Онлайн чтение книги Противостояние The Stand
Глава 26

В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое июня одна из студенческих группировок – то ли «Студенты за демократическое общество», то ли «Юные маоисты» – воспользовалась копиром, чтобы к утру обклеить весь кампус Университета штата Кентукки в Луисвилле плакатами:

Случившееся на УБЗ-ТВ в Бостоне спланировали предыдущим вечером трое ведущих новостных выпусков и шестеро техников. Все они работали в шестой студии. Пятеро из них регулярно играли в покер, а шестеро уже заболели. Все понимали, что терять им нечего. Они собрали с десяток пистолетов и револьверов. Боб Палмер, ведущий утреннего выпуска новостей, пронес оружие на работу в дорожной сумке, в которой обычно приносил тексты, карандаши и несколько блокнотов.

Работу студии контролировали люди, представлявшиеся национальными гвардейцами, но, как Палмер сказал прошлым вечером Джорджу Дикерсону, никогда в жизни он не видел гвардейцев, которым за пятьдесят.

Мятеж вспыхнул в 9.01, сразу же после того как Палмер начал читать успокоительный текст, врученный ему армейским сержантом десятью минутами ранее. Вдевятером сотрудники захватили контроль над телевизионной станцией. Солдат, не ожидавших, что у них могут возникнуть какие-либо серьезные трудности с жалкой группкой штатских, привыкших сообщать о трагедиях, которые происходят где-то далеко-далеко, застали врасплох и разоружили. Другие работники станции присоединились к мятежникам, быстро очистили шестой этаж и заперли все двери. Лифты вызвали на шестой этаж до того, как солдаты в вестибюле сообразили, что происходит. Трое солдат попробовали подняться по восточной пожарной лестнице, но уборщик по имени Чарльз Йоркин, вооруженный армейским карабином, выстрелил поверх их голов. Этот выстрел оказался единственным.

Телезрители, смотревшие УБЗ-ТВ, увидели, как Боб Палмер прервал чтение на полуслове, после чего скомандовал: «Поехали!» За кадром послышался шум борьбы. Когда наступила тишина, тысячи пораженных зрителей увидели, что ведущий держит в руке короткоствольный пистолет.

Кто-то хрипло, ликуя, завопил:

– Мы их взяли, Боб! Мы взяли ублюдков! Они в наших руках!

– Отлично, чистая работа, – кивнул Палмер и вновь повернулся к камере: – Жители Бостона и все американцы, находящиеся в зоне вещания нашей телестанции. В этой студии только что произошло нечто очень серьезное и очень важное, и я счастлив, что впервые это событие случилось у нас, в Бостоне – колыбели американской независимости. Последние семь дней эта телестудия находилась под контролем людей, которые называют себя национальными гвардейцами. Вооруженные люди в хаки стояли рядом с нашими операторами, в пультовых, около телетайпов. Корректировались ли новости? С сожалением вынужден дать положительный ответ на этот вопрос. Мне вручали текст и заставляли читать его перед камерой, буквально с пистолетом у виска. Тексты, которые я зачитывал, имели отношение к так называемой эпидемии супергриппа и содержали заведомо ложную информацию.

На пульте управления замигали огоньки. Не прошло и пятнадцати секунд, как включились все лампы.

– Кадры, которые снимали наши операторы, изымались или намеренно засвечивались. Материалы наших корреспондентов исчезали. И все-таки, дамы и господа, у нас есть что вам показать, и корреспонденты находятся сейчас в этой студии – уже не как профессиональные репортеры, но как живые свидетели, возможно, величайшего бедствия, с которым столкнулась наша страна… И такими словами я не разбрасываюсь. Сейчас мы покажем вам некоторые материалы. Все съемки велись тайно, поэтому качество некоторых сюжетов оставляет желать лучшего. Однако мы, люди, только что освободившие нашу телестанцию, думаем, что вы увидите достаточно. Возможно, даже больше, чем вам хотелось бы.

Он поднял глаза, достал из кармана платок и высморкался. Те, у кого дома стояли хорошие цветные телевизоры, заметили, что лицо у него горит, как при высокой температуре.

– Если все готово, Джордж, то давай.

Лицо Палмера сменилось кадрами, снятыми в Центральной больнице Бостона. Забитые под завязку палаты. Больные на полу. Переполненные коридоры. Медсестры, многие из которых сами выглядят явно больными, бродят по коридорам, некоторые истерически плачут. Другие, совершенно ошарашенные, находятся в ступоре.

Часовые на перекрестках с винтовками в руках. Здания со взломанными дверями.

Снова появился Боб Палмер.

– Если у вас есть дети, дамы и господа, – заговорил он ровным голосом, – мы советуем попросить их уйти из комнаты.

На экране большой, оливкового цвета армейский грузовик зад ним ходом ехал по пирсу, вдающемуся в Бостонскую гавань. У пирса на воде покачивалась баржа, укрытая брезентом. Двое солдат в противогазах, прямо-таки инопланетяне, выпрыгнули из кабины грузовика. Изображение дернулось, потом снова выровнялось. Солдаты откинули полог над задним бортом, залезли в кузов, и оттуда на баржу посыпались тела: женщины, старики, дети, полицейские, медсестры. В какой-то момент стало ясно, что солдаты поддевают тела вилами.

Палмер вел передачу около двух часов, постепенно садящимся голосом зачитывал свидетельства очевидцев и сводки новостей, сам брал интервью у других репортеров. Так продолжалось до тех пор, пока кто-то на первом этаже не сообразил, что для прекращения трансляции вовсе не обязательно отвоевывать шестой этаж. В 11.16 передатчик УБЗ, взорванный двадцатью фунтами пластида, замолк навсегда.

Палмера и всех, кто находился на шестом этаже, тут же расстреляли по обвинению в измене государству – Соединенным Штатам Америки.

«Трубный глас Дербина», еженедельная газета, которую издавал в маленьком городке в Западной Виргинии Джеймс Д. Хоглисс, отошедший от дел адвокат, всегда расходилась хорошим тиражом, потому что Хоглисс в конце сороковых и в пятидесятых яростно отстаивал право шахтеров на создание профсоюза, а его передовицы сулили адские муки бюрократам всех уровней, от городского до федерального.

Разносчиков газет у Хоглисса хватало, но в это ясное летнее утро он развозил газеты сам, на своем «кадиллаке» модели тысяча девятьсот сорок восьмого года. Большие колеса с белыми боковинами катили по улицам Дербина… и в глаза сразу бросалось отсутствие людей и автомобилей. Обычно «Трубный глас» выходил в другой день недели, но этот номер газеты состоял лишь из одной страницы: текст, набранный большим кеглем, окаймляла черная рамка. Поверху тянулась надпись: «ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК», – и это был первый экстренный выпуск Хоглисса после тысяча девятьсот восьмидесятого года, когда произошел взрыв на шахте «Божья коровка», похоронивший под землей сорок шахтеров.

Заголовок гласил:

И ниже: Джеймс Д. Хоглисс, специально для « Трубного гласа» .

Далее шел текст:

Хоглисс тоже заболел и очень ослаб. Последние остатки сил он, похоже, потратил на написание передовицы. Силы обратились в слова и ничем не восполнились. Бронхи забила мокрота, каждый вздох давался с трудом, словно Хоглисс бежал вверх по склону холма. И однако, он методично объезжал дом за домом, оставляя у каждого свою гневную статью, не зная, есть ли кто-то внутри, а если и есть, хватит ли ему сил, чтобы выйти из дома и взять оставленное.

Наконец он добрался до западной окраины города – Бедняцкого ряда с его лачугами, трейлерами и вонючими выгребными ямами. Газеты остались только в багажнике, крышку которого Хоглисс не закрывал, и она покачивалась вверх-вниз на каждой рытвине. Он пытался не сдаться дикой головной боли, и перед глазами у него все двоилось.

После того как он доставил газету в последний дом, разваливающуюся лачугу у самой границы с Рэкс-Кроссингом, в багажнике осталась только одна пачка, примерно двадцать пять экземпляров. Старым перочинным ножом Хоглисс разрезал шпагат и позволил ветру унести газеты, куда тому вздумается, размышляя о своем источнике информации, майоре с черными затравленными глазами, которого каких-то три месяца тому назад перевели сюда со сверхсекретного объекта в Калифорнии, построенного под проект «Синева». Майор руководил там наружной охраной и, рассказывая Хоглиссу все, что ему было известно, то и дело поглаживал рукоятку пистолета. Хоглисс подумал, что вряд ли пройдет много времени, прежде чем майор пустит оружие в ход. Если уже не пустил.

Он вновь вернулся за руль «кадиллака», единственного автомобиля, которым владел с тех давних пор, когда ему только исполнилось двадцать семь лет, и вдруг понял, что слишком устал, чтобы возвращаться в город. Сонно откинулся на заднее сиденье, прислушиваясь к клокотанию, доносившемуся из груди, наблюдая, как ветер лениво тащит экземпляры экстренного выпуска к Рэкс-Кроссингу. Некоторые зацепились за деревья и повисли на ветвях, как экзотические фрукты. До него доносилось журчание протекающей неподалеку реки Дербин, в которой он мальчишкой ловил рыбу. Теперь, разумеется, рыба в ней не водилась – угольные компании об этом позаботились, – но звук успокаивал. Хоглисс закрыл глаза, заснул, а через полтора часа умер.

Они успели отпечатать двадцать шесть тысяч экземпляров экстренного одностраничного выпуска «Лос-Анджелес таймс», прежде чем дежурные офицеры обнаружили, что печатают отнюдь не заявленный рекламный проспект. Последовало возмездие, быстрое и кровавое. Согласно официальной версии ФБР, «радикальные революционеры» – это древнее пугало – подложили динамит в типографию «Таймс», что привело к смерти двадцати восьми работников. ФБР не пришлось объяснять, каким образом в результате взрыва в каждой из двадцати восьми голов оказалось по пуле, так как трупы смешали с тысячами тел жертв эпидемии и похоронили в море.

Тем не менее десять тысяч экземпляров успели разойтись, и этого вполне хватило. Заголовок, набранный тридцать шестым кеглем, кричал:

В Дулуте мужчина в шортах цвета хаки и сандалиях разгуливал по Пьедмонт-авеню с полосой сажи на лбу и двойным рекламным щитом, закрепленным на тощих плечах.

Надпись от руки, сделанная спереди, гласила:

Сзади красовалось:

Четверо молодых людей в мотоциклетных куртках, все кашляющие и в соплях, набросились на мужчину в шортах и избили до беспамятства его же двойным рекламным щитом. Потом убежали, а один из них истерично крикнул через плечо:

– Будешь знать, как пугать людей! Будешь знать, как пугать людей, полоумный выродок!

Из утренних радиопрограмм Спрингфилда, штат Миссури, самый высокий рейтинг был у телефонного шоу радиостанции КЛФТ «Говорите, вы в прямом эфире» с ведущим Рэем Флауэрсом. К его студийной кабине подсоединялись шесть телефонных линий, и утром двадцать шестого июня из всех сотрудников КЛФТ на работу пришел он один. Флауэрс отдавал себе отчет, что происходит в окружающем мире, и очень боялся. Ему казалось, что за последнюю неделю или около того заболели все, кого он знал. В Спрингфилд войска не ввели, но части Национальной гвардии появились в Канзас-Сити и Сент-Луисе, чтобы «остановить распространение паники» и «предотвратить грабежи». Рэй Флауэрс чувствовал себя прекрасно. Он задумчиво посмотрел на свое оборудование – телефонные аппараты, устройство выдержки времени, позволяющее редактировать речь тех звонящих, что могли ввернуть в разговор непристойное словечко, стойки с рекламными роликами ( Если засорился туалет! Если сил терпеть уж больше нет! Человек со шлангом вам поможет! Чистильщик засоры уничтожит! ) и, разумеется, микрофон.

Рэй закурил, подошел к двери студии и запер ее. Вернулся в свою кабину и запер ее тоже. Выключил музыку, записанную на магнитофонной ленте, включил позывные своей программы и уст роился перед микрофоном.

– Всем привет, – начал он. – Это Рэй Флауэрс, ведущий передачи «Говорите, вы в прямом эфире», и сегодня, как мне кажется, есть только одна тема для разговора. Как бы вы ни называли эту болезнь, «супергриппом» или «Капитаном Торчем», речь идет именно о ней. Я слышал разные жуткие истории о том, как армия все подмяла под себя, и если вы хотите поделиться информацией, милости прошу. У нас ведь свободная страна, верно? А раз уж в это утро я в студии один, мы построим передачу чуть иначе. Я отключил устройство задержки по времени, и, думаю, сегодня мы обойдемся без рекламных пауз. Если вы находитесь в том самом Спрингфилде, который я вижу из окон КЛФТ, вряд ли кто-то расположен к шопингу.

Итак, если вы – настоящий спортсмен и готовы поддержать команду, как, бывало, говорила моя мама, давайте начнем. Номера наших контактных телефонов: пять-пять-пять-восемь-шесть-ноль-ноль и пять-пять-пять-восемь-шесть-ноль-один. Звонок бесплатный. Если будет занято, потерпите немного. Сегодня я в студии один.

В Карфагене, в пятидесяти милях от Спрингфилда, находилась армейская часть, и отряд из двадцати человек получил приказ разобраться с Рэем Флауэрсом. Два человека отказались подчиниться. Их расстреляли на месте.

За тот час, что военные добирались до Спрингфилда, Рэй Флауэрс принял звонки: от доктора, сообщившего, что люди мрут как мухи и, по его мнению, правительство лжет насчет вакцины; от медсестры, подтвердившей, что тела увозят из больниц Канзас-Сити на грузовиках; от бредящей женщины, заявившей, что во всем виноваты летающие тарелки из космоса; от фермера, рассказавшего, что армейский взвод, оснащенный двумя экскаваторами, выкопал на поле рядом с шоссе 71 к югу от Канзас-Сити чертовски длинный ров; и от еще нескольких человек, поделившихся своими историями.

Во входную дверь студии застучали.

– Откройте! – послышался чей-то приглушенный голос. – Откройте именем Соединенных Штатов!

Рэй посмотрел на часы. Без четверти двенадцать.

– Что ж, похоже, ко мне в гости заявились морпехи. Но мы просто будем продолжать наш разговор, хор…

Раздался треск автоматной очереди. Дверная ручка вывалилась на ковер. Из зазубренной дыры вырвалось облачко сизого дыма. Дверь распахнулась под напором мощного плеча, и с полдесятка солдат, в респираторах и при полном вооружении, ворвались в помещение.

– Только что несколько солдат вломились в студию, – прокомментировал Рэй. – Они вооружены… и выглядят так, словно готовы начать военную операцию по зачистке территории, как во Франции пятьдесят лет тому назад. Если не считать респираторов…

– Прекращай! – завопил здоровяк с сержантскими нашивками на рукаве. Он стоял перед прозрачной стенкой кабины и угрожающе жестикулировал винтовкой.

– Я этого не сделаю! – отозвался Рэй. Внутри у него все похолодело, и, взяв недокуренную сигарету из пепельницы, он увидел, что его пальцы дрожат. – У станции есть лицензия Федеральной комиссии по связи, и я…

– Я отменяю твою хренову лицензию! А теперь прекращай передачу!

– Я этого не сделаю, – повторил Рэй и снова повернулся к микрофону. – Дамы и господа, мне только что приказали отключить передатчик КЛФТ, и я отказался выполнить этот приказ. Думаю, я поступил совершенно правильно. Эти люди ведут себя как нацисты, а не американские солдаты. Я не собираюсь…

– Даю тебе последний шанс! – Сержант вскинул винтовку.

– Сержант, – подал голос один из солдат, оставшихся у двери. – Не думаю, что у вас есть право…

– Если этот парень еще что-нибудь вякнет, пристрелите его, – приказал сержант.

– Похоже, они собираются убить меня, – продолжил Рэй Флауэрс, и в следующую секунду стекло кабины разлетелось вдребезги, а сам он упал на пульт. Тут же послышался жуткий вой, который становился все громче и громче. Сержант разрядил в пульт всю обойму, и вой прекратился. Все лампочки на пульте погасли.

– Вот и все. – Сержант обернулся. – Я хочу вернуться в Карфаген к часу дня и не…

Трое из его подчиненных одновременно открыли огонь, один из безоткатной винтовки, скорострельность которой составляла семьдесят пуль с полыми наконечниками в секунду. Сержант исполнил судорожный танец смерти и рухнул спиной на остатки стеклянной стены кабины. Одна нога дернулась и вышибла из рамы несколько осколков стекла.

Рядовой, на побелевшем лице которого выделялась россыпь прыщей, зарыдал. Остальные замерли, ошарашенные. В воздухе плыл сильный, удушающий запах кордита.

– Мы его завалили! – истерично воскликнул рядовой. – Святой Боже, мы завалили сержанта Питерса!

Никто не ответил. На бледных лицах застыло недоумение, хотя позже многие пожалели о том, что не сделали этого раньше. Шла какая-то смертельная игра, но они не считали, что должны в ней участвовать.

Телефон, который Рэй Флауэрс, перед тем как умереть, переключил на громкую связь, затрещал.

– Рэй? Вы слышите, Рэй? – говорил усталый гнусавый голос. – Я слушаю вашу передачу постоянно, и я, и мой муж, и мы просто хотели сказать, чтобы вы и дальше продолжали в том же духе и не позволили им помыкать вами. Хорошо, Рэй? Рэй?.. Рэй?..

В Боулдере, штат Колорадо, начал распространяться слух, что Метеорологический центр контроля воздуха США на самом деле является секретной лабораторией по производству бактериологического оружия. Слух этот повторил в эфире находящийся в полузабытьи диджей радиостанции «Денвер эф-эм». К одиннадцати вечера двадцать шестого июня из Боулдера начался массовый исход. Из Денвера направили роту солдат, чтобы остановить беженцев, но много ли может сделать человек с метлой против авгиевых конюшен? Более одиннадцати тысяч гражданских – больных, испуганных, одержимых одной только мыслью: уйти как можно дальше от Центра контроля воздуха – просто растоптали бы солдат, не отойди они в сторону. Тысячи других жителей Боулдера покидали город всеми возможными путями.

В четверть двенадцатого ночь подсветил громкий взрыв на территории Центра контроля воздуха, расположенного на Бродвее. Молодой радикал – Десмонд Реймедж – заложил в вестибюле центра шестнадцать фунтов пластида, первоначально предназначавшегося для взрыва зданий судов и законодательных собраний Среднего Запада. Взрывчатка не подвела, а с таймером вышла промашка. Реймедж испарился вместе с различным абсолютно безвредным для человека метеорологическим оборудованием и приборами, измеряющими загрязненность воздуха.

А тем временем исход из Боулдера продолжался.

Когда вечер растекся по небу, как пациент под наркозом – по операционному столу, две тысячи студентов Кентского университета, штат Огайо, вышли на тропу войны – и по-крупному. В число двух тысяч бунтовщиков входили студенты первого летнего мини-семестра, члены симпозиума, посвященного будущему студенческой журналистики, сто двадцать человек, посещавших курсы актерского мастерства, и двести членов огайского отделения национальной общественной организации «Будущие фермеры Америки», региональный конгресс которой совпал по времени со стремительным распространением «супергриппа». Всех их держали в кампусе уже четыре дня, с двадцать второго июня. Далее приведена распечатка переговоров патрульных, охватывающая временной промежуток с 19.16 до 19.22.

– Шестнадцатый, Шестнадцатый, как слышите? Прием.

– Слышу, Двадцатый, прием.

– У нас группа студентов, идут по бульвару, Шестнадцатый. Примерно семьдесят, и все навеселе, я бы сказал, и… проверьте это, Шестнадцатый, у нас еще одна группа, идущая с другой стороны… Господи, человек двести, не меньше. Прием.

– Двадцатый, это база. Слышите меня? Прием.

– Слышу вас ясно и четко, база. Прием.

– Я направляю Чамма и Холлидея. Блокируйте дорогу своим автомобилем. Больше не предпринимайте никаких действий. Если они насядут на вас, раздвиньте ноги и наслаждайтесь. Никакого сопротивления, слышите меня? Прием.

– Я слышу, никакого сопротивления, база. А что делают те солдаты на восточной стороне бульвара, база? Прием.

– Какие солдаты? Прием.

– Об этом я вас и спрашиваю, база. Они…

– База, это Дадли Чамм. Ох, черт, это Двенадцатый. Извините, база. Группа студентов идет по Барроус-драйв. Примерно сто пятьдесят человек. Направляются к бульвару. Что-то поют или скандируют. Но, капитан, Господи Иисусе, мы тоже видим солдат. Думаю, они все в противогазах. И выглядят так, будто готовятся к бою. Именно так. Прием.

– База – Двенадцатому. Присоединяйтесь к Двадцатому в начале бульвара. Те же инструкции. Никакого сопротивления. Прием.

– Понял, база. Уже еду. Прием.

– База, это Семнадцатый. Это Холлидей, база. Слышите меня? Прием.

– Слышу, Семнадцатый. Прием.

– Я следую за Чаммом. Еще двести студентов идут с запада на восток к бульвару. Они несут плакаты, как в шестидесятых. На одном написано: «СОЛДАТЫ БРОСАЙТЕ ОРУЖИЕ». Я вижу еще один: «ПРАВДУ ВСЮ ПРАВДУ И НИЧЕГО КРОМЕ ПРАВДЫ». Они…

– Мне насрать, что написано на плакатах, Семнадцатый. Поезжай к Чамму и Питерсу и блокируй их. Похоже, они лезут в торнадо. Прием.

– Понял. Конец связи.

– Начальник службы безопасности кампуса Ричард Берли обращается к командиру войсковой части, окопавшейся к югу от кампуса. Повторяю, это начальник службы безопасности Берли. Я знаю, что вы прослушиваете наши переговоры, поэтому не вертите хвостом и ответьте. Прием.

– Полковник армии Соединенных Штатов Алберт Филипс. Мы слушаем, начальник Берли. Прием.

– База, это Шестнадцатый. Студенты собираются у военного мемориала. Похоже, поворачивают к солдатам. Конец связи.

– Это Берли, полковник Филипс. Пожалуйста, сообщите о ваших намерениях. Прием.

– У меня приказ: ограничить перемещение тех, кто находится в кампусе, кампусом. И намерение у меня одно: выполнять его. Если эти люди просто проводят демонстрацию – что ж, имеют право. Если же они планируются вырваться из карантинной зоны – увы. Прием.

– Вы ведь не собираетесь…

– По-моему, я выразился достаточно ясно, начальник Берли. Конец связи.

– Филипс! Филипс! Ответьте мне, черт бы вас побрал! Это же не партизаны-коммунисты! Они дети! Американские дети! Они не вооружены! Они…

– Тринадцатый вызывает базу. Эти студенты идут на солдат, капитан. Размахивают своими плакатами. Поют эту песню. Ту самую, которую пела эта сучка Баэз[62]Джоан Чандос Баэз (р. 1941) – певица, автор песен, активистка различных общественных движений. Скорее всего речь идет о песне «Мы победим».. Ох, черт! Я думаю, некоторые из них бросают камни. Они… Господи! Господи Иисусе! Они не могут этого делать!

– База – Тринадцатому! Что там у тебя? Что происходит?

– Это Чамм, Дик. Я скажу тебе, что тут происходит. Это бойня. Я жалею, что не слепой. Ох, сучьи дети! Они… ох, они просто косят студентов. Похоже, из автоматов. Насколько я могу сказать, даже без предупреждения. Те студенты, кто еще на ногах… ох, они бегут… бегут во все стороны. Ох, Господи! Я только что увидел, как девушку очередью буквально разорвало надвое! Кровь. На траве лежат семьдесят, восемьдесят человек. Они…

– Чамм! Возвращайся! Возвращайся, Двенадцатый!

– База, это Семнадцатый! Вы меня слышите? Прием.

– Я тебя слышу. Черт побери, но где гребаный Чамм ? Гребаный прием !

– Чамм и… думаю, Холлидей… они вылезли из автомобилей, чтобы лучше видеть. Мы возвращаемся, Дик. Теперь солдаты, похоже, стреляют друг в друга. Не знаю, кто побеждает, да мне и без разницы. Кто бы ни победил, потом они примутся за нас. Когда те, кто сможет, вернутся, я предлагаю всем спуститься в подвал и ждать, пока они расстреляют все патроны. Прием.

– Черт побери…

– Бойня продолжается, Дик. Я не шучу. Прием. Конец связи.

Приведенные выше переговоры по рации сопровождались звуковым фоном – хлопками, похожими на те, что раздаются, если бросить в костер каштаны. Помимо хлопков, слышались и крики… в последние секунд сорок к ним добавились тяжелые, гулкие разрывы мин.

Ниже приведена распечатка разговора, который велся по специальному высокочастотному радиоканалу в южной Калифорнии. Распечатка охватывает временной промежуток с 19.17 до 19.22 по СТВ.

– Мессинджил, десятая зона. Слышите нас, база «Синева»? Это сообщение закодировано как Энни Оукли, срочно-плюс-десять. Отвечайте, если вы на связи. Прием.

– Это Лен, Дэвид. Думаю, можно обойтись без этого птичьего языка. Подслушивать нас некому.

– Все вышло из-под контроля, Лен. Буквально все. Лос-Анджелес в огне. Весь гребаный город и окрестности. Все мои люди либо больны, либо взбунтовались, либо дезертировали, либо мародерствуют вместе с местным населением. Я нахожусь в главном здании «Бэнк оф Америка», в зале со стеклянным куполом. Около шестисот человек пытаются вломиться сюда и добраться до меня. Большинство из них – военные.

– Все рушится. Основа расшаталась.

– Повтори еще раз, я не понял.

– Не важно. Ты можешь выбраться?

– Черт, нет. Но первым мерзавцам из этой банды я дам повод для размышления. У меня безоткатная винтовка. Мерзавцы. Гребаные мерзавцы!

– Удачи тебе, Дэвид.

– Тебе тоже. Держи все в кулаке, сколько сможешь.

– Постараюсь.

– Я не уверен…

На этом разговор прервался. Послышался треск, грохот, скрежет рвущегося под напором грубой силы металла, звон разбитого стекла. Крики множества людей. Пистолетные и револьверные выстрелы. Потом в непосредственной близости от радиопередатчика послышались другие выстрелы, куда более мощные, оглушающие, словно кто-то стрелял из безоткатной винтовки. Крики приблизились. Взвизгнула пуля, отрикошетив от металла, кто-то закричал рядом с радиопередатчиком, послышался глухой удар, и наступила тишина.

Ниже приведена распечатка обращения по армейской волне из Сан-Франциско. Распечатка охватывает временной промежуток с 19.28 до 19.30 по СТВ.

– Солдаты и братья! Мы захватили радиостанцию и штаб! Ваши угнетатели мертвы! Я, брат Зено, еще несколько минут назад бывший сержантом первого класса Роландом Гиббсом, провозглашаю себя первым президентом республики Северная Калифорния! Ситуация находится под нашим контролем! Под нашим контролем! Если ваши офицеры попытаются отменить мои приказы, пристрелите их, как уличных собак! Как собак! Как сук, на задах которых еще не обсохло дерьмо! Записывайте имена, звания и личные номера дезертиров! Составляйте списки тех, кто ведет подрывную агитацию и призывает к измене республике Северная Калифорния! Начинается новый день! Время угнетателей закончилось! Мы…

Треск автоматных очередей. Крики. Глухие удары. Пистолетные выстрелы, снова крики, длинная автоматная очередь. Протяжный, умирающий стон. Три секунды мертвой тишины.

– Говорит майор Альфред Нанн, армия Соединенных Штатов. Я беру войска Соединенных Штатов, находящиеся в районе Сан-Франциско, под свое временное командование. Кучка предателей, захвативших штаб, уничтожена. Я принимаю командование на себя, повторяю, принимаю командование на себя. Дезертиры и предатели будут расстреливаться на месте. Сейчас я…

Снова автоматные очереди. Чей-то крик.

Отдаленный вопль:

– … всех! Держи их всех! Смерть свиньям в мундирах …

Громкий треск автоматных очередей. Потом тишина.

В 21.16 по ВПВ[63]ВПВ – восточное поясное время (минус 5 часов от Гринвича). жители Портленда, штат Мэн, которые еще достаточно хорошо себя чувствовали, чтобы смотреть телевизор, и включили канал УКСХ-ТВ, онемев от ужаса, наблюдали, как огромный негр, обнаженный, если не считать набедренной повязки из розовой кожи и фуражки офицера морской пехоты, несомненно, больной, собственноручно расстрелял шестьдесят двух человек.

Его коллеги, вооруженные автоматическим и полуавтоматическим оружием, тоже чернокожие, не отличались от него одеждой: те же набедренные повязки и какие-то знаки отличия, показывающие, что раньше они служили в армии. Там, где раньше сидели приглашенные в студию зрители, наблюдая политические дебаты или игру «Доллары за звонок», теперь находились сотни две одетых в хаки солдат. Другие члены черной «хунты» держали их на прицеле винтовок и пистолетов.

Огромный негр, который постоянно ухмылялся, обнажая удивительно ровные и белые зубы, сжимал в руке автоматиче ский пистолет сорок пятого калибра и стоял рядом с большим стеклянным барабаном, из которого когда-то – казалось, давным-давно – доставали вырезанные из телефонного справочника номера и набирали их в прямом эфире по ходу передачи «Доллары за звонок».

Негр крутанул барабан, вытащил из него водительское удостоверение и провозгласил:

– Рядовой Франклин Стерн, ко мне, пжалста!

Вооруженные люди, окружавшие аудиторию со всех сторон, принялись разглядывать нашивки с именами, в то время как оператор, несомненно, лишь недавно приобщившийся к этой профессии, резкими рывками переводил камеру.

Наконец на ноги подняли молодого человека со светлыми волосами, не старше девятнадцати, кричащего и протестующего, и вывели его на сцену. Двое негров заставили жертву опуститься на колени.

Негр-здоровяк ухмыльнулся, чихнул, выплюнул комок слизи и приставил пистолет к виску рядового Стерна.

– Нет! – истерически воскликнул Стерн. – Я пойду с вами, клянусь Богом, я пойду! Я…

– Воимяотцаисынаисвятогодуха, – нараспев произнес негр и нажал на спусковой крючок. Позади того места, где рядовой Стерн стоял на коленях, на полу красовалась большая лужа крови и мозгов. Теперь и он внес в нее свою лепту.

Плюх.

Негр снова чихнул и чуть не упал. Другой негр, тот, что находился в пультовой, нажал кнопку «АПЛОДИСМЕНТЫ». Перед студийной аудиторией вспыхнул соответствующий транспарант. Негры, охранявшие зрителей-пленников, угрожающе вскинули оружие, и белые солдаты, с блестящими от пота и перекошенными от ужаса лицами, неистово зааплодировали.

– Следующий! – прохрипел негр-здоровяк в набедренной повязке и вновь запустил руку в барабан. Посмотрел на удостоверение и объявил: – Мастер-сержант Роджер Петерсен, ко мне, пжалста!

Один из пленников взвыл и рванулся к задним дверям. Через несколько мгновений он уже стоял на сцене. Под шумок один из солдат в третьем ряду попытался оторвать от гимнастерки нашивку с именем. Прозвучал выстрел, и он обмяк на своем стуле, а глаза его затуманились, словно столь безвкусное шоу нагоняло подобную смерти дремоту.

Спектакль продолжался, пока где-то без четверти одиннадцать в студию не ворвались четыре взвода военных в респираторах и с автоматами в руках. Две группы умирающих солдат без промедления схватились между собой.

Негр-здоровяк в набедренной повязке упал почти сразу же, сыплющий проклятиями, потный, продырявленный пулями, и выпустил в пол патроны, оставшиеся в обойме его автоматического пистолета. Изменник, стоявший за камерой номер два, получил пулю в живот и наклонился вперед, пытаясь поймать вываливающиеся внутренности. Камера, медленно вращаясь, выдавала на экраны телевизоров панораму ада. Полуголые охранники открыли ответный огонь, и солдаты в респираторах принялись поливать свинцом зрительскую зону. Безоружные солдаты-пленники обнаружили, что спастись скорее всего не удастся и расстреляют их, похоже, всех сразу, а не по одному.

Молодой рыжеволосый парень, охваченный паникой, поднялся на шесть рядов, шагая по спинкам сидений, совсем как цирковой артист, прежде чем выпущенные очередью пули сорок пятого калибра раздробили ему ноги. Другие ползли по проходам между рядами, вжимаясь носом в пол, как их учили ползать под автоматным огнем на занятиях по боевой подготовке. Седой сержант в возрасте поднялся, раскинув руки, словно ведущий телепередачи, и закричал во всю мощь легких: «СТО-О-О-О-ОП!» Добился он только того, что привлек к себе огонь обеих сторон, и задергался под пулями, как кукла-марионетка. Грохот оружия и крики раненых и умирающих достигли такой громкости, что в пультовой стрелки приборов, замеряющих уровень шума в студии, подпрыгнули к пятидесяти децибелам.

Оператор упал на ручку управления камерой, и до конца продолжающейся перестрелки телезрителям милосердно транслировался потолок студии. За какие-то пять минут автоматные очереди перешли в отдельные выстрелы, потом смолкли и они. Остались только крики.

В пять минут двенадцатого вместо потолка на экранах появился мультяшный человечек, хмуро таращащийся на мультяшный телевизор. На светлом экране мультяшного телевизора темнела надпись: «ИЗВИНИТЕ, У НАС ПРОБЛЕМЫ!»

А кто в этот поздний час, когда время неумолимо близилось к полуночи, мог похвастаться обратным?

В Де-Мойне, в 23.30 по ЦПВ[64]ЦПВ – центральное поясное время (минус 6 часов от Гринвича)., старый «бьюик», весь покрытый религиозными наклейками – «ПОГУДИ, ЕСЛИ ЛЮБИШЬ ИИСУСА» среди прочих, – без устали кружил по пустынным центральным улицам. Днем в Де-Мойне случился пожар, в котором выгорела большая часть южной стороны Халл-авеню и Грэндвью-Джуниор-колледж; потом начались беспорядки, охватившие чуть ли не всю центральную часть города.

После захода солнца эти улицы заполнили толпы людей, в большинстве своем моложе двадцати пяти, многие из которых были на мотоциклах. Они разбивали витрины, крали телевизоры, заполняли баки бензином, высматривая тех, у кого могло быть оружие. Однако теперь улицы опустели. Некоторые – главным образом байкеры – отправились стравливать давление на шоссе 80. Но большинство просто вернулись в свои дома и заперли двери, уже страдая от «супергриппа» или пока только от ужаса, боясь, что свет навсегда покинул эту зеленую равнину. Теперь Де-Мойн выглядел, как после окончания чудовищной новогодней попойки, когда последние, самые стойкие ее участники провалились в пьяный сон. Шины «бьюика» шуршали по асфальту и хрумкали осколками стекла. Автомобиль повернул с Четырнадцатой улицы на Евклид-авеню, проехал мимо двух машин, столкнувшихся лоб в лоб и теперь лежавших на боку. Их бамперы сплелись, будто любовники после успешного двойного самоубийства. На крыше «бьюика» стоял рупор громкоговорителя, из которого, усиленное динамиком, сначала послышалось бибиканье, потом скрипы, как в самом начале старой пластинки, и, наконец, призрачные, пустынные улицы Де-Мойна заполнил нежно-тягучий голос Мэйбел Картер, поющей «На солнечной стороне»:

Старый «бьюик» кружил и кружил по улицам, выписывая восьмерки и петли, иногда три или четыре раза объезжая один и тот же квартал. Когда колесо попадало в рытвину (или переезжало через тело), музыка на мгновение прерывалась.

За двадцать минут до полуночи «бьюик» свернул к тротуару и остановился. Мотор работал на холостых оборотах. Потом автомобиль покатился вновь. Из рупора громкоговорителя зазвучал псалом «Этот старый потертый крест» в исполнении Элвиса Пресли. Ночной ветер шелестел кронами деревьев и уносил последние клубы дыма с развалин сгоревшего колледжа.

Из речи президента, произнесенной в 21.00 по ВПВ, которую не увидели во многих регионах страны:

– …что и должна показать такая великая нация, как наша. Мы не можем позволить себе пугаться теней, как маленькие дети в темной комнате, но не можем и легкомысленно относиться к столь серьезной вспышке гриппа. Сограждане американцы, я призываю вас оставаться дома. Если вам нездоровится, ложитесь в постель, примите аспирин и пейте побольше жидкости. Будьте уверены, что скоро – самое позднее через неделю – вам станет лучше. Позвольте мне повторить то, что я сказал в начале нашего с вами разговора этим вечером: нет ни крупицы правды – ни единой – в слухах о том, что этот штамм гриппа смертелен. В абсолютном большинстве случаев больной может рассчитывать на полное выздоровление в течение недели. Далее…

[приступ кашля]

– Далее, радикальные антиправительственные группировки распространяют злобный слух о том, что этот вирус был создан правительством для возможного использования в военных целях. Сограждане американцы, это откровенная ложь, и я хочу покончить с ней раз и навсегда. Наша страна подписала пересмотренные Женевские соглашения по отравляющему газу, нерв но-паралитическому газу и бактериологическому оружию с чистой совестью и открытым сердцем. Ни сейчас, ни когда-либо ранее…

[чихание]

– …мы не занимались тайным производством веществ, запрещенных Женевской конвенцией. Это просто серьезная вспышка гриппа, ни больше ни меньше. Этим вечером мы получили сообщения об аналогичных вспышках в ряде других стран, включая Россию и Красный Китай. Поэтому мы…

[кашель и чихание]

– …мы призываем вас сохранять спокойствие и особо не тревожиться, точно зная, что в конце этой недели или в начале следующей те, кто еще не успел выздороветь, получат вакцину против гриппа. В отдельные регионы мы направили национальных гвардейцев, призванных защитить население от хулиганов, вандалов и паникеров, но слухи о том, будто некоторые города «оккупированы» войсками, а новости фабрикуются, не выдерживают никакой критики. Сограждане американцы, это откровенная ложь, и я хочу покончить с ней раз и…

На фасаде Первой баптистской церкви Атланты было написано красной краской: