Онлайн чтение книги Собрание сочинений в шести томах. Том 1
НАКАЗАНИЕ — HE МЩЕНИЕ

Вот так шутка!

Виртуозно

Сыграно! Никто в Ферраре

Не узнал бы государя.

Нет, боюсь, что я опознан.

Кто переоделся, тот

Может больше не стесняться,

Ибо переодеваться

Склонен даже небосвод.

Что такое мрак, которым

Он окутался проворно,

Как не плащ, глухой и черный,

Звездным затканный узором,

Для того чтоб дать вселенной

Слабый свет порой ночною,

И застегнутый луною,

Словно пряжкой драгоценной?

Экий вздор! Он бредит.

Что вы!

Просто он поэт той школы [164] Просто он поэт той школы … — Речь идет о поэтической «культистской» школе, виднейшим представителем которой был Луис Гонгора, упорный противник Лопе. В основе эстетики этой школы лежала заумность, изощренность образов, обилие неологизмов и словесных рариретов.,

Чей туманный и тяжелый

Слог слывет у нас за новый.

Вы меня винить едва ли

Вправе в тропе неуместном,

Раз уж творогом небесным

Звать луну поэты стали.

Не за что тебя винить:

Так поэзия ничтожна

В наши дни, что было б можно

Сочинителей сравнить

С уличным шутом, способным

Извлекать за миг короткий

Ленты всех цветов из глотки,

Сметливым, но низкопробным.

Право, лучше перейти

К теме не такой тоскливой.

А красотка-то смазлива!..

Сущий ангел во плоти.

Впрочем, есть изъян и в ней.

А какой?

Наличье мужа,

Не сводящего к тому же

Зорких глаз с жены своей.

Да, за ней он смотрит в оба.

Муж, жену от всех таящий,—

Это изверг настоящий.

Но и муж, согласный, чтобы

Завела друзей жена,

Лишь того к ней подпускает,

Кто подарки в дом таскает,

Ибо, коль умрет она,

Он наследник — и прямой! —

Половины достоянья [165] Он наследник — и прямой! — Половины достоянья … — Лопе имеет тут в виду закон, согласно которому половина имущества жены (в случае ее смерти) отходила к мужу.,

Что за время пребыванья

В браке нажито женой.

Выражаясь по-культистски [166] Выражаясь по-культистски . — См. прим. 164.,

Муж такой — исчадье змея.

Я сказал бы поточнее —

Просто черту родич близкий.

В сад дает он доступ нам,

Но сорвать мешает плод.

Можно б в дом зайти вон тот,

Но помеха есть и там.

В чем она?

В ханже-мамаше,

Охраняющей двух дочек,

Что свежее первых почек,

Перла и алмаза краше.

Верить внешности — опасно.

А вон здесь — дом некой донны,

Что сладка, как сахар жженый,

И смугла.

Характер страстный?

Облику всему под стать.

Но едва зайдешь к ней в гости,

Муж ее готов от злости

На рога тебя поднять.

Экая натура бычья!

Тут — особа есть одна.

Отперла бы нам она,

Если б не блюла приличья.

Что ж, зайдем к ней.

Ночь теперь.

Нас не впустят.

Я готов

Ей сказать, кто я таков.

О, тогда откроют дверь!

Ну, стучи.

По уговору

Стукну к ней лишь дважды я.

Кто там?

Я.

Кто я?

Друзья.

Цинтия, долой запоры!

Герцог сам явился с нами —

Так тебя хвалил ему я.

Что?

Не веришь?

Не пойму я

Не того, что герцог с вами,

А того, что ищет здесь

Столь высокая особа.

К Цинтии пришел он, чтобы

До себя ее вознесть.

Вам, Рикардо, я не верю,

Хоть назад дней тридцать только

Не дивилась бы нисколько,

Постучись он в эти двери,

Ибо с юных лет он жил

Так бесчинно и беспутно,

Что почти ежеминутно

К сплетням поводом служил.

Избегая связи прочной,

В брак вступать он опасался,

И наследником считался

Сын его — о стыд! — побочный

(Хоть, как человек, похвал

И достоин Федерико).

Но ведь герцог, наш владыка,

С прошлым наконец порвал,

В брак вступил и за женой

Сына в Мантую отправил,

Чтоб Кассандру тот доставил

С честью в город свой родной.

Как же тут не сомневаться,

Слыша, будто стал, как встарь,

По ночам наш государь

Непотребству предаваться?

Что он сам сказал бы сыну,

Сделай тот подобный шаг?

Будь вы долгу верны, как

Подобает дворянину,

На монарха б не посмели

Вы напраслину взводить.

Вам меня не убедить,

Что сейчас он не в постели.

Просто под таким предлогом

Вы войти хотели в дом.

Жду вас завтра вечерком,

А пока ступайте с богом.

Вот куда завел меня ты!..

Я не виноват, синьор!

На меня навлек позор

Ты, мой горе-провожатый!

Дайте только повеленье —

Двери высажу я враз.

Экий срам!..

Конечно, вас

Ввел Рикардо в заблужденье.

Но, синьор, когда желает

Знать монарх, что говорится

Про него в его столице,

Он дворец свой оставляет,

От льстецов бежит пустых

И, гуляя до рассвета,

Слушает, переодетый,

Мненья подданных своих.

Был таков обычай многих

Государей легендарных.

Нет — правителей бездарных

И мыслителей убогих!

Ибо нет у грязной черни,—

Что ни говори мне ты,—

Ни ума, ни широты,

И ошибки нет безмерней,

Чем считать судьей своим

Жалкий сброд, чей взгляд на вещи,

В коем смысл ты видишь вещий,

С разумом несовместим.

Чуть завистник недовольный

Пустит вздорный слух украдкой,

Как народ, на сплетни падкий,

Верит выдумке крамольной

И — хоть, во дворцы не вхожий,

Неспособен он понять,

Чем живет и дышит знать,—

Нас чернит, как только может.

Да, считал я брак обузой,

Много лет кутил, чудачил

И наследником назначил

Плод греховного союза.

Но теперь, когда честь честью

Я избрал Кассандру в жены

И за нею отряженный

Сын мой с ней вернется вместе,

То, что было, канет в Лету [167] То, что было, канет в Лету . — Лета — мифическая река «забвения», одна из рек, протекавших в подземном царстве Эреба..

Брак ваш все загладит скоро.

Чтоб развеселить синьора,

Подойдем под дверь вот эту.

Пение?

Ну да.

А тут

Кто живет?

Один поэт,

Автор пьес.

Которым нет

Равных.

Хорошо поют.

Так же ль пьесы хороши?

Тут все дело в точке зренья:

Враг бранит их без зазренья,

Друг их хвалит от души.

Полагать, что нет меж ними

Неудачных, — просто глупо.

Залы лучшие и труппы,

Феб, найми на наше имя.

Я желаю знать заране,

Что на торжествах венчальных

Не покажут пьес банальных.

Те, что вкус изящный ранят,

Запретить я не премину.

Тс-с!

Заговорила дама.

Что за пыл! Какая гамма!

Узнаю я Андрелину.

Память! Я прошу пощады!

Не терзай меня рассказом

О былом, жестокий разум,

Ибо прежняя отрада

Мне страшней, чем муки ада,

И я ищу забвенья день и ночь,

А вы, чтоб мне помочь,

О прошлом счастье без конца твердите

И рану в сердце пуще бередите.

Голос сладостный!

И звучный!

Хоть приятно ей внимать,

Я пойду, пожалуй, спать.

В десять-то часов?

Мне скучно.

Дар ее не оценить —

Грех.

Боюсь, писака мерзкий

Вставил в пьесу выпад дерзкий.

Против вас? Не может быть.

Не забудь, Рикардо: драма

Стала зеркалом, в котором

Предстают пред нашим взором

Трус, герой, девица, дама,

Вор, судья, дурак, мудрец,

Мальчик, старец, принц и нищий.

В ней себе невольно ищем

Мы пример и образец;

В ней живописуют нравы

К нашему стыду иль славе,

Дело примешав к забаве,

К грустной правде — смех лукавый.

Слишком много дерзких слов

Первая из дам сказала,

Чтоб хотел я все сначала

От второй услышать вновь.

Забываешь ты напрасно,

Что внимать отнюдь не склонны

Обладатели короны

Горьким истинам бесстрастно.

Что с вами, граф? Вас кто-то подменил:

Вы медлите чуть не у каждой ивы,

Хоть от природы и нетерпеливы.

Тоскую я. Угас мой прежний пыл.

Делам посольским у меня нет сил

Отдаться с должным рвеньем.

От свиты ухожу я с раздраженьем

И, мрачных мыслей полн,

В тени деревьев, вдоль пустынных волн

Реки, над сонным зеркалом которой

Зеленая листва

От ветерка колышется едва,

Брожу один, отчаяньем томимый

При мысли нестерпимой,

Что мой отец женился и лишен

Тем самым я надежд и прав на трон.

Я, как и подобает, весел с виду,

Но скрыл в душе смертельную обиду

И в Мантую прибыть не тороплюсь,

Затем что я боюсь,

Как яда, встречи с мачехой немилой.

Отец ваш, чью распущенность клеймила

Молва в Ферраре и в чужих краях,

Почувствовал, что при его годах

Пора остепениться

И что вернейший путь к тому — жениться.

Коня таких кровей,

Что был он мастью лебедя белей,

И грива до земли свисала,

В дар получил от одного вассала,

Как хроники гласят,

Король французский много лет назад.

К несчастью, конь был норовом упрямый,

Не признавал седла,

Как если бы природа создала

Его по образцу прекрасной дамы:

Родясь красавцем, стал он гордецом,

И усидеть на нем

Не мог наездник самый искушенный.

Тогда коня велел король взбешенный

Силком стащить на дно большого рва,

Где содержали исполина-льва.

Чуть хищник на коня воззрился с рыком,

Как в ужасе великом

Затрепетал тот с головы до ног,

На нем встал дыбом каждый волосок,

И, словно сферой белой

Из острых пик-щетинок, стало тело,

И с каждой, леденя

Внезапно присмиревшего коня,

Пот наземь падал градом

Под лютым львиным взглядом,

И сделался скакун таким ручным,

Что даже карлик справился бы с ним.

С тех пор держались с ним запанибрата

Не то что конюхи, а поварята [168]Басня, включенная в монолог Батина и резюмирующая поведение герцога, имела широкое хождение в романсной и новеллистической литературе..

Так был беспутен мой отец всегда,

Что на него есть лишь одна узда —

Святые узы брака.

Я это знаю и жалеть, однако,

Об этом мне приходится, Батин.

Да, самый непокорный из мужчин,

Как конь пред львом, смиряется мгновенно

Пред женщиною, и храбрец надменный

Обуздывает свой свирепый нрав,

Взволнованно прижав

К себе новорожденного ребенка,

Который треплет крохотной ручонкой

За бороду его.

Муж на жену и сына своего

Нежней, чем пахарь на хлеба, взирает,

И в нем наклонность к блуду умирает.

Но мне ль довольным быть, что мой отец

Отрекся наконец

От прошлых заблуждений?

Мне не видать родительских владений:

Я, жалкий конюх, чтоб смирить коня,

Льва привезу, а лев пожрет меня.

Тот, в ком, синьор, есть ум и осторожность,

Увидев невозможность

Беду предотвратить,

Не станет убиваться и грустить,

А скроет гнев под маскою смиренья,

Чтоб на себя не навлекать гоненья.

Мне мачеху терпеть!..

И по три враз

Бывало их у вас

По милости отца. Терпите ныне

Всего одну, к тому же герцогиню.

Чу! Крик двух дам! Но где?

Вон там — у брода через реку эту.

Бегу!

Куда? До них вам дела нету.

Трус! Женщин не покину я в беде.

Страх перед риском — смелости примета.

Лусиндо, эй! Альбано, Флоро, эй!

Что с графом?

Не послать ли за конями?

Где он?

С обычной храбростью своей

Он ринулся помочь какой-то даме.

Бегу за ним, хоть безрассуден граф.

Зовите слуг.

Куда ты? Стой!

Похоже,

Что это просто шутка.

Да, ты прав…

Но шум на берегу я слышу все же.

Там кто-то едет вброд.

Граф мачеху, конечно, привезет,

Но подчиниться ей ему обидно.

Он мрачен — это и слепому видно.

Смею ль я, синьора, вас

Опустить теперь на землю?

Вам, синьор, за смелость вашу

Я признательна сердечно.

Безгранично благодарен

Я судьбе за то, что лесом

Ехал я, свернув с дороги.

Кавалер! Кто люди эти?

Часть моей дорожной свиты.

Не питайте опасений:

Все они к услугам вашим.

Вижу я, красотка: легче

Нрав, чем вес, у женщин милых.

Где я? Отвечай, любезный!

Там, где под ногами берег

Не скользит по крайней мере;

Где в песке, водой намытом,

Не увязнешь по колено;

Где нет буйного потока,

Повалившего карету,

Чтоб похитить вас, двух нимф.

Было б вам спастись труднее,

Будь до леса чуть подальше.

Имя ваше мне поведать

Умоляю, чтобы в речи

Дерзости иль непочтенья

Я не допустил.

Синьор!

У меня с ответом медлить

Нет причины. Я — Кассандра,

Мой супруг — Феррарский герцог,

Герцог Мантуи — родитель.

Почему же ваша светлость

Путешествует без свиты?

Что вы! Я одна, конечно,

В путь пуститься б не решилась.

Вслед за мной с эскортом едет

Спутник мой, маркиз Гонзаго.

Я ему отстать велела,

Чтоб прохладой на свободе

Насладиться в жар полдневный,

Но когда переправлялась

На берег, поросший лесом,

Вдруг на середине брода

Под воду ушла с каретой,

Словно уготовить смерть

Мне Фортуна здесь хотела.

Нет, тут ни при чем Фортуна:

Ведь колеса не вертелись.

Кто же вы, синьор, такой?

Вижу я, что ваша внешность

Обличает благородство,

Ваше поведение — смелость.

За поступок ваш не только

Я признательна всем сердцем,

Но маркиз и мой родитель

Благодарны будут вечно.

Назовусь я вам, но раньше

К вашей припаду руке я.

Как! Вы стали на колени?

Это слишком! Вы чрезмерно

Обходительны со мной.

Нет, я только долгу верен,

Ибо я — ваш сын, синьора.

Делает мне мало чести

То, что я вас не узнала.

Кто иной мне мог спасенье

Принести в беде подобной?

Дайте вас обнять!

Поверьте,

Что не стою я того.

Нет, лишь так я вам сумею

Долг вернуть, граф Федерико.

Всей душой я вам отвечу.

Раз уж оказалась, к счастью,

Эта дама — той, за кем нас

Герцог в Мантую отправил,

Я спросить тебя осмелюсь,

Как тебя мне звать теперь —

Ваша милость, честь иль светлость? —

Чтоб тебе я не сказал

По неведению дерзость.

Друг! На службе герцогини

Состою я с малолетства,

Ей обычно помогая

Заниматься туалетом.

Значит, камеристка ты?

Нет.

Не важно, ибо весом

Пользуешься ты, раз к ней,

Не стучась, заходишь в двери.

Часто у синьор бывают

Плутоватые служанки,

Коих сразу не приметишь,

Хоть влиянье их огромно.

Как тебя зовут?

Лукреция.

Римлянка и ты?

Отнюдь.

Слава богу! Надоели

Мне кинжалы, и насилья,

И поруганные девы,

Коими я бредить начал,

Прочитав о ней легенду.

Был Тарквиний у тебя? [169] Был Тарквиний у тебя? .. — Речь идет о Сексте Тарквинии, сыне римского царя Тарквиния Гордого (VI в. до н. э.). Секст Тарквиний нанес тяжкое оскорбление знатной римлянке Лукреции (510 г. до н. э.), что послужило поводом для свержения в Риме монархии.

Кто?

Что стала б ты с ним делать?

Ты женат?

К чему столь праздный

Задавать вопрос?

Об этом

Спросишь у своей супруги.

О, скора ты на ответы!

А ты знаешь, кто я?

Нет.

Как! Ужели неизвестно

Имя громкое Батина

В Мантуе?

Вот самомненье!

Ты, сдается мне, из тех,

Кто, по глупости, уверен,

Что о них весь мир наслышан,

Хоть их и в родной деревне

Знает далеко не каждый.

Видит бог, что я не грешен

В этом, что не нужно славы

Мне за счет заслуг соседа.

Прихвастнул я лишь для шутки,

Ибо чужд на самом деле

Я гордыни и тщеславья,

Хоть стяжать мечтаю с детства

Славу меж людей ученых,

Изощривших ум свой чтеньем,

Потому что заслужить

Уважение невежды —

Значит пожинать ту глупость,

Что сумел ты сам посеять.

Выразить могу едва,

Как я рада встрече с вами.

Вижу, что не зря хвалами

Осыпает вас молва:

И поступки и слова

Ваши, сын мой драгоценный,—

Это признак несомненный

Сердца, полного с рожденья

Пыла, самоотверженья

И отваги несравненной.

Я ничуть не сожалею,

Что беда произошла —

Ведь она мне помогла

Вас, синьор, узнать скорее.

Шторм минул, коль блещут реи

Ночью язычками света [170] Шторм минул, коль блещут реи Ночью язычками света . — Речь идет о священных, согласно поверию моряков, огнях св. Эльма, воспетых в знаменитом описании бури Камоэнса («Лузиады», песнь V)..

Вот к чему сравненье это:

Свет мой — вы, моряк — сама я,

Бездна моря — глубь речная,

Шторм — беда, корабль — карета.

Вас, синьор, меня считать

Матерью своей прошу я

И надеюсь: честь такую

Мне удастся оправдать.

Граф! Мне будет придавать

Столько гордости отныне

Мысль о столь достойном сыне,

Что приятней, может статься,

Вашей матерью мне зваться,

Чем Феррарской герцогиней.

Хоть пред вашей красотой

И немею я, синьора,

Не прерву я разговора

Из-за робости пустой.

Герцог, повелитель мой,

Тот, кому что было сил

Я с младенчества служил

Безраздельно и всецело,

Кто мне душу дал и тело,

Их сегодня разобщил,

Ибо я душой сейчас,

Хоть ему я несомненно

Сын родной по плоти бренной,

Во второй родился раз

И не от него — от вас.

Не узнал бы никогда я,

Что душою обладаю,

Если б вы мне не предстали,

Ибо вы ее мне дали,

Вновь на свет меня рождая.

О, не преувеличенье

То, что навсегда отныне

Стал для вас я, герцогиня,

Первенцем, чьего рожденья

Ждет Феррара в нетерпенье!

Нет, — могу я дать вам слово,—

Чуда в этом всем большого:

Ведь, живя шесть тысяч лет,

Первая из всех планет

Каждый день родится снова [171] Первая из всех планет Каждый день родится снова . — Согласно тогдашнему летоисчислению, земля существовала шесть тысяч лет. В сущности речь здесь идет о каждодневной смене дня и ночи..

Их я и оставил там.

Не избегли б мы несчастья,

Если б этот благородный

Кавалер из волн не спас их.

Мне их светлость повелела

Удалиться, собираясь

Снегом несравненных ножек

Остудить речную влагу.

Прежде чем, услышав крик,

Я на помощь к ней примчался,

Из воды ее уж вынес

Этот дворянин отважный,

И за вами поспешил я,

Видя, что прошла опасность.

Вон виднеется в воде

Верх кареты под песчаным

Берегом.

Ее заметить

Ивы нам мешали раньше.

Люди кавалера тянут

Из воды ее.

Пред вами,

Граф, мой провожатый верный.

Госпожа!..

Маркиз!..

Я даже

И теперь дрожу при мысли,

Что могли мы вас утратить.

Слава господу, вы живы

И опасность миновала…

Лишь благодаря бесстрашью

Этого синьора, к счастью

Оказавшегося рядом.

Кто иной меж храбрецами,

Как не вы, любезный граф,

Ту, что матерью вам станет,

Мог спасти от верной смерти?

Я, синьор маркиз, желал бы,

Чтоб меня Юпитер древний

Сделал в этот миг злосчастный

Птицей царственной своей.

Взмыл тогда б я над волнами,

Как надменный Фаэтон [172] Как надменный Фаэтон … — См. прим. 124.,

К солнцу дерзко приближаясь,

И в когтях моих могучих,

У груди моей пернатой,

Перенес бы герцогиню

В ту страну, которой правит

Герцог, повелитель мой.

Граф! Всевидящий создатель,

Кто на помощь вас послал

Утопающей Кассандре,

Вам обязанной до гроба,

Сделал это, чтоб в согласье

С ней вы пребывали вечно,

Чтоб Италия взирала

С изумлением на дружбу

Тех, кого сочла врагами.

Чтó, покуда нас не слышат,

Мне о Федерико скажешь

Ты, Лукреция?

Синьора!

Чтоб ответить, знать должна я,

Что не прогневлю вас этим.

Хоть ответ я угадала,

Говори.

Вам так угодно?

Да.

Нашли б вы больше счастья,

Выйди замуж вы иначе.

Ты права. Но ведь не властна

Я собой распоряжаться.

Если в Мантую обратно,

Ухитрясь найти предлог,

Я вернусь, меня прикажет

Мой отец убить немедля,

И посмешищем я стану

Для любого итальянца.

Сверх того, мне граф не пара,

Брак с ним для меня немыслим,—

Словом, навсегда заказан

Путь мне в Мантую родную.

Ехать я должна в Феррару,

Где меня ждет муж мой герцог,

Чью приверженность к разврату

Мне на страх молва поносит.

Эй! Сзывайте свиту нашу,

И покинем с облегченьем

Лес тенистый, но коварный.

Ты, Рутильо, с доброй вестью

К повелителю Феррары

Первым налегке прискачешь,

Если только не отстанешь

От молвы, неторопливо

Разносящей слух отрадный

И мгновенно — слух прискорбный.

Герцогиня! Руку вашу!

Слуги! Лошадь графу!

Лошадь

Графу!

Граф! В моей карете

Будет вам удобней, право.

Подчиняюсь я приказу

Вашей светлости охотно.

Герцогиня так прекрасна!

Правда, хороша, Батин?

Хороша? Нет, это ангел,

Это лилия, которой

Нужно лишь, чтоб зори мая

На ее пыльцу златую

Брызнули росой алмазной.

Женщин краше я не видел.

Не стесняй нас время (так как

Подана карета ей

И спешить, синьор, пора вам),

Я сказал бы, что…

Умолкни.

Вижу я, что ты, лукавец,

Мне в глаза взглянув, все понял

И одобрить вкус мой жаждешь.

…что владеть должны бы вы,

А не ваш отец развратный,

Этой свежею гвоздикой,

Этим юным померанцем,

Этой новою Еленой [173] Этой новою Еленой … — Имеется в виду Прекрасная Елена, спартанская царица, супруга Менелая, бежавшая с троянским царевичем Парисом.,

Этим золотом и амброй,

Если б не законы света,

Будь они неладны!

Надо

Нам идти, иль заподозрят

Пасынка, который хвалит

Мачеху свою.

Синьор!

Если говорить по правде,

Я хотел бы, чтоб их светлость

Вам уродливой казалась.

Здесь Кассандра будет скоро,

Если верен слух, что в путь

Отбыл граф.

Хоть затянуть

Он и постарался сборы,

Но уехал все ж, узнав,

Что она уже в дороге.

Вижу я не без тревоги,

Что с досады медлил граф.

Ведь вчера еще уверен

Был мой отпрыск незаконный,

Что наследником короны

Сделать я его намерен.

В этом мыслями никак

Он со мной не расходился,

Ибо я им так гордился,

Что теперь, вступая в брак,

Сам себе я изменяю,

Хоть бесспорно лишь в угоду

Как двору, так и народу

Сыну горе причиняю.

Каждый мне твердит в Ферраре,

Что, по мнению его,

Лучше сына моего

Не было бы государя,

Но что если в завещанье

Власть оставлю графу я,

На страну родня моя

Возымеет притязанья

И, умри я, разоренью

Обречет наш край спокойный,

Ибо платится за войны

Не монарх, а населенье [174] Ибо платится за войны Не монарх, а населенье . — Характерная для Лопе де Вега мысль, переадресованная в цензурных целях монарху..

Вот причина, что жены

Я не мог не взять себе.

Раз угодно так судьбе,

Нет, синьор, на вас вины,

А к тому же благородный

Граф, ваш сын, умен довольно,

Чтобы, как ему ни больно,

Не досадовать бесплодно.

Впрочем, я совет вам дам

И тогда пролью, быть может,

На печаль, что сына гложет,

И на скорбь отца бальзам.

Я, конечно, дерзновенна,

Но меня за прямоту,

Помня вашу доброту,

Извинить прошу смиренно.

Оставил рано мой отец, ваш брат,

Меня одну на свете:

Он прожил лишь пять кратких пятилетий,

Когда, — о смерть, ты косишь всех подряд! —

Нашел конец печальный,

Как в заморозки первый цвет миндальный.

Затем, когда я матери лишилась,

Вы стали мне отцом,

Меня взрастили во дворце своем,

И в лабиринте жизни ваша милость

До нынешнего дня,

Как золотая нить, вела меня [175] И в лабиринте жизни ваша милость До нынешнего дня, Как золотая нить, вела меня — то есть нить Ариадны (в переносном смысле «путеводная нить»). Ариадна — дочь критского царя Миноса и Пасифаи. Когда на Крит прибыл Тезей, обреченный на съедение минотавру, обитавшему в лабиринте, Ариадна помогла герою, вручив ему клубок нитей. Убив минотавра, Тезей при помощи нити выбрался из лабиринта (ант. миф.).

Ваш благородный сын, мне братом став,

Со мною рос совместно,

И с возрастом из нашей дружбы тесной

Любовь возникла. Это чувство граф

Готов делить со мною:

Ведь жизнью мы давно живем одною.

Одной любовью, верою и волей

Исполнены мы с ним,

И если мужем станет он моим,

Ничто уже не разлучит нас боле,

Затем что смерть одна

Порвать такой союз двух душ вольна.

Цена имений, что оставил мне

Родитель мой покойный,

Утроилась, и партии достойней

Для графа не сыскать во всей стране,

А мне самой, не скрою,

Ваш сын милей всех принцев крови втрое.

Найдя во мне опору и ограду,

Он вам ваш брак простит

И, если сына вам жена родит,

В душе своей не затаит досаду.

Я подала совет,

А вам решать — разумен он иль нет.

Ах, Аврора! Имя это

Заслужила ты бесспорно,

Ночь моей тревоги черной

Озарив потоком света.

Твой совет меня избавил

От безмерных затруднений.

Он меня сквозь тьму сомнений

К цели, как маяк, направил.

За твое благодеянье

Графу станешь ты подругой,

Коль назвать тебя супругой

Впрямь питает он желанье.

Впрочем, вряд ли может быть,

Что ошиблась в графе ты —

В ком так много слепоты,

Чтоб тебя не полюбить?

Не ответит граф отказом

На привязанность твою,

Так что слово я даю

Обе свадьбы справить разом.

Пусть Феррара никогда

Не забудет день такой!

Вашей верною рабой

Будет ваша дочь всегда.

Ваша светлость! Если всем,

Кто к вам прибыл с вестью доброй,

Полагается награда,—

С ветром я делиться должен,

Потому что, к вам летя,

С ним сравнились мы в проворстве:

Он мне крылья дал свои,

Одолжил ему я ноги.

Вслед за мной со свитой едет

Герцогиня в здравье полном.

Хоть и впрямь ее карету

Опрокинуло волною,

Не произошло несчастья,

Ибо граф, поспев на помощь,

Вынес из воды их светлость,

Чем и опроверг бесспорно

Убеждение невежд,

Будто пасынок не может

С мачехой своею ладить.

Едут к вам они бок о бок,

Мирно и счастливо, словно

Мать и сын они родные.

Мир меж графом и Кассандрой,

Друг Батин, — большая новость,

А уж то, что сын мой счастлив,—

Для меня и вовсе ново.

Дай господь, чтоб Федерико,

Столь разумный от природы,

С мачехою подружился.

А пока что, слава богу,

Состоялось их знакомство

И помог он ей.

Большое

Счастье, что услугу он

Оказал ей.

Мне бы тоже

Новость услыхать хотелось.

Ах, синьора, как не вспомнить,

Увидав ваш лик пресветлый,

О небесной вашей тезке!..

Что ж вам хочется услышать?

Я послушала б охотно,

Вправду ль хороша Кассандра.

Задавать вопрос подобный

Мне скорей бы герцог должен.

Но о ней до вас обоих

Доходило столько слухов.

Что не нужен вам мой отзыв.

Вот она сама.

Батин!

Эту цепь носи, коль хочешь.

Мой отец, синьора, примет

Вас в садовом павильоне,

Где должны вы жить, покуда

Двор и город не закончат

Тщательных приготовлений

К торжествам, вас недостойным,

Хоть они и превзойдут

Все, какие видеть в прошлом

Итальянцам доводилось.

Граф! Мне было очень больно,

Что молчали вы упорно.

К скорби у меня есть повод.

Вам идут навстречу герцог

И Аврора.

Правый боже!

Да продлятся годы той,

Кто отныне госпожою

В герцогстве Феррарском станет,

И пускай приносит долго

Ваш, Кассандра, дивный лик

Счастье моему народу.

Я рассталась с отчим домом,

Чтобы вашей стать рабою.

Сан, дарованный мне вами,

Выгоден, почетен, дорог

Моему отцу, отчизне

И семье, хоть слишком скромно

Богом я одарена,

Чтоб украсить ваше ложе.

Дайте мне обнять, синьор,

Вас, привезшего в мой город

Столь неоценимый перл.

Этой чести я достоин

Лишь поскольку герцогине

Провожатым был в дороге,

Чем помог по мере сил

Ваш счастливый брак ускорить.

Я — Аврора, ваша светлость.

Я сочту, что благосклонно

Отнеслась ко мне фортуна,

Если обрету в Авроре

Спутницу, сестру и друга.

На желание такое

Я могу ответить лишь

Самой преданной любовью.

О счастливица Феррара!

Вправе ты быть вечно гордой,

Возведя на трон Кассандру!

Встретив здесь прием подобный,

В жребии своем счастливом

Я не сомневаюсь больше.

Сядьте, герцогиня, дабы

Мог мой двор с почтеньем должным

Вам представиться.

Я сяду,

Раз вам так, синьор, угодно.

Разве граф не сядет?

Нет,

Ибо первым он сегодня

Поцелует вашу руку.

Но унизить так глубоко

Не могу я графа.

Буду

Я навек покрыт позором,

Долг не выполнив сыновний.

Что ж, приблизьтесь, сын мой.

Дрожью

Я охвачен.

Встаньте!..

Нет.

Трижды руку вам, синьора,

Я целую: в первый раз —

Ради вас самой, которой,

Как вернейший из вассалов,

Буду я служить до гроба;

Во второй — для государя,

Обожаемого мною;

В третий — за себя, поскольку

Поступаю так не только

Из почтительности к вам

Или по отцовской воле,

Но от всей души стремясь

Стать вам сыном и слугою.

Из глубин моих сердечных

Преданность моя исходит,

Потому и будет прочной.

На груди, мне столь покорной,

Цепь объятий я смыкаю.

А сынок-то мой — не промах.

Так давно молва повсюду

Вас, Аврора, превозносит,

Так мечтал я вас увидеть,

Что сейчас судьбу с восторгом,

Непритворным, хоть и робким,

Благодарно славословлю,

Ибо вам могу сказать,

Лицезрея вас воочью,

Что желанием служить вам

Пуще прежнего исполнен.

Верьте: ваше уваженье

Я, маркиз, ценю высоко,

Ибо с именем Гонзаго [176] Ибо с именем Гонзаго . — Гонзаго — старинный итальянский род, представители которого с 1328 по 1708 г. были властителями Мантуи.,

Что не раз на поле боя

Покрывалось громкой славой,

Вся Италия знакома.

Но доныне я не знала,

Что учтивы вы настолько,

Хоть должна была бы знать,

Что солдат, вам равный родом,

Быть не может неучтив.

Вашим снисхожденьем тронут,

Объявляю вас теперь

Я своею госпожою

И ручаюсь вам, что многих

Рыцарей феррарских скоро

В честь моей прекрасной дамы

На турнирах с седел сброшу.

Отдохнуть пора гостям.

Увлекаясь разговором,

Злоупотребляем мы

Добротой их и здоровьем.

Пусть впоследствии не скажет

Обо мне любовь с укором,

Что не ценит счастья тот,

Кто счастливый миг торопит.

Экий вздор!..

О чем вы, граф?

Что считаете вы вздором?

То, что люди утверждают,

Будто жизнь на сон похожа [177] То, что люди утверждают, Будто жизнь на сон похожа . — Спор с популярнейшим тезисом (ср. Кальдерона), выдвинутым еще испанскими проповедниками в конце XVI века. Для жизнелюбия Лопе спор этот характерен..

Нет, в часы дневного бденья,

А не отдыха ночного,

В голову приходят мысли

Столь чудовищные, словно

Исступленье бредовое

Вырвало их у больного.

Верно! Вот и я порой,

Даже в обществе отборном,

Чувствую, что я не прочь

Одного изо всей мочи

Ошарашить оплеухой,

В шею укусить другого.

Подавляю я желанье,

Стоя у перил балкона,

Спрыгнуть и разбиться насмерть.

Часто разбирает хохот На похоронах меня.

В церкви кажется мне тоже,

Будто проповедь читаю

Сам я собственной персоной.

Если игроков я вижу,

В них хочу подсвечник бросить.

Где поют, готов я петь.

Видя даму пред собою,

Я воспламеняюсь мыслью

Оттаскать ее за косы

И краснею разом, будто

С нею так и обошелся.

Помоги мне, правый боже,

Отгони соблазн бесовский,

Сон кошмарный наяву!

Разве я могу такое

Выдумать, сказать, затеять,

Оправдать, простить, исполнить?

Нет, я просто обезумел!

Как! Вы скрыть хотите что-то

От Батина?

Скрыть я в силах

Только то, что есть в природе,

А плоды воображенья —

Это призраки без плоти.

Значит, ничего не мог

От тебя я скрыть.

Позвольте

Мне открыть вам ваш секрет.

Раньше чем ты сможешь взором

В глубь души моей проникнуть,

Расцветут здесь в парке звезды,

А цветы заблещут в небе.

Вот и нет! Не так уж трудно

Угадать, что вы влюбились

В вашу мачеху.

Умолкни!

Это правда… Но меня

Не сочтет никто виновным,

Ибо мы свободны в мыслях.

Полагаю, что не очень,

Ибо наш посмертный жребий

Чистотой их обусловлен.

Счастлив герцог!

Да.

Внушает

Зависть мне удел отцовский,

Хоть завидовать грешно.

Нет, затем что вам подходит

Больше, чем ему, Кассандра.

Невозможною любовью

К ней пылая, я найду

Смерть от ревности возможной.

Ваша милость! Почему

Вы огорчены глубоко?

Там, где горе так жестоко,

Слово «милость» — ни к чему.

Я, как другу своему,

Говорю тебе открыто:

Лучше в хижине забытой

Быть крестьянкою простой,

Чем покинутой женой

В спальне, пурпуром обитой.

Видит бог: я твердо верю,

Что, будь я низкорожденной,

Был бы муж, в меня влюбленный,

У меня по крайней мере.

Даже в самой скромной сфере,

В самой нищенской лачуге,

Как и в самом высшем круге.

Радости любви равны,

Коль друг в друга влюблены

Одинаково супруги.

Ведь заря, проникнув взором

В окна знатного вельможи,

Спящего с женой на ложе,

Нависает над которым

Шитый золотым узором

Драгоценный балдахин,

Видит столько же картин

Счастья, что и в бедном доме,

Где на досках и соломе

Слил два тела дух един.

Разве я сравню с собою

Ту счастливую крестьянку,

Что, проснувшись спозаранку,

Не найдет постель пустою;

Кто водой, а не слезою

В час, когда заря зардеет

И ночной туман редеет,

Может мыть лицо свое,

Ибо честен муж ее,

Хоть Феррарой не владеет.

А супруг мой час отдать

Не согласен в месяц мне,

Хоть готов на стороне

По неделям пропадать.

Впрочем, как могла я ждать,

Чтобы тот, кто холостым,

Скрытый под плащом чужим,

По распутницам шатался

И с молвою не считался,

После брака стал другим?

Если б только взял он моду

Отлучаться до рассвета,

Я еще стерпела б это,

Ибо муж жене в угоду

Не отдаст свою свободу.

Но жениться на синьоре

И ее покинуть вскоре

Даже без малейшей ссоры

Может лишь глупец, который

Сам себе желает горя.

Мой супруг — из тех людей,

Для кого лишь вещь жена

И кому она нужна

Лишь затем, чтобы гостей

Изумлять красой своей

И хозяйничать к тому же.

Я всегда дивилась вчуже

Этим людям, ибо знаю:

Может быть жена дурная

Только у дурного мужа.

Честной женщине невместно

Женской чести не ценить:

Можно в муже извинить

Нрав немного легковесный,

Но игрушкой бессловесной

Недостойно быть при нем.

Пусть он помнит об одном:

Проще не давать недугу

Заразить твою супругу,

Чем ее лечить потом.

С сердцем, тяжкой болью сжатым,

Вашей речи я вняла.

Ну кому ж прийти могла

Мысль, что, даже став женатым,

Герцог не порвет с развратом

И не только ухитрится

В вас, синьора, не влюбиться,

Но, как вы сказали сами,

Будет, словно с вещью, с вами

Неучтиво обходиться?

Если ревностью порой

Женщина в игре любовной

Пользуется хладнокровно,

Словно картой козырной,

И уловкой показной,

Равнодушьем напускным

В том, кто ей необходим,

Распаляет увлеченье,—

То с супругом, без сомненья,

Ход такой неприменим.

Написала ль ваша милость

Батюшке?

Нет, и не буду.

Лишь мои глаза покуда

Знают, как я истомилась.

Лучше б так судьба сложилась,

Чтоб женой вы графу стали:

Вы б возможность свекру дали

Внуку завещать корону,

Граф в душе не рвался б к трону,

Да и вы бы не страдали.

А сейчас он втайне, — что бы

Вы ни говорили там,—

Враг непримиримый вам.

Нет, мы с графом чужды оба

Низкой зависти и злобы.

Мысль ошибочна твоя:

Знает он, что брата я

Подарю ему едва ль.

Суть в другом: его печаль

В то же время и моя.

Граф! Если бы я знал, что огорчиться

Ты можешь из-за брака моего,

Я дважды б умер, прежде чем жениться.

Я не настолько дерзок для того,

Чтоб встретить изъявленьем огорченья

Женитьбу государя своего.

О чем скорбеть? Меня благоволенья

Он не лишил, а если б и лишил,

Я скрыл бы гнев под маскою смиренья.

Нет, просто болен я. Упадок сил

Я ощущаю, хоть и беспричинно.

Я всех врачей в Ферраре опросил,

Каким лекарством исцелить мне сына,

И все сказали мне, что только брак —

Лекарство от унынья и кручины.

Для девушки — пожалуй, что и так,

Но, — в чем врачи вам ни клялись бы хором,—

Мужчине не поможет он никак.

Меня не удостоил герцог взором.

Как смеет он меня не замечать!

Он, видно, слишком занят разговором.

На грубость есть один ответ — смолчать…

Идем! Но знай: когда-нибудь придется

Ему за эту наглость отвечать.

Но все же, сын мой, для тебя найдется

Невеста в нашем городе родном

И пó сердцу тебе, как мне сдается.

Уж не Аврора ль это?

Об одном

И том же, граф, с тобой одновременно

Мы только что подумали вдвоем.

Твердят мои вельможи неизменно,

Что и обиду и тоску твою

Подобный брак излечит несомненно.

Ну, где им в душу заглянуть мою!

Все эти сердцеведы нерезонно

Считают, что обиду я таю:

Ведь вашим планам не был я препоной,

Но сам вас убеждал, что вам нужна

Семья во имя интересов трона.

Мне чистота твоей души ясна,

И тем плачу за искренность тебе я,

Что тяготит уже меня жена.

Синьор! Я докажу вам, что не смею

Роптать столь незаслуженно на вас

И что вам предан всей душой своею.

Коль правду вы сказали мне сейчас,

Что в брак вступить склонна со мной Аврора,

Охотно я исполню ваш приказ.

Она сама во время разговора

Призналась мне, что хочет стать твоей.

Но может передумать очень скоро.

Я знаю, что маркиз в чести у ней,—

Недаром же он так с отъездом тянет.

Тебе нет дела до его затей.

Легко мужчину подозренье ранит:

Ведь для письма исписанным листком

Лишь сумасшедший пользоваться станет.

Когда бы мы за каждым пустяком

Усматривали прелюбодеянье,

Держать пришлось бы женщин под замком.

Ты знаешь, что мутнеет от дыханья

Чистейшее из дорогих зеркал.

Но что тебе в его запотеванье?

Ведь вновь оно прозрачно, как кристалл,

Едва мы гладь его протрем рукою.

Вам разум веский довод подсказал.

Но, государь, едва кузнец водою

Плеснет на горн, откуда пышет жар

Палящей нестерпимою волною,

Как тут же, превращая воду в пар,

Огонь над непокорными углями

Взлетает вновь, стремителен и яр.

Муж, на мгновенье укрощая пламя,

Которое в душе жены бурлит,

Смирять его не в силах месяцами.

Чрезмерный пыл боязнь во мне селит:

Коль я его залью водою брака,

Взметнется он и честь мою спалит.

Граф! До чего ж ты осмелел, однако:

Ты об Авроре говорить готов,

Как о ночной распутнице гуляка!

Напротив, я страшусь.

Чего?

Рогов.

Вы пошли путем опасным,

Гнев отцовский распаляя.

Впасть в немилость я желаю,

Чтобы стать кругом несчастным.

Доведен тоскою я

До такого исступленья,

Что отныне избавленье

Даст мне только смерть моя,

Но при том такая, чтобы

Мог я вечно воскресать

И мгновенно угасать,

Не успев восстать из гроба.

Не решусь, как ни мужаюсь,

Я ни жить, ни умереть,

Ибо жить и значит зреть,

Как я к смерти приближаюсь;

А покончи я с собою,

Трусом счесть меня могли бы

За такой поступок, ибо

Жизнь страшней мне смерти вдвое.

Раз вам в тягость жизнь и все же

Умереть вам не дано,

Я могу сказать одно:

Вы с гермафродитом схожи.

Если женщина с мужчиной

Спаяны в нем неразрывно,

То для вас бесперерывно

Жизнь сливается с кончиной.

Знайте: коль не прекратится

Ваше мрачное унынье,

Мне, синьор, придется ныне

С просьбою к вам обратиться:

Иль во всем признайтесь мне,

Или буду я стараться

В услуженье перебраться

К тем, кто верит мне вполне.

Если б мог я объяснить,

Друг, тебе свою кручину,

Было бы ее причину

Очень просто устранить.

Но судьбой неумолимой

Так уж было решено,

Что открыть мне не дано

Мой недуг непостижимый.

Хоть и следовало мне бы

Высказать свои терзанья,

Но от мысли до признанья

Дальше, чем от нас до неба.

Если хочешь, уходи

От меня к другим, Батин,

И останусь я один,

Затаив тоску в груди.

Вы в слезах?

Да, герцогиня.

Не могу я скрыть рыданий,

Раз меня без оснований

Граф казнит презреньем ныне,

Мня, что мил с недавних пор

Мне маркиз Гонзаго стал.

Карлос? Мне? С чего он взял?

Нет, он знает: это вздор,

Но в Испанию за море

Под предлогом этим хочет,

Оскорбясь женитьбой отчей,

Навсегда уехать с горя.

Ах! Когда-то граф отраду

Находил в очах моих,

А теперь под взглядом их

Ощущает лишь досаду.

Раньше, чуть лучи авроры

Озаряли вышину,

Он уж к моему окну

Устремлял призывно взоры.

Сколько раз в саду пустынном,

У ручья иль у фонтана

Сравнивал он неустанно

Рот мой с розой, лоб — с жасмином!

Разве мог пробыть хоть миг

Он в те времена без той,

Кто была его душой,

С кем он жизнь делить привык?

Этой дружбой многолетной

Так прониклись я и граф,

Что срослись, одною став,

Наши души незаметно.

В этот мир одновременно

С ним и мной принесено

Было наше чувство, но

Граф убил его изменой.

В честолюбье — не во мне

Кроется ее причина.

Жаль, что в этом я повинна,

Хоть не по своей вине.

Но утешьтесь: неотложно

Я иду вас с ним мирить,

Хоть, конечно, говорить

С тем, кто вас ревнует, — сложно.

Он? Меня?

Твердит мой муж,

Что ревнует граф.

Едва ли.

Нет любви в его печали,

Да и ревности к тому ж.

Федерико!..

Разрешите

Вашему рабу устами

Ваших рук коснуться.

Если

Вы не встанете, я стану

Звать вас «ваша честь».

Я счел бы

Эту вежливость опалой.

Вашу руку! К ней припасть

Жажду я.

Обнять вас дайте.

Вы дрожите? Иль во мне

Что-то кажется вам странным?

Знаете вы, чтó мне нужно?

Знаю. Сердце угадало

Это и лицу открыло.

Потому и прочитали

Вы в его чертах смущенье.

Друг Батин! Должна я с графом

Переговорить. Оставь

Нас на время.

С глазу на глаз

Страшновато оставлять их.

Граф взволнован.

Небо! Раньше

Чем умру, как феникс [178] Феникс . — См. прим. 117., я,

К новой жизни возрождаясь,

Хоть на миг пусть пламя стихнет!

Мне Аврора рассказала,

Что приехавший со мною

В город ваш маркиз Гонзаго

В вашем сердце вызвал ревность,

Из-за коей мысль о браке

Стала вам невыносима.

Но, надеюсь, вы едва ли

Цените себя так низко,

Чтобы мог казаться Карлос

Вам соперником серьезным.

Он, по-моему, гораздо

Больше воин, чем придворный,

И учтив, но не галантен.

Значит, ваши огорченья

Из того проистекают,

Что со мною сочетался

Браком властелин Феррары

И, родись у нас с ним сын,

Потеряете вы право

На отцовскую корону.

Но уж раз невольно стала

Я причиной вашей скорби,

Долгом я своим считаю

Вас немедленно уверить,

Что у вас не будет брата,

Ибо, только уступая

Настояниям вассалов,

Ваш отец на мне женился;

Ибо герцог так развратен,

Что провел в моих объятьях

После бракосочетанья

Только ночь, часы которой,

Очевидно, счел годами,

Сразу же наскучив мною;

Ибо он искать отраду

Снова принялся в беспутстве,

С цепи рук моих сорвавшись.

Словно конь, когда напуган

Он раскатом барабана

(Как ни больно мне, пристойность

Я в сравненьях соблюдаю),

Сразу же берет в галоп

И несется, разрывая

В клочья сбрую и поводья,

На дорогу пеной капля,

Втаптывая в пыль обрывки

Пышной бахромы чепрачной,—

Так и герцог, невзирая

На узду святого брака,

Топчет в грязь остатки чести,

Бегая по куртизанкам.

Он им под ноги бросает

Имя, боевые лавры,

Репутацию, заслуги

И богатства предков славных.

Он на них весь свой досуг

И свое здоровье тратит,

Ради грязных наслаждений

Полночь в полдень превращая.

Словом, верьте: не отнимет

Брат у вас престол феррарский.

Я про мужнее тиранство

В Мантую бы написала,

Чтоб из этого Алжира [179] Чтоб из этого Алжира … — то есть «с этой каторги». Примечательное для испанцев XVI–XVII вв. уподобление каторги Алжиру.

Взял меня отец обратно,

Но боюсь, что раньше с горя

Я успею жизнь утратить.

Начинали вы с упреков,

А закончили слезами

Речь, способную растрогать

Даже самый твердый камень.

Боже мой, что я услышал!

Хоть вы мните, что пред вами

Сын того, кто вас обидел,

Я перед лицом столь страшной

Незаслуженной обиды

Чувств сыновних отрекаюсь.

Что же до моей тоски,—

Вы ошиблись, полагая,

Будто в низких побужденьях

Кроется ее разгадка.

Чтобы быть самим собою,

Мне земель отца не надо:

Коль женюсь я на Авроре,

Мне их более чем хватит;

А не хватит, я сумею,

Обнажив стальную шпагу,

Возместить за счет соседей

То, что потерял в Ферраре.

Нет, не из корысти низкой

Я скорблю. Синьора! Знайте,—

Хоть, быть может, в этом я

И не должен признаваться,—

Что со дня, когда впервые

Лук напряг Амур коварный,

Не живал еще на свете

Человек меня несчастней.

Болен я неизлечимо.

Словно свечка, догорает

Жизнь моя, но в то же время

Я напрасно заклинаю

Смерть не ждать, пока потухнет

Дотлевающий огарок,

А ведь ей дохнуть довольно,

Чтобы в ночь ее я канул.

Федерико! Удержите

Слезы, ибо небесами

Вместо них даны мужчинам

Твердость духа и отвага.

Плач — наследственный удел,

Матерью-природой данный

Женщинам, в которых есть

Смелость, но нет силы вашей.

Только в случае одном

Слезы лить мужчина вправе —

Если он утратил честь

И отмстить не может сразу.

Как не совестно Авроре,

Что из-за нее страдает

Кавалер столь благородный,

Умный, доблестный, галантный,

Столь достойный быть любимым!

Не она тут виновата.

Кто ж?

Само светило дня,

Без которого из мрака

Не вставала бы аврора.

Как! Другая?

Да. Гораздо

Выше залетел я мыслью.

Кто ж из женщин, встретясь с вами

И признаньям вашим вняв,

Охладить их мог отказом?

Просто неправдоподобно,

Чтоб такой неблагодарной

Женщина была, и вам я

Верю лишь с трудом.

Когда бы

Вы узнали, в чем тут трудность,

Вы б сочли, что, словно мрамор,

Крепок я иль только чудом

Не убит еще несчастьем.

Ведь ни Фаэтон, который

К солнцу дерзко путь направил;

Ни беглец Икар, чьи крылья,

Воском слепленные наспех,

Словно стая птиц под ветром,

Разлетелись над волнами,

Вследствие чего могилу

Он нашел в соленой влаге;

Ни Беллерофонт, взлетевший

Так высоко на Пегасе,

Что земля ничтожной точкой

В сонме звезд ему казалась;

Ни Синон, тот грек, которым

Был построен для дарданцев

Конь, чреватый разрушеньем

Крепкостенного Пергама;

Ни Ясон, дерзнувший первым

Переплыть морские дали,

Хлябь смирив, как шпорой, килем

Судна смелых аргонавтов,

Не равны мне в безрассудстве [180] Фаэтон . — См. прим. 124. … беглец Икар . — Спасаясь с острова Крита от грозного царя Миноса, строитель лабиринта зодчий Дедал и его сын Икар поднялись на крыльях, искусно сделанных Дедалом из птичьих перьев. Икар по неосторожности приблизился к солнцу; солнечные лучи растопили воск, скрепивший перья, и юноша погиб в морских волнах (ант. миф.). … Беллерофонт, взлетевший Так высоко на Пегасе . — Беллерофонт — легендарный греческий герой. По распространенному мифу, Беллерофонт пытался на крылатом коне Пегасе взлететь на Олимп, но разгневанный Зевс поразил Пегаса бешенством. Он сбросил своего всадника. Беллерофонт, упав на землю, стал хромым и слепым и скитался до смерти. Синон — легендарный греческий воин, принимавший участие в осаде Трои. Ему удалось убедить троянцев ввести в город знаменитого «деревянного коня», в котором были спрятаны греческие воины. Ясон — мифологический греческий герой, совершивший множество подвигов, среди которых особенной известностью пользовалась легенда о похищении Золотого руна (путешествие аргонавтов)..

Граф! Неужто воспылали

Вы любовью к изваянью,

Высеченному из камня?

Нет, не яшма ледяная

Душу женщины скрывает.

Лишь стыдливостью одета

Мысль ее, как тонкой тканью.

Стоит в сердце постучаться

К ней любви такой, как ваша,

И оно уж отвечает:

«Отперто. Входи без страха».

Высказать любовь не бойтесь:

Ведь недаром греки часто

Рисовали, как Венера

Уступает страсти фавна,

Как на Латм к Эндимиону,

Торопливо покидая

Свой серебряный дворец,

Сходит строгая Диана [181]… Венера Уступает страсти Фавна … — Имеется в виду миф о любви богини Венеры к богу лесов и полей Фавну. Как на Латм к Эндимиону… Сходит строгая Диана . — Согласно мифологии, прекрасный юноша Эндимион был возлюбленным богини Дианы. По ее просьбе Зевс погрузил его в вечный сон и тем сохранил его бессмертную красоту. В этом случае мы видим смешение греческой и римской мифологии у Лопе (ант. миф.)..

Верьте, граф, что в самом прочном,

Самом неприступном зданье —

Дверь из воска. Говорите,

Чтобы молча не зачахнуть.

Каждый опытный охотник

За индийским пеликаном

Вкруг гнезда костер разводит,

И, птенцов спасти стараясь,

С дерева слетает птица,

Бьет испуганно крылами,

Но не укрощает ими,

А лишь раздувает пламя,

Обжигается вконец

И в неволю попадает,

Хоть легко взлететь над лесом

И не даться в плен могла бы.

Так, птенца моей любви,

Мысль мою в гнезде молчанья

Пламя вашей жаркой речи

Нестерпимо обжигает,

А любовь крылами бьет,

Вызволить ее пытаясь,

И теряет оперенье.

Унимать меня вы стали —

Я воспламеняюсь пуще;

Обнадеживать — смущаюсь;

Ободрять — сбиваюсь с толку;

Отпускать — в огонь кидаюсь;

В руки брать — мечусь в смятенье;

Успокаивать — пугаюсь.

Я перед собою вижу

Столь смертельную опасность,

Что, молчание храня,

Умереть предпочитаю.

Чтó на горшие мученья

Обрекает род людской

В сей обители земной,

Нежели воображенье?

Распаляя вожделенье,

Пламя в холод претворяя,

Сердце умиротворяя

Или приводя в расстройство,

Человеку это свойство

Служит, как душа вторая.

Графа темные намеки

При столь явственной печали

Мой рассудок взволновали,

Ибо скрыт в них смысл глубокий.

Страшен судну шторм жестокий

И стихии беснованье,

Но неясное признанье

Для ума еще страшней,

Так как бури нет сильней,

Чем душевные метанья.

Я себя при мысли ложной,

Что в меня мог граф влюбиться,

Заставляю спохватиться,

Ибо это невозможно,

Но едва неосторожно

Свой несчастный брак припомню,

Верить хочется в нее мне

С исступленьем страсти юной:

Ведь возможно все в подлунной

Для надежды неуемной.

Так томлюсь я, так тоскую,

Так с пути и с толку сбилась,

Так глубоко оскорбилась,

Что сойти с ума рискую.

Невозможного взыскуя,

Трудности преуменьшая,

Я отмщенье предвкушаю,

Хоть уже провижу ясно,

Как за этой грезой страстной

Блещет меч, мне страх внушая.

Стоит граф любви вполне,

Но любовь к нему греховна,

А раздуть в нем пыл любовный —

Преступление вдвойне.

Небо! Будь защитой мне!

Впрочем, я чиста осталась,

Хоть о графе мне мечталось:

Было б праведных немного,

Если бы за грех у бога [182] Было б праведных немного, Если бы за грех у бога (и далее до конца монолога Кассандры). — Довольно смелый по тем временам пассаж, расходившийся с официальной религиозной идеологией. Да и самое представление о чести, выраженное устами Кассандры, расходится с обычными ригористическими формулами чести, которые мы встречаем в драматической литературе у современников Лопе де Вега.

Мысль греховная считалась.

До сих пор я честь успешно

От соблазна охраняла

И себе не возбраняла

Только мысль о том, что грешно.

Хоть найдет творец, конечно,

Что зерно греха в ней есть,

Он не сможет в ней прочесть

То, что честь мою обидит:

В том, в чем зло всевышний видит,

Зла еще не видит честь.

Долго ж с ним вы говорили!

Что сказал он?

Что сомненья,

Снизойдя до объясненья,

Вы в душе его смирили.

Но смотрите: пыл ревнивый

В нем вам пробуждать не след.

Оскорбителен ответ

Равнодушный, хоть учтивый.

Разве истинный влюбленный

Лишь по той пустой причине,

Что перестает отныне

Быть наследником короны,

Мог бы так перемениться?

Если мы любви полны,

Перед ней принуждены

Даже честь и жизнь склониться.

Граф же, хоть была когда-то

Я возлюбленной его,

Чахнет только оттого.

Что иметь боится брата.

Но коль скоро жажду власти

Он за ревность выдает,

Мне придется в свой черед

Дать толчок уснувшей страсти

И, маркиза поощряя,

В графе пробудить ее.

Равнодушие свое

Вам всечасно изъявляя,

От надежд давно должна бы

Излечить Аврора вас.

Тс-с! Она!

Хоть в этот раз

С ней не будьте сердцем слабы!

К вам, Аврора, что светила

В день, когда меня впервые,

Мне согнув пред вами выю,

Чувство в рабство обратило;

К вам, кто в днéвное светило

Зависть тайную вселяет,

Ибо с ним отождествляет

Вас мой помраченный разум,

Ибо ваша прелесть разом

Взор, как солнце, ослепляет;

К вам, как только появился

Здесь я на свое несчастье,

С непреодолимой страстью

Всей душой я устремился.

Но напрасно я влюбился

В вас, бесценная синьора:

Только скукой ваши взоры

Исполняет страсть моя.

Ибо ненавистен я

Вам, как ночь — лучам авроры.

Вас не видеть мне страшнее.

Чем совсем незрячим стать,

Но поскольку я мечтать

О взаимности не смею,

Я уеду — так вернее…

От любви я излечусь,

Если с вами разлучусь

И, найдя успокоенье

От Феррары в отдаленье,

За жестокость расплачусь.

Будьте ж без меня счастливы!

Не зачахнет от печали,

Получив отказ вначале.

Рыцарь знатный и учтивый,

Ибо к сердцу путь найти

Трудно с первого же взгляда.

Доказать любовь вам надо,

Чтоб у дамы быть в чести.

Верим мы лишь тем вполне,

Кто страдает из-за нас.

Но открыто, как сейчас

Вы «прощай» сказали мне,

Я прошу вас здесь остаться.

Радуюсь я всей душой

Милости такой большой

И согласен дожидаться,

Вам служа усердней втрое,

Чтоб совсем моей вы стали,

Не десяток лет, как ждали

Эллины паденья Трои,

И не семь, как сын Ревекки

Дочери Лавана ждал,

А мирьяды, как Тантал [183] Не десяток лет, как ждали Эллины паденья Трои, И не семь, как сын Ревекки Дочери Лавана ждал, А мирьяды, как Тантал … — Согласно мифологии о Троянской войне, греки осаждали Трою ровно десять лет. Сын Ревекки Иаков, согласно библейской легенде, ждал дочь Лавана Рахиль семь лет. Тантал был осужден на вечные муки.,

В ад низвергнутый навеки.

Будет пыл надежд моих

За любовь мою наградой:

Может быть тоска отрадой

Там, где нет наград иных.

Мне папа сообщил, что в Рим явиться

К нему я должен сам.

А он не пишет — по каким делам?

Мне нужно торопиться,

Не думая — зачем.

Раз это тайна, государь, я нем.

Вздор! Верю я тебе, мой сын, всецело,

Но, право, сам не знаю, в чем тут дело.

Наверно, папа, видя, что должна

Начаться вновь в Италии война,

Меня в гонфалоньеры церкви прочит [184] …папа… Меня в гонфалоньеры церкви прочит … — Гонфалоньер — монарх — покровитель церкви.

И, полагаю, дать понять мне хочет,

Что если план он не изменит свой,

Ему помочь обязан я казной.

Я понял: вы молчали, чтоб с собою

Меня в поход не брать.

Но вместе с вами поведу я рать

И вас не посрамлю на поле боя.

Нет, граф, нельзя, чтоб нас обоих враз

Смерть унесла в разгаре битвы ярой.

Ты остаешься управлять Феррарой.

Так нужно, сын, и это мой приказ.

Синьор! Я раздражать не смею вас,

Но ведь меня тогда молва ославит.

Не может тот, кто государством правит,

С молвой считаться, коль на карте трон.

Повиновенье — долг, хоть тяжек он.

Граф! Заметил я: покуда

С герцогом вы говорили,

Что в сторонке разговор

У Авроры шел с маркизом.

Вот как! С Карлосом?

Да, с ним.

Впрочем, это безразлично.

Как залог благоволенья

Этот шарф, маркиз, примите.

Станет цепью он, которой

Никакая сила в мире

У меня не снимет с шеи,

Коль его мне разрешите

Вы на зависть всем носить.

Я любви чиню обиду,

Но любовной мести рада.

Он к лицу вам, как я вижу,

И всегда вы в нем ходите.

Как природа прозорлива,

Что измену в сердце женщин

От рождения вложила!

Будь в них верности побольше,

Мы, несчастные мужчины,

Их не просто обожали б,

А совсем боготворили.

Видите вы шарф?

О чем ты?

Шарф? Какой?

Вот это мило!

Тот, конечно, что служил

Солнцу (в чьем небесном лике

Некая планета раньше

Утешенье находила)

И, как солнце при затменье,

Поглощен драконом хищным.

То-то помню я, что греки

Кроме яблока Париса

Шарф считали атрибутом

Сеющей вражду Эриды [185] Эрида — в греческой мифологии богиня раздора..

Друг Батин! То было встарь,

Нынче ж все переменилось.

Не пройтись ли нам по саду?

Нет, вы только поглядите,—

За руку ее ведет он!

Так и нужно, раз едины

Души их.

Как! Вы не злитесь?

А с какой мне стати злиться?

Лебедь не потерпит, чтобы

Рядом с ним другой резвился,

И с лебедкою своею

Пруд родной сейчас покинет.

Кочет, если он другого

Подле кур своих увидит,

Пришлецу багряный гребень

Раздирает с громким криком

И до наступленья ночи,

Беспощадный и ревнивый,

Как краснобородый турок [186] Беспощадный и ревнивый, Как краснобородый турок … — Место, спорное для толкования. Либо речь идет о турке вообще, то тогда Лопе допускает ошибку. Не турки красили бороды, а персы. Либо речь идет о турецком пирате Барбароссе (рыжебородом), прославленном своей жестокостью.,

С ним не прекращает битву.

Как вы можете терпеть,

Чтоб Гонзаго был так близок

С той, кого своей вы звали?

Женщину, что заслужила

Наказанье за неверность,

Я караю, как мужчина,

То есть ей даю свободу,

Чтоб, капризов ради, риску

Честь моя не подвергалась.

Этот мудрый катехизис

Для влюбленных, — видит небо,—

Постараюсь заучить я.

Все ж долготерпенье ваше,

Граф, уму непостижимо.

Впрочем, мысли о любви

Схожи с нориею длинной:

Первый ковш пустым быть должен,

Чтобы мог второй налиться.

Вы к Авроре охладели,—

Значит, по другой томитесь:

Ковш второй нальется разом,

Если первый опрокинут.

Друг Батин! Ты глуп. Зачем

С помощью уловок хитрых

Спрашивать меня о том,

Что я сам понять не в силах?

Лучше б ты пошел разведать,

Не пора ли уж проститься

Мне с отцом перед отъездом.

Зря меня глупцом сочли вы,

Ибо глуп я был бы вдвое,

Вашу грусть одобрив льстиво.

Чего ты жаждешь, мысль о невозможном?

К чему ты хочешь волю подстрекнуть?

Скажи: зачем мне смерть влагаешь в грудь,

Меня томишь метанием тревожным?

Не ослепляйся увлеченьем ложным,

Не избирай ведущий в бездну путь

И дай мне хоть на миг передохнуть

Иль жизнь я завершу концом ничтожным.

Нет, никогда уж больше ум ничей

Родить такую мысль не исхитрится!

Хоть в мире невозможных нет вещей

Для тех, в ком страсть победно воцарится,

Лишь ты родилась из моих очей,

Чтобы вовеки в явь не претвориться.

Ненасытно алча мести,

Поднимаются на бой

Страсть моя с обидой вместе

И надеждою пустой

Угрожают снова чести.

Вновь они неосторожно,

Как при умоисступленье,

В мысли сладостной, но ложной

Ищут удовлетворенья,

Хоть оно и невозможно.

Будь поменьше безучастья

В герцоге, меня доведшем

До того, что жажду пасть я,

Я в решенье сумасшедшем

Не искала б месть и счастье.

А теперь я только рада,

Что разделит чувства эти

Герцога родное чадо,

Хоть держать в двойном секрете

Преступленье будет надо.

Правда, нынче при свиданье,

Граф, колеблясь беспричинно,

Не решился на признанье,

Но, когда молчит мужчина,

Говорит его молчанье.

Граф, держа со мной совет,

Бледен был необычайно

И впадал в столь пылкий бред,

Что шептал мне голос тайный:

Там, где страсть, измены нет.

Если, честь свою пятная,

С Федерико согрешу я,

Ибо мужа проклинаю,

То не первая большую

Страсть ценой греха познаю.

Много раз с роднею кровной

Женщины в былые годы

Услаждали плоть греховно.

Я ж святой закон природы

Не нарушу, став виновной.

Впрочем, в этот грозный час

Вспоминать не гоже тех,

Кто, как я, в грехе погряз:

Ведь не извинят наш грех

Те, что свершены до нас.

Граф!.. Сейчас он подойдет!

Что со мной? Где ты, отвага?

Где моя решимость?

Вот

Та спасительная шпага,

Что земной мой путь прервет.

О, сколь этим счастлив я!

Как! Вы вновь грустите ныне,

Боль свою в себе тая?

Я отвечу герцогине,

Что бессмертна грусть моя.

Меланхолиею черной

Вы страдаете, мой друг.

Может быть. Одно бесспорно:

Неизбывный мой недуг

Сводит в гроб меня упорно.

Если вам помочь я властна,

Граф, откройте сердце мне,

Ибо скорбь скрывать опасно.

Вам довериться вполне

Мне мешает стыд злосчастный.

Вы сказали, что больны

От любви?

Мои страданья

Ею лишь порождены.

Расскажу я вам преданье

Из далекой старины:

В мачеху свою влюбился

Сын Селевка Антиох [187] Сын Селевка Антиох . — Антиох I Сотер (III в. до н. э) — сирийский царь.

И от горя слег…

Родился

Он счастливцем, — видит бог,—

Если с жизнью распростился!

Царь врачей приставил к сыну,

Но никто из них не брался

Исцелить его кручину,

Ибо Антиох старался

Скрыть от всех ее причину.

Только первый меж врачами,

Герострат, кем так гордиться

Вправе древность перед нами,

Понял, что недуг гнездится

Между сердцем и устами.

Дам придворных по одной

Провести пред Антиохом

Он велел, держа рукой

Пульс царевича.

И вздохом

Выдал страсть свою больной?

Нет. Но пульс стал чаще вдвое,

Чуть больной увидел лик

Мачехи перед собою.

Повесть странная!

Из книг

Знаю с детских лет ее я.

Ею тронут я.

Тогда

Дайте, граф, прямой ответ:

Та же и у вас беда?

Это вас гневит?

О нет!

И меня вам жаль?

О да!

Я любовью невозможной

Так, синьора, ослеплен,

Что отца и непреложный

Небом данный нам закон

Оскорбить готов безбожно.

Во вражде с душой моею

Бог, я сам и вы сейчас:

Бог — раз к вам я вожделею,

Сам я — раз живу без вас,

Вы — раз вами не владею .

Вы сейчас поймете ясно,

Если только со вниманьем

Будет выслушан несчастный,

В коей мере вы к терзаньям

Сердца моего причастны.

Хоть несчастьем смерть считать

Мы привыкли, жизнь любя,

Но, чтоб больше не видать

Вас, равно как и себя,

Жить я жажду перестать.

Я ведь, от стыда немея,

Ибо грех в душе таю,

На себя смотреть не смею

И давно уж состою

Во вражде с душой моею .

Стал я, уступив страстям,

На греховную дорогу

И уже не верю сам,

Что обязан жизнью богу,

Хоть ее и отдал вам.

Думали ли вы хоть раз,

Что меня вы погубили,

Ибо только из-за вас

То, чем был я встарь, забыли

Бог, я сам и вы сейчас?

Не живу я, ибо жить

У меня без вас нет силы,

Но и господа просить,

Чтобы смерть меня скосила,

Я не вправе, может быть,

Ибо вас желать я смею

Воле неба вопреки

И меня рукой своею

Не избавит от тоски

Бог, раз к вам я вожделею .

Я таким его отказом

К мукам жизни присужден,

Хоть мне и велит мой разум

Умереть, раз я лишен

Вас, души и бога разом.

Все враждебны мне сейчас:

Бог — раз я вас полюбил,

Вы — раз дерзкий мой рассказ

Вашу гордость оскорбил,

Сам я — раз живу без вас .

Стражду я затем вдвойне,

Что гнездится боль моя

И внутри меня и вне:

К вам любовью полон я,

Вы ж — презрением ко мне.

Я борюсь с судьбой своею.

Хоть, конечно, безнадежно,

Ибо заодно мы с нею:

Я — раз счастье невозможно,

Вы — раз вами не владею .

Я, синьор, признáюсь честно:

Мысль о муже и о боге

Мне страшнее муки крестной,

Ибо, граф, к нам будут строги

Суд земной и суд небесный.

Я твержу себе, что свет

Извиняет заблужденья,

Что терзать себя не след

Тем, в чем клятвопреступленья

С точки зренья света нет.

Вспоминаю я преданья

Об изменах, встарь свершенных,

Ибо в прелюбодеянье

Множества других влюбленных

Ищет грешник оправданья.

Но, увы, чтоб искупить

Грех богопротивный мой,

Нужно мне о вас забыть,

То есть умереть самой

Иль любовь свою убить.

Уезжайте тотчас прочь,

Ибо жажду лицезреть

Вас, синьор, и день и ночь.

Я могу лишь умереть,

Чтобы как-то вам помочь.

Телом без души я стал

От тоски и от кручины,

Но хотя я жить устал,

Не дает мне бог кончины,

Раз о ней я возмечтал.

Дайте мне испить отравы —

Разрешите мне устами

Ваших рук коснуться.

Здравый

Человек не станет в пламя

Порох сыпать для забавы.

Прочь! Настал прощанья миг.

Вы жестоки беспредельно.

Я, хотя соблазн велик,

Не хочу, чтоб яд смертельный

В сердце из руки проник.

Как сирена, речью нежной

Ввергли вы меня, синьора,

В бездну горести безбрежной.

Честь моя! Будь мне опорой,

Иль паду я неизбежно.

Ноги гнутся подо мною.

Сердце смятено мое.

Страстью я томлюсь больною.

Я погибну от нее.

Я же нет: мертвец давно я.

Я сказала правду вам.

Быть не может! Взвесьте снова

То, что вы мне сообщили,

И не говорите громко.

Я вас в тайну посвятила,

Чтобы мне советом помощь

Оказали вы.

Но как же

Вы узнали о греховной

Связи графа и Кассандры?

Слушайте же! Я не скрою,

Что любила графа, хоть

Он коварством превосходит

Грека хитрого Улисса [188] Грека хитрого Улисса — то есть Одиссея, легендарного царя Итаки, гомеровского героя..

Он, когда отцом был послан

В Мантую встречать Кассандру,

Обязался честным словом,

Столь дешевым у мужчины,

В брак вступить со мной законный.

Но вернулся он печальный

И отверг совет отцовский

Жизнь свою связать с моею

Лишь под тем пустым предлогом,

Что меня он к вам ревнует.

Так как ревностью пришпорить

Слишком медленное чувство

Вправе женщина нарочно,

С вами сблизилась я, Карлос,

Но не тронула нисколько

Сердце графа. Кто не любит,

Тот и ревновать не может.

Стала я искать причину

Равнодушия такого

И, поскольку проникать

Через толщу стен способен

Рысий взор ревнивых женщин,

Я ее узнала скоро.

С туалетною Кассандры

Смежны два больших покоя,

Где развешано по стенам

Множество картин отборных

И зеркал в роскошных рамах.

Подозрение не ходит,

А крадется. Я, проникнув

В первую из этих комнат,

Вижу в зеркале, — о ужас! —

Как лобзанья, словно розы,

Граф срывает с уст Кассандры.

Я ушла оттуда с дрожью,

Плача о своей утрате

И об их позоре общем.

Зная, что в отъезде герцог,

Предались они пороку

Столь открыто и столь слепо,

Словно им и не зазорно,

Что быть может обнаружен

Их проступок, на который

Не решился б ни язычник,

Ни нагой дикарь заморский.

Мне казалось в ту минуту,

Что и зеркало немое

Затуманилось слегка,

Чтоб не видеть их позора.

Позже получила я

Много доказательств новых

И могу уверить вас,

Что паденье было полным.

Говорят, что скоро герцог

Возвратится из похода,

В дни которого украсил

Род свой древний славой громкой,

Послужив отважно папе

И святейшему престолу.

Посоветуйте, что делать

В положении подобном

Мне, которая боится,

Что еще ей станет горше,

Если вы, как Федерико,

Мне в любви клянетесь только

Для того, чтоб так же низко

Поступить потом со мною.

Нет лекарства лишь от смерти,

Да к тому же смерть, Аврора,

Лишь над нашим телом властна,

А не над душой, поскольку

Тот бессмертен, кто умеет

Жить для славы и потомства.

Герцогу сказать должны вы,

Что женой мне стать готовы,

И возможность обретете

В Мантуе зажить спокойно.

Если даже дикий тигр,

Чьих тигрят украл охотник,

След которого потерян,

Броситься способен в море

От неутоленной мести,

То искупит жертвой большей

Свой позор Ахилл феррарский [189]… Ахилл Феррарский … — Награждение итальянских властителей именами античных героев, таких, как Ахилл, Гектор, было принято в эпоху Ренессанса.,

Ибо кровь одна отмоет

Столь жестокую обиду,

Если только раньше грозный

И всевидящий создатель

Карой не воздаст за похоть

И в гигантов непотребства

Не метнет небесных молний.

Вот таков совет мой вам.

Вместе с вашею рукою

Я принять его согласна.

Пусть же зеркалом Горгоны

Для Цирцеи новой станет

Зеркало в ее покоях! [190] Пусть же зеркалом Горгоны Для Цирцеи новой станет зеркало в ее покоях!  — Горгона — чудовище, голова которого всех смотревших на нее обращала в камень. Персей убил Медузу — Горгону (одну из трех сестер Горгон) с помощью зеркала. Цирцея (или Кирка) — греческая волшебница с острова Эя, дочь Гелиоса и Персеиды. В поэтическом языке Цирцея была синонимом обольстительницы-чаровницы.

Как! Он даже ждать не стал,

Чтобы встретили его мы?

Чуть завидел ваш отец

Стены города родного,

Как покинул в поле свиту,

Тотчас же вскочил на лошадь

И, спеша увидеть сына,

Чувств родительских исполнен,

Поскакал домой в Феррару.

Правда, он сначала должен

С герцогинею побыть,

Но ему вы, граф, дороже.

Прожил месяца четыре

Он без солнца, ибо солнцем

Сын очам отцовским служит.

Граф! Скорей отцу готовьте

Въезд в Феррару триумфальный,

Ибо герцогское войско

Возвращается со славой

И с добычей боевою.

Как, Аврора! Вижу вновь я

Вас с маркизом!

Разве ново,

Граф, вам это?

Для чего вы

Шутите с моей любовью?

Я дивлюсь вам! Так воззрились

Вы на нас, зрачки расширя,

Словно месяца четыре

В сне глубоком находились.

Никогда, и в том клянусь,

Не подозревал я, граф,

Что, слугой Авроре став,

Я с соперником столкнусь,

Да еще с таким, как вы,

Перед кем, скажу без лести,

Только в сфере чувств и чести

Не склоню я головы.

Граф! Хоть я ни разу вас

Не видал у ног Авроры,

Удаляюсь я, коль скоро

К ним склонились вы сейчас,

Так как вас не стою я.

Граф! Совсем сошли с ума вы,

Ибо только для забавы

Вам нужна любовь моя.

Иль до нынешнего дня

Вы из-за своей печали

Никогда не замечали,

Как маркиз влюблен в меня?

Почему его со мною

Вы поссорить постарались

Лишь теперь, когда собрались

Мы стать мужем и женою?

Граф! Оставьте план свой вздорный

Помешать мне и поверьте,

Что боюсь я больше смерти

Вашей нежности притворной.

Скройте горе под личиной,

Будьте вновь спокойны с виду.

Я же не прощу обиду,

Коей были вы причиной.

Вы должны меня забыть —

Запоздал ваш пыл любовный.

Я для вас в игре греховной

Не хочу прикрытьем быть.

Вы в уме?

Не знаю сам.

Я ушам своим не верю!

Впрочем, некогда Тиберий [191] Тиберий — римский император (42 г. до н. э. — 37 г. н. э.), прославившийся как своей государственной мудростью, так и жестокостью.

Поступил подобно вам.

Он жену на казнь послал,

Чтоб бедняжку сжить со света,

И, запамятовав это,

С ней откушать пожелал.

Вы рехнулись беспричинно,

Так же как Мессала [192] Мессала Марк Валерий (64 г. до н. э. — 9 г. н. э.) сторонник Брутов, перешедший потом на сторону Октавиана, популярный оратор и поэт. в Риме

Позабыл свое же имя.

Я забыл, что я — мужчина.

Вы — как тот крестьянин-дока,

В браке года два проживший

И супруге объявивший:

«Э, да ты ведь черноока!»

Ах, тоска меня согнула!

Горько я в ошибке каюсь.

Вы — как тот чудак бискаец,

Разнуздать забывший мула.

Видя, что не жрет скотина,

Впал в такую он тревогу,

Что был вызван на подмогу

Местный Гиппократ [193] Гиппократ — знаменитый врач античности (V в. до н. э). ослиный.

Выйти на одно мгновенье

Попросил бискайца тот,

Снял узду, и бедный скот

Съел овес без промедленья.

Возвратившись в стойло снова,

Где в припадке аппетита

Мул кормушку грыз сердито,

Тут же дал наш умник слово,

Что никто его к врачам

Никогда уж не затянет,

Ибо пациентом станет

Он у коновала сам.

Что же вас, синьор, взнуздало,

Вам овес мешая есть?

От всего лекарство есть.

Так зачем же дело стало?

Растерялся я, Батин.

А тогда, — не обессудьте,—

Про овес пока забудьте.

Он приехал?

Да.

Один?

Свиту он покинул, дабы

Вас увидеть поскорей.

Встречу с тысячью смертей

Встрече с ним я предпочла бы.

Прибыл уж, синьор, наверно,

Герцог, повелитель мой?

Да. Увидеться с женой

Он спешит, как муж примерный.

Легче умереть, чем знать,

Что теперь нам не встречаться.

Легче мне сто раз скончаться,

Чем пойти отца обнять.

Граф! Рассудок я теряю.

Мой уже потерян мною.

Гаснет жизнь во мне.

Давно я

Не живу, а умираю.

Что нам делать?

Умереть.

Нет ли выхода у нас?

Нет, затем что жить без вас

Значит от тоски сгореть.

Граф! Вы губите меня!

Нет, спасу я вас, коль скоро

Воздыхателем Авроры

Стану с нынешнего дня,

Разыграю пыл любовный

И пойду с ней под венец,

Чтоб поверил мой отец,

Что мы с вами невиновны.

Под венец? В уме ль вы, граф?

Нам иначе не спастись.

Граф! Шутить со мной страшись:

Бог мне дал горячий нрав.

Мысль свою изволь забыть,

Иль сама без колебанья

Наше прелюбодеянье

Я отважусь обличить.

Тише! Нас услышат.

Пусть!

Но…

Не трать слова впустую.

Знай: скорее казнь приму я,

Чем на брак твой соглашусь.

Навстречу вам уже спешил весь двор.

И все ж моя любовь вас обогнала.

Уж не хотите ль вы сказать, синьор,

Что я в разлуке с вами не страдала?

О нет, не ваша, а моя любовь

Навстречу государю запоздала!

Сын! Я спешил тебя увидеть вновь,

Затем что свойственно отцу стремленье

Узреть свое подобие и кровь.

Не могут ни дела, ни утомленье

Помехой быть тому, кто от родных

Так долго находился в отдаленье.

Владея половиной чувств моих,

Не примет за обиду герцогиня,

Что ты имеешь ту же долю в них.

Синьор! Ценить вы вправе доблесть в сыне,

И я лишь рада, вашим вняв речам,

Что вы так благосклонны к графу ныне.

Свою любовь делю я пополам

Меж ним и вами, ибо всей душою

Признателен как графу, так и вам.

Блюсти престол был граф оставлен мною,

И жалоб на него я не слыхал,

Пока был с вами разлучен войною.

Я вспоминал, едва лишь бой стихал,

Как мудро правит сын моей державой,

И, вспомнив это, сердцем отдыхал.

По милости творца мой меч кровавый

Врагов престола папского смирил.

Свой древний род покрыл я новой славой

И папою к руке допущен был

В тот день, когда, вернувшись из похода,

Я, как Траян воскресший, в Рим вступил [194] Я, как Траян воскресший, в Рим вступил . — Траян — римский император (98—117), победоносный полководец.,

Отныне я повадки сумасброда

Оставлю и пойду такой стезей,

Чтоб безупречным быть в глазах народа.

Ведь человек, прославленный молвой,

Себе вовеки не позволит шага,

Который встречен может быть хулой.

Синьор! Аврора и маркиз Гонзаго!

Пусть ваш приезд вселит восторг в друзей,

Как ужас во врагов вселила шпага.

Не разрешите ли к руке своей

Припасть и мне?

Пускай вернут сторицей

Мои объятья долг души моей.

Хоть все еще ей трудно примириться

С тем, что без вас так долго пробыл я,

В ней скоро снова радость воцарится.

Но я дорогой утомлен, друзья.

Расстанемся, а завтра запируют

Мой двор, мой город и моя семья.

Пусть небеса вам долгий век даруют.

Друг Рикардо!

Э, Батин!

Был ли ваш поход удачен?

Очень. Даровал победу

Нам всеправедный создатель.

Мир в ломбардские равнины

Низошел. Враги бежали,

В страхе побросав оружье,

Чуть заслышали рычанье

Льва воинствующей церкви.

Славит герцога Феррары

Вся Италия, и хором

Девушки поют согласным,

Что в бою сразил Саул

Десять тысяч супостатов,

А Давид — сто тысяч их [195] Что в бою сразил Саул Десять тысяч супостатов, А Давид — сто тысяч их . — См. прим. 163..

Герцог, став любимцем славы,

На глазах переродился.

Больше речи нет о дамах,

О пирушках и дуэлях.

Бредит он одной Кассандрой

И не любит никого,

Кроме как ее и графа.

Словом, прямо стал святым.

Как! Неужто это правда?

В человеке спесь обычно

Развивается с удачей,

И себя считать бессмертным

Он кичливо начинает.

Герцога ж успех, напротив,

Сделал равнодушным к лаврам

И смирением исполнил,

Так что не раздул тщеславья

В нем пьянящий ветр победы.

Дай лишь бог, чтоб с ним не сталось

То же, что с одним афинцем.

У Венеры со слезами

Вымолил чудак согласье

Кошечку-доминиканку,

То есть масти черно-белой,

Сделать женщиною статной.

Сидя как-то на балконе

В лентах и богатом платье,

Та увидела зверька,

Любящего столь же страстно,

Как поэты, грызть бумагу,

Спрыгнула с балкона разом

И накинулась на мышь,

Чем наглядно доказала,

Что пребудет кошка кошкой

И собакою собака

In saecula saeculorum . [196]Во веки веков. (Лат.)

Нет, он вновь блудить не станет,

Ну, а если сын родится

У него, — то и подавно,

Ибо укротит ручонкой

Тот грознейшего меж львами,

В бороду ему вцепившись.

Что ж, коль так, я буду счастлив.

Ну, прощай.

Куда же ты?

К Фабии. У нас свиданье.

Кто тут есть из слуг?

Лишь я,

Самый скромный из вассалов

Вашей светлости.

Батин!

Разрешите к вашей длани

Мне припасть.

Ты что здесь делал?

Просто слушал, а Рикардо,

Как завзятый летописец,

Мне превозносил отвагу

Вашу, Гектор итальянский [197] Гектор итальянский . — См. прим. 189..

Как здесь государством правил

Граф, пока я был в отлучке?

Так, что вряд ли вы стяжали

Больше славы на войне,

Чем в дни мира ваше чадо.

Жил ли он с Кассандрой дружно?

Вряд ли даже мать родная

С сыном может жить дружнее.

Да, у герцогини нашей

Ум под стать красе телесной.

Дружба герцогини с графом

Мне особенно приятна,

Потому что уважаю

И люблю я Федерико.

Помня, как он был печален

В день отъезда моего,

Я глубоко благодарен

Герцогине за стремленье

С пасынком своим поладить.

Мир меж сыном и женою —

Это то, о чем дерзаю,

Как о наивысшем благе,

Я молиться ежечасно.

Словом, две больших победы

Может праздновать Феррара:

Ту, что в битве одержал я,

И другую — окончанье

Распри двух людей, мне близких.

Я Кассандре постараюсь

Тем воздать, что мне отныне

Будет лишь она желанна,

Что отныне безвозвратно

Я с беспутством порываю.

Сотворил, как видно, чудо

Папа с герцогом Феррарским:

Воином в поход ушли вы,

Возвратились вы монахом,

Что Кальмáльдулу [198] Кальмальдула — монастырь, основанный в 1012 г. св. Ромуальдом. способен

Основать вторично.

Надо,

Чтоб узнал весь мой народ,

Что другим я стал.

Как мало

Отдыхала ваша светлость!

Повстречал я, поднимаясь

Вверх по лестнице дворцовой,

Нескольких людей, подавших

Мне с поклонами бумаги.

Рассмотрение их жалоб

Или просьб не подобает

Мне откладывать на завтра.

Ну, ступай! В делах серьезных

Все решенья принимает

Лишь наедине правитель.

Пусть же вам, кто общим благом

Ежечасно озабочен,

Небо ниспошлет в награду

Славу многовековую

И победу над врагами!

Прочтем.

«Синьор! Эстасьо я зовусь,

О парке вашей светлости пекусь,

Цветы ращу и землю разрыхляю.

Шесть сыновей взрастил я. Умоляю

Дать старшим двум…» — Довольно! Буду впредь

Я верного слугу в виду иметь.

«Лусинда я. Был капитан Арнальдо

Моим супругом…» — После дам ответ.

«Альбано я. В тюрьме уже семь лет…» —

Опять прошенье!

«Джулио Камилло,

Вор, ныне узник, просит…» — Очень мило!

«Паола Сан-Джермано я. К тому ж

Я честная девица…» — Ясно: муж

Необходим девице этой честной.

Прочту письмо вот это. Неизвестный,

Одетый в бедный и простой наряд,

Его мне дал, потупив робко взгляд.

«Синьор! Покуда вы в отъезде были,

Граф с герцогиней, вашею женой…» —

Не зря меня предчувствия томили:

Сын, видно, плохо управлял страной.

Но дальше, дальше!.. — «…дерзко осквернили

И честь и ложе ваше». — Боже мой!

За что я так наказан небесами? —

«Вы в этом скоро убедитесь сами».

О, чтó я прочел в посланье!

Верить или нет ему?

Я же ведь отец тому,

Кто обрек без состраданья

Честь мою на поруганье!

Но хотя моя жена

Быть не может столь грешна,

Хоть я верю в честность сына,

Помню я, что он — мужчина

И что женщина — она.

Я твержу себе, вникая

Вновь и вновь в донос злосчастный,

Что с рождения подвластна

Слабостям душа людская.

Как Давиду, обрекая

На бесчестье царский дом,

Возвестил Нафан о том,

Что царя постигнет срам,

Так в письме прочел я сам,

Что мой сын — Авессалом [199] Авессалом — сын иудейского царя Давида, восставший против отца..

Нет, печальней жребий мой:

Лишь наложниц у Давида

Отнял сын; моя ж обида

Мне нанесена женой.

Меч господень надо мной

Вознесен за роковые

Прегрешения былые,

Ибо я разврат любил,

Хоть Урию не сгубил

Из-за страсти к Вирсавии [200] Хоть Урию не сгубил Из-за страсти к Вирсавии . — Библейская легенда, согласно которой военачальник Урия пал жертвой страсти царя Давида к красавице Вирсавии — супруге Урия..

Сын — предатель! Нет, бесспорно,

Пишут ложь в бумажке этой,

Ибо и злодей отпетый

Не свершил бы грех столь черный.

Но уж коль на шаг позорный

Отпрыск мой посмел решиться,

Пусть возмездие свершится,

Пусть все вновь и вновь из гроба

Восстает изменник, чтобы

Жизни тут же вновь лишиться.

Предал граф меня безбожно!

О, неужто даже сыну,

Уезжая на чужбину,

Дом свой вверить невозможно?

Как мне вызнать осторожно,

Лжет иль нет доносчик темный?

Ведь свидетели нескромно

Могут правду разгласить,

Хоть, решись я их спросить,

Не дерзнут сказать ее мне.

Нет, напрасны все сомненья,

Ибо просто непостижно,

Чтоб возведено облыжно

Было это обвиненье.

Наказание — не мщенье,

Потому и не пристало

Мне расследовать сначала,

Виноват ли Федерико.

Подозрение — улика

Там, где честь на карту стала.

Раз вы сну не предаетесь,

Я пришел…

Вот и отлично!

…милости просить у вас.

Все, чего б ни попросил ты,

Даст тебе отец охотно.

Вы когда-то предложили

Мне жениться на Авроре,

И сначала согласился

Я от всей души на это.

Вслед за тем ее к маркизу

Я приревновал жестоко

И дерзнул не подчиниться

Вашему, синьор, приказу.

Но воочью убедился

В дни отлучки вашей я,

Что в серьезную ошибку

Впал из-за чрезмерной страсти.

Мы с Авророй помирились,

И кузине я, синьор,

Обещал на ней жениться,

Коль на то по возвращенье

Вы согласие дадите.

Вот о нем я и прошу вас.

Был бы я, как твой родитель,

Счастлив дать его, но раньше

Повидаться с герцогиней,

Матерью твоей, обязан.

Было бы несправедливо,

Если б без ее согласья

В брак с Авророю вступил ты.

Я по крови ей не сын

И считаю, что излишне

С герцогиней совещаться.

Мать ты в ней обязан видеть.

Хоть не от нее родился.

Сделать это я не в силах,

Ибо мать одна бывает.

Почему ты так обижен?

Я ведь слышал: вы с Кассандрой

Мне на радость дружно жили

В дни моей отлучки долгой.

Вас осведомили лживо:

Герцогиня, — хоть дурное

Мужу о жене любимой

Говорить мне и не след,—

Сердцем кротче херувима

С каждым, только не со мною.

Зря я был доверчив слишком.

Впрочем, мне о вашей дружбе

Чуть не хором все твердили.

То она со мной любезна,

То покажет неучтиво,

Что считать родным не может

Сына вашей прежней милой.

Да, ты прав. А мне хотелось,

Чтоб она тебя любила

Больше, чем меня, поскольку

Без подобной дружбы мира

Мне в семье не обрести.

Ну, ступай!

Пусть бог хранит вас!

Я до того взбешен,

Что гнев мой только чудом не прорвался.

Какой развязный тон!

Как хитро граф Авроры добивался,

Мне доказать стремясь,

Что честь отца не втоптана им в грязь!

А если он дурное

И говорил про герцогиню мне,

То лишь усилил вдвое

Уверенность мою в его вине.

Придумана их ссора —

Ведь вор всегда кричит: «Держите вора!»

Не хочет видеть мать

Мой сын в Кассандре не без основанья:

Как матерью назвать

Ту, с кем свершил ты прелюбодеянье?

Нет, слишком я гневлив.

Кто мне докажет, что донос не лжив?

Ведь мог и недруг злобный

В расчете на неистовый мой нрав

Подать донос подобный,

Чтоб жертвой пал отцовской мести граф.

Увы, уже теперь я

Раскаиваюсь горько в легковерье!

Лишь у вас в руках, синьора,

Счастье и судьба моя.

Выбор ваш считаю я

Верхом мудрости, Аврора.

Тс-с, здесь герцог!

Почему

Вновь, синьор, вы за работой?

Должен отплатить заботой

Я народу моему.

Впрочем, так умело им,

Как мне из бумаг известно,

Управляли вы совместно

С графом, отпрыском моим,

Что хвалу поют вам здесь

Все от мала до велика.

Только графу Федерико

Подобает эта честь.

Сыну вашему на свете

Равных в благородстве нет.

Он ваш вылитый портрет:

Смел в бою и мудр в совете.

Сын мой был, — вы в этом правы,—

Мне заменой столь примерной,

Что не раз его, наверно,

Принимали за меня вы,

И за это я вам скоро

Должным образом воздам.

Жаждет обратиться к вам

С просьбой новою Аврора.

Не дадите ль разрешенье

Ей с маркизом обвенчаться?

Как они ни огорчатся,

Запоздало их прошенье:

Граф пришел ко мне сюда

И ее руки добился.

Что? В Аврору граф влюбился?

Да, Кассандра.

Граф?

Ну, да!

Для меня все это ново!

Завтра утром под венец

Граф пойдет с ней наконец.

Тут уж за Авророй слово.

Быть, синьор, я не согласна

Сыну вашему женою.

Как! Аврора! Что с тобою?

Ты упрямишься напрасно!

Ровня ль графу Карлос твой

Родом, доблестью, умом?

Нет. Но вспомните о том,

Как ваш сын гнушался мной.

Я за холодность былую

Вправе ныне отплатить.

Ты должна его простить.

Лишь с любимым в брак вступлю я.

Мне же граф не люб нимало.

Верю я себе едва!

Государь! Она права,

Хоть вам дерзко отвечала.

Нет, и завтра сын мой милый

Все равно с ней вступит в брак.

Ах, синьор, нельзя же так:

Страсть не вложишь в сердце силой.

Горе мне! Меня, как видно,

Граф-изменник разлюбил!

Не отец ли мой здесь был?

Как ты смеешь столь бесстыдно,

Подлый лжец с душою низкой,

У отца просить Аврору?

Тише! Я прошу синьору

Помнить, что опасность близко.

Будь что будет, запрещу

Я мечтать о ней тебе.

Тс-с! Вы просто не в себе.

Доказательств я ищу

И подслушивать пришел,

Как ни страшно будет внять

Мне тому, чего не знать

Я и впредь бы предпочел.

Успокойтесь, герцогиня!

Уважать свой сан должны вы.

Неужель меня трусливо

Ты посмеешь бросить ныне,

Хоть тебе самозабвенно

В жертву принесла я честь?

Осмотрительность не есть

Малодушье иль измена.

Просто я решил, женясь,

Этим обмануть отца,

Ибо прятать без конца

Не удастся нашу связь.

Слишком высоко с рожденья

Мой родитель вознесен,

Чтоб поколебался он

Отомстить за оскорбленье.

Пред лицом такой угрозы

Нам пора б угомониться.

Значит, ты решил жениться;

Значит, просьбы, клятвы, слезы,

Из-за коих так недавно

Нашу честь мы погубили,

Лишь уловкой хитрой были

Для тебя, злодей тщеславный!

Ты изменою своею

В сердце мне удар нанес.

О, я крепок, как утес,

Раз еще собой владею!

Не под пыткой — добровольно

Ими выдан их секрет.

Впрочем, так ли это? Нет:

Мне-то как под пыткой больно!

Ты их гнусное признанье

Выслушала, честь моя.

Так назначь им, как судья,

Приговор и наказанье,

Но такие, чтоб причины

Казни скрыть от праздных взоров

Быть предметом разговоров

Недостойно для мужчины.

Должен тайною остаться

Мой позор для всех на свете:

Тот, кто держит срам в секрете,

Может срама не бояться.

Хоть пятно бесчестья местью

И выводим мы отчасти,

Смыть его — не в нашей власти,

Коль разглашено бесчестье.

О мужчины! Сколько боли

Причиняете вы нам!

Я клянусь, синьора, вам

Быть покорным вашей воле.

Правда?

Слово вам даю.

Это разом все меняет

И меня воспламеняет

Верою в любовь твою.

Каждый день предлог для встреч

Находить я обещаюсь.

Я обязан вас, прощаясь,

Лишний раз предостеречь,

Чтоб не слишком равнодушной

Были вы к отцу.

Ты прав:

Мужу, в грех с любимым впав,

С виду быть не грех послушной.

Сведав, что намерен скоро

Вас маркиз назвать женой

И что в Мантую с собой

Он вас увезет, синьора,

Я прошу и мне найти

Место среди ваших слуг.

Почему от графа вдруг

Ты, Батин, решил уйти?

Там, где слуг содержат скудно,

А забот у них помногу,

Там порой и душу богу

С голоду отдать нетрудно.

Правда, кормят день за днем

Обещаниями нас,

Но ведь черствый хлеб сейчас

Лучше, чем пирог потом.

А к тому ж мой граф взбесился:

Он то весел, то расстроен,

То бранчлив, то беспокоен,

Словно черт в него вселился.

Герцогиня — та сама,

Как и граф, полна тоски.

Словом, жить мне не с руки

Там, где все сошли с ума.

Даже герцог, как ни хочет

Он казаться бодрым с виду,

Про какую-то обиду

Под нос сам себе бормочет.

Потому я пребывать

Не желаю здесь ни дня.

Коль благоволит меня

Герцог Карлосу отдать,

Ты, Батин, поедешь с нами.

С вами службой я сочтусь,

А пока к маркизу мчусь.

Самым страшным меж врагами,

Честь, тебя считаю я,

Ибо все твои законы

Дерзко попирают жены

И должны блюсти мужья.

Честь! Был твой изобретатель,—

Раз тебя и без вины

Мы терять обречены,—

Не мудрец-законодатель,

А дикарь, со зверем схожий,

В жизни много пострадавший

И тебя нам завещавший,

Чтоб и мы страдали тоже.

Дочь моя…

Синьор?..

Маркизу

Я отдать тебя намерен,

Уступая герцогине:

Мне важней поладить с нею,

Чем доставить радость графу.

Буду благодарна вечно

Я за это вам.

Пусть Карлос

Дяде-герцогу немедля

В Мантую про все напишет.

Я к нему с отрадной вестью

Поспешу.

Моей рукою

Сына грешного, о небо,

Ты сегодня покараешь.

Так скорей свой меч подъемли!

Нет, не будет это местью,

Потому что оскорбленье,

Отомстив родному сыну,

Я тебе нанес бы дерзко.

Это будет наказаньем,

Чью безжалостность умерит

То, что ты сразишь виновных,

А не я предам их смерти.

Не как муж, но как родитель

Я преступников подвергну

За вину, а не обиду

Наказанью, а не мщенью .

Делу не давать огласки

Мне велят законы чести,

Ибо я свой срам удвою,

Если станет он известен.

Мы себя же обрекаем

На двойное посрамленье,

Тайное пятно позора

Отмывая перед всеми.

Беззаконницу Кассандру

Я связал веревкой крепкой,

С головою в плащ закутал

И заткнул ей рот, чтоб челядь

Не сбежалась, крик услышав.

А когда свое решенье

Объявил я ей, она

От испуга вся сомлела.

Пробудить она не может

Жалость в оскорбленном сердце,

Но зато о казни сына

Мыслю я с тоской безмерной.

Чуть о нем решусь я вспомнить,

У меня дрожит все тело,

Дух стенает, плачут очи,

Не проходит кровь по венам,

Прерывается дыханье,

Память острая слабеет,

Воля делается дряблой

И рассудок ясный меркнет.

Словно ключ, что от мороза

Зимней ночью леденеет,

Стынут на устах от боли

Бьющие из сердца речи.

О любовь! Велел сынам

Чтить отцов творец вселенной,

Мой же сын попрал бесстыдно

То, что бог нам заповедал.

Замолчи, любовь, и сына,

Долг предавшего забвенью,

Не спасай от наказанья,

Ибо я теперь уверен,

Что меня убьет он завтра,

Раз сегодня обесчестил.

И за меньший грех виновных

Подвергали Артаксерксы,

Дарии, Торкваты, Бруты [201]… Артаксерксы, Дарии, Торкваты, Бруты — перечисление имен самых непреклонных монархов и государственных деятелей.

Наказанию — не мщенью ,

Правосудье отправляя.

Нет, любовь! Ты не посмеешь

Помешать законной каре,

Раз вину прелюбодея

Честь в судилище рассудка

Беспристрастно рассмотрела.

Прокурор суровый, правда

Выдвинула обвиненье,

Каковое подтвердили

Очевидцы — слух и зренье.

Адвокатами защиты

На означенном процессе

Кровнородственные узы

Выступали безуспешно.

В соответствии с законом,

Данным нам творцом небесным,

Приговор судом составлен.

Почему же я колеблюсь?

Вот он! Боже, дай мне сил!

Слух разнесся повсеместно,

Что Авроре, государь,

Вы даете разрешенье

Выйти замуж за Гонзаго

И с ним в Мантую уехать.

Верно ль то, что я услышал?

Граф! Нет правды в этих сплетнях.

Мне сейчас не до маркиза,

Ибо вещи посерьезней

Поглощают весь мой ум.

Вечные заботы — жребий

Венценосца. А в чем дело?

В заговор один изменник

Часть моих вельмож вовлек.

Он убить меня затеял,

Но, по счастью, выдан был

Мне любовницей своею.

(Верить женщине — безумье,

Хоть польстить ей и полезно.)

Во дворец его я вызвал

Якобы для обсужденья

Дела важности немалой,

Запер в комнате соседней

И сказал ему: «Все знаю».

Он лишился чувств мгновенно,

Так что без больших усилий

Привязал его я к креслу,

В плащ закутав с головою.

Пусть исчезнет он бесследно,

Неопознанным, не вызвав

В нашем городе волнений.

Ты — мой сын. Ему ты лично

Нанесешь удар смертельный,

Чтобы все осталось в тайне.

Обнажай же шпагу смело

И с предателем покончи.

Сам я встану тут у двери,

Чтоб воочью увидать,

Как испустит дух мой недруг.

Вы меня хотите только

Испытать, иль в самом деле

Ждет там смерти заговорщик?

Не посмеет сын примерный

Обсуждать приказ отцовский,

Даже если тот — нелепость.

Трус! Иди же, иль я сам…

Подождите, ваша светлость.

Дело тут отнюдь не в страхе:

Ведь связали вы злодея.

Просто мне стеснило сердце

Непонятное смятенье.

Трус! Идешь ты?

Да, иду,

Раз уж вы мне повелели,

Но…

Так я пойду, ублюдок!

Нет, я сам! Пусть даже Цезарь

Там лежит, — его пронжу я

Ради вашего спасенья.

Стану я в дверях.

Подходит…

Ударяет шпагой меткой…

Тем же, кем я опозорен,

Осуществлено возмездье!..

Эй, на помощь! Часовые!

Где вы там? Сюда, скорее!

Стража, слуги, кавалеры! Все сюда!

Живей! Где герцог?..

Государь! Что здесь случилось?

Худшее из преступлений:

Граф вонзил в Кассандру меч,

Ибо знал, что зачат ею,

Мачехой, ему немилой,

Сын законный, мой наследник.

Пусть злодей умрет! Убейте

Графа! Я за все в ответе.

Как! Мертва Кассандра?

Да.

В Мантую я не уеду,

Не лишив убийцу жизни.

Вот он! Видите, алеет

Кровь на шпаге.

Правый боже!

Я, чтобы взглянуть на жертву,

Плащ приподнял и увидел…

Замолчи! Твой час последний

Пробил. Смерть ему!

Умрет он!

Но за что, отец?

По смерти,

Пред судом представ господним,

Ты получишь объясненья.

Ты, Аврора, за маркиза

Выходи. Тебя с ним вместе

В Мантую я отпускаю.

Я не знаю, что ответить,—

Слишком потрясен мой разум.

Вам нельзя с ответом медлить,

Оставаться здесь опасно.

Сообщу свое решенье

Я, синьор, вам завтра.

Нет

Больше графа.

На мгновенье

В лица графа и Кассандры

Дайте мне, маркиз, всмотреться.

Совершилось наказанье,

А не мщенье .

Жажда мести

Не присуща правосудью,

Доблесть же не склонна к пеням.

Трона граф взалкал. За это

Он казнен.

Здесь кончен третий

Акт трагедии о том, что

Наказание — не мщенье .

Да послужит нам, испанцам,

Назиданьем эта пьеса!