Онлайн чтение книги Сотворение Святого The Making of a Saint
Глава 4

На следующий день мы пошли к донне Джулии.

— Кто она? — спросил я у идущего рядом Маттео.

— Вдова!

— Что еще? — спросил я.

— Позорище Форли!

— Очень интересно, но с чего у нее такая репутация?

— Откуда мне знать? — смеясь, ответил он. — С чего у женщины возникает такая репутация? Она свела Джованни даль Эсти в могилу; ее завистницы говорили, что она отравила его, но это, конечно, сплетня, пущенная скорее всего Клаудией Пьячентини.

— И давно она вдова?

— Пять или шесть лет.

— Как она прожила эти годы?

Маттео пожал плечами:

— Как обычно живут вдовы! Лично я не понимаю, почему женщина в таком положении должна оставаться добродетельной. В конце концов молодость уходит, и ее лучше использовать в полной мере, когда она еще при тебе.

— Разве у нее нет родственников?

— Есть, конечно, отец и два брата. Но они ничего не слышат, или им на все наплевать. А кроме того, возможно, это всего лишь слухи.

— Ты говоришь так, будто все подтверждено фактами.

— Э, нет. Наверняка я знаю только одно: она далеко не глупая женщина. И раз уж репутация безнадежно испорчена, почему не вести себя так, будто все это правда?

— Что-то ты разволновался, — со смехом сказал я.

— Есть такое. — Маттео пожал плечами. — Я осаждал эту твердыню добродетели. Она отбивала все мои штурмы, взрывала прорытые мной тоннели, короче, так решительно оборонялась, что я обессилел и снял осаду. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить шесть месяцев на комплименты и лесть без уверенности, что в итоге тебя все-таки ждет награда.

— Очень уж практично ты смотришь на жизнь.

— Для меня, ты знаешь, одна женщина не отличается от другой. В конце все сводится к одному. И после того как тебя несколько лет носит по свету, поневоле приходишь к выводу, что нет разницы, брюнетки они или блондинки, толстые или тощие…

— Ты говорил все это донне Джулии? — спросил я.

— Более или менее.

— И как она отреагировала?

— Какое-то время сердилась. Пожалела о том, что не сдалась раньше, но время уже ушло. Это стало ей уроком!

Мы подошли к дому, и нас тут же провели к хозяйке. Донна Джулия очень вежливо поприветствовала нас, одарила меня взглядом и продолжила разговор со своими друзьями. Не составляло труда заметить, что все мужчины из окружения вдовы пребывали в той или иной степени влюбленности в нее, потому что следили глазами за каждым движением и боролись за улыбки, на которые донна Джулия не скупилась, одаривая то одного, то другого.

Маттео превзошел остальных в лести. Я полагал, что он смеялся над ней, но она выслушивала все с серьезным видом, и, похоже, ей нравилось.

— Ты не рад, что вернулся в Форли? — спросила она.

— Мы счастливы от того, что ходим по земле, на которую ступала твоя нога!

— За время своего отсутствия ты стал таким учтивым.

— А каким мог быть результат, если каждый день я думал об очаровательной Джулии?

— Боюсь, в Неаполе тебя занимали другие мысли. Говорят, женщины там ослепительно красивы.

— В Неаполе? Дорогая моя, за все время отсутствия в Форли я не видел лица, которое могло бы сравниться с твоим.

Глаза Джулии засверкали от удовольствия. Я отвернулся, находя весь этот разговор глупым. Подумал, что смогу обойтись без лицезрения красоты мадонны Джулии, и решил больше не приходить сюда. Заговорил с одной из женщин, находившихся в зале, и время потекло незаметно… В какой-то момент Джулия прошла мимо меня в сопровождении одного из своих кавалеров и украдкой бросила взгляд в мою сторону, но я сделал вид, что ничего не заметил. Вскоре она вновь прошла рядом со мной, задержалась, будто хотела что-то сказать, но все же промолчала. Я подумал, что ее задело мое безразличие к ней, и, улыбнувшись, принялся с удвоенной силой очаровывать даму, с которой беседовал.

— Мессир Филиппо? — вскоре позвала меня Джулия. — Я буду вам очень признательна, если вы уделите мне минутку для разговора.

Я с улыбкой направился к ней.

— Мне не терпится услышать о вашей ссоре с Эрколе Пьячентини. Я уже слышала дюжину версий.

— Я удивлен, что наглое поведение невоспитанного мужлана вызывает такой интерес.

— Мы же должны о чем-то говорить. В этом смысли Форли не отличается от любого другого города. Я только знаю, что он вас оскорбил, а потом вам не позволили должным образом отомстить ему.

— Это еще впереди.

Она понизила голос и взяла меня за руку.

— Но мой брат говорил мне, что Кеччо заставил вас пообещать ничего не делать.

— Я ему обязательно отомщу… а ожидание только сделает месть слаще.

Полагая, что больше ей сказать нечего, я стоял, словно ожидая, когда она покинет меня. Но донна Джулия внезапно вскинула голову и встретилась со мной взглядом:

— Я вам мешаю?

— Как такое может быть? — галантно ответил я.

— Мне показалось, что вам не терпится от меня избавиться.

— Как такая мысль могла прийти вам в голову? Разве вы не видите, что все мужчины лежат у ваших ног, ожидая каждого вашего слова или жеста.

— Да, — кивнула она, — но не вы!

Разумеется, я запротестовал.

— Я обратила внимание, что вы избегаете меня, — настаивала на своем донна Джулия. — После того как вы пришли сюда, вы не провели рядом со мной и минуты.

— Я не думал, что вы это заметите. Я действительно не уделил вам должного внимания.

— Конечно же, я заметила. И подумала, что чем-то обидела вас. Только не знаю чем?

— Дорогая моя, конечно же, вы не сделали ничего такого, что могло бы обидеть меня.

— Тогда почему вы избегаете меня? — недовольно спросила она.

— На самом деле я вас не избегаю, — ответил я. — Причина, вероятно, в моей скромности. Я подумал, что вам безразлично мое присутствие рядом с вами. Извините, что вызвал ваше неудовольствие.

— Мне хочется нравиться людям, — доверчиво объяснила донна Джулия.

— Но с чего вы взяли, что не нравитесь мне? Действительно без всякой лести я заверяю вас, что никогда в жизни не видел более прекрасной женщины, чем вы.

Легкий румянец окрасил щеки Джулии, губы разошлись в улыбке, но, когда она заговорила, в голосе слышался упрек:

— Тогда почему вы старались скрыть это от меня?

Я улыбался, глядя в ее глаза цвета нежной ночной фиалки. Даже подумал, что она столь же обаятельна, сколь и прекрасна.

— Вы действительно хотите знать? — ответил я вопросом на вопрос.

— Да, скажите мне! — Она чуть сжала мою руку.

— Я подумал, что с таким количеством воздыхателей вы сможете обойтись и без меня.

— Но вы же видите, — она обаятельно улыбнулась, — что не могу!

— И потом, я не люблю теряться в толпе. Не хочу делить ваши улыбки еще с двадцатью мужчинами.

— И ради этого готовы полностью отказаться от них?

— Я всегда стараюсь избегать женщин, которые становятся объектом всеобщего восхищения. Думаю, я слишком горд, чтобы бороться за благосклонность.

— Но, предположим, дама хочет отметить вас особо, а вы не предоставляете ей такой возможности.

— Это настолько редкий случай, что ради него не стоит поступаться принципом, — ответил я.

— Но такое может случиться. — Я пожал плечами, и после короткой паузы она продолжила: — Так я вам все-таки нравлюсь?

Я заметил легкую дрожь губ, чуть увлажнившиеся глаза и отругал себя за содеянное.

— Боюсь, я причинил вам боль.

— Да, это так.

— Извините. Я думал, вам все равно.

— Мне нравятся, когда люди любят меня и милы со мной.

— Я один из этих людей!

— Тогда вы должны это доказать. — И улыбка проглянула сквозь едва не пролившиеся слезы.

Я действительно вел себя крайне грубо и теперь искренне сожалел о том, что моими стараниями на ее сияющем личике появилось облачко. Теперь я видел, как она мила и обаятельна.

— Так теперь мы добрые друзья, так? — спросила она.

— Безусловно.

— Вы сможете почаще приходить ко мне?

— Буду приходить так часто, насколько вы мне позволите, — ответил я.

Она протянула мне руку для поцелуя, и ослепительная, счастливая улыбка озарила ее лицо.

— A rivederci! — попрощалась она.

Мы пошли домой, и хозяин протянул Маттео записку от Кеччо с просьбой покинуть гостиницу и вместе со мной переселиться во дворец д’Орси. По прибытии туда мы нашли Кеччо, который нервно прохаживался по длинному коридору, украшенному картинами и статуями.

— Я рад, что ты пришел. — Он пожал руку Маттео и кивнул. — Ты должен остаться здесь. Теперь нам лучше держаться вместе. Может случиться что угодно.

— Как тебя понимать? — спросил Маттео.

— Сегодня чуть не произошла катастрофа. — Мы изумленно переглянулись, все еще не предполагая ничего дурного. Кеччо продолжил: — Он попытался арестовать меня… Джироламо! — И затараторил, невероятно возбужденный: — Мне пришлось прийти во дворец по делам. Я нашел его в зале для аудиенций, мы начали обсуждать наши дела, и внезапно меня бросило в жар: я заметил, что в зале, кроме нас двоих, никого не осталось, замолчал на полуслове, посмотрел на Джироламо и понял, что ему не до меня: его глаза не отрывались от двери.

Кеччо замолчал. На лбу блестели капельки пота.

— И что? — в унисон спросили мы.

— Дверь открылась, и вошел командир дворцовой стражи. «Господи, — подумал я. — Я в ловушке!» «Я ждал тебя, Андреа, — сказал Джироламо. Потом повернулся ко мне и добавил: — Пойдем в кабинет нимф, Кеччо. Там лежат документы, которые я хочу тебе показать». И взял меня за руку. Я высвободился. «Прошу меня извинить, мессир. У меня очень важное и неотложное дело». Я направился к двери. Андреа смотрел на своего хозяина, и я подумал, что он преградит мне путь. Полагаю, он ждал какого-то знака, но, прежде чем успел его получить, я через открытую дверь увидел Паоло Бруни и крикнул ему: «Паоло, Паоло, подожди меня! Мне нужно срочно с тобой поговорить». После этого я знал, что мне уже ничего не грозит. Он не посмел бы тронуть меня. Поэтому повернулся к графу, чтобы сказать: «Еще раз прошу меня извинить. Дело с Паоло — вопрос жизни и смерти», — я протиснулся мимо Андреа и вышел за дверь. Клянусь небом! Как же глубоко я дышал, вновь оказавшись на площади!

— Но ты уверен, что он собирался тебя арестовать? — спросил Маттео.

— Безусловно. А что еще?

— Андреа мог зайти случайно. Возможно, ты раздул из мухи слона.

— Меня не проведешь, — с жаром возразил Кеччо. — Их выдали лица… и вопросительный взгляд Андреа. — Теперь я точно знаю — он хочет меня убить.

— Да как он мог решиться схватить тебя?

— Он ни перед чем не останавливается, если видит перед собой цель. А потом, окажись я в его власти, что бы кто мог сделать? Я слишком хорошо знаю Джироламо. Он бы устроил суд-посмешище и приговорил бы меня к смерти. Или просто задушил бы в камере. А без меня и ты ничего бы не смог поделать. Мой отец слишком стар, и в нашей семье нет другого лидера, кроме тебя… но что бы ты сделал в одиночку?

Какое-то время мы молчали, а потом вновь заговорил Кеччо:

— Я знаю, он хочет избавиться от меня. Он угрожал мне и раньше, но никогда не заходил так далеко.

— Я с тобой согласен, — кивнул Маттео. — Ситуация ухудшается.

— Я прежде всего волнуюсь не о себе. Что станет с моими детьми? Мой отец в безопасности: он слишком стар и беспомощен, чтобы они подняли на него руку, но мои мальчики? Катерина бросит их в темницу не моргнув глазом.

— Так что ты собираешься делать? — спросил Маттео.

— А что я могу сделать? — ответил Кеччо. — Сколько ни думал, пути к спасению не нашел. Я могу носить кольчугу, чтобы не погибнуть от удара ножа наемного убийцы, но против отряда солдат она не защитит. Я могу уехать из Форли, но тогда придется бросить все.

— Нет, ты не должен уезжать из Форли. Что угодно — только не это!

— А что мне делать? Что мне делать? — Он топнул ногой словно в отчаянии.

— Во-первых, ты нигде не должен появляться один. Тебя всегда должны сопровождать как минимум двое друзей.

— Да, я думал об этом. Но чем это все обернется? Долго так продолжаться не может. Что мне делать?

Он повернулся ко мне.

— Что думаете вы? — спросил он. — Он собирается меня убить.

— Почему бы вам его не опередить? — спокойно ответил я. — Убейте его!

— Убийство?! Я не решусь, не решусь! — нервно воскликнул Кеччо. — Я готов использовать все разумные средства, но убийство…

Я пожал плечами:

— Похоже, это всего лишь вопрос выживания.

— Нет-нет, я не хочу говорить об этом! Не хочу думать об этом! — Он вновь закружил по коридору. — Говорю вам, не буду даже думать об этом. Я не могу.

Мы с Маттео предпочли промолчать.

— Почему ты ничего не говоришь? — нетерпеливо спросил он Маттео.

— Думаю, — ответил тот.

— Не об этом. Я запрещаю тебе об этом думать. Я на такое не пойду, — гневно произнес он, а потом после паузы бросил резко и коротко, словно злился на нас и себя: — Оставьте меня!