Онлайн чтение книги Тайны одного Парижского бульвара
XIII

Не знаю почему, но улица Могадор в той ее части, которая лежит между площадью Трините и улицей Виктуар, особенно по утрам, когда она залита солнцем, мне ужасно напоминает Марсель. Этой ночью она не напоминает мне ничего другого, кроме улицы Могадор, что, впрочем, не так уж плохо. Я всё люблю на улице Могадор. Её театр, ее рестораны, её бистро (до войны там было одно, которое называлось "У гангстеров"), её магазинчики и её шлюх, очень хорошо воспитанных, которые окликают вас словами: "Здравствуйте, месье!". Ах! Шлюхи с улицы Могадор! Я рассказывал об "одноногой с бульваров". А учительница с улицы Могадор! Еще одна парижская достопримечательность. По части парижских достопримечательностей я кое-что знаю. Я называю её учительницей, потому что, глядя на нее, подумаешь, что это учительница на пенсии. Или дама из благотворительного общества. У этой женщины есть что-то от обеих. С седыми волосами, в очках, со скромной сумочкой, в строгой одежде, а также в её возрасте, она похожа на благопристойную даму из буржуазной семьи, этакую нежную бабушку. По-видимому, она специализируется на избавлении мужчин от Эдиповых комплексов. До меня дошло, чем она занимается, только после того, как однажды я услышал фразу, сказанную ею одной девице, в профессии которой нельзя было ошибиться: "Сегодня и размяться-то не с кем". А я-то полагал, что она ждет автобуса.

Когда этой ночью я появляюсь на улице Могадор, дама-патронесса, о которой шла речь, обсуждает что-то с двумя своими товарками на углу улицы Виктуар перед закрытой лавкой плетеных изделий. При моём приближении группа распадается. Одна из них пытается взять меня на абордаж, нацелив на меня свою мощную грудь. Свет уличного фонаря бесстыдно освещает все закоулки её глубокого декольте.

– Добрый вечер, месье, – ласково и многообещающе шепчет мне девица.

– Добрый вечер, – говорю я.

Сразу же вслед за этим мы переходим на "ты", обмениваемся обычными фразами, принятыми при подобных встречах. Но поскольку с моей стороны не видно большого энтузиазма, девица старается подогреть меня:

– Я тебе сделаю позу со скелетом, – предлагает она.

– А вот это мне подходит, – говорю я, – сегодня вечером именно скелет привлек меня в ваши края. Я журналист, и я слышал о русском, который жил на улице Жубер и у которого дома был скелет. Может быть, ты была знакома с этим субчиком?

– Может быть.

Она вздыхает:

– Итак, ты журналист?

– Ну да.

Она снова вздыхает:

– Вот уж мое везенье. Журналист. Для меня безнадежно, да? Ведь у тебя под рукой полно старлеток.

– Напрасно так думаешь. Я парень старой закваски. А что это такое, поза скелета?

– Да я сказала просто так, для смеха. И еще потому, что из окна моей комнаты я часто наблюдала этого типа с его Скелетом. Кстати, первый раз, когда я его увидала – этот скелет, – я здорово сдрейфила.

– Ты, – говорю я, – уж никак не похожа на скелет. А может, пойдем к тебе? Я немножко работаю доктором в свободное время, и мне хотелось бы послушать, нет ли у тебя воспаления легких.

Она трудится в одном из отелей на улице Жубер, и мы направляемся туда. Войдя в комнату, я сразу подхожу к окну и открываю его, предварительно отдернув штору.

– Ты что, чокнулся? – ругается девица.

– Да ладно, – отвечаю я, – мы-то одеты или нет? И кто нас может видеть? У меня перед глазами ничего, кроме крыш.

– Ничего не значит. Не хочу иметь неприятностей.

Она гасит свет и становится рядом со мной у окна:

– Странный ты тип, а?

– Хватит. Где эта комната со скелетом?

– И сколько я буду иметь за всё про всё? – жеманничает она.

Наверняка, она в своей жизни не видела таких, как я.

– Этого хватит?

Я ей отваливаю деньги, и немалые. Она идет проверить сумму в глубину комнаты при свете зажигалки и не может прийти в себя. Я слышу её восклицания.

– Боже мой, – говорит она наконец, кладя руку мне на плечо. – Что это с тобой?

– Не бери в голову. Я выиграл в лотерее. Она усмехается:

– Или взял банк, а? В конце концов, мне до лампочки, но... что я должна буду делать, чтобы отработать все это?

– Ничего.

– Ничего? Ты хочешь сказать... совсем ничего?

– Совсем ничего. Во всяком случае, ничего такого, что ты думаешь. Только рассказать мне о Костенко, о том русском, если случайно ты знакома с ним или что-либо слышала о нем от своих товарок. Я провожу о нем расследование для своей газеты, потому-то я сегодня вечером и пришел сюда.

– А, вот оно что. Он у меня был клиентом...

Она рассказывает мне об этом дяде, но ничего нового я не узнаю. Тут у меня возникла забавная мысль, по правде говоря, не слишком богатая. Не честнее было бы признаться самому себе, что мне захотелось пообщаться со жрицами любви, а Костенко был всего лишь лицемерным предлогом.

Облокотившись о подоконник, мы стоим рядышком и подставляем лицо ночному весеннему парижскому ветру, который гуляет по крышам. За лесом дымовых труб в направлении вокзала Сен-Лазар небо попеременно меняет цвет: оно то краснеет, то зеленеет и так далее, в зависимости от того, какого цвета вывески зажигаются или гаснут на площади Гавра.

– Ладно, – говорю я, считая, что я достаточно по терял времени. – Я отваливаю.

Тут я вспоминаю, что не получил ответа на свой вопрос, касающийся расположения комнаты Костенко. Я его задаю, хотя и не вижу особой пользы.

– Вон то, – произносит девица, протягивая руку, – то... Бог мой! Посмотри-ка! Ведь не скелет же...

– Что не скелет?

– А ты не видишь? У него там свет.

* * *

Дом, в котором проживал Костенко, стоит совсем рядом с гостиницей, из которой я выхожу. Я не думаю, что смогу проникнуть туда, но все же могу попробовать. Говоря себе, что я не смогу туда проникнуть, я предположил, что в этом небольшом районе, где процветает самая старинная профессия в мире, большинство дверей не открывается автоматически по звонку из комнаты консьержки, быть может потому, что хозяева и консьержки, подозрительные и жлобоватые, не желают, чтобы в их коридорах прятались проститутки, преследуемые легавыми. Мне везет. Дом Костенко не входит в эту категорию жилищ, негостеприимных и жестоких к несчастным женщинам. Я нажимаю на медную кнопку и вхожу внутрь. Проходя мимо комнаты консьержки, я бормочу какое-то имя и поднимаюсь по лестнице. Лифта нет. Это разнообразило жизнь русского после его работы. Поднимаясь по ступенькам, я думаю о том, кого я найду там, наверху. Наверняка, не полицейских. Там, наверху, полицейских действительно нет. Человек, который водил слабым лучом света по комнате смазчика лифтов, действовал, видимо, втихаря. Полицейские не осторожничают и мало беспокоятся о том, чтобы сохранять тишину.

Я добираюсь до самого верха. Ориентируюсь. Освещение работает только до четвертого этажа. Я чиркаю спичкой и волчьим шагом скольжу по коридору, разглядывая визитные карточки, пришпиленные на дверях. Вот пожелтевший листок бумаги, на котором черным выделяется имя проживавшего там человека: Иван Костенко.

Я замираю и прислушиваюсь. Ни звука. Посмотрим...

Из комнаты в гостинице я заметил свет, да или нет? А моя подружка тоже ошиблась? Невозможно, чтобы она перепутала, когда показывала мне окно. А известный скелет, она связывает его со своей профессией. Хватит напрягать мозги. Поскольку я уже здесь, не стоит уходить с пустыми руками. Я ощупываю дверь в поисках ручки. Естественно, ничего нет. Ладно. Ну что ж, придется пустить в ход отмычку. Я... "Тихо, Нестор! Ты ничего не слышишь? За дверью кто-то есть, старина. Ты не слышишь? Да. А что? Словно металлический звон. Как будто... " Я сейчас увижу, что это такое. Я вытаскиваю отмычку и ковыряюсь в замке. Замок поддается. Может быть, не так легко, как Софи Демар, но поддается. Я тихонько отворяю дверь. В комнате темно. Естественно. Я сжимаю в руке мою пушку. А сейчас, осторожно. Я вспоминаю о том, что со мной произошло совсем недавно на улице Пайен, в 15-м парижском районе. Я вошел в такую же темную комнату, а за дверью кто-то был, и только я успел переступить порог – бум! – получил по кумполу. Нет, больше не надо. Я резко толкаю дверь и захлопываю её ударом ноги. Дверь защелкивается, я делаю шаг вперед... спотыкаюсь о какую-то чертову скамейку и растягиваюсь во весь рост на полу под перестук раскачивающихся костей. И поскольку от судьбы не уйдешь, получаю причитающийся мне удар по голове.

* * *

Это легкий удар, оглушивший меня всего лишь на несколько секунд. Я встряхиваюсь, затем прислушиваюсь, затаив дыхание. Скелет по инерции продолжает потихоньку шевелить голыми костями в медленном танце смерти. Ночной ветерок шевелит занавеску на окне, её кольца поскрипывают на металлическом карнизе. Это – тот звук, который натолкнул меня на мысль, что в комнате кто-то есть. Приходится признать очевидность: если в этой комнате и был кто-нибудь, сейчас уже никого нет. А что касается того, что свалилось мне на голову, я устанавливаю предмет при свете спички – это военная каска. Она висела на стене, от сотрясения свалилась и не промазала. Это – новый способ Бурма. Я его задействовал впервые. Элен предсказала, что знаменитый детектив схлопочет по черепу, но, поскольку не нашлось никого, кто бы выполнил эту работу, он позаботился об этом сам, чтобы не дать соврать хорошенькому язычку своей секретарши. Отлично. Все это очень прекрасно, но будем серьезнее. Надо заняться чем-то полезным. Например, зажжем свет. Здесь не хватает самого элементарного комфорта. Ни газа, ни электричества. Я обнаруживаю свечу. Зажигаю. Эх, черт побери! Этому казаку, наверное, было очень весело один на один со своим скелетом при таком зловещем колеблющемся свете. Я разглядываю скелет. Тот самый, одноногий, о котором шла речь. Так, нравится это или нет Марку Ковету, у него всего одна нога. И это точно женский скелет. Тазовые кости у женщины шире, чем у мужчины. Я шарю по ящикам и нахожу в одном из них складной метр. Приступаю к обмеру скелета. Вчера пополудни, после телефонного разговора с редактором "Крепюскюль", я поинтересовался, как выглядел генерал Горопов. Этот скелет на добрых десять сантиметров выше генерала. По этой причине, а также потому, что он принадлежал женщине, его нельзя приписать генералу. И я даже не могу понять, огорчает это меня или нет.

Я ставлю на ноги табурет, о который я споткнулся, сажусь и закуриваю трубку, глядя на скелет. Он все еще покачивается, словно хочет меня соблазнить. Ну и кокетка! Я думаю о свете, который мы с девицей видели из окна гостиницы. Здесь кто-то был. Кто-то, кто отвалил, прежде чем я пришел. Что же делал тут этот кто-то? Что хотел? Что искал? Что? Что? Что? Это же бросается в глаза. Говорят, что добрая кость придает блюду особый вкус.