Онлайн чтение книги Убийства в Плейг-Корте The Plague Court Murders
Глава 7

— Понимаете, — продолжал инспектор, прокашлявшись, — вот что хуже всего. Будь то хороший здоровый вопль или крик, я бы немедленно бросился, чтобы предотвратить несчастье. А тут крик был негромкий, звучал все чаще и чаще… Я слышал, как Дартворт разговаривал, затем он как будто упрашивал, умолял кого-то, а потом вроде как начал стонать и кричать. Там, где вы все находились, вообще ничего не было слышно. Я услышал только потому, что был на улице, обходил вокруг дома перед тем, как…

Он вдруг замолчал, огляделся, вытер лоб серой, не по размеру большой хлопчатобумажной перчаткой.

— Признаюсь, я испугался. Однако заподозрил тут одно из условий игры, непонятно в чем заключающейся. Крик звучал чаще, чаще, пронзительней, за окном виднелись мелькавшие тени, адски страшные в красном свете. Я просто не знал, что делать. Знаете, иногда принимаешь происходящее у тебя на глазах за простую игру, хотя инстинкт настойчиво предвещает беду… Сомневаешься, стоишь на месте и лишь впоследствии с ужасом понимаешь, что надо было вмешаться… — Крупный крепкий седеющий мужчина, очутившийся в безумном мире, взмахнул руками, глядя вокруг мрачными голубыми глазами. — Сочту себя счастливчиком, если меня после этого не разжалуют, сэр. Да, я слышал крики и стоял на месте. Потом ударил колокол.

— Сколько прошло времени между ударом колокола и стихшими криками?

— Ну, скажем, минуты полторы. Должен признаться, я ошибся. Целиком и полностью.

— Крики звучали долго?

— По-моему, чуть больше двух минут. — Он что-то вспомнил, записал в блокнот, морщины на крупном лице стали глубже. — Я просто стоял у задних дверей галереи… Как чурбан, как… ну ладно. Не обращайте внимания, сэр. Меня словно что-то удерживало на месте… Ха! Понимаете, приступив к наблюдению, я вышел из парадного…

Сломанная дверь неожиданно скрипнула. В отверстие проскользнул сержант Макдоннел, за ним полицейский, шлем и широкий черный дождевик которого как бы заполнили всю комнату. Он невозмутимо отдал честь Мастерсу и проговорил скрипучим «военным» голосом с неопределимым акцентом:

— Слушаю, сэр. Доложить в районное управление. Срочно.

Вытаскивая из кармана блокнот, констебль с шуршанием распахнул дождевик, и под этой завесой я выскользнул в пролом.

После душной зловонной комнатки даже во дворе пахло свежестью. Небо прояснилось, виднелись звезды. Неподалеку стоял Холлидей, курил сигарету.

— Значит, свинью закололи, — проговорил он обыденным утвердительным тоном.

Я удивился, не заметив в нем ни нервозности, ни показного легкомыслия. В свете вспыхнувшей сигареты я уловил довольно насмешливый взгляд.

— Причем точненько по сценарию — кинжалом Луиса Плейга. Блейк, для меня это великий вечер. Я серьезно.

— Потому что Дартворт мертв?

— Н-нет… Потому что игра раскрыта целиком и полностью. — Он вздернул обтянутые плащом плечи. — Слушайте, вы, наверно, прочли жуткую историю? Мастерс говорит, вы сидели и внимательно читали. Давайте рассуждать здраво. Я никогда реально не верил в этот бред насчет «одержимости» и являющегося привидения, но, признаюсь, побаивался. Теперь все прояснилось… Боже мой, до конца прояснилось! Благодаря трем вещам.

— Каким же?

Он задумался, глубоко затягиваясь сигаретой. Позади препирались Мастерс с Макдоннелом, слышался тяжелый топот.

— Во-первых, старина, мнимое привидение окончательно разоблачило себя, убив Дартворта. Пока «дух» лишь царапался в дверь, стучал в окна, мы пугались и нервничали. Но, как ни странно, мы сразу же превратились в скептиков, когда он кого-то прикончил обычным смертоносным орудием. Пожалуй, было бы гораздо эффектней, если бы он пару раз замахнулся кинжалом на Дартворта, и тот умер бы от страха. Дух с кинжалом годится для верующих в спиритизм, но с точки зрения здравомыслящего человека это полный абсурд. Все равно как если бы дух адмирала Нельсона вышел из гробницы в соборе Святого Павла, чтобы своей подзорной трубой разбить туристу голову. Ох, знаю… Если вам угодно, чудовищное преступление. Жестокое убийство, за которое кого-то повесят. Но что касается привидения…

— Ясно. А второе?

Холлидей склонил набок голову, глядя куда-то на крышу каменного домика. Хотел фыркнуть, однако сдержался в присутствии смерти.

— Очень просто. Мне чертовски хорошо известно, приятель, что в меня ничего не «вселилось». Я все время сидел в темноте на жестком неудобном стуле, притворяясь погруженным в молитву… В молитву, представьте себе! — повторил он с неким удивлением и одновременно удовольствием, точно сделал открытие. — За Дартворта. Тут во мне проснулось чувство юмора… И переходим к третьему пункту. Поговорите с молившимися, особенно с Мэрион и тетушкой Энн, почувствуйте атмосферу — вы будете поражены. Знаете, как они реагировали на известие о смерти Дартворта?

— Как?

— Вот именно. — Он возбужденно дернулся, отшвырнул сигарету и снова взглянул мне в глаза. — Вы думаете, объявили его мучеником? Упали в обморок? Нет! Они почувствовали облегчение, уверяю вас! Облегчение! Все! Может быть, кроме Теда, который до конца своих дней будет верить, что с Дартвортом расправился дух… А остальные будто избавились от какого-то гипнотического влияния. Блейк, что за безумная, извращенная психология все это спровоцировала? Что за…

В разбитую дверь просунулась голова Мастерса и таинственно шикнула. Вид у него был еще более озабоченный.

— У нас много дел. Сейчас явится полицейский врач и фотографы, нагрянут репортеры… Пока надо кое-что выяснить. Слушайте, сэр, окажите любезность, вернитесь в дом, поговорите с людьми. Допрашивать в полном смысле слова не надо. Пусть свидетельствуют по собственной воле. Никого не отпускайте до моего прихода. Ничего не рассказывайте, кроме того, что Дартворт мертв. Не сообщайте никаких подробностей, которые мы объяснить не способны, ясно, да?

— Что будет дальше, инспектор? — поинтересовался Холлидей.

Мастерс оглянулся на него.

— Знаете… произошло убийство, — проговорил он веско, хрипло, с легкой заминкой, свидетельствовавшей о зародившихся подозрениях. — Вы когда-нибудь были под следствием, сэр? Вот именно. Я бы не назвал подобную процедуру милым развлечением.

Холлидей, как бы внезапно решившись, шагнул к двери, остановился прямо перед Мастерсом, привычным жестом вздернул плечи и уставился на него карими, несколько выпученными глазами.

— Инспектор… — произнес он и помедлил, словно припоминая заготовленную заранее речь, потом быстро затараторил: — Инспектор, надеюсь, мы все понимаем друг друга. Я знаю, что совершено убийство, и не могу не думать об огласке, о прочих ожидающих нас неприятностях, о куче тупоголовых болванов, перед которыми мы предстанем на коронерском следствии… Нельзя ли избежать этого с вашей помощью? Только не принимайте меня за наивного дурачка. Несомненно, в убийстве Дартворта заподозрят кого-то из членов собравшегося кружка. Но ведь вы понимаете, не так ли?… Его не мог убить преданный почитатель. Боже милостивый, кому надо было его убивать? Кроме меня, разумеется… — Холлидей медленно поднял палец и ткнул себя в грудь, вытаращив глаза.

— Да-да, — устало вздохнул Мастерс, — возможно, возможно… Но я, мистер, обязан исполнить свой долг. К сожалению, подозрений снять ни с кого не смогу. Если только… вы сами не признаете себя виновным в убийстве. Признаете?

— Боже сохрани! Я только говорю…

— Ну что же… — Мастерс укоризненно покачал головой. — Что же… Извините, сэр. Мне надо работать.

Холлидей стиснул зубы так, что на скулах взбухли желваки, с улыбкой взял меня под руку и повел к дому.

— Да-да… Инспектор определенно посматривает на кого-то из нас. Однако, старина, меня это ничуть не пугает. Нисколько! — Он запрокинул голову и захохотал в небеса, трясясь в молчаливой пугающей радости. — Сейчас объясню почему. Напомню, мы сидели в темноте, все вместе. Если Мастерс не уличит в преступлении малыша Джозефа, что он в первую очередь постарается сделать, то обрушится на одного из присутствовавших. Понимаете? Примется утверждать, будто в течение двадцати с лишним минут, когда в передней комнате было темно, кто-нибудь встал и вышел украдкой.

— А кто-нибудь действительно выходил?

— Я не знаю, — совершенно спокойно ответил Холлидей. — Без сомнения, кто-то поднимался со стула. Я слышал скрип. Дверь открылась и закрылась. Больше утверждать наверняка ничего не могу.

Пока что, совершенно очевидно, ему не были известны необъяснимые или, если угодно, труднообъяснимые обстоятельства гибели Дартворта. Впрочем, меня поразили более чем сверхъестественные детали нарисованной им картины.

— Ну и что? — спросил я. — Знаете, тут нет ничего смешного. Если посмотреть, сплошное безумие. Только сумасшедший пошел бы на такой риск в комнате, полной народу. Разве можно хохотать над этим до колик?

— Можно.

Лицо его в звездном свете было почти нечеловечески бледным, фантастически радостным, потом стало серьезным. Он кивнул.

— Видите ли, дело в том, что мы с Мэрион сидели в темноте, держась за руки. Бог свидетель, коронерский суд от Души позабавится. Я заранее слышу их смешки. Только в этом, приятель, все равно придется признаться, поскольку это алиби. Видимо, больше ни у кого его нет, так что всех остальных заподозрят в убийстве. Знаете, замечательно, что у меня оно есть. Впрочем, это значения не имеет. Мою любимую, свет моей жизни никто не сможет обвинить. Пусть сажают в тюрьму старика Фезертона, тетю Энн, кого угодно…

Кто-то впереди окликнул нас, и Холлидей торопливо метнулся туда. В старой кухоньке перед входом в галерею, где я читал письма, по-прежнему горели свечи. В створке задней двери возник высокий девичий силуэт в длинном пальто. Мэрион споткнулась на лестнице, Холлидей подхватил ее, крепко обнял. Бесслезно всхлипывая, задыхаясь, она пробормотала:

— Он убит, Дин… Убит! Я должна горевать, а никакого горя не чувствую…

Голос ее задрожал и прервался. Мерцающий свет играл на золотистых волосах, на дверной створке, на серых обветшавших стенах. Холлидей хотел что-то сказать, но лишь встряхнул девушку за плечи и пробормотал:

— Не ступай в грязь, ноги промочишь…

— Ничего, я нашла и надела калоши… Ох, что же я хотела сказать… Да, дорогой, пойди поговори с ними…

Подняв голову, она увидела меня и пристально посмотрела мне в лицо. В неярком свете все детали этой шарады казались отдельными фрагментами: лицо в тени, блеск зубов, неясный жест… Такой в тот момент представала передо мной Мэрион Латимер. Она высвободилась из рук жениха и тихо спросила:

— Вы полицейский, не правда ли, мистер Блейк? Или что-нибудь в этом роде, как Дин говорит… Пожалуйста, пойдемте с нами. Предпочитаю иметь дело с вами, а не с тем ужасным сержантом…

Мы стали подниматься по лестнице, девушка спотыкалась в слишком больших калошах. У кухонной двери я жестом остановил своих спутников. Там было кое-что интересное. В комнатке сидел Джозеф.

Он устроился па том же ящике, на котором сидел я, читая бумаги, и, поставив локти на верстак, подпирал голову руками с растопыренными, торчавшими над ушами пальцами. Он тихо дышал с полузакрытыми глазами. В свете четырех свечей отчетливо выступали из темноты лицо, тонкие грязные руки и тощая шея.

Лицо юношеское, неопределившееся, с мелкими чертами, с нечистой веснушчатой кожей вокруг курносого носа и широких распущенных губ. Короткостриженые светло-рыжие волосы падали на лоб. Ему было, наверное, лет девятнадцать — двадцать, а выглядел он на тринадцать. На верстаке перед ним были разложены веером засаленные игральные карты и лежали письма, которые я читал, но он в них не заглядывал, а тупо смотрел на свечу, чуть раскачиваясь; отвисшие губы двигались, что-то лепетали, но нельзя было разобрать ни единого слова. Одежда в невыносимо яркую красную клетку придавала ему еще более нелепый, фантастический вид.

— Джозеф, — негромко окликнул я его. — Джозеф!

Открытая ладонь шлепнулась на верстак. Он медленно оглянулся, всмотрелся… Лицо его нельзя назвать абсолютно тупым, в других обстоятельствах оно казалось бы вполне осмысленным, даже умным. Глаза затянуты какой-то пленкой, сузившиеся зрачки почти не видны, белки вокруг радужки пожелтели. Остановив и сфокусировав на мне взгляд, он съежился, на широких губах заиграла вымученная улыбка. Глядя на него несколько часов назад при свете электрического фонарика, я видел спокойного, туповатого, совершенно неинтересного пария. Теперь он выглядел по-иному.

Я снова его окликнул, осторожно шагнул вперед.

— Все в порядке, Джозеф. Все хорошо. Я врач…

— Не троньте меня! — проговорил он негромко и слегка пригнулся, словно собираясь нырнуть под верстак. — Сейчас меня не трогайте…

Я взял его за руку, пощупал пульс, пристально посмотрел в глаза (прекрасный гипнотический прием), он задрожал, задергался, отодвигаясь назад. Судя по пульсу, тот, кто вкатил ему дозу морфия, несколько переборщил. Впрочем, опасность ему не грозила, ибо он к этому явно привык.

— Успокойся, не буду. Тебе плохо, Джозеф. И часто бывает плохо, не правда ли? Естественно, ты принимаешь лекарство…

— Пожалуйста, сэр… — Он снова поджался, пригнулся, бросил на меня умоляющий взгляд. — Прошу вас, мне уже хорошо, сэр, спасибо. Пожалуйста, отпустите меня. — Парень вдруг затараторил тоном маленького школьника, который торопливо оправдывается перед учителем: — Я все уже знаю! Сейчас расскажу… Поверьте, я не хотел ничего плохого! Он велел нынче не делать укол, а я все-таки сделал, потому что знал, где он прячет коробку со шприцем. Поэтому нашел… но укол сделал совсем недавно, сэр! Всего несколько минут назад…

— Ты ввел лекарство в вену?

— Да, сэр! — Рука с детской поспешностью дернулась к внутреннему карману, словно он, чтобы загладить вину, торопился подтвердить свои признания. — Вот, смотрите…

— Джозеф, мистер Дартворт делал тебе уколы?

— Да, сэр. Перед сеансами… Потом я входил в транс. Это помогало собрать силы, хотя я, конечно, не знаю, потому что ничего никогда не видел… — Джозеф расхохотался. — Наверно, не надо было вам этого говорить. Мне было приказано никому не рассказывать. Кто вы такой? А сегодня я решил вколоть двойную дозу, лекарство мне правится, а двойная доза еще больше. Ясно? — Затуманенный взгляд метнулся в сторону и снова остановился на мне.

Мне хотелось оглянуться, увидеть реакцию Холлидея и девушки на признание Джозефа, но я боялся отвести от него глаза. Двойная доза развязала ему язык. Может быть, мы услышим правду.

— Разумеется, Джозеф. Я ни в чем тебя не упрекаю. — Он смотрел на меня с благодарностью. — А как твоя фамилия, полное имя?

— Разве вы не знаете? Ну тогда никакой вы не врач!… — Он слегка отстранился, подумал, наконец сказал: — Джозеф Деннис.

— Где ты живешь?

— Понял! Вы — новый доктор. Точно. Я живу в Брик-стопе, Лафборо-роуд, дом номер 401-Б.

— Родные у тебя есть?

— Есть миссис Суини, — неуверенно пробормотал он. — Родных, кажется, нету… Не помню. Помню только, еды мне всегда не хватало. Помню девочку с золотистыми волосами, на которой я хотел жениться, да нам с ней было всего по восемь лет… Не знаю, что с ней стало, сэр. Миссис Суини есть…

— Как ты познакомился с мистером Дартвортом?

Для ответа на этот вопрос потребовалось больше времени. Как я понял, миссис Суини, его опекунша, давно была знакома с Дартвортом. Именно она убедила Джозефа в том, что он обладает великой экстрасенсорной силой. Однажды она вернулась домой вместе с мистером Дартвортом «в пальто с меховым воротником, в блестящей шляпе, в длинном автомобиле с аистом на капоте». Они говорили о Джозефе, и кто-то из них сказал: «Он никогда не станет шантажировать». По мнению Джозефа, было это три года назад.

Пока Джозеф покорно описывал гостиную в доме помер 401-Б на Лафборо-роуд, особо остановившись на дверной занавеске из бусин, Библии с золотыми застежками, лежащей на столике, мне все время хотелось оглянуться на пришедшую со мной пару. Неизвестно, как другие поклонники Дартворта отнесутся к разоблачающему свидетельству, которое Джозеф впоследствии, возможно, не захочет повторить. Было видно, что парень почти на пределе. Через минуту-другую замолчит, надуется, испугается, может быть, даже придет в ярость. Я на него тихонечко поднажал.

— Не бойся, мистер Дартворт не рассердится. Доктор ему объяснит, что тебе требовался укол…

— А-а-а!

— …и еще, естественно, добавит, что ты не обязан выполнять любой приказ мистера Дартворта… Слушай, приятель, что он сегодня велел тебе делать?

Джозеф сунул в рот толстый большой палец и начал сосать. Потом многозначительно понизил голос, как бы подражая Дартворту, и объяснил:

— Слушать, сэр. Слушать. Вот что он мне приказал, сэр.

Парень несколько раз кивнул с победоносным видом.

— Что слушать?

— Тех, кто тут собрался. Если захотят сесть в кружок, не сидеть вместе с ними, только все время слушать. Правда, сэр. Он сам точно не знал, но боялся, что кто-то тихо выйдет из дома и нападет на него… — Глаза его совсем затуманились. Видно, Дартворт описывал угрозу, не жалея красочных и ужасных подробностей. Очевидно также, что он хорошо был знаком с применяемыми в медицине способами гипнотического внушения. — Тайком выскользнет… А я должен увидеть, кто…

— Дальше, Джозеф.

— Мистер Дартворт напомнил, сколько добра он мне сделал, деньги платил за меня миссис Суини, я это должен помнить и узнать, кто выйдет… Но понимаете, сэр, я лекарство принял и в карты хотел поиграть. Потом картинки ожили, особенно две красные дамы. Поднеси их к свету, покрути — и увидишь такие цвета, каких сроду не видел…

— Он ждал, что кто-то тайком выйдет из дома?

— Он…

И без того слабый рассудок совсем сдал. Парень отвернулся, схватил карты, принялся торопливо перебирать их. Тонкие пальцы вытащили бубновую даму. Он поднял глаза, глядя мимо меня, жалобно заскулил, поднялся, попятился…

— Простите, сэр, больше говорить не хочу. Если желаете, можете меня побить, как другие, но больше я говорить не хочу.

Он рывком проскользнул мимо ящика, ревниво зажав в руке карту, и шмыгнул в тень.

Я круто обернулся. Мэрион Латимер с Холлидеем стояли рядом друг с другом, она держала его под руку, оба пристально смотрели на бледного Джозефа, который жался к стене. Холлидей смотрел прищурившись, скривив губы, то ли с жалостью, то ли с презрением, и крепче прижимал к себе девушку. Мне показалось, что она дрожит, — по-видимому, чувство облегчения вызвало слабость во всем ее теле, глаза, привыкнув к слабому освещению, стали больше, даже угловатая красота смягчилась, крутые локоны белокурых волос распустились. Переведя взгляд, я заметил, что слушателей прибавилось.

В дверном проеме стояла еще одна фигура.

— Ну что же! — хрипло воскликнула леди Беннинг, приподняв верхнюю губу.

Лицо ее избороздили глубокие морщины, что резко контрастировало с идеально уложенными волнами седых волос и черной бархоткой на шее. Черные глаза впивались в меня. Она почему-то опиралась на зонтик, затем внезапно взмахнула им и стукнула в стену.

— Идите в переднюю комнату, — визгливо прокричала старуха, — и спросите, кто из нас убил Роджера Дартворта!… О боже мой, Джеймс, Джеймс!… — пробормотала она и вдруг заплакала.