Онлайн чтение книги Полный порядок, Дживз! Right Ho, Jeeves [Brinkley Manor]
ГЛАВА 23

Помню, Дживз как-то сказал мне (забыл по какому поводу, возможно, ни с того ни с сего, как он часто делает, зная, что его словечки и хлёсткие выражения могут пригодиться мне в будущем), что в аду не сыщешь ярости такой, как в сердце девы оскорблённой. И до этого момента мне казалось, Дживз был абсолютно прав. Лично я никогда не оскорблял женщин, но Горилла Твистлтон как-то оскорбил одну свою тётю, наотрез отказавшись встретить её сына на вокзале Пэддингтон, угостить его ленчем и отправить в школу с вокзала Ватерлоо, после чего вышеупомянутая тётя не давала Горилле житья. Он поведал мне, что получил от неё не одно письмо, но их содержание отказался рассказать, заявив, что я всё равно ему не поверю. Кроме того, тётя прислала ему с дюжину гневных телеграмм и одну открытку с изображением памятника Павшим Воинам.

Так вот, как я уже говорил, до этого момента я не сомневался в том, что Дживз был прав. Хуже оскорблённых женщин нет ничего на свете, считал я. Оскорблённые женщины — в первую очередь, а все остальные — во вторую, таково было моё мнение.

Но сейчас мои взгляды резко переменились. Если хотите узнать насчёт ярости в аду, советую вам познакомиться с мужчиной, которого самым жульническим образом надули, заставив отправиться в долгое и никому не нужное путешествие на велосипеде ночью без фонаря.

Обратите внимание на слова «никому не нужное». Именно они ранили душу и, грубо говоря, наносили удар ниже пояса. Я имею в виду, если бы речь шла о том, что необходимо съездить за доктором, так как ребёнок умирает от крупа, или быстро смотаться в одно из заведений, потому что в доме закончились веселящие напитки, никто не бросился бы к велосипеду быстрее меня. Прозовите меня молодым Лохинваром, и вы не ошибётесь. Но пройти, так сказать, огонь, воду и медные трубы ради того, чтобы удовлетворить чьё-то болезненное чувство юмора: Вы меня простите, но это уже ни в какие ворота не лезет, и я не собирался этого терпеть ни за какие коврижки.

Поэтому, как вы сами понимаете, хотя Провидение, которое хранит всех добрых людей, надо мной сжалилось, и на обратном пути я не встретил ни козлов, ни слонов, к входной двери Бринкли-корта подкатил злой, хмурый и мстительный Бертрам. А когда я увидел, как мне навстречу спускается с крыльца чья-то тёмная фигура, я приготовился высказать всё, что было у меня на уме, душе и языке.

— Дживз! — произнёс я сквозь стиснутые зубы.

— Это я, Берти!

Голос, прозвучавший в моих ушах, почему-то напомнил мне сладкий сироп, и даже если б я не узнал Медлин Бассет, я, вне всяких сомнений, немедленно догадался бы, что вижу перед собой не того человека, с которым мне хотелось разобраться как можно скорее. Сами понимаете, фигура, стоявшая передо мной, была в твидовом платье и обратилась ко мне по имени, а Дживз, несмотря на все его недостатки, не носит юбок и не называет меня Берти.

Само собой, после ночной битвы с кожаным седлом мне меньше всего на свете хотелось видеть Медлин Бассет, но вежливость — прежде всего.

— Салют! — сказал я.

Наступило молчание, и я принялся осторожно массировать икры. Надеюсь, не надо объяснять, что я говорю о своих икрах.

— Вам удалось попасть в дом? — спросил я, подразумевая, что в противном случае она не смогла бы переодеться в твидовое платье.

— О, да. Примерно через четверть часа после того, как вы уехали, Дживз нашёл ключ от чёрного хода на карнизе кухонного окна.

— Ха!

— Что?

— Нет, ничего.

— Мне показалось, вы что-то сказали.

— Нет, нет, ничего.

И я действительно замолчал. Прямо-таки загадочная история, но каждый раз, когда мы оставались с девицей наедине, беседа у нас не клеилась, хоть убейся. Шептал ночной ветерок, но не Бассет. Чирикала птичка, но ни звука не слетало с уст Бертрама. Просто поразительно, до какой степени один вид этой особы лишал меня дара речи, да и она в моём присутствии вела себя так, словно язык проглотила. Похоже, наша совместная жизнь после свадьбы мало чем отличалась бы от двадцатилетнего заключения в монастыре монахов-траппистов.

— Вы случайно не видели Дживза? — спросил я, усилием воли поборов свою молчаливость.

— Он в столовой.

— В столовой?

— Прислуживает за столом. Подаёт яйца, бекон, шампанское: Что вы сказали?

Я ничего не сказал. Я хмыкнул. Они пировали и веселились, нимало не заботясь о том, что меня, быть может, в это время козлы тащили по пересечённой местности или слоны топтали ногами. Мысль об этом была мне невыносима. Должно быть, такая же ситуация сложилась перед Великой Французской революцией: высокомерные дворяне торчали по своим замкам и в ус себе не дули, а страдальцы скитались где попало, борясь с несчастьями, сыпавшимися на их головы.

Голос Бассет вторгся в мои мысли:

— Берти?

— Да?

Молчание.

— Да? — переспросил я.

Нет ответа.

Совсем как в телефонном разговоре, когда кричишь в трубку: «Да? Да?», не подозревая, что твой собеседник ушёл попить чайку, но забыл тебя об этом предупредить.

Минуты через полторы её всё-таки прорвало:

— Берти, мне надо вам что-то сказать.

— Что?

— Мне надо вам что-то сказать.

— Да, я понял. Я спросил: «Что?»

— О, а я думала, вы не слышали, что я сказала.

— Нет, я слышал, что вы сказали, но не знаю, что вы хотели сказать.

— О, я поняла.

— Рад за вас.

Недоразумение было улажено, но её опять заколодило. Девица стояла, крутя пальцами и шаркая ногой взад-вперёд. Затем она выдала нечто потрясающее:

— Берти, вы часто читаете Теннисона?

— Если под рукой нет другой книги.

— Вы так удивительно похожи на рыцарей Круглого Стола из «Идиллий Королей».

Само собой, я о них слышал: Ланцелот, Галахад и куча других парней, но, убей меня бог, не понимал, с чего вдруг она решила, что я на них похож. Наверняка спутала меня с какими-то своими знакомыми. От неё чего угодно можно было ждать.

— В каком смысле?

— У вас такое большое сердце, такая добрая душа. Вы такой благородный, такой бескорыстный, такой великодушный. Вы один из самых великодушных людей, которых я встречала в своей жизни.

Ну, сами понимаете, что можно ответить, когда тебя так нахваливают? Дурацкое положение. Кажется, я пробормотал: «Да ну, бросьте» — или что-то в этом роде и принялся смущённо потирать свои больные места. Она опять умолкла, но когда я невольно взвыл, нажав на одно из больных мест слишком сильно, дар речи к ней вернулся.

— Берти.

— Да?

Она судорожно сглотнула слюну.

— Берти, вы способны на великодушный поступок?

— Само собой. Разумеется. А в чём дело?

— Но вам придётся пройти испытание, Берти. Страшное испытание. Вам придётся пройти испытание, через которое прошли немногие.

По правде говоря, я не пришёл в восторг.

— Видите ли, — неуверенно произнёс я, — всегда рад помочь, к вашим услугам и всё такое, но велосипед меня совсем доконал, я весь в синяках, особенно: э-э-э, весь в синяках. Если надо сбегать наверх за:

— Нет, нет, вы не поняли.

— Ну, не вполне.

— О, мне так тяжело: Как же я: Неужели вы не можете догадаться?

— Нет. Не могу.

— Берти: Отпустите меня!

— Но я вас не держу.

— Освободите меня!

— Ос:

А затем, внезапно, я прозрел. Должно быть, усталость взяла своё, и поэтому я не сразу сообразил, почему она пристала ко мне, как банный лист.

— Что?!

Меня покачнуло, а так как я всё ещё держал велосипед, педаль подскочила и въехала мне по икре. Но я даже не поморщился. Мне хотелось пуститься в пляс от восторга.

— Освободить вас?

— Да.

Я был намерен внести полную ясность в этот вопрос.

— Вы хотите всё отменить? Решили опять заняться Гусиком, что?

— Только с вашего великодушного согласия.

— Я согласен. Не сомневайтесь ни на минуту.

— Но я дала вам слово.

— Бог с ним, со словом.

— Значит, вы:

— Не продолжайте, не надо.

— Ох, Берти!

Она закатила глаза и восхищённо прошептала себе под нос: «Рыцарь без страха и упрёка», а я, желая отделаться от неё побыстрее, сказал, что мне за шиворот попала песчинка и я хочу переодеться.

— А вы бегите скорей к Гусику, — посоветовал я, откланиваясь, — и сообщите ему, что всё хорошо.

Она то ли всхлипнула, то ли икнула, а затем кинулась вперёд и поцеловала меня в лоб. Неприятное ощущение, но, как выразился бы Анатоль, нет добра без худа.

В следующую секунду девица галопом умчалась в столовую, а я, зашвырнув велосипед в кусты, пошёл к себе в комнату.

Я не стану распространяться о своих чувствах. Я думаю, вы прекрасно понимаете, что я вознёсся на седьмое небо, если не выше. Можете сколько угодно говорить о парнях с верёвками на шеях, у которых должны вот-вот выбить из-под ног табуреты, когда внезапно появляется всадник с приказом о помиловании, я вам точно могу сказать: радость этих парней — ничто. Я имею в виду, ничто по сравнению с той радостью, которую я сейчас испытывал. Их радость моей радости и в подметки не годилась. Вам удастся еще лучше понять мои чувства, если я признаюсь, что, пересекая холл, вдруг ощутил в себе такую любовь ко всему человечеству, что даже о Дживзе подумал снисходительно.

Я поставил ногу на первую ступеньку лестницы, когда окрик: «Салют!» заставил меня обернуться. За моей спиной стоял Тяпа. Очевидно, его послали, если так можно выразиться, за подкреплениями, потому что он держал в руках несколько пыльных бутылок из погреба.

— Привет, Берти, — он рассмеялся мне в лицо. — Уже вернулся? Ты похож на потерпевшего кораблекрушение. Случайно не попал под паровой каток?

В другое время я вряд ли стерпел бы его идиотские шутки. Но сейчас я готов был простить что угодно и кому угодно и позтому поспешил сообщить Тяпе хорошие новости.

— Тяпа, старина, Бассет выходит замуж за Гусика Финк-Ноттля.

— Надо же, как обоим не повезло.

— Разве ты не понимаешь? Неужели тебе не ясно, что это значит? Анжела теперь свободна как птичка, и если ты:

Он зашёлся смехом, не в силах остановиться, и внезапно я понял, что у Тяпы поехала крыша. По правде говоря, эта мысль мелькнула в моей голове, как только я его увидел, но тогда я успокоил себя, объяснив странное поведение и всклокоченный вид бедолаги тем, что он явно был под мухой.

— Боже великий! Ты отстал от жизни, Берти. Впрочем, хочешь быть в курсе событий, не шляйся по ночам на велосипедах. Мы с Анжелой тыщу лет назад всё выяснили.

— Что?!

— Что слышишь. Подумаешь, размолвка! Я уступил, она уступила, и дело в шляпе. Мы обо всём переговорили, и она забрала свои слова о моём двойном подбородке обратно, а я признал её акулу. Проще простого. Помирились в шесть секунд.

— Но:

— Прости, Берти, я не могу болтать с тобой всю ночь. Меня ждут. Мы проводим в столовой очень важное мероприятие.

В подтверждение его слов из вышеупомянутого помещения прогремел голос, который невозможно было не узнать.

— Глоссоп!

— Здесь!

— Где тебя носит?

— Иду, иду.

— Не копайся. О-го-го! У-лю-лю!

— Жаль, нет охотничьих рожков, — сказал Тяпа. — Сегодня твоей тёте не сидится на месте. Не могу утверждать наверняка, но, похоже, Анатоль сначала заявил о своём уходе, а потом согласился остаться, и к тому же твой дядя вручил ей чек для её журнала. Подробностей я не знаю, но она сама не своя от счастья. Ну ладно, пока. Мне некогда.

Если бы вы предположили, что Бертрам Вустер на мгновение превратился в соляной столб, вы не отклонились бы от истины. То, что я услышал, никак не укладывалось у меня в голове. Когда я уезжал, Бринкли-корт напоминал похоронное бюро, где на каждом шагу можно было встретить разбитые сердца, когда же я вернулся, дом стал похож на земной рай. Сами понимаете, я растерялся, дальше некуда.

Продолжая недоумевать, я принял ванну. Игрушечный утёнок всё ещё сидел в мыльнице и терпеливо ждал, когда им займутся, но, по правде говоря, мне было не до него. Как в тумане, я вернулся к себе в комнату. Рядом с моей кроватью стоял Дживз. И доказательством моего не совсем нормального сост. послужили мои первые слова, обращённые к Дживзу, которые не содержали ни строгой отповеди, ни даже упрёка в его адрес.

— Послушай, Дживз!

— Добрый вечер, сэр. Мне только что сообщили, что вы вернулись. Надеюсь, вы удачно сьездили.

В другое время подобная реплика пробудила бы зверя в Бертраме Вустере. Сейчас же я пропустил её мимо ушей. Мне хотелось только одного: докопаться до истины.

— Но, послушай, Дживз, что?

— Сэр?

— Что все это значит?

— Вы имеете в виду, сэр:

— Имею. Ты прекрасно понимаешь, о чём идёт речь. Что произошло с тех пор, как я отсюда уехал? Похоже, тут все помешались от счастья?

— Да, сэр. Я рад доложить вам, что мои усилия увенчались успехом.

— В каком смысле, твои усилия? Уж не хочешь ли ты сказать, что твой идиотский пожарный план сработал?

— Да, сэр.

— Не валяй дурака, Дживз. Твой план лопнул, как мыльный пузырь.

— Не совсем, сэр. Боюсь, я не был вполне откровенен с вами, сэр, когда предложил вам позвонить в пожарный колокол. Я не ждал, что сигнал тревоги сам по себе приведёт к желаемым результатам. Но, с вашего разрешения, сэр, он сослужил мне службу и позволил развернуться событиям, которые помогли успешному разрешению всех вопросов.

— Ты сам не понимаешь, что говоришь, Дживз. Чушь какая-то.

— Нет, сэр. Леди и джентльмены обязательно дожкны были покинуть дом, чтобы у меня появилась возможность продержать их на улице какое-то время.

— Ничего не понял.

— Мой план был основан на психологии, сэр.

— Каким образом?

— Широко известен факт, что ничто так не объединяет индивидуумов, имевших несчастье поссориться, как общая неприязнь к определённой персоне. Если позволите привести в пример мою семью, сэр, в моменты домашних неурядиц, стоило нам пригласить в гости тётю Анни, все недоразумения между домашними улаживались в мгновение ока. Даже те, кто друг с другом не разговаривали, ополчались против тёти Анни в своём стремлении высказать о ней всё, что они думали. Поэтому, сэр, у меня не вызывало сомнений, что как только леди и джентльмены поймут, что по вашей вине им всю ночь придётся провести ночь в саду, они невзлюбят вас до такой степени, что рано или поздно объединятся, чтобы поделиться мнениями о вашей особе, и в результате придут к полному согласию.

Я много что мог сказать по этому поводу, но Дживз продолжал:

— Как я предполагал, так и произошло, и вы убедились в этом сами, сэр. После того, как вы уехали, все без исключения принялись ругать вас на все лады, и, если позволите использовать это выражение, сэр, лёд тронулся. Буквально через несколько минут мистер Глоссоп прогуливался с мисс Анжелой под деревьями, рассказывая ей забавные истории о том, как вы учились в Оксфорде и выслушивая от неё в ответ некоторые пикантные подробности вашего детства; тем временем мистер Финк-Ноттль на лужайке говорил мисс Бассет о ваших школьных подвигах, а миссис Траверс объясняла Анатолю:

Я обрёл дар речи.

— Вот как? Всё понятно. А сейчас, должно быть, из-за твоей трижды проклятой психологии тётя Делия не захочет смотреть в мою сторону, и я не осмелюсь показаться в её доме много лет: Много лет, Дживз, в течение которых Анатоль будет готовить обед за обедом, ленч за ленчем, завтрак за:

— Нет, сэр. Именно для того, чтобы предотвратить подобный исход дела, я предложил вам поехать в Кингхэм-Мэнор на велосипеде. Когда я сообщил леди и джентльменам, что нашёл ключ, и они неожиданно поняли, что напрасно отправили вас в столь длительное путешествие, их раздражительность тут же сменилась весёлым изумлением. Они смеялись от души, сэр.

— Смеялись, что?

— Да, сэр. Боюсь, на некоторое время вы станете предметом добродушных насмешек, но не более того. Если позволите мне использовать это выражение, всё прощено и забыто, сэр.

— Вот как?

— Да, сэр.

Я задумался.

— Похоже, ты всех расставил по своим местам, Дживз.

— Да, сэр.

— Тяпа и Анжела опять помолвлены. Гусик и Бассет наконец-то вместе. Дидя Том раскошелился на «Будуар миледи». Анатоль остаётся.

— Да, сэр.

— Ну ладно, будем считать, всё хорошо, что хорошо кончается.

— Очень удачно сказано, сэр.

Я вновь задумался.

— И всё же твои методы грубы, Дживз.

— Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц, сэр.

Я встрепенулся.

— Омлет? Послушай, ты можешь приготовить мне омлет?

— Конечно, сэр.

— А принести полбутылки чего-нибудь?

— Вне всяких сомнений, сэр.

— Тащи их сюда, Дживз, и чем скорее, тем лучше.

Я забрался в постель и откинулся на подушки. Должен признаться, моя любовь ко всему человечеству постепенно угасала. У меня болело всё тело, в особенности сами знаете где, и утешением мне служило лишь то, что я больше не был помолвлен с Медлин Бассет. Впрочем, ради этого стоило пострадать. Да, рассматривая дело со всех сторон, я пришёл к выводу, что Дживз потрудился на славу, и когда он вернулся, выполнив мой заказ, я доброжелательно ему улыбнулся.

Он почему-то не ответил на мою улыбку. И вообще, Дживз выглядел озабоченным. К сожалению, мои подозрения, как выяснилось позднее, подтвердились.

— Что-то случилось, Дживз? — участливо спросил я.

— Да, сэр. Прошу меня простить, но в связи с последними событиями, я не успел доложить вам об этом раньше. Боюсь, я допустил оплошность, сэр.

— Да, Дживз? — спросил я, с наслаждением отправляя в рот порцию омлета.

— Речь идёт о вашем клубном пиджаке, сэр.

Меня охватил такой ужас, что я поперхнулся и долго не мог откашляться.

— Мне бесконечно жаль, сэр, но когда я гладил ваш пиджак сегодня днём, моя небрежность привела к тому, что я оставил на нем раскалённый утюг. Мне очень неприятно, сэр, но, боюсь, вы больше не сможете его носить.

В комнате наступила та самая тишина, которую в самом начале моего рассказа я назвал зловещей.

— Я приношу вам свои самые искренние извинения, сэр.

Должен признаться, на какое-то мгновение гнев Вустеров, заставлявший их врагов трепетать от страха, сковал мои мышцы и чуть было не вырвался наружу, но, как мы говорим на Ривьере, a quoi sert-il? Как вы понимаете, гн. Вуст. мне в данном случае ничем помочь не мог.

— Ну ладно, Дживз. Можешь идти.

— Слушаюсь, сэр.