Онлайн чтение книги Охотники за удачей The Carpetbaggers
КНИГА ВОСЬМАЯ. ИСТОРИЯ ДЖЕННИ ДЕНТОН

1

Дженни вышла из-за занавесей на камеру, и режиссер крикнул:

— Стоп! Снято!

На мгновение Дженни застыла на месте, ослепленная светом медленно гаснувших юпитеров. Затем августовская жара разом навалилась на нее, и ей стало нехорошо. Словно издалека до нее доносился шум, который поднялся у пульта звукорежиссера. Казалось, все стали смеяться и говорить разом.

Кто-то подал девушке стакан с водой. Она быстро и жадно выпила. Внезапно ее охватил озноб. Костюмер торопливо накинул халат поверх прозрачного одеяния.

— Спасибо, — прошептала она.

— Не за что, мисс Дентон, — ответил тот, глядя на нее как-то странно. — Вам нехорошо?

— Все в порядке, — ответила она, чувствуя, что покрывается холодным потом.

Костюмер поманил гримера, тот подбежал и протер ей лицо влажной губкой.

— Мисс Дентон, — сказал гример, — вам лучше бы прилечь. Вы устали.

Дженни позволила отвести себя в маленькую гардеробную. Оглянувшись напоследок, она увидела, что бутылки уже откупорены. Все столпились вокруг режиссера, выкрикивая поздравления и те комплименты, которыми рассчитывали обеспечить себе место в его следующем фильме. Казалось, что о ней уже забыли.

Прикрыв за собой дверь, Дженни легла на кровать и устало закрыла глаза. Три месяца, отведенные на съемки фильма, растянулись до пяти. Это были пять месяцев бесконечных дублей, тяжелого труда с пяти утра и до полуночи, когда она без сил валилась с ног. За пять месяцев первоначальный замысел безнадежно затерялся в лабиринте пересъемок, переписываний и неразберихи.

Ее снова стало знобить, и она укрылась легким шерстяным пледом. Дрожь не унималась, и она сжалась в комок. Через некоторое время она стала понемногу согреваться и почувствовала себя лучше.

Когда Дженни открыла глаза, на стуле возле ее кровати сидела Айлин Гайар. Дженни даже не услышала, когда она пришла.

— Привет, — сказала Дженни, садясь на постели. — Я долго спала?

Айлин улыбнулась.

— Около часу. Тебе надо было отдохнуть.

— Я чувствую себя ужасно глупо, — сказала Дженни. — Обычно со мной такого не бывает.

— Это результат напряжения. Но тревожиться тебе не о чем. Когда фильм выйдет на экраны, ты станешь звездой. Одной из величайших!

— Надеюсь, — скромно сказала Дженни. — Множество людей вложили в картину столько труда. Мне бы не хотелось их разочаровать.

— Не разочаруешь. Я видела отснятые сцены: ты была просто великолепна. — Она встала. — А теперь тебе не помешало бы выпить чего-нибудь горячего.

Дженни улыбнулась.

— Шоколад?

— А почему бы и нет? — ответила Айлин. — Он восстанавливает силы лучше, чем чай. Кроме того, тебе больше не нужно сидеть на диете. Съемки закончены.

— Слава Богу! — сказала Дженни, вставая. — Еще одна порция творога, и меня вывернуло бы. — Она подошла к шкафу. — Ну, можно переодеваться.

Она стала снимать с себя костюм, в котором снималась в заключительной сцене: тонкие шаровары, прозрачную блузку и бархатный жилет, расшитый золотом. Айлин залюбовалась ее фигурой. Теперь она была рада, что Джонас ее пригласил. Сначала она не хотела возвращаться в Голливуд с его сплетнями и интригами. Еще больше она боялась воспоминаний.

Но когда она увидела фотографию, что-то заставило ее передумать. Теперь Айлин поняла, что Джонас в ней увидел. Чем-то Дженни напоминала Рину, но было в ней и что-то особенное. Айлин не сразу поняла, что именно. В этом притягательном лице было нечто странно аскетическое. Глаза, смотревшие с фотографии, при всей их умудренности были по-детски невинны. Это было лицо девушки, которая, несмотря на все пережитое, сохранила свою душу нетронутой.

Дженни застегнула бюстгальтер и надела толстый черный свитер и мешковатые брюки. Сев напротив Айлин, она взяла чашку с шоколадом.

— Чувствую себя опустошенной, — призналась она. — Полностью растраченной.

— Так бывает всегда, когда кончаются съемки, — улыбнулась Айлин.

— У меня такое ощущение, что больше ни одна роль меня не тронет. Роль забрала все, и от меня ничего не осталось.

Айлин снова улыбнулась.

— Все это пройдет, как только ты получишь новый сценарий.

— Ты так думаешь? Так бывает? — спросила Дженни.

— Всегда, — кивнула Айлин.

Из-за тонких стен послышался шум. Дженни улыбнулась.

— Похоже, там веселятся на славу.

— Корд приказал накрыть стол, — объяснила Айлин, — и прислал двух барменов. — Допив шоколад, Айлин поставила чашку на стол и встала. — Я пришла попрощаться.

Дженни вопросительно посмотрела на нее.

— Возвращаюсь на восток, — объяснила Айлин.

— Ясно, — произнесла Дженни и тоже встала, протянув Айлин руку. — Спасибо тебе за все. Я многому научилась у тебя.

— Я не хотела возвращаться в Голливуд, но теперь рада, что сделала это.

— Надеюсь, мы еще будем работать вместе, — сказала Дженни.

— Уверена, что будем, — ответила Айлин, шагнув к двери. — Если понадоблюсь тебе, пиши. Я с радостью приеду.

Она ушла, но вскоре дверь открылась снова. Эл Петрочелли из отдела рекламы просунул голову в приоткрытую дверь, в которую ворвалась музыка.

— Пошли! — сказал он. — Вечеринка закручивается! Корд прислал оркестр.

Дженни отложила сигарету и повернулась к зеркалу, поправляя прическу.

— Я сейчас.

Он уставился на нее.

— Ты собираешься идти в таком виде?

— А почему бы и нет? Съемки окончены.

Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— Но, Дженни, детка, пойми: о банкете напишут в журнале «Лайф». Что скажут их читатели, если звезда нашей крупнейшей картины предстанет перед ними в штанах и широком черном свитере! Надо, чтобы им было на что посмотреть.

— Тот костюм я больше не надену, — упрямо сказала Дженни.

— Полно, детка! Я обещал им сладенькое.

— Если нужно, можешь дать им комплект фотографий.

— Сейчас не время показывать характер, — сказал Эл. — Ну, послушай, ты ведь была умницей. Только один раз, я прошу тебя.

— Все в порядке, Эл, — раздался голос Боннера у него за спиной. — Если Дженни не хочет переодеваться, пусть не переодевается. — Протиснувшись в тесную уборную, он адресовал ей свою симпатично-уродливую улыбку. — Думаю, для читателей «Лайф» это будет приятным разнообразием.

Эл обернулся к нему.

— Ну, как скажете.

— Итак, свершилось, — сказал Боннер, продолжая улыбаться Дженни, которая молча смотрела на него. — Я все время думал о тебе. Теперь ты станешь звездой.

Она снова промолчала.

— Но теперь трудно будет поставить что-нибудь, равное «Грешнице», — продолжал Боннер.

— Я не думала об этом.

— Разумеется. Ни ты, ни Джонас. — Боннер рассмеялся. — С чего бы это вам думать о таких вещах? Это не ваша работа, а моя. Джонас делает только то, что ему хочется делать. Может, следующий фильм он надумает снять только через восемь лет!

— Ну и что? — Дженни пожала плечами, спокойно встретив его взгляд.

Он хищно смотрел на нее.

— Давать тебе работу смогу я. Стоит тебе на время прекратить сниматься, и тебя забудут. — Он достал пачку сигарет. — Та мексиканка все еще работает у тебя?

— Да.

— И твой адрес не изменился?

— Конечно.

— Забегу к тебе как-нибудь вечером на следующей неделе. У меня есть несколько сценариев, которые мы могли бы просмотреть.

Она молчала.

— Джонас уезжает, — продолжал Боннер. — В Канаду по делам, — он улыбнулся. — И, знаешь, тебе повезло, что он не слышал ни одной из историй о тебе. Правда?

— Да, — вздохнула она.

— Возможно, зайду в среду.

— Будет лучше, если ты сначала позвонишь, — сказала Дженни непослушными губами.

— Да, совсем забыл. Конечно. Ничего не изменилось, правда?

Она снова взглянула ему в глаза и глухо ответила:

— Да.

Шагнув следом за ним к двери, она ощутила огромную тяжесть на душе. Ничего не изменилось. Все идет так, как шло всегда.

2

Первое, что она увидела, проснувшись — белье, развевающееся на ветру за окном. Запах тушеного мяса и капусты из кухни соседнего дома напомнил, что сегодня воскресенье. Оно всегда было одинаковым, только в детстве ей было веселее.

По воскресеньям, когда они с матерью возвращались из церкви, отец встречал их бодрым и улыбающимся. Его усы были аккуратно подстрижены, от бритых щек пахло туалетной водой. Он подбрасывал Дженни в воздух и ловил, а потом прижимал к себе с рычаньем: «Ну, как поживает мой Медвежонок Дженни? Много ли праведных чувств почерпнула она на этот раз в святых источниках церкви?»

Они оба весело смеялись, а иногда к ним присоединялась даже мама, приговаривая:

— Ах, Томас Дентон, разве подобает отцу говорить так с собственной дочерью, сея в ней зерна непослушания Божьей воле!

Тогда отец и мать были молодыми и веселыми. Они были счастливы и наслаждались солнцем, светившим над Сан-Франциско. После воскресного обеда отец надевал лучший синий костюм и вместе с дочкой отправлялся на поиски приключений.

Ничто не проходит так быстро, как воскресенья в детстве. Потом она пошла в школу, где поначалу очень боялась строгих сестер-наставниц в черных одеждах. Теперь она носила белоснежную блузку и синюю юбку, а ее круглое личико приобрело серьезность. Наставницы учили Дженни катехизису, и после конфирмации страх перед ними пропал. Постепенно Дженни стала относиться к ним как к учителям, которые вели ее к христианской жизни, и счастливые воскресенья детства уходили все дальше и дальше в прошлое, пока почти совсем не забылись.

Дженни лежала на кровати и вслушивалась в звуки воскресного утра. Сначала было совсем тихо, но вот послышался резкий голос матери: «Мистер Дентон, последний раз говорю: пора вставать и идти к мессе».

Голос отца был хриплым, слов Дженни не разобрала. Она мысленно видела, как он лежит на широкой мягкой постели, уткнувшись лицом в подушку, небритый и все еще хмельной от пива, выпитого вчера вечером.

— Я обещала отцу Хэдли, что в это воскресенье ты обязательно придешь. Если тебя не заботит собственная душа, то подумай хотя бы о жене и дочери! — снова услышала она голос матери.

Ответа не последовало. Хлопнула дверь: мать ушла на кухню. Дженни опустила ноги на пол.

По пути в ванную она заглянула на кухню. Стоявшая у плиты мать обернулась.

— Можешь надеть новую голубую шляпку, Дженни.

— Хорошо, мама, — ответила она.

Она тщательно почистила зубы, действуя так, как говорила сестра Филумена на занятии по гигиене, а потом посмотрела на свои зубы в зеркале. Зубы у нее были красивые. Белые, чистые и ровные.

Дженни нравилась чистота — в отличие от многих девочек из тех же бедных кварталов, которые мылись раз в неделю по субботам. Дженни принимала ванну каждый вечер, несмотря на то что воду приходилось греть на кухне.

Она смотрела на себя и пыталась представить, как будет выглядеть в белом халате медсестры. Скоро надо будет принять решение. В следующем месяце она кончает школу, и далеко не всем дают стипендию в медицинское училище Святой Марии.

Наставницы любили ее, и она всегда получала высокие оценки. Кроме того, отец Хэдли рекомендовал Дженни матери Марии Эрнесте как девушку набожную, не похожую на тех молодых девиц, которые проводят перед зеркалом больше времени, чем на коленях перед Богом. Отец Хэдли выразил надежду, что мать Эрнеста вознаградит это бедное достойное дитя за ее рвение. Этим утром Дженни предстоит явиться в келейный корпус за ответом.

— Ты будешь сестрой милосердия, — сказала сестра Сирил, сообщив о решении комитета. — Но тебе надо принять решение. Может быть, помогать больным и немощным — не твое призвание.

Дженни молча стояла перед ней. Она была высокой и стройной, и ее тело совершенно оформилось, но взгляд спокойных серых глаз оставался невинным. Сестра Сирил улыбнулась.

— У тебя есть неделя. В следующее воскресенье после мессы мать Мария Эрнеста будет ждать твоего ответа.

Услышав о стипендии, отец страшно рассердился.

— Что это за жизнь для девочки? Мыть судна за грязными стариками? А потом они уговорят ее стать монахиней! — Он сердито повернулся к матери. — Это все ты с твоими священниками! Что в этом хорошего: взять ребенка, в котором кипит жизнь, и запереть ее в монастыре?

Лицо матери побледнело.

— Ты богохульствуешь, Томас Дентон! — холодно сказала она. — Если бы ты хоть раз пришел и поговорил с отцом Хэдли, ты понял бы, как ты ошибаешься. А если моя дочь станет монахиней, я буду ею гордиться. Что дурного в том, чтобы отдать единственную дочь в невесты Христовы?

— Но кто будет виноват, когда девочка вырастет и поймет, что ты украла у нее радость быть женщиной?

Он повернулся к Дженни и посмотрел на дочь:

— Медвежонок Дженни, — мягко сказал он, — я не против, чтобы ты стала сестрой милосердия, если ты этого хочешь. Просто я хочу, чтобы ты поступила так, как тебе на самом деле хочется. Не важно, что думаем об этом мы с матерью. Не важно, что хочет церковь. Важно, чтобы этого хотела ты. — Он вздохнул. — Ты понимаешь, девочка?

Дженни кивнула:

— Понимаю, папа.

— Ты не успокоишься, пока твоя дочь не станет шлюхой! — крикнула вдруг мать.

— Пусть лучше добровольно станет шлюхой, чем насильно — святошей, — резко ответил отец.

Но с Дженни он говорил по-прежнему мягко:

— Ты хочешь стать сестрой милосердия, Медвежонок?

Она взглянула на него своими чистыми серыми глазами.

— По-моему — да, папа.

Мать торжествующе посмотрела на него.

— Когда ты поймешь, Томас Дентон, что с Богом воевать нельзя?

Он хотел что-то ответить, но, передумав, сжал губы и вышел.

* * *

Сестра Сирил открыла тяжелую дубовую дверь кабинета и кивнула Дженни. Дженни неуверенно вошла.

— Это Дженни Дентон, святая мать.

Женщина средних лет в черном монашеском одеянии подняла взгляд от стола. В руке у нее была чашка с чаем. Мгновение она внимательно смотрела на Дженни, потом улыбнулась.

— Вот ты какая, Дженни Дентон, — сказала она, протянув руку.

Дженни сделала книксен, поцеловала кольцо на пальце святой матери и, выпрямившись, напряженно застыла.

Веселая искорка промелькнула в глазах матери Марии Эрнесты.

— Успокойся, дитя мое, — сказала она. — Я тебя не съем.

Дженни неуверенно улыбнулась.

— Может, выпьешь чаю? — предложила святая мать.

— Спасибо, с удовольствием, — робко ответила Дженни.

Святая мать кивнула сестре Сирил.

— Сейчас принесу, святая мать, — сразу же сказала монахиня.

— И мне еще чашечку, — сказала ей вдогонку святая мать. — Я люблю хороший чай, — улыбнулась она. — И здесь его заваривают хорошо. Не такой жидкий, как в больницах, а настоящий, крепкий. Присаживайся, дитя.

Последняя фраза была произнесена так быстро, что Дженни не расслышала.

— Простите, мэм?

— Присаживайся, пожалуйста, дитя. И не нервничай так. Я хочу быть тебе другом.

— Да, мэм.

Дженни села, но нервничать стала только сильнее. Святая мать немного понаблюдала за ней, а потом спросила:

— Так ты решила, что хочешь стать сестрой милосердия?

— Да, святая мать.

— Почему? — неожиданно спросила мать Эрнеста.

— Почему? — Такой вопрос Дженни удивил. Она опустила глаза. — Не знаю.

— Сколько тебе лет, дитя мое?

— Скоро семнадцать.

— Тебе всегда хотелось быть сестрой милосердия и помогать больным?

Дженни покачала головой:

— Нет. Я раньше об этом особо не думала.

— Чтобы стать медсестрой, надо много работать. Если ты будешь учиться у нас, у тебя почти не останется свободного времени. Тебе придется учиться и работать весь день. И жить ты будешь в училище. Видеться с родными можно только раз в месяц. Твоему парню это может не понравиться.

— У меня нет парня, — сказала Дженни.

— Но на школьные вечера ты приходила с Майклом Халлораном, и играешь в теннис каждую субботу. Разве он не твой парень?

— Нет, святая мать. — Она рассмеялась, вспомнив нескладного долговязого юношу, который питал романтические чувства только к подаче. — Он лучший теннисист в округе, вот и все. — Дженни добавила: — И когда-нибудь я его обыграю.

— Ты была капитаном теннисной команды девочек в прошлом году?

Дженни кивнула.

— Но в училище у тебя не будет времени для тенниса.

Дженни не ответила.

— А кем бы ты хотела стать больше, чем медсестрой?

Дженни немного подумала, потом вскинула глаза на святую мать.

— Я хотела бы обыграть Эллен Уилс на чемпионате США.

Святая мать долго смеялась.

— Ты нам подходишь, — сказала она Дженни. — Я чувствую, что из тебя выйдет прекрасная сестра милосердия.

3

— Ты весь день собираешься сидеть над газетой и выбирать такую работу, которая устроит твое величество? — едко спросила Эллен Дентон, заворачивая завтрак для Дженни.

Том молчал, не отрывая глаз от газеты. Вошедшая Дженни весело поздоровалась с родителями.

— Доброе утро, мама. Привет, пап.

— Привет, Дженни. Как сегодня поживает мой Медвежонок?

— Прекрасно, папа, — улыбнулась Дженни.

— Ты слишком сильно накрасила губы, Дженни, — сказала мать. — Пойди и смой.

Том взглянул на дочь. Помады на ее губах было совсем немного. Гораздо меньше, чем у ее ровесниц.

— Но, мама, — возразила Дженни, — я же работаю в конторе и должна прилично выглядеть.

— Вот именно — прилично, а не размалеванной куклой!

— Эллен, оставь девочку в покое, — вмешался Том.

Эллен сердито уставилась на него.

— Сначала принеси в дом денег и накорми семью, а потом уже говори!

Том ответил жене мрачным взглядом и почувствовал, что бледнеет. Дженни сочувственно ему улыбнулась, но от этого ему стало еще хуже.

— Ой, опаздываю! — воскликнула Дженни и вскочила. — Пока, мама. Пока, папа. Удачи тебе.

Она ушла, и Том снова уткнулся в газету.

— Можно еще кофе?

— Нет, хватит с тебя и одной чашки, — отрезала Эллен. — Сколько кофе мы можем себе позволить на те одиннадцать долларов в неделю, которые получает ребенок?

— Но ведь кофе уже сварен.

— Этот кофе мы разогреем завтра утром!

Том аккуратно сложил газету, встал и ушел в ванную. Включив воду, он достал кисточку и бритву. Когда он сунул руку под воду, струя оказалась ледяной.

— Эллен, у нас нет горячей воды для бритья, — крикнул он.

— Побрейся холодной, раз у тебя нет четвертака для счетчика. Я экономлю газ, чтобы девочка смогла вечером принять ванну.

Он взглянул на себя в зеркало. Два передних зуба сломаны, а коронки поставить не на что. Он положил помазок и вернулся на кухню. Эллен стояла к нему спиной. Он обнял ее за плечи и повернул к себе.

— Эллен, Эллен, — ласково произнес он. — Что с нами случилось?

— Не трогай меня, Томас Дентон. Не трогай!

— Но почему, Эллен, почему? Я не виноват в том, что случилось. На то была Божья воля.

— Божья воля?! — Эллен зло рассмеялась. — Тебе ли говорить о Божьей воле! Тебе, который вот уже столько лет не был в церкви! Если бы ты думал о Спасителе, а не о субботней выпивке, Бог проявил бы к тебе милосердие.

Том глубоко вздохнул и побрел в ванную бриться холодной водой. Она не всегда была такой — ядовитой и раздражительной, фанатично набожной. Когда-то она была Эллен Фицджеральд — темноволосой девушкой со смеющимися глазами и танцующей походкой. Он повстречал ее на танцах в 1912 году, и на следующий год они поженились, а еще через год родилась Дженни. Потом он ушел воевать, а когда вернулся, они переехали на эту квартиру, и спустя год у них появился сын.

Бедный малыш Томми. Недолго он задержался в этом мире: уже два года спустя они похоронили его. Дженни было тогда восемь лет, и она смутно понимала, что случилось с ее братом, а Эллен нашла утешение в церкви, куда всегда брала Дженни. Сначала он не обращал на это внимания. Он был уверен, что скоро это пройдет.

Но не прошло. Однажды в постели, когда он потянулся к ней, она осталась холодной. Он стал ласкать ее грудь под ночной рубашкой, но она повернулась к нему спиной.

— Ты давно не исповедовался. Я не хочу, чтобы ты сделал мне ребенка.

Он попытался обратить это в шутку.

— Кто собирается делать ребенка? Я хотел только немного любви.

— Это еще хуже, — ответила она, уткнувшись в подушку. — Это грешно, а я не хочу грешить.

— Так вот что тебе нашептали священники? Велели отказывать собственному мужу?

Она молчала. Он заставил ее повернуться.

— Да?

— Священники здесь ни при чем, — ответила она. — Я сама умею отличить дурное от хорошего. И прекрати кричать. Разбудишь Дженни.

Он отвернулся, переполненный горечью. Больше он в церковь не ходил ни разу.

* * *

Было почти десять вечера, когда Том Дентон вышел из пивной. Он был пьян. Тяжело, горько, до слез пьян. Он взглянул в сторону гаража, где стояла его старая машина. Теперь она не его. У нее новый хозяин.

По его щекам покатились слезы. Он неудачник. Ни машины, ни работы, ни жены дома. Сейчас она, наверное, сидит в церкви и молится.

Неужели она не понимает, что мужчине в постели нужны не только молитвы? Будь у него пара долларов, он знал бы, куда пойти. Девочки у Мэгги знают, что нужно мужчине. Он сунул руку в карман и выгреб всю мелочь. Тридцать пять центов. Он решил было вернуться обратно в пивную, но вспомнил, что тогда в понедельник ему придется просить у Эллен на карманные расходы.

Он почувствовал, что начинает трезветь. Что за удовольствие пить, когда приходится считать каждый цент! Почти протрезвев, он побрел домой.

Эллен пришла через полчаса. Том сидел на кухне в темноте.

— Не думала, что ты явишься так рано, — сказала она, включая свет. — Что случилось? Кончилось виски?

Он не ответил, и Эллен вышла. Он слышал, как она открыла и закрыла дверь в комнату Дженни. Возвратившись на кухню, она спросила:

— Где Дженни?

— Не знаю. Где-нибудь с Майком, наверное.

— Майк еще в Беркли. Дженни была дома, когда я уходила. Сказала, что собирается лечь пораньше.

— Сегодня тепло. Может, она вышла подышать.

— Я не люблю, когда она выходит одна.

— Она уже взрослая, Эллен.

Эллен налила в чайник воды и поставила на газ.

— Хочешь чаю? — предложила она.

Том удивленно взглянул на жену. Она уже давно не предлагала ему выпить с ней чаю. Он благодарно кивнул. Эллен поставила чашки на стол и села напротив него. Она явно беспокоилась.

— Не волнуйся, — сказал он, почувствовав вдруг острую жалость к ней. — Дженни вот-вот придет.

Она встретилась с ним глазами и внезапно поняла, что делает с ним и с собой. На глаза ее навернулись слезы, и она прикоснулась к его руке.

— Прости, Том. Сама не знаю, что со мной. Я то и дело придумываю себе всякие ужасы.

— Я понимаю, Эллен, — ласково сказал он. — Я понимаю.

Но когда пришел полицейский и сказал им, что Дженни нашли в парке избитой и изнасилованной, по лицу Эллен Том понял, что они потеряны друг для друга навсегда.

4

Дул холодный сентябрьский ветер, напоминая о том, что наступила осень. Отец ждал ее под фонарем на остановке. Автобус остановился, и Дженни вышла.

— Привет, пап.

— Привет, Медвежонок.

Они шли по улице, потом свернули к дому.

— Ну, как сегодня? — спросила Дженни.

— Ничего не понимаю, — ответил Том. — Такое впечатление, что в мире больше не осталось работы.

— Может, завтра получится.

— Хочется надеяться. Может, после выборов дела пойдут лучше. Рузвельт обещает, что правительство будет создавать рабочие места, — он взглянул на дочь. — А ты как сегодня?

— Нормально, — ответила Дженни.

На самом деле в конторе ей по-прежнему было неуютно. Многие коммивояжеры подходили к ней — некоторые просто поболтать, другие пытались приглашать ее на свидания. Возможно, при иных обстоятельствах Дженни и согласилась бы. Но, глядя в их глаза, она знала, о чем они думали, и отвечала вежливым отказом.

— Тебе не обязательно встречать меня каждый вечер, папа, — сказала она вдруг. — Я не боюсь возвращаться одна.

— Знаю, что ты не боишься. Я знал это с того первого дня, когда пришел тебя встретить. Но мне это самому хочется. Должен я иметь хотя бы одно дело за весь день!

Дженни не ответила, и некоторое время они шли молча.

— А ты хочешь, чтобы я перестал встречать тебя?

— Нет, что ты, папа.

Когда они уже были на ступеньках дома, Том задержал ее.

— Подожди минутку, Медвежонок Дженни. Давай присядем и поговорим.

Дженни взглянула на отца. Его лицо было серьезным.

— Что такое, папа?

— Я не говорил матери, что был сегодня у отца Хэдли.

— Да?

— Он не придет в суд дать тебе характеристику. Он сказал, что это против правил церкви. И сестры в школе — тоже.

— Ох, — произнесла она, ощутив тошноту.

Адвокат был прав. Этот маленький человек с бегающими глазками приходил к ним месяц назад.

— Мистер Берк и мистер Тэннер попросили меня встретиться с вами, — сказал он, глядя на них через стол. — Думаю, вы представляете себе, как сильно они сожалеют об этом… э-э-э, — он стрельнул в них глазами, — …инциденте. Они рады были бы это вам компенсировать.

— Во-первых, мистер О’Коннор, — гневно перебил его Том, — то, что вы назвали инцидентом, на самом деле было изна…

Адвокат прервал его жестом руки.

— Мы знаем, что произошло, — сказал он. — Но, право, мистер Дентон, судебный процесс только привлечет внимание к вашей дочери и напомнит ей о том, что и без того причиняет ей боль. И что, если юноши будут признаны невиновными?

Отец рассмеялся.

— Невиновными? Я был в отделении, когда их привели. Они скулили и просили прощения за то, что сделали.

— Неважно, что они говорили тогда, мистер Дентон. Важно, что они скажут в суде. А они скажут, что ваша дочь сама пригласила их погулять в парке.

— Им придется доказать это, — мрачно возразил Том.

— Вам трудно будет это опровергнуть. Их двое против вашей дочери. А хорошие характеристики им дадут немало свидетелей.

— Такое впечатление, что судить будут мою дочь, а не их! — взорвался Том.

— Вы правы, — кивнул адвокат. — В таких случаях потерпевший нередко теряет больше, чем обвиняемый.

— Репутация моей дочери говорит сама за себя! Отец Хэдли и наставницы из ее школы расскажут о Дженни.

Юрист загадочно улыбнулся.

— Сомневаюсь, мистер Дентон. Очень сомневаюсь. — Он умолк и, глянув на Дженни, снова перевел взгляд на Тома. — Мои клиенты уполномочили меня предложить вам тысячу долларов, если ваша дочь снимет свои обвинения.

Том поднялся и гневно сказал:

— Мне кажется, вам лучше уйти, мистер О’Коннор. Нельзя купить то, что уже украли.

Адвокат тоже встал и, вынув из кармана визитную карточку, положил ее на стол.

— Если передумаете, можете связаться со мной до начала слушаний.

— Что нам теперь делать, папа? — спросила Дженни.

— Отец Хэдли сказал, что уже говорил твоей матери об этом три недели назад.

Она уставилась на отца.

— Значит, она об этом знала и ничего не говорила!

Он кивнул. Дженни содрогнулась. Что-то не так с Богом, если он позволял матери выставлять собственную дочь на позор и осмеяние только ради того, чтобы успокоить свою совесть.

— Отец Хэдли сказал еще, что стипендия по-прежнему за тобой.

Дженни вдруг рассмеялась. Они отказались подтвердить ее доброе имя, но готовы взять учиться. Это что — компенсация?

— Над чем ты смеешься, Дженни!? — изумленно спросил Том.

Ее смех оборвался.

— Ни над чем, папа, — ответила она уже без улыбки. — Думаю, тебе стоит позвонить тому юристу.

— Ты возьмешь эту тысячу?

— Да. И стипендию — тоже. Вам будет на что жить, пока я учусь.

— Я не возьму этих денег.

— Возьмешь, папа, — твердо сказала она. — Во всяком случае, пока снова не найдешь работу и не встанешь на ноги.

Том ощутил ком в горле и порывисто прижал дочь к себе.

— Ты любишь меня, Медвежонок? Ты любишь своего несчастного неудачника отца?

— Ты же знаешь, что да, папа, — тут же ответила Дженни и уткнулась ему в грудь.

Так они и плакали на ступеньках в тихих и холодных осенних сумерках.

5

В тишине слышно было только гудение ламп над операционным столом. Быстрым и уверенным движением доктор Грант удалил абсолютно здоровый аппендикс из тела тучной богатой пациентки, лежавшей на операционном столе.

— Вот и все, — басовито произнес он, облегченно вздыхая. — Можете зашивать, доктор Лобб.

Он отвернулся от стола, и одна из медсестер поспешно вытерла пот у него со лба. Ассистент принялся накладывать шов.

Дженни посмотрела на сестру Марию Кристофер. Если старшая сестра и видела, что аппендикс не был воспален, в ее глазах над маской ничего не отразилось.

— Нить, — буркнул доктор Лобб, протягивая руку.

Дженни машинально выполнила приказ. Следующие несколько минут ей некогда было смотреть по сторонам. Но Дженни чувствовала на себе взгляд сестры Кристофер, хотя теперь это не нервировало ее так, как поначалу. С тех пор прошло почти три года. Через месяц Дженни кончает учебу.

Сестра Кристофер одобрительно смотрела на Дженни. Девушка — идеальная хирургическая сестра. Вид крови не испугал ее даже в первый раз. Двигалась она ловко и уверенно, быстро освоилась с инструментами и нашла тот почти безмолвный контакт с хирургами, без которого в операционной нельзя работать. И еще одним важным фактором была выносливость, способность часами стоять возле операционного стола, не обращая внимания на боль в ногах и ломоту в пояснице.

Вскоре перевязанную пациентку переложили на другой стол. Щелкнул выключатель, и лампы погасли.

* * *

— Это четвертый здоровый аппендикс за месяц, — прошептала Дженни, отмывая руки. — Зачем он это делает?

Молодой ассистент рассмеялся.

— Когда тебе платят двести пятьдесят долларов, с пациентом не поспоришь.

— Но ему же это не нужно! Ведь он великий хирург!

— А как же. Но и великим хирургам нужно есть. Большинство сложных операций бесплатные. Что такого, если он время от времени вырежет у какого-нибудь богатого ипохондрика безобидный аппендикс? Риска нет. Доктор получает деньги, а пациент может хвастаться, что перенес операцию.

Он выпрямился и взял полотенце.

— О, — предупреждающе сказал он. — А вот и сам гений.

— Мисс Дентон! — окликнул ее врач.

Дженни обернулась.

— Да, мистер Грант?

— Если я правильно понял, вы заканчиваете учебу?

— Надеюсь, что да.

— Думаю, вам не о чем беспокоиться. Я разговаривал с сестрой Кристофер. Она очень высокого мнения о вас. И я тоже.

— Спасибо.

— Вы уже решили, что будете делать после окончания?

— Нет. Сдам государственный экзамен и подам заявление в какую-нибудь большую больницу.

Он секунду колебался, а потом спросил:

— Вы сейчас заняты?

— Я собиралась пойти в кафетерий.

— Я хотел бы поговорить с вами. Сестра Кристофер не возражает, если вы отлучитесь на ланч. Как насчет стейка?

— Звучит заманчиво, — ответила Дженни.

— Вот и хорошо. — Он улыбнулся. — Буду ждать вас у машины. У меня черный паккард.

— Я знаю.

Всем медсестрам была знакома эта машина — самая дорогая, если не считать кадиллака доктора Гедеона.

— Жду вас через пятнадцать минут.

* * *

— Вы, наверное, удивлены, что я пригласил вас на ланч? — спросил он.

Она кивнула, и он улыбнулся.

— Извините, что заставил вас мучиться любопытством, но мне хотелось ненадолго забыть о делах. Но теперь пора перейти к делу.

Дженни молчала.

— В течение года я имел прекрасную возможность наблюдать за вашей работой в операционной, мисс Дентон. Я как хирург очень высоко ценю ваши умения и способности.

— Спасибо, доктор Грант.

— Сегодня утром мисс Джэней, с которой мы работали вместе много лет, сообщила мне, что собирается выйти замуж и переехать. Я переговорил с сестрой Кристофер насчет вас. Она тоже считает, что вы можете стать прекрасной заменой мисс Джэней.

— Вы хотите, чтобы я работала с вами?

Он снова улыбнулся.

— Да, именно это я и хотел сказать. Согласны?

— Конечно. А кто отказался бы?!

— Работа будет нелегкой. Вам придется часто задерживаться или даже оставаться на ночные дежурства.

— Доктор Грант, — улыбнулась Дженни, — на прошлой неделе мне пришлось работать по две восьмичасовых смены с четырехчасовым перерывом для сна. После этого работа у вас будет казаться отдыхом.

Он улыбнулся и похлопал ее по руке. Не так уж он плох, думала Дженни, глядя на него через стол. Ну, пусть он удалил несколько здоровых аппендиксов. Ведь он — только хирург и не несет ответственности за неправильные диагнозы, которые ставит терапевт.

Однако так она думала до того, как пришла работать к нему в клинику и узнала, что он удаляет не только здоровые аппендиксы. Он еще делал аборты.

Но к тому времени, когда она это узнала, было уже поздно, потому что она влюбилась в него. Не важно было и то, что он был женат и имел троих детей.

6

Телефон зазвонил в тот момент, когда Дженни уже собиралась уйти из своей крошечной квартирки над клиникой. Она вернулась и подняла трубку.

— Клиника доктора Гранта, — сказала она.

— Дженни? — прошептали в трубке.

— Да.

— Ты еще не уходишь?

— Я как раз собиралась к родителям. Я не была у них три недели. Это третье воскресенье…

— Я отпущу тебя на неделе. Пожалуйста, Дженни, я должен увидеть тебя. — Она колебалась, и он почувствовал это. — Ну, пожалуйста! Иначе я сойду с ума!

Дженни взглянула на часы. Начало восьмого. Когда она доберется до дома, отцу уже пора будет спать. Он нашел работу и теперь вставал очень рано.

— Хорошо, — тихо сказала она.

— Я буду через двадцать минут, — сказал он уже спокойнее. — Я люблю тебя.

— И я, — ответила она и услышала гудки.

Она сняла пальто и села. Три месяца назад, когда она пришла работать сюда, невозможно было предвидеть, что он полюбит ее. А она — его. Но это было неизбежно, особенно когда она узнала, каково ему дома. Он женился на избалованной богачке, которая постоянно попрекала его тем, что это ее деньги дали ему возможность открыть собственную клинику, а влияние ее отца помогло приобрести репутацию. Она родила ему трех детей не потому, что любила его, а из безумного стремления навеки привязать его к себе.

Ничего удивительного в том, что он ушел в работу и большую часть времени проводит в клинике. Теперь она понимала, что им двигало. А те девушки и молодые женщины, что приходят к нему за помощью? Когда он объяснил ей, почему он это делает, Дженни поняла.

— Как же мне быть, Дженни? — спросил он, и его чуткое лицо отразило его душевную доброту. — Отказать им и разбить их жизнь из-за одной-единственной глупой ошибки? Или позволить им попасть в руки какого-нибудь шарлатана, который искалечит или даже убьет их, и все из-за устаревшей религиозной догмы? Даже наши законы допускают аборт в определенных случаях. Когда-нибудь это станет просто и доступно, как во многих странах — например, в Дании и Швеции.

Он поднял на Дженни свои карие, глубоко посаженные глаза.

— Когда я стал врачом, я дал клятву, что буду стремиться делать для пациентов все возможное, помогать им физически и психологически. Эта клятва для меня важнее всего. Когда какая-нибудь перепуганная девочка приходит ко мне за помощью, я не могу отказывать ей.

Дженни была с ним согласна. Она не понимала в церкви многого, не могла забыть, как поступили с ней, и горечь осталась в ее душе. Если она должна быть хорошей, то почему они не захотели спасти ее доброе имя? Им нужна была власть над ней, а не ответственность за нее.

Так постепенно она стала понимать и жалеть тех женщин, которые обращались к нему за помощью. Жалеть так же, как он. А отсюда оставался только один шаг до любви.

Это случилось, когда она проработала в клинике около месяца. Было около восьми вечера, когда Дженни услышала внизу, в кабинете доктора, какой-то шум. Сначала она подумала, что у него вечерний прием пациентов, но потом вспомнила, что по вторникам приема нет, и спустилась посмотреть.

Приоткрыв дверь в его кабинет, она увидела его за письменным столом. Его лицо было серым и усталым.

— Прошу прощения, доктор. Я не знала, что это вы. Я услышала шум, и…

Он устало улыбнулся.

— Все в порядке, мисс Дентон.

— Спокойной ночи, доктор, — сказала она, собираясь уйти.

— Постойте, мисс Дентон, — сказал он вдруг.

— Да, доктор?

Он снова улыбнулся.

— Мы были так заняты все время, что я даже не собрался вас спросить, нравится ли вам здесь?

— Да, доктор, очень, — кивнула она.

— Я рад.

— Вам надо бы идти домой, доктор. Вид у вас усталый.

— Домой? — переспросил он с грустной усмешкой. — Мой дом здесь, мисс Дентон. А там я просто ночую.

— Я… я не понимаю, доктор.

— Конечно, не понимаете, — мягко сказал он. — Вы слишком молоды и прекрасны, чтобы беспокоиться о таких, как я. — Он встал. — Идите наверх, мисс Дентон. Я постараюсь не шуметь.

Она стояла в дверях, глядя на него. Свет от настольной лампы падал на его лицо, делая его еще более красивым. Внезапно сердце у нее странно затрепетало.

— Но я беспокоюсь о вас, доктор. Вы слишком много работаете.

— Со мной ничего не случится, — ответил он бесстрастно.

Их взгляды встретились, и Дженни показалось, что ее затягивает в водоворот его взгляда. Она ощутила дрожь в ногах и оперлась о косяк, не в силах вымолвить ни слова.

— Вам нехорошо, мисс Дентон?

Она с трудом покачала головой и прошептала:

— Нет.

А потом она резко повернулась и бросилась бежать по лестнице. Она не замечала, что он бежит за ней, пока он не схватил ее за плечи в дверях ее квартиры.

— Ты боишься меня, Дженни? — хрипло спросил он.

Она взглянула в его лицо и увидела в его глазах мучительную боль. Странная слабость охватила ее, и она упала бы, если бы он не держал ее.

— Нет, — прошептала она.

— Тогда в чем дело?

Она опустила глаза, чувствуя, как тепло его рук разжигает в ней странный огонь.

— Говори, — потребовал он.

Она снова подняла на него глаза, которые вдруг наполнились слезами.

— Не могу…

— Можешь, Дженни, можешь! — властно сказал он. — Я знаю, что с тобой происходит. То же самое, что и со мной. Я вижу тебя во сне каждую ночь, я чувствую тебя рядом.

— Нет, пожалуйста, не надо! Это нехорошо.

Он заставил ее поднять голову.

— Я люблю тебя, Дженни. Я люблю тебя.

Она смотрела, как его лицо становится все ближе — и вот уже его губы прижались к ее губам. Она закрыла глаза, чувствуя, как огонь охватил все ее существо.

Она резко отстранилась и попятилась. Он поставил ногу, не дав ей закрыть дверь.

— Ты любишь меня, — сказал он. — Скажи это!

— Нет, — прошептала она, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Он снова шагнул к ней, и его сильные пальцы впились ей в плечи.

— Скажи это! — приказал он.

Она снова почувствовала слабость и не смогла отвести взгляд.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Он поцеловал ее, и его пальцы скользнули под халатик, умело расстегнув застежку лифчика. Ее охватила сладкая дрожь.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала она. — Это нехорошо.

Он поднял ее на руки и отнес на кровать. Осторожно положив ее, он склонился над ней и прошептал:

— Когда мужчина и женщина любят друг друга, все, что они делают у себя дома, не может быть нехорошо. А здесь наш дом.

* * *

Том посмотрел на часы. Одиннадцатый час. Он сложил газету.

— Похоже, сегодня она не приедет, так что я ложусь, а то на работу опоздаю.

— Поменьше бы слушал своих коммунистов, а то работу потеряешь.

— Наоборот, это благодаря им я получил место.

Эллен горько усмехнулась:

— Ну и семья у меня! Муж коммунист, а дочери домой зайти некогда.

— Может, она занята, — неуверенно ответил Том. — Ты же знаешь, у нее важная работа.

— Да, и все-таки она должна бы хоть изредка заходить домой. Держу пари, что она не ходила к мессе с тех пор, как окончила учебу.

— Откуда ты знаешь? Наш храм — не единственный в городе.

— Знаю. Я это чувствую. Она не хочет видеться с нами. Она теперь зарабатывает столько, что стыдится нас. И не годится девушке жить не дома. Мы же знаем, что творится в городе: там спят с кем попало и пьянствуют. Я ведь тоже газеты читаю.

— Дженни — хорошая девочка. Она такого не сделает.

— Не знаю. Иногда соблазн бывает сладким. А она ведь соблазн попробовала.

— Ты по-прежнему не веришь ей, да? — горько спросил он. — Ты готова поверить тем двум подонкам, а не собственной дочери?

— Тогда почему она отказалась от иска? Если бы в их словах не было ни капли правды, ей нечего было бы бояться. Так нет же, она взяла тысячу долларов и позволила называть ее шлюхой.

— Ты не хуже меня знаешь, почему она так сделала, — ответил Том. — Можешь поблагодарить за это свою церковь. Они ведь отказались сказать в суде, что она хорошая девочка. Потому что боялись рассердить родителей этих парней и лишиться их взносов.

— Церковь устроила ее учиться. И они нашли ей работу. Они свой долг выполнили.

— Тогда на что ты жалуешься?

* * *

Эллен сидела, слушая, как в спальне Том сердито сбросил туфли. Потом она встала и подошла к колонке. Горячая ванна не помешала бы ей: от осенней сырости у нее разыгрался артрит. Она чиркнула спичкой, горелка слабо вспыхнула и погасла. Взглянув на счетчик, она поняла, что у них кончился газ. Просить у Тома монету не хотелось, и она решила обойтись без ванны. Она прошла в ванную и, умывшись остатками горячей воды, легла в постель.

Том отправился в ванну умыться и обнаружил, что горячей воды нет. Выругавшись, он поспешно вытерся и, вынув из кармана монету, опустил ее в счетчик. Утром можно будет умыться и побриться горячей водой.

Том ушел в спальню, не закрыв за собой дверь и не заметив, что газовая колонка тихо шипит.

Он бросил брюки на спинку стула и лег в кровать рядом с Эллен. Когда он коснулся ее плечом, она отодвинулась.

Ну и черт с ней, решил он, отворачиваясь. Вскоре его веки начали тяжелеть. Он слышал ровное дыхание Эллен: она уже спала. Он закрыл глаза и заснул. Навсегда.

* * *

Дженни резко села, прикрываясь простыней и в ужасе глядя на женщину, стоявшую в дверях. На другой половине постели Боб поспешно застегивал рубашку.

— Неужели ты думала, что он бросит меня ради тебя? — кричала женщина на Дженни. — Ты думала, ты первая, да? Он не рассказывал тебе, сколько раз я его так ловила? — В ее тоне появилось презрение. — Или ты решила, что он действительно тебя любит?

Дженни молчала.

— Скажи же ей, Роберт! — гневно приказала его жена. — Скажи, как ты сегодня домогался меня, а когда я отказалась, ты прибежал сюда. Скажи ей!

Дженни уставилась на него. Он был бледен и не смотрел на нее. Взяв пиджак со стула, он подошел к жене.

— Ты расстроена. Позволь, я отвезу тебя домой.

Домой. Дженни замутило. Их дом здесь — его и Дженни.

Он так сказал. Здесь они любили друг друга, здесь они были вместе. Но теперь он говорил о каком-то другом доме.

— Я всегда расстраиваюсь, Роберт, так ведь? Каждый раз ты обещаешь, что это не повторится. Но я-то знаю! — вдруг ее тон переменился и стал ледяным. — Ладно. Мы уедем. Но только после того, как ты скажешь ей.

— Дорогая, прошу тебя, — сказал он. — В другой раз. Не сейчас.

— Сейчас, Роберт, — жестко сказала она. — Сейчас — или весь мир узнает о том, что доктор Грант — шарлатан, бабник и делает аборты!

Он обернулся и взглянул на Дженни, съежившуюся на кровати.

— Вам придется уйти, мисс Дентон, — хрипло сказал он. — Видите ли, я не люблю вас. Я люблю свою жену.

И почти в тот же момент, когда за ними закрылась дверь, в одном из старых домов на другом конце города раздался взрыв. После того как пожарные вынесли из огня обугленные тела, они дали свое заключение. Жертвам повезло: они погибли еще до того, как начался пожар.

7

Чарльзу Стэндхерсту, богатейшему предпринимателю Америки, пошел восемьдесят второй год, когда он познакомился с Дженни Дентон. Это было в восемь утра весной 1936 года, когда он находился в операционной палате больницы Колтона в Санта-Монике. Он был пациентом, а она — старшей хирургической сестрой.

Ему зафиксировали ноги и установили экран, чтобы он не мог видеть нижнюю часть своего тела. Она появилась откуда-то сзади и, подойдя к его ногам, быстро подняла простыню.

На секунду его смутило то, как бесстрастно она рассматривает его интимные части. После пяти жен, бессчетных любовниц и сорока с лишним детей, из которых только восемь были рождены в браке, ему было странно, что кто-то может смотреть на него настолько отстраненно. Сколько жизни било из этого фонтана!

Она опустила простыню и взглянула на него. В ее умных серых глазах мелькнула искра смеха. Она все поняла.

Затем она подошла к нему с другой стороны и нашла пульс. Он внимательно смотрел на нее.

— А где доктор Колтон?

— Сейчас придет. Он моет руки.

Она отпустила его запястье и сказала что-то кому-то позади него. Он закатил глаза и увидел фигуру другой сестры. Почувствовав укол иглы в руку, он вновь взглянул на Дженни. Она уже вынимала иглу.

— Ого, а вы быстрая, — сказал он.

— Это моя работа.

— А я тоже быстрый.

В ее глазах снова появилась улыбка.

— Знаю. Я читаю газеты.

— Здравствуйте, мистер Стэндхерст, — бодро поздоровался вошедший Колтон. — Мы сегодня мочились?

— Насчет вас не знаю, док, но я — нет, — сухо ответил Стэндхерст. — Иначе меня не привезли бы в вашу мясную лавку.

Доктор Колтон рассмеялся.

— Ну, вам не о чем волноваться. Мы быстренько вынем камешки из вашей почки!

— Все равно, док, я рад, что это сделает специалист. Если бы я позволил оперировать вам, Бог знает, что вы мне вырезали бы!

Его сарказм не задел доктора Колтона. Они знали друг друга очень давно, и именно Стэндхерст одолжил ему почти все деньги на эту больницу. Колтон снова рассмеялся. К нему подошел хирург.

— Готовы, мистер Стэндхерст?

— Более или менее. Только не забудьте оставить что-нибудь для девочек, ладно, док?

Хирург кивнул, и Стэндхерст ощутил укол иглы в другую руку. Он повернул голову и снова увидел Дженни.

— Серые глазки, — сказал он. У его второй жены тоже были серые. Или у третьей? Он точно не помнил. — А вы не снимете маску, чтобы я мог увидеть ваше личико целиком?

— Боюсь, что доктор не одобрит, — с юмором ответила она. — Вот после операции я приду навестить вас. Пойдет?

— Прекрасно. Я чувствую, что вы прекрасны.

Он не заметил кивка анестезиолога. Дженни наклонилась к нему ближе.

— А теперь, мистер Стэндхерст, считайте вместе со мной от десяти. Десять, девять, восемь…

— Семь, шесть, четыре, пять, два, девять… — его губы двигались медленно, и все казалось таким уютным и далеким. — Десять, восемь, один, три… шесть… четыре… один… два.

Его голос затих.

Они увидели ее одновременно, как только хирург раздвинул края разреза: серую массу, почти целиком затянувшую одну почку и протянувшую длинные серые нити ко второй. Дженни подставила стекло под кусочки ткани, отрезанные хирургом, и передала его второй сестре для цитологического исследования. Ответ пришел быстро. «Карцинома. Метастазы».

* * *

На следующее утро, когда к мистеру Стэндхерсту в палату вошел хирург, пациент уже не спал. Не обращая внимания на телетайп, щелкавший в углу, он прошел к постели.

— Я пришел попрощаться с вами, мистер Стэндхерст. Уезжаю в Нью-Йорк.

Старик поднял глаза и улыбнулся.

— Эй, док, — сказал он. — А вам говорили, что ваш отец был портным?

— Да, мистер Стэндхерст, мой отец был портным.

— И он по-прежнему содержит магазин на Стэнтон-стрит? Я много о вас знаю. Вы были президентом общества защиты Сакко и Ванцетти, когда окончили учебу в двадцать семь лет. Вы и сейчас зарегистрированы как социалист, и на выборах президента, скорее всего, будете голосовать за Нормана Томаса.

Хирург улыбнулся.

— Вы много обо мне знаете.

— Конечно. Ведь не мог же я позволить, чтобы меня резал неизвестно кто!

— В таком случае я удивляюсь, почему вы не испугались. Вы ведь знаете, как мы, социалисты, относимся к вам.

Стэндхерст засмеялся было, но поморщился от боли.

— Черт! Я решил, что вы в первую очередь врач, а потом уже социалист. А почему вы не спросили, как я себя чувствую, док? Колтон заходил уже четыре раза и каждый раз спрашивал.

Доктор пожал плечами.

— К чему? Я и так знаю, как вы себя чувствуете. Вам больно.

— Чертовски больно, док. Колтон сказал, что мои камни были размером с бейсбольные мячи.

— Да, они были большими.

— А еще он сказал, что мне придется носить этот мешочек, пока почка не заживет.

— Да, вы будете носить его довольно долго.

Стэндхерст пристально взглянул на него и спокойно сказал:

— Знаете что, не кормите меня дерьмом. В могиле я буду его носить. И долго ждать не придется.

— Я бы так не сказал.

— Знаю, что не сказали бы, — ответил Стэндхерст. — Потому сам говорю. Слушайте, док, мне восемьдесят один год. В таком возрасте начинаешь чуять смерть. Так что не надо пудрить мне мозги. Сколько мне осталось?

Доктор взглянул в глаза Стэндхерста. В них не было страха, скорее — живое любопытство. И он быстро принял решение. Колтон выбрал неправильную линию поведения. А этот человек заслуживает знать правду.

— Три месяца, если не повезет, мистер Стэндхерст. Если повезет — шесть.

Старик и глазом не моргнул.

— Рак?

Хирург кивнул.

— Метастазы. Я полностью удалил одну почку и половину другой.

— Боли будут сильные?

— Да. Но мы можем контролировать их с помощью морфия.

— К черту морфий. Смерть — единственное, чего я еще не испытал. И я не хотел бы ее пропустить.

Телетайп внезапно застучал, и Стэндхерст, мельком глянув в его сторону, снова обратился к доктору.

— Как я узнаю, что конец близок?

— Наблюдайте за мочой в пакете, — ответил хирург. — Чем она краснее, тем ближе. Когда почка выделяет кровь вместо мочи, это значит, что рак захватил ее полностью.

Глаза старика оставались ясными и умными.

— Значит, я умру от отравления мочой.

— Возможно. Если что-нибудь еще не откажет.

Стэндхерст вдруг рассмеялся.

— Черт, док! Я ведь мог бы это сделать уже двадцать лет назад, если бы не бросил пить!

— Но сколько забавного вы пропустили бы! — со смехом ответил хирург.

— Вы, социалисты, наверное, объявите национальный праздник.

— Не знаю, мистер Стэндхерст. Кого нам тогда ругать?

— Найдете, — весело заверил его тот, — Херст и Паттерсон ведь никуда не денутся.

Хирург протянул руку.

— Ну, мне пора, мистер Стэндхерст.

— До свидания, док. И спасибо.

— До свидания, мистер Стэндхерст. — Глаза врача стали серьезными. — Мне очень жаль.

У двери Стэндхерст окликнул его:

— Вы не окажете мне услугу, док?

— Постараюсь, мистер Стэндхерст.

— Та медсестра из операционной, — сказал Стэндхерст. — С серыми глазами и сиськами.

— Мисс Дентон?

— Да, если ее так зовут.

Хирург кивнул.

— Она сказала мне, что если я захочу видеть ее без маски, она меня навестит. Передайте доктору Колтону, что я прошу ее прийти ко мне на ланч.

Хирург рассмеялся.

— Хорошо, мистер Стэндхерст.

8

Дженни взяла бутылку шампанского и наполнила высокий бокал с кубиками льда. Вино красиво вспенилось. Вставив в бокал соломинку, она подала его Стэндхерсту.

— Твой лимонад, Чарли.

Он озорно ухмыльнулся.

— Если хочешь, чтобы тебя раздули газы, шампанское подействует лучше любого лимонада. — Он сделал глоток и рыгнул. — Выпей. Может, почувствуешь прилив страсти.

— А какой тебе в этом прок, Чарли? — парировала Дженни.

— Мне будет приятно вспоминать, что бы я сделал, случись такое лет двадцать назад.

— Сорок, чтобы наверняка.

— Нет. — Он покачал головой. — Лучше двадцать. Тогда я больше стал ценить это: понимал, что осталось недолго.

Телетайп затрещал, и, подойдя к нему, Дженни оторвала листок желтой бумаги.

— Рузвельта избрали на второй срок, — сказала она, вручая ему листок.

— Так я и знал, — ответил Стэндхерст. — Теперь им от этого сукина сына не избавиться. Но мне-то что? Меня уже не будет.

Едва он успел договорить, как зазвонил телефон. Звонили из его газеты. Дженни сняла трубку и подала ему.

— Стэндхерст, — сказал он.

В трубке задребезжал чей-то голос. Стэндхерст бесстрастно слушал.

— Нет, черт возьми! Время передовиц придет после того, как он произнесет первую речь. Мы хотя бы будем знать, какие обещания он собирается нарушить. Никаких передовиц до завтрашнего утра. Это относится ко всем газетам. Передайте по телетайпу.

Он положил трубку. Телетайп снова затрещал. Дженни подошла и взглянула на текст, который появлялся на желтой бумаге.

— Уже передали, босс, — сказала она.

— Хорошо, а теперь выключи эту проклятую штуковину, чтобы мы могли поговорить.

Она щелкнула выключателем и села возле него. Он потягивал через соломинку шампанское, а она закурила.

— Что собираешься делать, когда кончится эта работа?

— Пока не думала.

— Пора подумать, — ответил он. — Недолго осталось.

Она улыбнулась ему.

— Торопишься избавиться от меня?

— Не говори глупостей. Я все еще жив только из-за тебя.

Что-то в его тоне заставило ее пристально взглянуть на него.

— Знаешь, а ты, похоже, говоришь правду.

— Конечно! — рявкнул он.

Внезапно, растрогавшись, она подошла и поцеловала его в щеку.

— Эй, сестра Дентон, — сказал он. — Кажется, ты начинаешь сдаваться. Я все-таки затащу тебя в постель.

— Я давно твоя, Чарли. Жаль только, что мы так поздно встретились.

Она говорила правду. В тот первый день, когда Дженни зашла к нему после операции, он сразу понравился ей. Она знала, что он умирает, и вскоре поняла, что он тоже это знает. Но это не мешало ему играть роль кавалера. Завтрак ему доставили из лучшего ресторана на машине с полицейским эскортом. Вместе с блюдами прибыли метрдотель и два официанта.

Он сидел в кровати, пил шампанское и наблюдал за тем, как она ест. Ему понравилось, как она ела. Малоежки обычно оказываются эгоистичными партнерами. Он, как всегда, мгновенно принял решение.

— Мне предстоит какое-то время болеть, — сказал он. — Мне понадобится медсестра. Вас это не заинтересует?

Она удивленно взглянула на него.

— Существуют специальные сиделки, мистер Стэндхерст. Возможно, они подойдут вам больше.

— А я пригласил вас.

— Я работаю в Лос-Анджелесе, — сказала Дженни. — У меня хорошее место. Иногда меня приглашают в клиники вроде этой.

— Сколько вы получаете?

— Восемьдесят пять долларов в неделю, плюс квартира и стол.

— Я буду платить вам тысячу в неделю, плюс квартира и стол.

— Но это же смешно!

— Разве? — переспросил он, внимательно глядя на нее. — Я могу себе это позволить. Перед отъездом врач сказал, что мне осталось только три месяца.

Официант подлил ей еще кофе.

— Вы будете здесь еще около трех недель, — сказала она. — Я как раз успею подать заявление об уходе. Когда мне приступать?

— Прямо сейчас. А заявление подавать не надо. Я сказал Колтону и вашему начальству, что вы будете работать у меня.

Мгновение она молча смотрела на него, потом поставила чашку и встала. Она сделала знак официантам, и они укатили обеденный столик.

— Эй, что происходит? — спросил Стэндхерст.

Дженни молча читала его историю болезни. Потом она вернулась и вынула из его руки бокал с шампанским.

— Если я работаю у вас, — сказала она, — то вам пора отдохнуть.

* * *

«Никогда время не течет так быстро, как в самом конце», — подумал он. Все ощущалось острее, ум его был ясным, и даже решения принимались легче. Возможно, что их результатов он уже не увидит: спор с могилой никому не выиграть.

Боль ударила его как ножом. Он не поморщился, но понял, что она поняла. Между ними возник странный контакт. Слова были не нужны. Иногда ему казалось, что она испытывает ту же боль.

— Может, тебе лучше лечь, — предложила она.

— Позже. Я хочу поговорить с тобой.

— О’кей. Говори.

— Ты ведь не собираешься возвращаться в больницу?

— Не знаю. Я об этом не думала.

— Такая работа больше не доставит тебе удовольствия. Я тебя избаловал. Ничто не может сравниться с богатством.

Она рассмеялась.

— Ты прав, Чарли. Я сама об этом думала.

Он задумчиво смотрел на нее.

— Я мог бы оставить тебе денег по завещанию или даже жениться на тебе. Но мои дети, скорее всего, возбудят иск и докажут, что ты воспользовалась моей болезнью. И ты получишь одни неприятности.

— Все равно спасибо, что подумал об этом, Чарли.

— Ты должна зарабатывать много денег, — сказал он. — Почему ты стала медсестрой? Ты всегда мечтала об этом?

— Нет. — Она пожала плечами. — Мне хотелось стать знаменитой теннисисткой. Но я получила стипендию — вот и стала медсестрой.

— Даже для игры в теннис нужны деньги.

— Знаю. Теперь все равно уже поздно. Меня устроило бы, если бы я зарабатывала достаточно, чтобы нанять хорошего профессионала и играть часа по два в день.

— Вот видишь! — воскликнул он. — А это не меньше сотни в день.

— Да. Наверное, я все-таки просто вернусь в больницу.

— Это не обязательно.

— Что ты хочешь сказать? Другой специальности я не знаю.

— Ты начала осваивать другую задолго до того, как стала учиться на медсестру. Это — умение быть женщиной.

— Ну, значит я освоила ее плохо, — грустно улыбнулась она. — Мне сразу же дали по мозгам.

— Это ты о докторе Гранте?

— Откуда ты знаешь?

— Догадался, — сказал он. — Но газета автоматически проверяет каждого, кто появляется возле меня. У Гранта такая репутация, а ты работала у него, а потом вдруг уволилась. Что произошло? Его жена застукала вас?

Дженни кивнула:

— Это было ужасно.

— Так всегда бывает, если затронуты чувства. Со мной такое случалось не раз, — он долил себе шампанского. — Фокус в том, чтобы не впутывать чувства.

— А как?

— Получать за это деньги.

— Ты предлагаешь мне стать шлюхой? — потрясенно спросила она.

— В тебе заговорила католичка, — улыбнулся он, — но в глубине души ты должна признать, что в этом есть смысл.

— Но шлюхой?!

— Не шлюхой, а куртизанкой. В древности это была очень уважаемая профессия. Их услугами пользовались государственные мужи и философы. И привлекательной делали эту профессию не только деньги, но и образ жизни. Роскошный и приносящий удовлетворения.

Она засмеялась.

— Ты просто грязный старикашка, Чарли!

Он рассмеялся вместе с ней.

— Конечно! Когда-то я был испорченным юношей. Но я никогда не был глупцом. У тебя есть все, чтобы стать великолепной куртизанкой. Тело, ум… даже навыки медсестры пригодятся. Настоящий секс требует высокого интеллекта, в отличие от примитивного животного совокупления.

— Вижу, тебе пора в постель, а то ты скоро предложишь мне пойти учиться этому, — со смехом сказала Дженни.

— А вот это мысль! Меня постоянно уговаривают дать деньги на какой-нибудь институт. Почему я раньше не подумал об этом? «Колледж секса Чарльза Стэндхерста»!

Он от души засмеялся, но вдруг его лицо исказилось гримасой боли. На лбу выступил пот, и по лицу разлилась смертельная бледность. Дженни моментально впрыснула ему морфий, не обращая внимания на его попытки оттолкнуть ее руки.

— Ради Бога, Чарли! — сердито сказала она. — Дай себе отдых.

Он расслабился, и она впрыснула ему вторую дозу. Взглянув в его глаза, она увидела, что животная боль и отчаяние сменяются облегчением. Взяв его хрупкую исхудавшую руку, она быстро прижала ее к губам.

Он улыбнулся сквозь туман, которым морфий начал окутывать его мозг.

— Бедная маленькая Дженни, — произнес он. — Я сделал бы тебя своей королевой, — он нежно погладил ее по щеке. — Но я не забуду, о чем мы сейчас говорили. Я не позволю тебе пропасть только потому, что меня не будет рядом.

9

Три дня спустя, когда они завтракали на террасе, Дженни увидела, что у дома остановился серебристый роллс-ройс. Элегантный шофер открыл дверцу, и из машины вышла женщина. Через несколько минут дворецкий сообщил, что приехала миссис Шварц. Стэндхерст улыбнулся.

— Поставь еще один прибор, Джадсон, и попроси миссис Шварц присоединиться к нам.

Дворецкий поклонился. Через некоторое время в дверях появилась миссис Шварц.

— Чарли! — воскликнула она, протягивая к нему руки. — Как я рада тебя видеть!

— Аида! — Стэндхерст поцеловал ей руку. — Извини, что не встаю. Ты все так же прекрасна.

— А ты ничуть не изменился, Чарли. Все так же врешь и не краснеешь.

Стэндхерст рассмеялся.

— Аида, это Дженни Дентон.

— Мне очень приятно, — сказала Дженни.

Перед ней была женщина лет шестидесяти, одетая богато и со вкусом. Она смотрела на Дженни с теплой и доброжелательной улыбкой, но та вдруг почувствовала себя словно под микроскопом.

— Это та девушка, о которой ты говорил мне по телефону? — спросила незнакомка у Стэндхерста.

Тот кивнул. Аида снова внимательно взглянула на Дженни и улыбнулась.

— Может, мужскую силу ты потерял, Чарли, но вкус у тебя сохранился!

Стэндхерст захохотал, а Дженни уставилась на них с открытым ртом. Дворецкий принес стул и усадил миссис Шварц за стол.

— Флип с хересом для миссис Шварц, Джадсон.

Дворецкий поклонился и исчез. Стэндхерст повернулся к Дженни.

— Ты, наверно, немного растерялась? — Дженни могла только молча кивнуть. — Двадцать пять лет назад Аида содержала отличный бордель.

Миссис Шварц похлопала его по руке.

— Чарли помнит все, — сказала она. — Даже то, что я пью только флип с хересом. А ты по-прежнему пьешь шампанское из узкого бокала со льдом?

Он кивнул.

— От старых привычек, как и от старых друзей, трудно отказаться, Аида.

Джастин поставил перед ней бокал. Она изящным жестом поднесла его к губам и улыбнулась дворецкому.

— Спасибо, — она сделала глоток и подняла брови в шутливом удивлении. — Очень хорош! Вы не представляете себе, как трудно получить хороший коктейль, даже в дорогом ресторане. Похоже, дамы теперь пьют только мартини. — Она содрогнулась. — Ужас! В мое время ни одна леди и подумать не могла о том, чтобы попробовать нечто подобное.

— Аида разрешала своим девушкам пить только херес, — сказал Стэндхерст Дженни.

— Виски дурманит голову, — сказала Аида. — А моим девушкам платили не за питье.

— Да, это точно, — мечтательно хохотнул Стэндхерст. — Аида, помнишь, как перед войной я приходил в твое заведение делать массаж простаты?

— Еще бы.

Он снова обратился к Дженни.

— Врач рекомендовал мне массаж простаты три раза в месяц, первую процедуру я получил у него. А потом решил, что если уж мне нужен массаж, но надо хотя бы получать от него удовольствие. Так что я стал ходить на лечение к Аиде. Три раза в неделю.

— Чего он не сказал, — добавила Аида, — так это того, что массаж его страшно возбуждал, а мои девушки были приучены не разочаровывать гостей. Когда Чарли пошел к врачу, тот был страшно недоволен.

— Доктор сказал, что подаст на Аиду в суд за медицинскую практику без лицензии.

Миссис Шварц ласково похлопала его по руке.

— А помнишь Эда Барри?

— Конечно, — он опять хохотнул и взглянул на Дженни. — Эд Барри был суровым баптистом и абсолютно все называл грехом. Он тогда баллотировался в губернаторы, а накануне выборов мне удалось подпоить его и отвести к Аиде. Он тот вечер запомнил! Бедняга Эд! — он вытер выступившие от смеха слезы. — Он проиграл выборы, но не особенно огорчился. А когда началась война и Аида закрыла свое заведение, он сидел внизу, в баре, и плакал, словно наступил конец света.

— Славные были времена, — сказала Аида.

— А почему вы закрылись? — с любопытством спросила Дженни.

— По нескольким причинам, — серьезно ответила Аида. — Во время войны и после нее конкуренция была слишком большой. Казалось, все девицы готовы отдаваться даром. Да и трудно было найти девушек, которые готовы были работать так, чтобы соответствовать моим высоким требованиям. Все они хотели быть просто шлюхами. А поскольку денег мне хватало, я закрылась.

— Аида — очень богатая женщина, — пояснил Стэндхерст. — Она вложила свои деньги в недвижимость. Сколько у тебя сейчас, Аида?

Она пожала плечами.

— Около шести миллионов, — сказала она спокойно. — Благодаря тебе и еще нескольким добрым друзьям.

Стэндхерст ухмыльнулся.

— Ты и теперь хочешь вернуться на работу в больницу? — спросил он у Дженни.

Дженни молча посмотрела на него, потом на Аиду. Они выжидающе глядели на нее. Она хотела ответить, но не нашла слов.

Миссис Шварц вдруг ласково потрепала ее по плечу.

— Дай ей подумать, Чарли, — сказала она мягко. — Такое решение девушка должна принять сама.

Стэндхерст необычайно тепло улыбнулся Дженни.

— Ей придется решать довольно-таки скоро. Времени осталось совсем мало.

Он еще не знал, что ему осталось ровно два дня.

* * *

Два дня спустя утром Дженни вошла к нему.

— Пожалуй, я не буду сегодня вставать, Дженни, — тихо сказал он.

Дженни отдернула шторы и взглянула на него при дневном свете. Его лицо побледнело, кожа туго натянулась. Он не поднимал век до конца, словно яркий свет причинял ему боль.

Она подошла и наклонилась над ним.

— Вызвать врача, Чарли?

— Что он может сделать? — сказал он, и на лбу у него выступила испарина.

Дженни взяла полотенце и промокнула ему лоб. Откинув одеяло, быстро поменяла его пакет. Когда она вернулась из ванной, он спросил, пристально глядя ей в лицо:

— Плохо?

— Плохо.

— Знаю, — прошептал он. — Я уже посмотрел до твоего прихода. Там было черно, как в аду.

Она поправила ему подушку.

— Не знаю. Иногда по утрам бывало и хуже.

— Не дури мне голову, — он на секунду закрыл глаза, а потом снова взглянул на нее. — У меня предчувствие, что это будет сегодня.

— Тебе будет лучше, когда выпьешь немного апельсинового сока.

— К черту сок, — яростно прошептал он. — Кто отправляется в ад на апельсиновом соке? Налей мне шампанского.

Дженни тихо отставила стакан с соком и достала бокал. Положив в него несколько кубиков льда, она налила шампанского и подала ему с соломинкой для питья. Телетайп в углу затрещал. Дженни подошла к аппарату.

— Что там?

— Речь, которую Лэндон произнес вчера на банкете республиканцев.

— Выключи.

Дженни выключила телетайп и сказала:

— Твой сын Чарльз заставил меня пообещать, что я вызову его, если будет нужно.

— Не вздумай, — отрезал он. — Не желаю видеть, как он радуется. Этот сукин сын уже давно ждет, когда я загнусь. Хочет наложить свою лапу на газеты. — Он беззвучно засмеялся. — Спорим, что на следующий же день после моих похорон там начнут поддерживать Рузвельта!

Вдруг боль пронзила его тело, и он сел в постели, схватившись за живот.

— О Боже! — прохрипел он, и Дженни, придерживая его одной рукой, протянула другую за шприцем.

— Подожди, Дженни.

Она секунду смотрела на него, а потом положила шприц на столик.

— Ладно. Скажешь, когда.

Он опустился на подушку, и Дженни снова вытерла ему лицо. Он закрыл глаза и несколько секунд лежал спокойно. А потом вдруг открыл их, и она впервые увидела в них ужас.

— Кажется, я задыхаюсь!

Дженни быстро взяла со столика тазик и подставила ему. В следующее мгновение он закашлялся, и его вырвало черной желчью. Она убрала тазик, вытерла ему губы и помогла лечь.

Он смотрел на нее глазами, полными слез, и пытался улыбнуться.

— Боже, — прошептал он горько, — вкус был как у мочи!

Она не ответила, и он устало закрыл глаза. Дженни видела, как он содрогается от приступов боли. Когда он снова открыл глаза, в них уже не было ужаса. Его сменили мудрость и покой. Он улыбнулся.

— Давай, Дженни, — прошептал он, глядя ей в глаза. — Сейчас!

Не отрывая от него взгляда, она взяла шприц. Закончив вливание, она сразу же взяла вторую дозу. Он улыбнулся, заметив это.

— Спасибо, Дженни, — прошептал он.

Она наклонилась и поцеловала бледный влажный лоб.

— Прощай, Чарли.

Он откинулся на подушки и закрыл глаза. Вскоре на покрывале возле него лежало шесть пустых ампул. Дженни сидела, держа руку на пульсе, который становился все слабее и слабее, пока не остановился совсем. Она секунду смотрела на него, а потом закрыла ему глаза и накрыла с головой простыней, после чего спрятала пустые ампулы в карман халата и устало пошла к телефону.

Дворецкий встретил ее в коридоре. В его руках был конверт.

— Мистер Стэндхерст велел передать это вам, мисс Дентон. Он дал мне его сегодня, когда вы еще не приступили к дежурству.

— Спасибо, Джадсон.

У себя в комнате она вскрыла конверт. В нем было пять тысячедолларовых купюр и маленькая записка:

«Дорогая Дженни!

Теперь ты, наверное, понимаешь, почему я хотел, чтобы ты ухаживала за мной. Чего я никогда не мог понять, так это фальшивого милосердия, которое продлевает муки приближающейся смерти.

В конверте твое выходное пособие. Можешь использовать его, как захочешь: отложить на черный день, если будешь и дальше тратить свою жизнь на неблагодарную заботу о других, или, если я в тебе не ошибся, можешь оплатить обучение в школе Аиды, которую я за неимением лучшего имени назову колледжем Стэндхерста, а потом — вести роскошную жизнь.

С благодарностью и любовью, твой Ч. Стэндхерст ».

Она подошла к шкафу и достала чемодан. Через час она уже поднималась по ступенькам церкви, где поставила свечу и помолилась.

Поздно вечером пастор был приятно удивлен, обнаружив в ящике для пожертвований среди серебряных и медных монет банкноту в тысячу долларов.

* * *

Серебристый роллс-ройс был припаркован у старого особняка. Расплатившись с шофером такси, Дженни поднялась по ступенькам и, поставив чемодан, позвонила.

Дверь открыла служанка.

— Проходите, пожалуйста, мисс.

Аида сидела на диване. Перед ней стоял поднос с чаем и печеньем.

— Отнеси чемодан к остальным, Мэри.

Дженни обернулась и увидела, что служанка поставила ее чемодан возле двери рядом с еще несколькими. Она снова взглянула на Аиду. Возле нее на диване лежала газета с крупным заголовком: «СТЭНДХЕРСТ УМЕР!»

Аида встала и, ласково взяв Дженни за руку, сказала:

— Садись, милочка. Я ждала тебя. У нас хватит времени, чтобы выпить чаю перед поездом.

— Перед поездом?

— Конечно, дорогая. Мы едем в Чикаго. Это единственное место, где девушка может начать карьеру.

10

Морис Боннер вошел в голливудский ресторан с толстой папкой под мышкой. Метрдотель поклонился.

— Добрый день, мистер Боннер. Мистер Пирс уже ждет вас.

Он прошел в кабинет в задней части зала, и, увидев его, Дэн отложил газету.

— Привет, Морис.

Боннер сел напротив него.

— Привет, — он взглянул на газету, посвященную кино. — Видел, какую рекламу получила наша девочка?

Дэн кивнул.

— Это еще не все, — сказал Боннер. — Эл Петрочелли сказал мне, что в жизни не видел ничего подобного. Солдаты не давали сойти ей со сцены и чуть не сорвали с нее одежду, когда она шла к машине.

— Это лишний раз подтверждает мою правоту, — изрек Дэн. — Я думаю, что она превзошла даже Марлоу. — Он пристально посмотрел на Боннера. — Все еще ходишь к ней раз в неделю?

Боннер ухмыльнулся. В Голливуде секретов не существует.

— Нет. После премьеры «Грешницы» в Нью-Йорке Корд разорвал ее старый контракт и подписал новый.

— Не понимаю.

— Все просто, — сказал Боннер. — В то утро, когда она получила контракт, она одолжила у меня ручку, расписалась, а потом посмотрела на меня и сказала. «Теперь я ни с кем не обязана трахаться. Даже с тобой». Забрала свой экземпляр контракта и ушла.

Пирс рассмеялся.

— Я ей не верю. Шлюха есть шлюха. Она просто чего-то добивается.

— Точно. Джонаса Корда. Похоже, она собирается за него замуж.

— Так этому сукину сыну и надо, — огрызнулся Дэн. — Он все еще не знает о том, что она была шлюхой?

— Нет.

— Вот видишь. Какой бы ты ни был хитрый, всегда найдется кто-нибудь похитрее. А как он поживает?

— Не делает ничего, кроме денег, — ответил Боннер. — И все равно недоволен. Видите ли, он хотел стать летчиком, а медкомиссия его забраковала.

— Я слышал, Дэвиду скоро на медкомиссию.

— Со дня на день. Вот идиот! Мог получить отсрочку: женат, маленький ребенок. Но он даже просить не желает.

— Да, дураков кругом сколько угодно. А ведь это я помог им начать карьеру. Теперь у них есть все, а я по-прежнему бьюсь, чтобы заработать.

Этот разговор Боннер поддерживать не собирался. Он взял папку со сценарием с соседнего стула.

— Я прочел твой сценарий.

— Грандиозно, правда? — с энтузиазмом откликнулся Дэн.

— Неплохо, — сдержанно кивнул Боннер. — Впрочем, над ним еще нужно поработать.

— Над любым сценарием нужно работать, — улыбнулся Дэн. — Мне кажется, для такого фильма нужен сильный продюсер вроде тебя.

— Давай не будем болтать попусту, Дэн. Мы оба знаем, что этот сценарий хорош только в том случае, если в нем согласится играть одна девица. И мы оба знаем, кто именно.

— Дентон, — подхватил Пирс. — Я тоже так думаю. Потому и дал тебе прочитать его. Контракт у нее с твоей студией.

— Но все решает Джонас, а не я, а он отклонил уже несколько неплохих сценариев.

— Чего он хочет? — спросил Пирс. — Спрятать ее в чулан? Со звездами так не поступают. Рано или поздно она вырвется.

Боннер пожал плечами.

— Ты же знаешь Джонаса. Ему вопросов не задают.

— Может, ему понравится сценарий.

— Даже если понравится, когда он узнает, что агент — ты, сделка сорвется.

— А что, если девица надавит на него и скажет, что она хочет сыграть в этом фильме?

— Не знаю. И нет такого сценария, ради которого я пошел бы на неприятности. Как бы ни был хорош этот сценарий, всегда найдется другой.

Пирс мрачно сжал зубы.

— По-моему, я знаю, как ее убедить. Я заполучил…

— Не надо ничего мне говорить, — прервал его Боннер. — Если у тебя получится — пусть это будет приятным сюрпризом.

Мгновение Пирс пристально смотрел на него, потом откинулся на спинку стула и взял в руки меню.

— О’кей, Морис. Что закажешь?

* * *

Когда Дженни вернулась домой со студии, почта лежала на столе в гостиной.

— Обедать будем в половине девятого, — сказала она. — Я хочу принять ванну и немного отдохнуть.

— Си, сеньорита, — ответила мексиканка и вышла.

Дженни взглянула на письма. В большом конверте, видимо, лежал очередной сценарий, его она отложила. Вскрыла первое из писем, — оно оказалось на бланке «Колледжа сестер милосердия Святой Марии». Ее взгляд скользнул в конец страницы. Там стояла подпись сестры Марии Кристофер.

«Дорогая Дженни!

В этом письме я хочу выразить наше восхищение фильмом, просмотр которого ты так любезно для нас организовала. Святая мать и сестры, включая меня, были потрясены той силой веры и любви к Иисусу Христу, которую ты внесла в свою интерпретацию этой сложной роли. Нам жаль, что создатели фильма включили в него некоторые сцены, без которых история Магдалины нисколько не проиграла бы. Но в целом мы очень рады, что в эти непростые времена у всех нас появилась возможность увидеть прекрасное воплощение истории об искуплении, которое обретается в любви к Господу и Спасителю нашему.

Заканчиваю письмо, так как должна идти на операцию. С начала войны все сестры работают по две смены, так как персонала не хватает. Но, милостью Божьей, мы готовы удвоить наши усилия, дабы распространять Его милосердие.

Святая мать шлет тебе свое благословение и молится о том, чтобы ты обрела успех и счастье в своей новой карьере.

Искренне твоя сестра во Христе М. Кристофер ».

Дженни мысленно увидела аскетическое лицо сестры Кристофер и ощутила ностальгию по годам, проведенным в колледже. Это было так давно, и теперь она стала совсем другой. В ней не осталось ничего от той испуганной девочки, которая впервые предстала перед настоятельницей.

Дженни закурила. Все они, наверное, много работают сейчас, раз уж сестра Кристофер упомянула об этом в письме. Вдруг Дженни захлестнуло чувство собственной бесполезности. Она посмотрела на свои сильные гибкие руки. Как мало она ими делает! А ведь они многое умели. Дженни решила, что должна чем-то помочь сестрам.

Она взяла трубку и набрала номер.

— Роза? Это Дженни.

— Как дела? Дэвид рассказывал, как ты чуть не вывела из строя всю армию США своим выступлением!

Дженни рассмеялась.

— Бедные ребята просто слишком долго не видели женщин.

— Не скромничай. Все газеты пишут, что ты была великолепна!

— Не хочешь ли ты сказать, что Дэвид заставил тебя читать кинообозрения?

— Разумеется, — ответила Роза. — А как иначе узнать, что делает твой муж?

— Как поживает маленький Берни?

— Почему бы тебе не увидеть все самой? Приходи пообедать. Мы давно не виделись.

— Спасибо, приду. Скоро.

— Хочешь поговорить с Дэвидом?

— Если он дома, — вежливо сказала Дженни.

— До свидания, дорогая. Так я жду тебя обедать. А вот и Дэвид.

— Как поживает краса и гордость компании?

— Прекрасно. Извини, что потревожила тебя дома, Дэвид, но мне нужен твоей совет.

Его голос посерьезнел.

— Выкладывай.

Дженни прочистила горло.

— У меня была стипендия в колледже сестер милосердия Святой Марии, и теперь я хотела бы договориться со студией, чтобы им еженедельно высылали некоторую сумму из моих денег. Хочу немного отблагодарить их за то, что они для меня сделали.

— Проще простого, — облегченно рассмеялся Дэвид. — Тебе нужно послать в мой офис записку с указанием суммы, а мы сделаем остальное. Что-нибудь еще?

— Нет, это все.

— Хорошо. Так мы ждем тебя обедать.

— Я приду, Дэвид. До свидания.

Она положила трубку и снова взглянула на письмо. Ей стало легче. Хоть она не может помогать им сама, ее деньги пойдут на доброе дело. Дженни вскрыла большой конверт. Так и есть: «Афродита, киносценарий по роману Пьера Луи». Открыв папку, она обнаружила короткую записку.

«Дорогая мисс Дентон!

Вы уже давно не снимались. Думаю, было разумно дожидаться сценария, которым стоило продолжить Ваш головокружительный успех. По-моему, „Афродита“ — именно такой сценарий. Хотел бы узнать Ваше впечатление.

Искренне Ваш Дэн Пирс ».

Дженни сложила записку и вернула ее в папку. Ну и тип этот Дэн Пирс: знал ведь, что бесполезно посылать сценарий на студию. Она прочтет этот сценарий вечером в постели.

11

«Дорогой мистер Пирс!

Благодарю Вас за то, что Вы прислали мне сценарий „Афродиты“, который возвращаю. Несомненно, он весьма интересен. Но, к сожалению, я не хотела бы сниматься в этом фильме.

Дженни Дентон ».

Дженни задумалась. Стоило ли столь категорически отвергать этот сценарий? Он вызвал у нее смешанные чувства. В этой истории было очарование, напомнившее ей красивую сказку Стэндхерста о куртизанке, которая помогала править миром. Но чем дальше она читала, тем слабее становился ее энтузиазм.

На первый взгляд, в сценарии не было ничего, что вызывало бы протест. Однако за фабулой скрывалась эротическая подоплека, которая должна была незаметно действовать на подсознание зрителей. Дочитав сценарий до конца, Дженни почувствовала, что это было единственной целью автора.

Она заснула со странным тревожным чувством — и утром тревога не оставила ее. На студии она заказала в библиотеке оригинал романа, а потом снова перечитала сценарий Пирса и поняла, насколько сильно была искажена красота замысла романа.

Однако она не сомневалась в том, что фильм можно снять великолепный. Не сомневалась она и в том, что актриса, которая сыграет Афродиту, станет звездой. В сценарии Афродита была настоящей богиней и женщиной, способной покорить любого мужчину. Но этого было мало. В сценарии не было ни слова о душе Афродиты, ни намека на духовность, которая возвышала и делала ее настоящей богиней. Она была прекрасна, умна, чувственна и даже по-своему моральна. Но она была просто шлюхой — такой, как все шлюхи, ничем не лучше самой Дженни. И Дженни ужаснулась. Она увидела в Афродите саму себя — чем она была и чем пока оставалась.

Дженни положила конверт на столик. Зазвонил телефон. Услышав голос Джонаса, Дженни вдруг поняла, как ей его не хватало.

— Джонас! Откуда ты звонишь? Когда ты приехал?

— Я на заводе. Хочу тебя видеть.

— О, Джонас, я тоже хочу видеть тебя. День будет таким долгим!

— А зачем ждать до вечера? Ты можешь приехать на ланч?

— Конечно, могу.

— В час?

— Буду, — пообещала она, кладя трубку.

* * *

— Можешь идти, Джон, — сказал Джонас.

Швейцар посмотрел на Дженни, потом — снова на Джонаса.

— Могу ли я… — он поколебался, — могу ли я попросить автограф у мисс Дентон?

Джонас рассмеялся.

— Спросите у нее.

Швейцар вопросительно взглянул на Дженни. Она улыбнулась и кивнула. Он достал из кармана ручку и блокнот, и Дженни быстро расписалась.

— Благодарю вас, мисс Дентон.

Дженни рассмеялась — и дверь за ним закрылась.

— Когда у меня просят автограф, я чувствую себя королевой! — Она осмотрелась. — А здесь чудесно.

— Это не мой кабинет, — сказал Джонас, наливая кофе, — а Форрестера. Я пользуюсь им в его отсутствие.

— Вот как? — с любопытством отозвалась она. — А где твой?

— Нигде, — ответил он, — если не считать отцовского кабинета на старом заводе в Неваде. Я нигде надолго не задерживаюсь.

Он сел рядом и стал внимательно смотреть на нее. Дженни почувствовала, что смущенно краснеет.

— Я нормально выгляжу? — обеспокоенно спросила она. — Может, тушь расплылась?

— Ты выглядишь великолепно, — улыбнулся он.

Воцарилось неловкое молчание.

— Чем ты занимался?

— Думал, — ответил Джонас, не сводя с нее глаз, — о нас с тобой. О тебе. О себе. Расставшись с тобой, я впервые почувствовал себя одиноким. Не хотелось встречаться с другими. Только с тобой.

У Дженни перехватило дыхание. Ей показалось, что стоит ей пошевелиться — и она лишится чувств. Джонас вынул из кармана маленькую коробочку и протянул ей. Несколько секунд она тупо смотрела на нее, а потом открыла дрожащими пальцами. Бриллиант, ограненный в форме сердца, заиграл на свету, и Джонас тихо произнес:

— Я хочу жениться на тебе.

Она почувствовала, как горячие слезы благодарности наполнили ее глаза. Губы задрожали, и она ничего не смогла произнести в ответ.

На следующий день ее засыпали поздравлениями. Позвонила и Роза.

— Я так рада за вас обоих!

— Я все еще не могу прийти в себя, — засмеялась Дженни, глядя на бриллиант.

— Ты помнишь о моем приглашении к обеду?

— Да.

— Мы тут с Дэвидом подумали — как насчет того, чтобы отметить помолвку? В ресторане, по всем правилам?

Дженни заколебалась.

— Не знаю… Надо спросить Джонаса.

Роза рассмеялась.

— Джонаса? Да кто он такой?! Всего лишь жених! Кто же спрашивает жениха? Можно не устраивать грандиозного банкета, если не хочешь.

Дженни тоже рассмеялась.

— Ладно, Роза. Ты выкрутила мне руку.

— К тому же ты сможешь похвастаться своим кольцом. Я слышала, оно просто потрясающее!

Дженни вытянула руку, и бриллиант засверкал.

— Да, красивое.

— Берни требует обед. Я позвоню тебе вечером домой, и мы обо всем договоримся.

— Спасибо, Роза. Пока!

Когда она вернулась домой со студии, возле дома она увидела незнакомую машину. Дженни вошла в дом через задний ход: если это очередной репортер, она не желает его видеть. Мексиканка была на кухне.

— Сеньор Пирс ждет вас в гостиной, сеньорита.

«Интересно, что ему нужно, — подумала Дженни. — Может, он не получил назад сценарий и решил заехать за ним?»

Пирс сидел в кресле с раскрытым сценарием на коленях. Когда Дженни вошла, он поднялся:

— Мисс Дентон.

— Мистер Пирс. Вы получили сценарий? Я отправила его несколько дней назад.

Он улыбнулся:

— Получил. Но надеюсь, что смогу переубедить вас.

— Не думаю.

— Прежде всего позвольте поздравить вас с помолвкой.

— Спасибо. Но теперь я прошу извинить меня. У меня назначена встреча.

— Мне нужно всего несколько минут.

Он поднял с полу небольшой чемоданчик.

— Право, мистер Пирс…

— Всего несколько минут.

В его тоне чувствовалась странная уверенность. Он нажал кнопку, и чемоданчик раскрылся.

— Вы знаете, что это, мисс Дентон?

Она не ответила, чувствуя, что начинает сердиться. У нее не было желания поддерживать его глупые шутки.

— Это восемнадцатимиллиметровый проектор, — продолжал он. — Такие обычно используются для любительских кинопленок.

— Все это очень интересно, но я не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.

— Сейчас поймете, — пообещал он, холодно глядя на нее. — Думаю, эта белая стена с успехом заменит нам экран, правда? — Он повернул проектор к стене и включил. — Я взял на себя смелость заранее вставить пленку.

Дженни повернулась и взглянула на стену. На диване обнимались две голые девушки, лиц которых не было видно. В ее мозгу зазвучал тревожный сигнал. То, что она видела, было странно знакомым.

— Я получил эту пленку от одного приятеля из Нового Орлеана, — говорил Пирс у нее за спиной.

Потом появился мужчина. Он тоже был обнажен, и одна из девушек повернулась к нему, глянув прямо в камеру. Дженни невольно ахнула. Этой девушкой была она сама. Внезапно она вспомнила все, и побледнев, обернулась к Пирсу.

— Вы даже тогда были фотогеничны. Вам следовало бы проследить, чтобы вас не снимали.

— Аида никогда не позволила бы это снимать.

У нее внезапно пересохло во рту. Пирс нажал кнопку, и луч проектора погас.

— Вижу, что вас не очень интересует любительское кино.

— Что вам нужно? — спросила она.

— Вы. — Он начал убирать проектор. — Но не в обычном смысле слова. Я хочу, чтобы вы сыграли Афродиту.

— А если я откажусь?

— Вы красивы, вы звезда, и вы помолвлены. Но если эта пленка попадет не в те руки вместе с информацией о вашей прежней профессиональной деятельности, то вы со всем этим сможете проститься. — Он холодно взглянул на нее. — Ни один мужчина, даже такой псих, как Джонас Корд, не захочет жениться на городской шлюхе.

— Но у меня контракт, и он не позволяет мне сниматься в других киностудиях.

— Знаю, — спокойно ответил Дэн. — Но я уверен, что Корд купит этот сценарий, если вы его попросите. А Боннер снимет его.

— А если Джонас откажется? У него весьма четкие взгляды на кино.

Пирс слабо улыбнулся:

— Тогда вы заставите его изменить эти взгляды.

Дженни вздохнула:

— И если мне это удастся?

— Тогда вы, разумеется, получите эту пленку.

— И негативы тоже?

Он кивнул.

— А где гарантии, что копий не останется?

— Я вижу, вы кое-что усвоили, — одобрительно сказал он. — Я заплатил за эту пленку пять тысяч долларов. И я не сделал бы этого, если бы не был уверен, что других копий нет. Да и зачем мне плевать в колодец? Возможно, нам еще придется работать вместе.

Он упаковал проектор.

— Сценарий я оставляю вам.

Дженни промолчала.

Взявшись за ручку двери, Пирс обернулся и добавил:

— Я же говорил, что отниму у вас всего несколько минут.

12

Дэн Пирс поднялся на ноги и постучал ложечкой по краю кофейной чашки. Он обвел глуповатым взглядом всех присутствующих, пьяный и очень довольный собой.

— Дэн Пирс не забывает старых друзей! — изрек он. — Я приготовил жениху и невесте подарки!

Он обернулся и неловко щелкнул пальцами.

— Да, мистер Пирс, — поспешно отозвался метрдотель и сделал знак официанту. Джонасу вручили коробку, перевязанную золотой ленточкой, а Дженни — серебряный пакет.

— Спасибо, Дэн, — сказал Джонас.

— Открой его, Джонас, — промямлил Пирс. — Я хочу, чтобы все видели подарки.

Дженни почувствовала подвох.

— Лучше мы вскроем их позже, Дэн.

— Нет! Сейчас! — потребовал Пирс.

Дженни оглядела сидящих за столом, потом взглянула на Джонаса. Он пожал плечами и улыбнулся. Дженни стала развязывать ленточку на своем пакете. Джонас распаковал свою коробку и первым рассмеялся.

— О! — воскликнул он, поднимая подарок так, чтобы все видели. — Большая бутылка шампанского!

Развернув упаковку, Дженни обнаружила инкрустированную шкатулку. Она открыла ее и почувствовала, что бледнеет. Джонас взял коробочку из ее рук и показал всем.

— Набор английских лезвий, — сказал он и улыбнулся Дэну. — Похоже, официант перепутал подарки. Спасибо, Дэн.

Пирс с улыбкой плюхнулся на стул.

Дженни почувствовала, что все смотрят на нее. Ей показалось, что она знает, о чем все они думают. Из двенадцати пар, сидевших за столом, пятерых мужчин она знала еще до того, как сделала кинопробу. Ирвинг Шварц, Боннер и трое других. Семеро других мужчин тоже были в курсе. И кое-кто из жен тоже. Она видела это по их глазам. Только двое мужчин смотрели на нее с сочувствием. Дэвид и Невада Смит.

С Дэвидом все было ясно. Но почему ее жалеет Невада? Он почти с ней не знаком. Когда они встречались на киностудии, он был таким молчаливым, даже застенчивым. Но теперь его индейские глаза гневно следили за Пирсом.

Тринадцать мужчин, думала она, и только один из них не знает, кем она была. И этот тринадцатый — тот невезучий, который собрался жениться на ней. Она ощутила легкое прикосновение. Голос Розы нарушил тишину, которая грозила поглотить ее.

— Мне кажется, нам надо выйти.

Дженни кивнула и молча вышла с Розой. Не встречаясь ни с кем взглядом, она ощущала понимающие улыбки мужчин. Ее замутило. Роза задернула занавеску в небольшом алькове в углу, и Дженни молча опустилась на диванчик. Роза протянула Дженни зажженную сигарету.

Дженни подняла на нее глаза, забыв о сигарете, тлеющей в ее руке.

— За что? — спросила она с болью. — Я не понимаю. Что я ему сделала?

Она тихо заплакала, и Роза присела возле нее, прижав ее голову к своему плечу.

* * *

Тихо посмеиваясь, Дэн Пирс шел в темноте к своему автомобилю. Завтра утром он расскажет всем эту историю. Обхохочутся. Все равно Джонаса никто не любит. Его терпят, конечно, — но не считают своим. Все они отдают дань уважения его успеху, но и пальцем не пошевелят, чтобы помочь ему. А вот Дэну — наоборот, только ему помощь не нужна. Он — один из них. У них свои правила. Они держатся вместе.

Он расскажет им, какой вид был у этой девки: готова была сквозь землю провалиться, а Джонас глупо улыбался и думал, какие все хорошие. Вот умора!

Внезапно из тени выступила фигура. Дэн встревоженно наблюдал за тем, как темный силуэт бесшумно приближается.

— А, это ты, Невада! А я думаю, кто это?

Невада молча стоял перед ним. Дэн громко рассмеялся.

— Ну, не сука ли? Когда она увидела эти лезвия, мне показалось, что она лопнет! А Джонас, этот ублюдок, даже не знает, во что вляпался…

Вдруг он захлебнулся, получив сильный удар в живот.

— Ты что, Невада? — обиженно вопросил он. — Мы же старые приятели!

Следующий удар пришелся ему в голову, потом — снова в живот. Он согнулся пополам, и новый удар в лицо швырнул его на асфальт, в его собственную блевотину.

Только тогда Невада заговорил, и ледяной ужас сдавил сердце Пирса.

— Мне давным-давно следовало сделать это, — произнес Невада, глядя на него сверху. — Мне надо было убить тебя. Но ты не стоишь того, чтобы попасть из-за тебя на электрический стул.

Он презрительно отвернулся и зашагал прочь. Когда его шаги затихли, Дэн уронил голову на руки и пьяным голосом крикнул:

— Это же была просто шутка! Шутка!

* * *

Джонас вошел в темный дом следом за Дженни.

— Ты устала, — ласково сказал он, глядя на ее бледное лицо. — Вечер получился долгий. Ложись спать. Увидимся завтра.

— Нет, — сказала она.

Она знала, что делать. Войдя в гостиную, она зажгла свет.

Она повернулась, сняла с пальца кольцо и протянула его Джонасу. Он взглянул на кольцо, потом на нее.

— Почему? Я что-нибудь сделал не так сегодня вечером?

Дженни покачала головой.

— Нет. Ты тут ни при чем. Просто возьми кольцо, пожалуйста.

— Я имею право знать, почему, Дженни.

— Я не люблю тебя. Этого достаточно?

— Теперь уже — нет.

— Тогда у меня есть более убедительная причина, — напряженно сказала она. — Прежде чем была снята та кинопроба, я была самой дорогой шлюхой в Голливуде.

Он уставился на нее.

— Не верю. Ты не могла меня провести.

— Ну и дурак! — резко сказала она. — Если не веришь мне, спроси у Боннера или у четверых других, которые сидели сегодня за столом. Или еще у дюжины тех, кого я видела сегодня в ресторане.

— Все равно не верю.

Она рассмеялась.

— Тогда спроси у Боннера, почему Пирс преподнес мне этот подарок. Официант ничего не перепутал: лезвия предназначались мне. Эта история облетела весь Голливуд. О том, как я обрила его тело и устроила ему ванну с шампанским.

Он побледнел.

— А зачем я просила у тебя разрешения сниматься в «Афродите»? — продолжала она. — Не потому, что мне понравился сценарий, а чтобы расплатиться с Пирсом вот за это, — она подошла к столу и взяла два мотка пленки. — Мой дебют в кино, — с сарказмом сказала она и бросила ему катушку. Пленка размоталась, как серпантин. — Порнографический фильм.

Она взяла сигарету и закурила. Повернувшись к нему спиной, она сказала уже спокойнее:

— Или ты из тех, кому нравится быть женатым на такой женщине, чтобы всю жизнь, встречая нового мужчину, гадать: имел он ее или нет? Когда, где и как?

Он шагнул к ней.

— Это прошлое. Это не имеет значения.

— Не имеет значения? Если я на секунду позволила себе быть дурой, это не значит, что ты тоже должен делать глупости. Скажи: что из сегодняшнего ты выдержал бы, если бы знал то, что знаешь сейчас?

— Но я люблю тебя!

— Даже тут ты себя обманываешь. Ты не любишь меня. И никогда не любил. Ты любишь воспоминание о той девушке, которая предпочла тебе твоего отца. Ты пытался превратить меня в ее копию. Даже в постели. Неужели ты думаешь, что я настолько наивна, чтобы не понимать: все это делала тебе она?

Кольцо все еще было в ее руке. Она положила его на стол.

— Вот, возьми, — сказала она.

Он взглянул на кольцо, и ему показалось, что бриллиант рассыпает сердитые искры.

— Оставь его себе, — коротко бросил он и ушел.

Она стояла неподвижно, пока не услышала звук отъезжающей машины. Потом выключила свет и поднялась наверх, оставив кольцо на столе, а кинопленку на полу, как серпантин после праздника.

* * *

Она лежала на кровати, глядя в темноту широко раскрытыми глазами. Если бы она могла плакать, ей стало бы легче. Но внутри была пустота. Она не способна что-либо дать другим, ее запас любви исчерпан.

Однажды, давным-давно, она любила и была любима. Но Том Дентон мертв, потерян навсегда.

— Папа, помоги мне! — крикнула она в темноту. — Я не знаю, что мне делать!

Если бы только можно было вернуться и начать все сначала. Вернуться туда, где пахнет тушеным мясом и капустой, где звучит шепот утренней молитвы, к сестрам и больнице, к ощущению того, что ты — часть Божьего промысла.

В сером свете утра до нее донесся шепот отца:

— Ты в самом деле хочешь этого, Медвежонок?

Она неподвижно застыла. Неужели то время ушло безвозвратно? Может ли она утаить в своей исповеди ту часть своей жизни? Об этом не узнают. Это ее единственное настоящее прегрешение. Остальное им уже известно.

Но поступить так грешно. Это грех умолчания. Но она столько может дать другим, тем, кому нужна помощь! Какой грех страшнее? Решать ей, и ей же отвечать — сейчас и в будущем. Все совершается между нею и Создателем. Внезапно она приняла решение — и страх исчез.

— Да, папа, — прошептала она.

13

Лишь года через два Роза снова получила весточку от Дженни. Почти через шесть месяцев после того, как пришла бездушная повестка о гибели Дэвида в мае 1944 года. Мечты, сделки, борьба, планы — все кончилось для него, как и для тысяч других, под обстрелом ранним итальянским утром.

Ее мечты тоже погибли. Безвозвратно ушел в прошлое любовный шепот в ночи, тепло супружеской близости, откровения и планы.

Роза была благодарна своей работе, которая поглощала ее мысли и силы, отвлекала повседневными обязанностями. Со временем боль утраты отдалилась и ощущалась только в моменты одиночества.

Понемногу к ней пришло понимание того, что с Дэвидом не все мечты погибли. Рос его сын, и однажды, увидев, как он бежит по зеленой лужайке перед домом, она снова услышала пение птиц. Она посмотрела на голубое небо, солнце над головой и вновь почувствовала себя живым человеком с горячей кровью. И чувство вины за то, что она осталась жить после его гибели, исчезло.

Это произошло с ней после того, как она прочла письмо от Дженни. Оно было написано незнакомым мелким женским почерком.

«Дорогая Роза!

Я берусь за перо не без страха, однако с уверенностью в том, что ты сохранишь мою тайну. Я не хочу бередить твою рану, которая за это время, наверное, немного затянулась, но я узнала о твоей утрате совсем недавно и хочу послать тебе и маленькому Берни мои соболезнования и молитвы.

Дэвид был прекрасным человеком, по-настоящему добрым. Всем, кто его знал, будет его не хватать. Я каждый день поминаю его в своих молитвах и утешаюсь словами Спасителя нашего: „Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек“.

Искренне твоя во Христе сестра Мария Томас (Дженни Дентон).

Берлингейм, Калифорния. 10 октября 1944 г.»

На следующий уикенд Роза поехала в Берлингейм навестить Дженни.

По небу плыли пушистые белые облачка. Роза поставила машину на некотором расстоянии от монастырского строения и закурила. Ее стали одолевать сомнения. Возможно, ей не следовало приезжать. Вдруг Дженни не захочет видеть ее, не желая вспоминать о том мире, который она покинула?

Она вспомнила утро на следующий день после банкета по случаю помолвки. Когда Дженни не явилась на студию, никто не придал этому особого значения. Дэвид пытался найти Джонаса на заводе, но и его отыскать не удалось.

Когда Дженни не появилась в течение следующих двух дней, на студии встревожились. Джонаса наконец нашли на новом заводе в Канаде. Он сказал только, что видел Дженни в последний раз в тот вечер после банкета.

Дэвид сразу позвонил Розе и попросил ее съездить к Дженни домой.

Дверь открыла мексиканка.

— Мисс Дентон дома?

— Ее нет, сеньорита.

— Вы знаете, где она? — спросила Роза. — Мне очень важно с ней связаться.

Служанка покачала головой.

— Сеньорита уехала. Она не сказала куда. Сеньорита приказала мне закрыть дом и тоже уезжать.

Роза позвонила Дэвиду из первого попавшегося автомата. Он обещал еще раз поговорить с Джонасом. Когда он вернулся домой в тот вечер, она первым делом спросила его:

— Ты смог связаться с Джонасом?

— Да. Он сказал мне, чтобы я свернул «Афродиту» и вышвырнул со студии Пирса.

— А Дженни?

— Если она не объявится к концу недели, Джонас велел мне приостановить выплату ее жалованья.

— А их помолвка?

— Он ничего не сказал, но, похоже, с этим все кончено. Когда я спросил у него, не приготовить ли нам пресс-релиз, он сказал, чтобы я не говорил ничего, и повесил трубку.

— Бедная Дженни. Где же она?

Теперь Роза знала, где Дженни.

* * *

Когда сестра Томас вошла в комнату для посетителей, Роза поднялась ей навстречу.

— Дженни? — спросила она неуверенно. — Прости, сестра Томас?

— Роза, как приятно тебя видеть!

Глаза и лицо были все те же, но безмятежное спокойствие, исходившее из-под белого покрывала послушницы, принадлежало уже другой женщине — сестре Томас. Внезапно Роза поняла: это лицо она видела многократно увеличенным на экране — лицо Марии Магдалины, простиравшей руки к краю одежд Спасителя.

— Дженни, — улыбнулась она, — я вдруг почувствовала такое счастье, что просто хочется тебя обнять!

Сестра Томас раскрыла ей объятия.

Позже, прогуливаясь по спокойным дорожкам в лучах полуденного солнца, они вышли на вершину холма. Перед ними расстилалась зеленая долина.

— Его красота везде, — тихо сказала сестра Томас подруге. — Я нашла свое место в Его доме.

Роза взглянула на нее.

— Сколько ты будешь послушницей?

— Два года. До мая следующего года.

— А что потом? — спросила Роза.

— Если я окажусь достойна Его милости, то дам обет и пойду дальше по пути Его милосердия, раздавая его всем, кто нуждается.

Она взглянула в глаза Розе, и та снова увидела в них умиротворенность.

— И мне повезло больше многих, — смиренно добавила сестра Томас. — Он уже испытал меня трудом. Годы, проведенные в больнице, помогут мне, куда бы меня ни послали, ибо именно так я смогу служить Ему наилучшим образом.