Онлайн чтение книги Мечтатель Sværmere
X

Роландсен, по-видимому, раскаивался. После того, как все жители села прочли его плакат, он стал держаться особняком и избегать встречи с людьми.

Это производило примиряющее впечатление, «падший» телеграфист раскаивался в своей порочности и старался измениться. На самом же деле, у Роландсена совершенно не было времени шататься по дорогам, он без устали работал в своей комнате по ночам. У него было поставлено множество больших и маленьких пробирок с образцами, он должен был уложить их в ящики и разослать по почте на восток и на запад. Телеграф тоже работал с раннего утра и до поздней ночи. Он хотел покончить со своими делами прежде, чем ему откажут от должности. Скандальную историю Роландсена узнали и в пасторском доме. Все с сожалением смотрели на йомфру ван Лоос, у которой был такой жених.

Пастор позвал её к себе в комнату и имел с ней длинный разговор.

Йомфру ван Лоос должна, конечно, разойтись с телеграфистом, пусть она пойдёт к нему и порвёт с ним. Она нашла Роландсена угнетённым и убитым, но это её не тронуло.

— Ты делаешь очень миленькие вещи, — говорит она.

— Я надеялся, что вы придёте, чтобы я мог просить у вас о снисхождении.

— Снисхождении? Да что с тобой? Нет, знаешь ли, Овэ, что я тебе скажу: я совсем ошалела с тобой. И я вообще вовсе не хочу, чтобы ты считал меня своей знакомой в этом мире. Я не знаюсь ни с ворами, ни с шалопаями, я иду честным путём. И разве я тебя не предупреждала с самым лучшим намерением, а ты не обращал на меня никакого внимания. Разве помолвленный человек бегает за другими женщинами?

— И к тому же ворует у людей деньги и открыто вывешивает своё признание на придорожном столбе? Мне так совестно, что я не знаю куда мне деваться.

— Пожалуйста, зажми только свой рот, я ведь тебя знаю, ты будешь говорить одни глупости или кричать ура.

С моей стороны любовь была совершенно искренней, а ты был для меня, как прокажённый, ты запятнал мою жизнь своим воровством. Что бы ты теперь ни говорил, всё это будет бесполезно. Слава Богу, все говорят одно и то же, что ты сначала увлёк меня, а потом пренебрегал мной. Пастор говорит, что я сейчас же должна уехать от тебя, он находит это необходимым. И не пытайся защищаться, Овэ. Ты великий грешник перед Богом и людьми, ты жалкое отребье рода человеческого. Хотя я ещё и называю тебя по имени, но уже совершенно иначе отношусь к тебе. Не надейся, пожалуйста, чтобы между нами опять всё уладилось. Мы больше незнакомы друг с другом, и я уже не скажу вам больше «ты», ни за что в мире. Потому что никто не сделал для тебя больше моего, я в этом уверена. Но ты относился ко мне легкомысленно и вечно пренебрегал мною. Конечно, и я со своей стороны тоже виновата, зачем я смотрела на тебя сквозь пальцы и не открывала глаз?

Перед ней стоял убитый человек, он не мог защищаться. Роландсен ещё никогда не видел её такой взволнованной, йомфру ван Лоос так сильно расстроил его дурной поступок.

Когда она кончила говорить, то была в полном изнеможении.

— Я хочу исправиться, — сказал он.

— Ты? Исправиться? — отвечала она с горькой усмешкой. — Это теперь уже не поможет. Сделанного не воротишь, а я из честной семьи и не хочу об тебя мараться. Я говорю всё совершенно искренно и так, как оно есть. Я уезжаю с почтовой лодкой. Но я не хочу встречаться с тобой у лодочных навесов, я не хочу, чтобы ты прощался там со мною, и пастор находит то же самое. Я сегодня же навсегда прощаюсь с тобой. Спасибо тебе за хорошие минуты, которые мы провели вместе, а дурного я не буду вспоминать.

Она решительно повернулась и пошла.

— Но ты можешь забраться в лес, который поднимается над берегом, против лодочных навесов, и оттуда кивать мне, если хочешь, конечно, Но мне это решительно безразлично.

— Дай мне руку, — сказал он.

— Нет, я этого не сделаю. Ты очень хорошо знаешь, что ты совершил своей правой рукой.

Роландсен поник.

— Разве мы не будем писать друг другу? — сказал он. — Хоть несколько слов.

— Я не буду писать. Ни за что на свете! Ты так часто говорил в шутку, что ты желаешь разрыва, а теперь я стала хороша? Теперь это, конечно, ложь! Но я желаю тебе всякого благополучия. Если ты будешь писать, то адресуй мне в Берген6Берген — город и порт на юго-западе Норвегии, на побережье Северного моря. Второй по количеству населения и экономическому значению после Осло город в стране., к моему отцу. Но я тебя об этом не прошу.

Когда Роландсен взошёл по лестнице к себе в комнату, он ясно почувствовал, что его помолвка порвана.

— Это удивительно, — думал он. — Только за минуту я стоял там, на дворе.

Сегодня у него был очень хлопотливый день. Ему предстояло уложить свои последние образцы и отправить их после завтра с почтовым пароходом. Кроме того, следовало собрать всё своё имущество и приготовиться к переезду. Всемогущий инспектор телеграфного ведомства был уже на пути к ним. Само собой разумеется, что Роландсен тотчас же получит отставку. Положим, по службе у него нет никаких замечаний, а влиятельный купец Макк не станет ему вредить, но справедливость всё-таки восторжествует. Луга были покрыты травой, леса зазеленели, наступили тёплые ночи. Море опустело, рыбаки со своими сетями уехали, суда Макка ушли на юг, нагруженные сельдью. Было лето. Дни стояли ясные, поэтому в церковь собиралось по воскресеньям очень много народу, стекались отовсюду и с суши, и с моря. Иногда приезжали моряки из Бергена и Хёугесунна7Хёугесунн — город и порт на юго-западной Норвегии, в области Ругаланн. Рыбообработка и вывоз рыбной продукции., у берегов виднелись их яхты, моряки сушили треску. Они ежегодно возвращались на свои старые места. В церковь они показывались в полном наряде, в цветных рубашках и с волосяными часовыми цепочками на груди; у некоторых были в ушах золотые кольца: они вносили оживление в церковную жизнь. С фьордов доносились слухи о лесных пожарах, начавшихся вследствие сухой погоды, так что хорошая погода тоже имела свою дурную сторону.

Энох вступил в исполнение своих обязанностей; он сделался настоящим помощником пастора, но всё продолжал ходить с завязанными ушами. Молодёжь потешалась над этим, а люди пожилые негодовали на то, что подобная обезьяна поганила своим присутствием двери на хоры. Они отправились с жалобой к пастору. Разве Энох не мог затыкать уши ватой? Но Энох отвечал пастору, что никак не может обойтись без этой повязки, потому что у него постоянно болит вся голова. Прежний помощник Левион злорадно смеялся над своим заместителем, говоря, что в такую погоду, наверное, было очень жарко с повязкой. Бессовестный Левион не переставая преследовал своего соперника с самого того дня, как ему отказали от должности. Каждую ночь он удил камбалу именно в том месте, где по праву должен был ловить Энох. А если ему была нужна мачта для лодки или дерево для изготовления черпалки, он отправлялся вниз к морю, в лес Эноха.

Он никогда не выпускал его из виду...

Вскоре разнеслась весть о том, что йомфру ван Лоос порвала со своим женихом и, не будучи в состоянии выносить своего стыда, покидает пасторский дом. Купец Макк, жалея падшего телеграфиста, хотел попытаться помочь делу. Он собственноручно сорвал со столба признание Роландсена и заявил, что оно было повешено против его желания. Затем он отправился в пасторскую усадьбу. Макк имел полное основание поступать таким образом, он уже слышал о том громадном впечатлении, которое он произвёл своим поведением с вором. Все ему кланялись и уважали его даже больше прежнего. Ведь на всём побережье только один Макк!

Но его посещение пасторской усадьбы не принесло никакой пользы. Йомфру ван Лоос растрогалась до слёз, увидя, что пришёл сам Макк. Но никто в мире не мог заставить её опять сойтись с Роландсеном. Макк вынес впечатление, что она так тверда благодаря пастору.

Когда йомфру уезжала и шла к лодочным навесам, её провожал сам пастор с женой. Они оба пожелали ей счастливого пути и посмотрели, как она села в лодку.

— Ах, Господи, я уверена, что он прячется там в лесу и раскаивается в случившемся — сказала йомфру ван Лоос и вынула носовой платок.

Лодка отчалила и понеслась на длинных вёслах.

— Вот... Я его вижу! — кричала йомфру ван Лоос, приподнявшись со скамейки; у неё был такой вид, точно она вот-вот пустится в брод к берегу. Затем она начала махать изо всех сил по направлению к лесу, и лодка исчезла за мысом.

Роландсен пошёл к дому через лес, как он всегда делал это за последнее время. Но около пасторской усадьбы он вышел на дорогу, по которой и продолжал идти. Итак, все образцы были высланы, и ему оставалось только ждать результата. Но это продлится недолго. Идучи, таким образом, по дороге, он пощёлкивал пальцами от удовольствия. Немного впереди он увидал Ольгу, дочь кистера; она сидела на камне около дороги. Что ей здесь было нужно? Роландсен думал: она идёт из лавки и теперь кого-нибудь поджидает. Немного погодя, подошла Элиза Макк. Так... Значит обе девушки стали неразлучны? Она тоже села и как будто стала ждать.

«Обрадуем-ка дам, унизимся и провалимся сквозь землю», — сказал Роландсен самому себе. Он поспешно скрылся в лес. Но под его ногами затрещали ветки, они могли услышать его шаги, бегство не удалось и он отказался от него. «Может быть, можно опять выйти на дорогу», — думал он, — «не надо их слишком радовать». И он выбрался на дорогу.

Но теперь встречаться в Элизой Макк было делом довольно рискованным. Его сердце начало учащённо биться, всё его существо пронзила горячая волна, и он остановился. Он и раньше ничего не мог достичь, а теперь произошла ещё эта гадкая история. Он опять вошёл в лес, попятившись назад. Если бы он только перебрался через эту поляну, ветки перестали бы попадаться, потому что там дальше начинается вереск. Он несколькими прыжками перескочил через хворост. Вдруг он остановился. Что за чёрт, к чему это он тут расскакался? Разве он не Овэ Роландсен? Он опять повернулся на поляну и начал трещать ветками так громко, как ему только хотелось. Когда он вышел на дорогу, он увидал, что дамы всё ещё сидят на прежнем, месте. Они о чём-то болтали, и Элиза чертила зонтиком на дороге. Роландсен опять затих. «Храбрецы — самые осторожные люди. Ведь я вор», — думал он. Как же я могу быть таким дерзким и показываться им на глаза? Должен ли я поклониться и заставить дам кивнуть мне головой?». И он ещё раз устремился в лес. Он был сущим дураком, до сих пор ещё носясь со своим чувством. Разве не о чем больше думать? Через несколько месяцев он будет богатым барином. Прочь все эти влюблённости! И он пошёл домой. Неужели они всё ещё сидели на прежнем месте? Он повернулся и посмотрел. К ним присоединился Фридрих, и теперь они все трое шли к нему навстречу. Он побежал назад, у него сердце ушло в пятки. Только бы они не заметили его. Они остановились, он слышал, как Фридрих сказал:

— Тише... Мне кажется, кто-то в лесу.

— Конечно, никого нет, — отвечала Элиза.

«Она, может быть, сказала это только потому, что заметила его!» — с горечью подумал Роландсен. Он весь похолодел. Конечно, он «никто». Да, теперь! Но подожди, что будет через два месяца! Да что такое она сама? Просто какая-то Мадонна из жести, дочь известного лютеранина Макка из Розенгарда. Господь с ней! На станционной крыше стоял флюгер, представляющий собой петуха на железном стержне. Роландсен вернулся домой. Он влез на крышу и собственноручно переломил железный стержень. Петух перегнулся, и казалось, будто он поёт. Пусть он так и останется. Прекрасно, так и нужно, чтобы петух пел.