Онлайн чтение книги Том 3. Стихотворения и поэмы 1907–1921
Шуточные стихи и сценки

За сучок сухой березы месяц зацепился,

Слушает прохожих девок пенье.

Бег минут топочущий вдруг остановился,

Наступило вечное мгновенье.

Вечность ли вздохнула над березами кудрявыми?

Облака прозрачные на закат сбежали.

Синих елок крестики сделались кровавыми,

Крестики зеленые розовыми стали.

Встал я и задумался над ярким мухомором.

Что ж в груди затеплилось скрытое рыданье?

Мне не стыдно плакать под небесным взором:

В светлом одиночестве сладостно страданье.

Мне снилось недавно. Как будто в театральном

Стою я коридоре, и во все концы

Идут люди, люди. Отблеском печальным

Озарялись лица, и я знал: это мертвецы.

Были шедшие передо мной изящно одеты.

Но мгновеньями из-под причесок сверкали черепа,

Под шубами и ротондами чуялись скелеты,

Шла, говорила, смеялась пестрая толпа.

И я с нею слился, утонул в этом мертвом море.

Белые саваны, погребальные венцы.

Было скучно. Я смотрел в равнодушном горе,

И всё двигались, двигались мертвецы.

Зайди в хороший магазин

(Ты слышишь, не в плохой, в хороший),

Купи Агафьюшке калоши,

А мне — коробочку сардин

Копеек в шестьдесят — не больше

(А то есть в рубль — ту не бери),

А там, коль хочешь, до зари

Строчи свои статьи о Польше,

Забудь кузин, будь верен мне,

Не трать так много — мы не Крезы.

Ах, вот еще: купи поэзы

На Петербургской стороне

У букиниста. Требуй скидки

Процентов в десять. Положи

Дорогой эти две открытки

В почтовый ящик. Прикажи

Степану отнести картонки

К Захаровым. Вотри очки

Семену Ильичу Гребенке,

Чтобы Трезоркины щенки

Не околели слишком рано,

А то — неловко нам сказать

В глаза седому ветерану,

Папаше…

Стой! Дай записать!

Ты попусту теряешь время,

А время — деньги. Так нельзя.

О, непосильно это бремя!

И прямо в гроб — моя стезя!

Ты лучше б этот слог высокий

Для диссертаций приберег!

До диссертаций ли? Все сроки

Я пропустил. И на порог

Меня не пустят оппоненты…

А кто ж, голубчик, виноват?

Не сам ли ты?

Вчера студенты

Кричали мне: «Виват! Виват!»

Ну, то-то же. Хоть популярность

Свою сумей ты поддержать!

О, боже! Это ль не бездарность!

И мне за это отвечать!

Мне — внучке генерал-майора!

Нет! Если будет как теперь,

Я разведусь с тобою скоро

И к тетушке уеду в Тверь!

Смени на милость гнев суровый

И выслушай меня, мой свет:

Я не такой уж бестолковый,

Как ты привыкла думать. Нет!

Я пошутил, и без записки

Запомнил порученья я…

Ш-ш-ш! Слышишь за стеною писки?

Ну что ж?.. Соседская свинья —

Не более, мой ангел…

Тише!

А, может быть…

Молчи, осел!..

А, может быть…

Что!?!?

…просто мыши…

Ты, кажется, с ума сошел!

Там режут, грабят, убивают!

И в самом деле, вот те раз…

Тебе подумать не мешает,

Чтоб не зарезали и нас!..

Так как же быть?

Закрой окошко.

И заряди свою пистоль…

Изволь, мой друг, изволь, изволь…

Ах, боже мой, да это кошка…

И только-то!

Что́ я сказал!

Болван!

А ты — болвану пара.

Смотри! Я выйду за гусара,

Отец мой — важный генерал.

Слыхали!

Что?!?!

Слыхали!..

Что же?

Соврать недорого возьмешь!..

Что слышу я? О, боже, боже!

Давно бы так! Как ты хорош,

Приват-доцент мой славный, в гневе!

Поговори еще!..

Герой!

Молчу, как подобает деве…

Тебе уж семьдесят второй!

Я была буйней огня

И коней ретивых!

Поучитесь у меня

Укрощать строптивых!

А теперь вот я усну,

Словно на перине!

Только сплавлю я жену, —

Побегу к кузине!

Только сплавит он жену, —

Побежит к кузине!

…В конце ж шестого тома Гейне, там,

Где Englische кончаются Fragmente [16]«Английские фрагменты» (нем.). — Ред.,

Необходимо поместить статью

О Гейне в Англии: его влиянье

На эту нацию, и след, который

Оставил он в ее литературе.

Реплики этого лица имеют только мужские окончания.

Кому ж такую поручить статью?

Немало здесь различных спецьялистов,

Но каждый мыслит только о своем:

Лозинский только с богом говорит;

Волынский — о любви лишь; Гумилев —

Лишь с королями. С лошадьми в конюшне

Привык один Чуковский говорить.

Неправда! Я читаю в Пролеткульте,

И в Студии, и в Петрокомпромиссе,

И в Оцупе, и в Реввоенсовете!

Корней Иванович! Ведь вы меня

Не поняли! Сказать хочу я только,

Что вы один могли бы написать

Статью о Гейне…

«Эссейс», вероятно,

Угодно было вам сказать?

Да-с. Эссей-с.

Мне некогда! Я «Принципы» пишу!

Я гржебинские списки составляю!

Персея инсценирую! Некрасов

Еще не сдан! Введенский, Диккенс, Уитмэн

Еще загромождают стол! Шевченко,

Воздухоплаванье…

Корней Иваныч!

Не вы один! Иль не в подъем? Натужьтесь!

Кому же, как не вам?

Ему! Вестимо —

Чуковскому!

Корней Иваныч, просим.

Чуковский сочинит свежо и нервно!

Чуковскому! Чуковскому писать!

Пусть подождут. Их сколько там?

Тринадцать.

Итак, Коней Иваныч, сдайте нам

Статью в готовом виде не поздней,

Чем к Рождеству.

Какого года?.. Стиля?..

Год — этот. Стиль — марксистам всё равно.

А может быть, не Стиль, а Аддисон?

Нет, новый стиль.

Классический?

Советский!!!

Чтоб было крепче, просим Евдокию

Петровну это записать.

Сдаюсь…

Счастливой вестью с вами поделюсь…

Давид Самуилыч! Едва

Альбом завели, — голова

Пойдет у Вас кру́гом: не раз и не два

Здесь будут писаться слова:

«Дрова».

Нет, клянусь, довольно Роза

Истощала кошелек!

Верь, безумный, он — не проза,

Свыше данный нам паек!

Без него теперь и Поза

Прострелил бы свой висок.

Вялой прозой стала роза,

Соловьиный сад поблек,

Пропитанию угроза —

Уж железных нет дорог,

Даже (вследствие мороза?)

Прекращен трамвайный ток,

Ввоза, вывоза, подвоза —

Ни на юг, ни на восток,

В свалку всякого навоза

Превратился городок, —

Где же дальше Совнархоза

Голубой искать цветок?

В этом мире, где так пусто,

Ты ищи его, найди,

И, найдя, зови капустой,

Ежедневно в щи клади,

Не взыщи, что щи не густы —

Будут жиже впереди,

Не ропщи, когда в Прокруста

Превратят — того гляди

(«Книг чтоб не было в шкапу ста!» —

Скажет Брюсов, погоди),

И, когда придет Локуста,

К ней в объятья упади.

Имена цветка не громки,

Реквизируют — как раз,

Но носящему котомки

И капуста — ананас;

Как с прекрасной незнакомки,

Он с нее не сводит глаз,

А далекие потомки

И за то похвалят нас,

Что не хрупки мы, не ломки,

Здравствуем и посейчас

(Да-с).

Иль стихи мои не громки?

Или плохо рвет постромки

Романтический Пегас,

Запряженный в тарантас?

Скользили мы путем трамвайным:

Я — керосин со службы нес,

Ее — с усердьем чрезвычайным

Сопровождал, как тигр, матрос…

Вплоть до колен текли ботинки,

Являли икры вид полен,

Взгляд обольстительной кретинки

Светился, как ацетилен.

Когда мы очутились рядом,

Какой-то дерзкий господин

Обжег ее столь жарким взглядом,

Что чуть не сжег мой керосин.

И я, предчувствием взволнован,

В ее глазах прочел ответ,

Что он — давно деклассирован,

И что ему — пощады нет.

И мы прошли по рвам и льдинам,

Она — туда, а я — сюда.

Я знал, что с этим господином

Не встречусь больше никогда.

Хотел я, воротясь домой,

Писать в альбом в стихах,

Но — ах!

Альбом замкнулся сам собой,

А ключ у Вас в руках,

И не согласен сам замок,

Чтобы вписал хоть восемь строк

Писать стихи забывший

Блок.

Как всегда, были смешаны чувства,

Таял снег и Кронштадт палил.

Мы из лавки Дома искусства

На Дворцовую площадь брели…

Вдруг — среди приемной советской,

Где «все могут быть сожжены», —

Смех, и брови, и говор светский

Этой древней Рюриковны.