стальных перекладин.

Коробка из-под пастилы, детектор, рычажки. Рука Панютина двигает их.

В избе-читальне ряд деревенских старух, исполосованных морщинами.

За скамьями толпятся крестьяне.

Разодетые девки.

Парни с гармошкой.

На фоне стенной газеты сивый старик в лаптях, в меховой шкуре. Шкура тащится за ним, как за римским патрицием. Вдохновенный Черевков:

Крыши главной улицы в Москве. Лес антенн.

Старуха в латаной шали держит у уха трубку. Голова ее охвачена металлическим обручем.

Большие капли пота потекли по старушечьему лицу. Большой театр в Москве. Сцена Большого театра. На трибуне оратор-китаец. Перед ним микрофон от радио.

Переполненный китайцами театр.

Пятна света на скуластых лицах.

Цепь роговых очков.

Ряд студентов-китайцев в роговых очках.

Люстра Большого театра отражается в очках.

Оратор-китаец. Над ним статуя Ленина с протянутой рукой.

Свет блестит на бронзовой голове Ленина.

Сквозь восьмидесятилетние пальцы старухи металлическая трубка радио.

Смятенное лицо старухи.

Старуха крестится.

Оратор-китаец.

Ряд дремучих деревенских бород.

В бороде застрял колос.

Руки китайцев на бархатной обшивке балкона.

Среди студентов — восторженно бушующий Живцов, секретарь комсомольской ячейки Повареншино. Он приехал делегатом на съезд Авиахима и завернул между делом на китайский митинг. Пиджак его, одетый на толстовку, распахнут. Вокруг тела вьется цепь от дедовских часов.

Он низенький, прыщавый, длинноволосый, в растрепанных больших сапогах. Грудь его разукрашена значками. Тут — КИМ и Авиахим, и Мопр, и О-во спасания на водах и многое другое.

Китаец на трибуне говорит очень горячо.

Живцов повторяет все жесты оратора.

Кричит Живцов самозабвенно.

Раскрытый перекошенный рот Живцова и 32 неприкосновенных его зуба.

Сосед Живцова — студент-китаец — снимает очки, протирает их, близорукими радостными глазами смотрит на Живцова и протягивает ему руку.

Живцов и китаец со страстью трясут друг другу руки.

Московская улица. Густой пар из окна прачечной «Личный труд Су-Чи-Фо».

Из пара выплывает горка ослепительно выглаженного белья.

Солнечный луч пронизывает движущиеся столбы пара и ложится на белье.

Внутренность китайской прачечной. Китаец, голый до пояса, с клочковато-азиатской бороденкой стирает претенциозные дамские панталоны.

Над китайцем в золоченой раме олеография: «Ночь в Венеции».

По лицу гондольера текут слезы. Это — пар.

Стоянка аэропланов на берегу Москвы-реки.

Плакат: «Агитполеты для делегатов съезда Авиахима».

В кабинку самолета входят киргизы в халатах.

Пола цветистого халата над колесом самолета.

Старая китаянка — жена Су-Чи-Фо — гладит. Слезы падают на белье.

Она переглаживает.

Крылья летящего аэроплана.

В прачечную входит сын Су-Чи-Фо — студент, сосед Живцова по Большому театру.

Еще одна слеза на белье. Старуха переглаживает.

Су-Чи-Фо привязывает к чемодану новенький жестяной чайник.

Москва с аэроплана.

Су-Чи-Фо вынимает железнодорожный билет из сложных карманов жениной кофты и передает его сыну.

Железнодорожный билет — Москва-Чита-Маньчжурия.

Кружева, придавленные утюгом, трепещущая рука китаянки.

Восторженный Живцов в кабинке летящего самолета.

Снятая сверху Москва-река. Берега ее покрыты газетными листами.

Купальщики жарятся на солнце, читают газеты.

Живцов стучит пилоту.

Самолет снижается.

Свисающие с гладильной доски кружева. Утюг в руке китаянки.

Слеза падает на утюг и кипит.

Отъезжающий сын Су-Чи-Фо прощается с отцом. Он берет руку, окруженную облаком мыльной пены.

Подходит к плачущей матери…

Самолет садится на землю…

Дверь открывается, выскакивает Живцов.

На плече у китаянки отпечаток руки сына из мыльной пены.

Колеса самолета.

Движущиеся колеса трамвая.

Костыли на ступеньках трамвая.

Движущиеся колеса автобуса.

Мощные колеса паровоза.

Сигнал: в руке железнодорожника три раза качнулся фонарик.

Колеса паровоза дрогнули, двинулись.

В тамбур вагона влетают вещи Живцова, а за ними и сам Живцов.

Живцов сталкивается в тамбуре со студентом-китайцем.

Работа стрелок. Множество рельс у большого Московского вокзала.

Живцов говорит:

В одной руке китайца заграничный чемодан, в другой — жестяной чайник. Он отвечает:

Пригородные строения плывут мимо поезда.

Работа стрелок (общий план).

Живцов прижимает к груди купленную им в Москве гармошку.

Говорит он.

Китаец улыбается, обнажая ослепительные зубы.

Поезд набирает скорость.

В озеро воткнулась луна, колышутся камыши.

На середину озера выплывает какая-то птица.

Живцов и китаец на ступеньках летящего поезда.

Оживленная беседа.

Китаец рассказывает Живцову.

Ослепительно освещенный, размытый недавним ливнем крутой подъем в горах. Старый рикша, напрягаясь и дрожа, везет в гору коляску.

В коляске англичанин и бульдог.

Тонкие лакированные колеса вздрогнули и остановились. Рикша изнемог.

Затем колеса вновь поползли наверх, ползли медленно, трудно.

Китаец рассказывает.

Мимо поезда: русский пейзаж — река, облитая луной, убегая, изгородь поднимается по холму.

На ступеньках вагона китаец все рассказывает потрясенному Живцову о своей родине.

Хлев. Бочка с водой. Огни пробегающего поезда в воде.

Корова ломает их, пьет. Капли стекают с волосатых ее губ, и в каплях продолжают сверкать огни поезда.

Мучительное движение рикши вверх.

Часть вторая

Коровы в реке.

Над водой множество поднятых кверху коровьих морд, изнывающих от жары.

Поле. Зной. Пропылившееся стадо овец.

Овцы сунули морды под брюхо друг дружке.

Полдень. Жаркое солнце. Сонное царство Повареншино.

Вымершая базарная площадь, забросанная шелухой, обрывками сена, навоза.

Кооперативная лавка заколочена…

На двери замок…

На замке записка:

В запертой лавке боров тычется мордой в миску с хлебовом.

Прохожий человек в венгерке отрывает от записки уголок, свертывает собачью ножку, закуривает.

Струйка дыма тянется к слепящему кругу солнца.

Налетающий паровоз.

Захолустная станция. Мелькают станционные постройки.

Перрон, заставленный множеством бидонов от молока.

По перрону прогуливаются барышни местного «высшего общества».

У каждой из них по чувствительному изъяну — то нос велик, то ноги кривые, а то прыщи.

На станцию влетает поезд. Среди ободранных маленьких бараков он возвышается и трепещет прекрасной, сложной сверкающей горой.

Китаец прощается с Живцовым.

Говорит Живцов.

Китаец снимает с себя значок Гоминьдана, прикалывает его Живцову.

Егор мгновенно ощутил себя беспомощным бойцом под знаменем Гоминьдана.

Он срывает с себя заветную, купленную в Москве гармошку, сует ее китайцу. Тот пытается отказаться, но поздно, поезд уходит.

Мимо местных девиц в окне международного вагона проплывает англичанин.

Проплывает озадаченный китаец с большой гармонией в руках.

Коновязь у трактира «Свой труд второго разряда с подачей».

На фоне внутреннего вида трактира холмистая, ободранная поверхность деревенского бильярда с деревянными шарами.

Мужицкая рука раздавливает очищенное яйцо.

Склонившись над бильярдом, Ерема, мечтательный мужик с лысой головой, в бахроме апостольских волос…

…кормит яйцом выводок цыплят, расположившихся на бильярде.

В уголке бильярда остатки Ереминой трапезы.

Чайник стоит на трех шарах с затертыми номерами.

К трактиру подбежал бодрый Живцов, огрел сонную клячу…

…постучал в окно.

Ерема встрепенулся…

…выбежал из трактира.

Бильярд. От топота шагов один из шаров, стоявших под чайником, качнулся и упал в лузу.

Посреди базарной площади в пыли, разморившись, спит пьяный.

Собака чешется об него, как об косяк двери, зевает, укладывается.

Безмятежная русская равнина, исхлестанная кривыми дорогами.

По проселочной дороге, оживленно беседуя, трясутся Ерема и Живцов на телеге. Ее влечет громадная лошадь, похожая на верблюда. Она запряжена в крохотную телегу. О лошади этой надо сказать, что она престарелое, положительное существо, не одобряющее своего легкомысленного хозяина Ерему.

Спрашивает Живцов у Еремы.

Отвечает Ерема, помахивая бильярдным кием, к которому привязан ремешок, — получился кнут.

На площади валяется просмоленное бревно.

На нем выступили капли пота.

Базарная площадь.

Мужичонка, горькая беднота, доит лохматую коровенку, запряженную в телегу. Мужичонка напился, укладывается спать под телегу.

В сонное царство врывается Живцов.

Он огрел кнутом спящего посреди площади и собаку.

Орет Живцов, размахивая кием.

Спящий и собака завертелись, побежали.

Живцов барабанит в дверь запертой лавки.

Сторож избы-читальни, увидев в окно Живцова, заметался. Из лавки высовывается припухлое, в перьях лицо приказчика и сейчас же скрывается.

Бегство встревоженных кур.

Приказчик в запертой лавке судорожно снижает цены, он срывает этикетки…

…и переписывает и ставит цены на 10 % ниже.

Живцов барабанит в дверь избы-читальни.

Испытанный сторож заводит граммофон.

Встревоженные куры перелетают через плетень.

Баба, задрав подол, бежит через площадь.

Вертящаяся пластинка граммофона.

Живцов размахивает кием:

Выдоенная корова несется вскачь.

На козлах испуганный мужик.

Навстречу корове и мужику движется нескончаемая цепь возов с зерном. Урожай, видимо, велик.

На одной телеге, куда зерно ссыпано без мешков, играют в сияющей под солнцем ржи два пузатых голых младенца.

Цепь возов пересекает базарную площадь.

Умиленно говорит Ерема…

…оглядывая поток телег.

Играющие младенцы.

Зерно под солнцем.

Кричит отчаявшийся Живцов.

Вертящаяся пластинка граммофона.

По дороге к мельнице во всю прыть несется телега Живцова.

Медленно величавое течение возов.

У Еремы лопнула постромка.

Он не замечает этого, нахлестывает свою лошадь.

На краю горизонта, у реки полуразрушенная мельница с ободранным колесом.

На чердаке мельницы — недвижимая сова.

Кричит Живцов.

Перед мельницей мостки, которые вот уже четыре года как ненадежны. Телега подлетает к мосткам. Ерема крестится…

…телега взлетает на мост…

…доски подламываются…

…в воздухе мелькнуло крестное Еремино знамение.

Живцов, лошадь, телега падают в овраг.

Сова.

Оторвавшееся от телеги колесо катится по меже между двумя нескошенными полями.

Межа отделяет поле, на котором густая высокая стена волнующихся хлебов, от чахлой, плохо выделанной полосы.

Катящееся колесо.

Жатва. На опытном поле колос густ, тяжел, высок.

Работают две американские косилки.

На одной из них избач Черевков.

На другой Панютин.

Комсомолки вяжут снопы.

Плохо возделанная полоса дала чахлый, редкий колос.

Герасим — азартный, трепетный мужичишка и…

…дед Черевков — дряхлый старик в посконной рубахе и широких штанах — жнут серпами.

Серп старика падает бессильно.

Жена Герасима — бойкая большая баба — вяжет снопы.

Ехидно говорит она мужу.

Стена высоких хлебов и жалкие колосья Герасима.

Чистая размашистая работа косилок.

Старозаветный серп старика движется немощно. От натуги дед опрокидывается на спину, не может встать, только ногами сучит. Герасим, смотря на «работничка», плюет с досады.

Старуха ядовита…

Взбешенный Герасим бросил серп, перемахнул через межу…побежал к косилке, на которой работает сын, преградил ей путь.

Кричит он и хлопает себя по штанам. Черевков, добродушнейший верзила, сгреб маленького отца, сунул его под мышку, продолжает работать.

Дед сидит на острых ягодицах, жует губами. Выцветшие его глаза слезятся. Старуха орет над ним.

С болтающейся, под мышкой у сына, ноги Герасима слетает лапоть.

К работающим косилкам приближается Ерема, несущий на плечах остатки своей телеги.

Чумазый, исцарапанный Живцов и меланхолическая Еремина лошадь, влачащая обломки оглобли, в которой запутался кий с ремешком.

Комсомольцы, завидев Живцова, бегут к нему. Черевков, забыв об отце, бросает его.

Трепаный Герасим снова наскакивает на сына. Межа разделяет два поля.

Говорит Герасиму Живцов, поочередно степенно здороваясь за руки с комсомольцами.

Дед на земле.

Ряд колосьев, подрезанных косилкой.

Волнующаяся стена хлебов…

Впереди стада белоголовый пастух Тереша.

Налившиеся колосья бьют его по груди, по значку КИМа.

Пастух углубился в чтение арифметического задачника.

Страница арифметического задачника движется в высоких хлебах.

Часть третья

Комсомольская ячейка обмолачивает зерно, снятое с опытного поля.

Дружная работа молодых неистовых рук.

Полет снопов чертит радугу в закатном небе.

Взмахи рук.

Рубахи, прилипшие к потным спинам.

Парни, густо покрытые пылью, подают снопы.

Девки на крыше молотилки принимают снопы.

Девки пересмеиваются, толкаются, пересаливают свои снопы неумеренной деревенской шуткой.

Девушка, подающая снопы, не рассчитала движения.

Сноп ее перелетел через молотилку.

Она расхохоталась, выругалась.

К молотилке прибита кружка с надписью: «У целях культурной борьбы за матюкание — копейка золотом».

Девушки ухарски бросают копейку в кружку.

Мешки постепенно наполняются зерном, сыплющимся из молотилки.

Парни уносят мешки на потных мускулистых спинах.

На гигантском омете соломы:

Черевков.

С омета видна покойная русская равнина — скошенные поля, лесок, речка.

Солома подается Черевкову стальными тросами.

В проволоке горит и ходит солнце.

Пастух Тереша все учится. Он зарылся в золотую солому. Выписывает из книги задачу: 4 + 4 + 4 + 7 — будет, по мнению Тереши, 24.

Босоногие мальчишки верхами на жеребых кобылах возят к омету солому. Ноги их весело болтаются на оттопыренных лошадиных боках.

Мальчишки подвезли солому. Черевков подтягивает ее тросами и…

подгребает под ней прилежного Терешу с его задачником, тетрадкой и карандашиком.

У молотилки мешки, наполняющиеся зерном.

Деревенская церковь, превращенная в закром.

Парни сваливают туда мешки.

Церковь по самые брови Николая-угодника полна зерном.

Замусоленный флажок с буквами РСФСР.

Флажок этот прицеплен к локомобилю. Машинистом Панютиным.

Он возится у пылающей топки.

Буйный ход локомобильного колеса.

Мешки наполняются зерном.

Мальчонка лет десяти, опоясанный ремнем. На ремне висит сабля.

Едет на связке соломы наверх к Черевкову.

Подает ему повестку.

Повестка: Порядок дня Пленума Повареншинской Сельской ячейки ВЛКСМ:

1) Международное положение в Китае — докладчик т. Живцов.

2) Электрификация водяной мельницы и по возможности всеобщее — докладчик т. Живцов.

3) Половая крайность в ячейке и уклон — докладчик т. Варя.

Мальчонка соскочил с омета и подал повестку Панютину.

Тот читает ее при свете горящей соломы.

Полет снопов в небе.

Мальчишка с саблей забрался к девкам на молотилку.

Девки черны от пыли, глаза и губы их сверкают, как у негров.

Они читают повестку с религиозной серьезностью.

Из первой части — мучительный нескончаемый подъем китайца рикши в гору.

У ободранного, сломанного мельничного колеса, у плотины, изрытой свиньями и наполненной всяческой деревенской дрянью: скелетами животных, ведрами без донышек, истлевшими козырьками — Живцов.

Он склонился над китайским номером «Прожектора».

В дверях мельницы мечтает Ерема. Он кнутиком считает:

…летающих на небе галок.

Лошадь Еремы рвет с чужого дерева яблоки и поедает их.

Искаженное лицо Живцова над фотографией.

Деталь — лицо рикши, облитого потом.

Полет снопа.

Парни подают последний сноп. Место у молотилки, где работали комсомольцы, — опустело — ни одного человека. (При помощи наплыва.)

Комсомольцы, окончившие молотьбу, умываются у бочки. Вода становится чернее сажи, но в ней отражается солнце и смеющиеся лица.

Скирда. Круглый ров.

Стряпуха ставит большую миску щей.

В середине миски, в жирных щах плавает радужный круг солнца.

Деталь — восхождение рикши.

Склонившееся над фотографией лицо Живцова, сквозь сетку разметавшихся его волос видна страница журнала с изображением рабочих-китайцев, убитых в перестрелке с иностранными войсками.

Веселая трапеза комсомольцев, жующие рты, смеющиеся глаза, с ложек стекают сверкающие капли. Парни острят и…

…кружка по борьбе с матюканьем пляшет как угорелая.

Миска со щами опустела наполовину, но солнце в ней плавает по-прежнему.

На омете соломы вырастает Живцов. Лицо его искажено печалью и вдохновением. Он вещает с омета:

Лицо рикши.

Набитый рот Тереши, остановившиеся его скулы, выпученные глаза.

Под столом девка толстой босой ногой толкает ногу парня. Нога играет.

Живцов уходит глубже в солому. Речь его становится все грозней:

Комсомольцы отложили в сторону ложки. Из кузницы выглянули два цыгана: один кузнец, другой цыган привел ковать лошадь.

Живцов до колена ушел в солому, он размахивает руками:

Полукругом оставленные ложки.

Под столом девка толкает соседа. Нога парня недвижима. Копыто лошади дергается в руке кузнеца.

Живцов по пояс ушел в солому. Пыль и солнце…

Лицо рикши — страшное, голое, черное, круглое, как отполированный чугунный шар, по которому стекают потоки солнца и пота.

Комсомольцы встали, подошли к омету. Молодые спины, молодые головы, крутые вихры.

Разрезанный калач с изюмом.

Рикша упал и на четвереньках лезет, лезет прямо на Живцова. Лицо Живцова. Блуждающие глаза, вдохновение его ищет выхода, вдохновению его нужно прорваться, и оно прорывается.

Руки комсомольцев взлетают кверху. Саша Панютин поднимает искалеченную руку. На небе, на пламенеющем облаке — рука Панютина с отрубленным пальцем.

Варя-комсомолка, вязавшая снопы, крепко целует свою соседку.

Лошадь вырвала копыто из рук кузнеца. Цыган вскочил на подкованную лошадь и помчался. Вокруг Живцова смыкается трясущийся веселый лес поднятых рук.

У комсомольцев такие лица, точно они дают клятву. А Живцов…

Живцов понял, что он совершил необыкновенный, совершенно неожиданный подвиг.

Он с каким-то недоумением, по пояс в соломе, отступает перед надвигающимися ликующими товарищами.

Ошалелый цыган скачет по деревенской улице. Ему навстречу две старухи с ведрами на коромысле. Одна старуха большая, другая маленькая.

Крикнул им цыган и помчался дальше.

Маленькая старуха, облитая с головы до пят водой из ведра своей спутницы — большой старухи.

Клубы пыли по дороге за скачущим цыганом.

Часть четвертая

Ночь в Повареншине. Странная, многозначительная ночь.

В окнах мечутся огоньки.

Дым валит изо всех труб, расстилается по звездному небу.

Луг. Цветы колышутся под луной. По цветам скачет цыган на лошади.

Цветы под лошадиными копытами.

Костер тянется к небу.

У костра на опушке леса — цыганский табор.

Старик, озаренный пламенем костра, рассказывает молодежи историю о великих конокрадах и великих певцах.

Деревенское кладбище. Кресты, облитые луной.

Ерема поспешно копает.

Морда коня в пене.

Цыган подскакал к костру.

Вертясь на вспененной лошади, он кричит:

Из-под кибитки, обращенной к огню, лицо старой цыганки.

У табора, в лесу, в луже дождевой воды дрожит отражение молодого месяца.

На полу горы убогих деревенских сапог, требующих починки.

Тусклый жировичок освещает хату сапожника.

Он и дочка его, девочка лет десяти, работают лихорадочно.

Старческая рука и детская ручонка вперемежку, изо всех сил, стучат молотками по подметкам.

В окно просовывается чья-то рука, бросает на кучу сапог еще три пары громадных, как дома.

Девочка, у нее полон рот дратвы, поворачивает важное рабочее лицо.

В домах мечутся огоньки.

Карта Китая, освещенная колеблющимся светом свечи.

По карте ползает громадный палец.

Черевков, Тереша и еще один «доброволец» склонились над картой.

Черевков водит пальцем по карте. Он высказывает следующий стратегический план:

Тереша склоняется к тому, чтобы действовать осторожней:

Плачущая старуха Черевкова складывает пироги в сумку. Сын, желая утешить старуху, берет ее в охапку, вертит во все стороны, пляшет с ней:

Старуха пляшет, плачет и смеется. Лицо деревенской знахарки. В избе богатея.

Знахарка разлила по стаканам наговоренную настойку из мух, подает ее ужасающимся парням.

Знахарка с полным знанием дела плюет на все четыре стороны и шепчет заклинания.

Обезумевший от страха парень мечется, крестится и пьет. Черевков все пляшет со своей плачущей и смеющейся старухой:

Парень катается по полу… лицо его сведено судорогой, на губах пена. Белоснежная модель Волховстроя, вырезанная вдохновенным ножиком Саши Панютина. Сквозь слюдяное оконце игрушечной электростанции пламень копеечной свечи.

Головы Живцова и Панютина сквозь оконце электростанции.

В комнате Живцова. Ободранная койка, этажерка с книгами, портфель, засохшие колосья. Только и хорошего в комнате, что пышная модель Волховстроя да полка с книгами.

Полка заставлена собраниями сочинений Ленина.

Корешки многочисленных ленинских книг.

С Живцовым Саша Панютин, твердо сознающий, что совершилось великое, но двусмысленное событие.

Говорит Панютин, тоскливо озирается.

Взор его падает на стул о трех ножках.

Вздыхая, он берет стул, примеряется к нему, принимается за работу.

Живцов и сам знает, что навинтил. В глубокой задумчивости он расхаживает по комнате.

Панютин чинит стул, вздыхает.

На деревенской колокольне юродивый бьет набат.

Цыганский табор, играя огоньками кибиток, переходит реку.

Место, оставленное табором. Вбитые колышки, навоз, тлеющие остатки костра.

На кладбище Ерема роет изо всех сил.

Обильная неисчерпаемая шевелюра Живцова. В ней медленно шевелятся призадумавшиеся, нерешительные его пальцы.

Говорит Панютин, увлеченный починкой стула.

Корешки книг Ленина.

Живцов нерешительно подходит к этажерке, берет книгу, раскрывает.

Титульный лист. Портрет Ленина, прищурившегося, лукавого.

Склонившаяся над портретом голова Живцова, разметавшиеся обильные его волосы.

В сарае, изборожденном лунными полосами, махонький, пьяненький Герасим Черевков. Роется в сбруе, выискивает вожжу.

В избу Черевкова вламывается махонький, трепаный отец.

Наскакивает на большого сына, замахивается вожжой.

Верзила сын бережно усаживает пьянчужку на лавку, сует ему пирог.

Мужичонка, не выпуская вожжи, ест обиженно, с некоторым восторгом, проистекающим оттого, что очень уж необыкновенные события.

Медленно листается ленинская книга.

Свет падает на юмористическое лицо Панютина.

Говорит Панютин.

Сконфуженные пальцы Живцова в шевелюре.

Лукавое, прищуренное лицо Ленина.

Медленно листается книга.

Лицо Живцова над переворачивающимися страницами.

Панютин, мурлыча песенку, пристраивает к стулу четвертую ножку.

Страница перевернулась, легла. Здесь должна начаться выписка из Ленина, которую можно отнести к необычайному происшествию в Повареншино.

Выписка.

На полатях в избе Черевкова лежит в овчинах дряхлый дед.

Он тоже требует себе пирогов. Внук подает ему.

Выписка из Ленина.

Светлеющее лицо Живцова.

Дед на полатях жует пироги. Горох сыплется по овчине. Лошадь Еремы бродит по селу, стучится в окна, ищет хозяина.

Окошко приоткрывается, ей кричат:

И она идет дальше.

Ерема выкопал из могилы что-то длинное, завернутое в рогожу.

Он очень доволен, вытирает рукой пот.

К нему приближается костлявая подруга лошадь, волочащая оглоблю. Она наконец нашла его.

Лошадь устремляет на хозяина укоризненный взор — шальной ты, мол, Ерема, несерьезный человек.

Она берет его зубами за ворот, тащит.

Бормочет сконфуженный Ерема.

Живцов закрывает книгу и медленно приподнимает лицо, озаренное внезапно счастливой, все разрешающей мыслью.

Модель Волховстроя. Сквозь слюдяное оконце лицо Живцова.

Панютин ставит на пол стул, прочно стоящий на всех 4-х.

Четыре ножки стула.

Среди цветов, в луже дождевой воды дрожит молодой месяц.

На фоне побледневшего неба дымятся повареншинские трубы.

Часть пятая

Небо. Рассвет.

Петух влетает на забор, закукарекал.

Петушиная нога со шпорой.

Лапоть со шпорой.

Тереша, обутый в лапоть со шпорой, идет по дороге.

Впереди Терешиного стада новый пастух — старый, прокуренный, грязный.

Вброд по реке переправляется необозримая цепь телег.

Река бурлит, сияет, льется между колесами.

На телеге, ушедшей в воду, девки и мужики. Девичьи ленты летят по ветру.

Цветы плывут по реке.

Три парня, распевая, обнявшись за плечи, идут «являться» на сборный пункт. Они увешаны оружием и гармошками. На краю горизонта, по кривым дорогам, текут толпы крестьян.

Ребят поприбавилось. Их пятеро.

Они стучат в окно к богатеям.

В запертой горнице — распростертый на полу — кулацкий сын.

Мертвенно искаженное его лицо. Парни идут дальше, их уже семь. У закрытой винной лавки…

Плакат: «По случаю гражданской войны в Китае продажа русской горькой закрыта на 3 дня».

На фоне плаката блаженно пьяные трепаные головы отца и деда Черевковых.

Черевковы пляшут самозабвенно.

С холма текут толпы людей. Великое переселение повареншинских народов.

В толпе два гиганта крестьянина, похожи друг на друга, верно, братья.

Говорит один из них, указывая на…

Расстилающуюся перед ними прекрасную необозримую Россию.

Отвечает другой.

Четыре твердо идущих ноги в лаптях. Старуха Черевкова дает сыну крестик. Парень сконфужен, отказать трудно, а взять незачем.

Наказывает старуха сыну.

Парень незаметно прячет крестик за голенище.

Всю улицу заняли поющие, обнявшиеся за плечи парни.

Их уже не семь, а пятнадцать.

Цветы плывут по реке.

Разукрашенный всеми мыслимыми значками Егор с портфелем в руках, в папахе шествует к мельнице, к сборному пункту.

За ним движется построившееся в ряды неисчислимое воинство.

Тут и комсомольцы со знаменем, и охотничьими ружьями, и гармошкой.

Тут и деревенская бородатая пехота в лаптях, опутанная воющими бабами,

орущими младенцами,

лающими собаками.

Тут и кавалерия, пять лесных объездчиков в германских касках, оставшихся со времен великой войны.

Живцов взошел на холм, величественно вздел руку.

Воинство онемело.

Все глаза впились в главнокомандующего Егора.

Сквозь ряды пробирается запыхавшийся Ерема. В руках его завороченный в рогожу предмет, выкопанный им на кладбище. Он с размаху ставит его перед Живцовым, разворачивает — оказывается, пулемет.

Истекая восторженными словами, говорит Ерема.

Воинство сделало на караул.

Цыган скачет по улице заштатного города.

Двор милиции в заштатном городке.

Начальник в галошах на босу ногу, в галифе со штрипками стрижет овцу.

Во двор влетает цыган.

Орет он, вертясь на лошади и докладывая…

пораженному начальнику о начавшихся в соседней волости военных действиях против милитаристов, засевших в Шанхае.

Живцов у мельницы на вершине холма.

Ерема ласкает пулемет.

Живцов поднял руку:

Собака Тереши зевнула, помахала хвостом, отошла.

Разочарованный Ерема переводит глаза с…

…пулемета на Егора…

…с Егора на пулемет…

Группа светлеющих старушечьих лиц.

Ряд комсомольских лиц, игра их: сначала изумление, потом усмешка.

В сарае Панютин возится с инструментами: лопатами, топорами, пилами, мешками с песком.

Тереша с восторгом отвязывает от лаптей шпоры и прячет их в карман.

Варя кричит Тереше:

Тереша отвечает:

Шпора оттопыривает карман Тереши. Черевков опрометью кидается к матери.

Он отдает старухе крестик, наконец-то избавился. Возмущенный Ерема, сопровождаемый пьяненьким Герасимом Черевковым, тащит прочь пулемет.

Орет Ерема.

Раскрытый сарай возле мельницы. Комсомольцы разбирают инструменты: лопаты, топоры, пилы, тачки.

По дороге верхом скачут милиционеры, предводительствуемые начальником. Недостриженная овца. На дне оврага сидят Ерема и Герасим. Пробуют пулемет. Пули чертят отвесно стоящие стены оврага.

Взмах лопат.

Взмах рук.

Взмах лопат.

Взмах рук.

Сыплющаяся земля.

Дружная работа комсомольцев на плотине.

Шпора порезала Терешин карман и вышла наружу.

Горка гармоний, отложенных в сторону.

Горка оружий, отложенных в сторону.

Взмахи лопат.

Взмахи рук.

Стройка на мельнице — пыль столбом — топот.

В столбах пыли неистовый Живцов.

Тонкая струйка воды втекает в грязный пруд.

Милиция применяет тонкий стратегический маневр, окружает овраг, где стрелял Ерема.

Милиционеры ползут на животах с ружьями наперевес.

Обнявшись с пулеметом и друг с дружкой, в овраге глубоким сном спят Ерема и его соратники.

Милиционеры с ружьями наперевес подползли к краю оврага.

Кидаются на спящего Ерему.

Ерема, погребенный под горой барахтающихся милиционеров.

Кричит проснувшийся, не понимающий, в чем дело, Ерема.

Черевков прибивает к ободранному мельничному колесу новые тесины.

Плотина все растет, мешки с песком падают в воду.

Работа внутри мельницы.

Потревоженная сова…

…вылетает из мрачного своего убежища.

Дуло ружья — выстрел.

Приток реки, ранее текший в сторону, повернул к пруду.

Все усиливающаяся струя воды втекает в пруд.

Гнилушки, горы тряпья, всякая деревенская дрянь — всплывает на поверхность, показывается чистая вода.

Лошадь Еремы стоит над потоком, ждет, когда схлынет грязная вода, — дождалась, начала пить.

Вода поднялась — пруд полон.

Живцов поднимает заслонку.

На колесо мельницы, покрытой вперемежку со старыми свежими тесинами, падает блещущая вода. Колесо ожило, двинулось, пошло.

Убитая сова.

Починенные, вращающиеся жернова.

Бегущее колесо, на солнце блещет стекающая вода.

Мука сыплется с жерновов.

Из церкви, превращенной в закром, крестьяне уносят на мельницу зерно.

Николай-угодник постепенно открывается.

Отец и дед Черевковы пляшут.

Мука течет с жерновов.

Деревенская улица. В рядах старых соломенных крыш горит под солнцем одна новая.

Цветы плывут по реке.

Сквозь бегущее колесо, сквозь струи воды — усталые, потные, веселые лица комсомольцев.

Конец