Онлайн чтение книги Убийство в долине Нейпы
Глава 4

Проснулась я утром от отчетливого тарахтения тракторного мотора. Встав с постели и подойдя к окну, я действительно увидела трактор. За рулем сидел мускулистый парень, возвышавшийся над виноградными кустами. Сквозь последние клочья ночного тумана он выезжал из виноградника на узкую дорогу позади плавательного бассейна. За трактором тянулся прицеп, длинный кузов которого был нагружен свежесрезанными гроздьями винограда. Выше на холме перекликались по-испански сборщики.

Я посмотрела на мои дорожные часы в кожаном футляре на прикроватном столике. Было около девяти. Чувствуя неловкость оттого, что я так долго спала, я поскорее приняла душ, надела юбку, блузку и сандалии, накинула шерстяную кофту и спустилась вниз на террасу, чтобы выпить кофе с тостами. Никого из членов семьи я не обнаружила. Хозе, дворецкий, сообщил мне, что Лиз уехала в Санта-Елену, а Джон — на винзаводе.

— А мистер Брайант — у себя в кабинете, миссис Барлоу.

О Лурине я спрашивать не стала — учитывая ее возраст и праздный образ жизни, я решила, что она еще спит. Я допивала вторую чашку кофе, когда услышала, что стеклянные двери на террасу за моей спиной открылись. Я предположила, что это Хозе, но тишину на террасе нарушил требовательный женский голос:

— А вы кто такая, простите?

Вздрогнув, я обернулась. Такого типа дамы симпатий у меня никогда не вызывали. Высокая крашеная платиновая блондинка, за сорок, почти совершенные черты лица изваяны хирургом-косметологом и вдобавок грубо раскрашены гримом. Глаза — ледяные, одежда — явно от дизайнера. Драгоценностей, которыми она была увешана, хватило бы на троих любительниц ювелирных побрякушек. Да, подумала я, мадам живет на широкую ногу, вот только со вкусом у нее дело обстоит неважно. Я представилась, рассчитывая на ответную вежливость. Однако мои ожидания не оправдались. Она молча уставилась на меня, и высокомерное выражение ее лица соответствовало тону ее вопроса. Спас ситуацию Хозе. Он вышел из гостиной и сказал:

— Доброе утро, миссис Хестер!

Она не отреагировала на приветствие и спросила, как тявкнула:

— Лурина где?

— С утра ее еще не видел, мадам.

Хестер шагнула в дом.

— Не мать ли это Лурины? — спросила я.

Хозе утвердительно кивнул. Я слышала, как она неприятным, резким голосом окликнула: «Лурина!» В ответ — тишина.

Хозе молча убрал со стола, но, уходя с террасы, проговорил вполголоса:

— Сейчас возьмет мисс Лурину и отправится с ней в поход по магазинам, а потом скорее всего пожалует к обеду.

К обеду? Бывшая жена? Верилось с трудом.

Я вошла в дом и, направляясь к себе, едва не столкнулась с матерью и дочкой, когда они выходили из комнаты Лурины.

«Доброе утро», — сказала я Лурине. Она ответила тем же. Но Хестер Сэлдридж прошествовала мимо меня, словно я — пустое место. Выйдя из дома, они сели в новенький «мерседес» с откидным верхом и укатили.

А я все еще стояла, не в силах превозмочь удивление и погасить раздражение, вызванное ее грубостью. И тут за моей спиной раздался мужской голос, заставивший меня еще раз вздрогнуть от неожиданности:

— Я вижу, вы познакомились с нашей Хестер?

Я обернулась. Это был Брайант. Он улыбался во весь рот, и глаза его за стеклами очков тоже смеялись. Я призналась, что не могу прийти в себя от удивления.

— Ничего не попишешь — она имеет право разгуливать по «Аббатству» с хозяйским видом, — пояснил Брайант, и улыбка его угасла. — Каждый несет свой крест, и я полагаю, что наш крест — это Хестер. Она владеет частью нашего имения. Мы с Джоном все бы отдали, чтобы избавиться от нее.

Так вот оно что — это и есть третья совладелица! Я подумала, что для Лиз такая совладелица — тяжелее любого креста.

— Ладно, — сказал Брайант, снова осветившись улыбкой. — Наступило время вашей экскурсии по «Аббатству». Но, в отличие от туристических групп, которые бродят по винзаводам долины Нейпы, у вас будет персональный гид.

Он дал мне пять минут на сборы. Я переоделась — сменила юбку на джинсы, а сандалии — на кроссовки. Затем навьючила на себя фотокамеры, и мы отправились в путь.

Экскурсия потребовала больших усилий, чем я предполагала. Пришлось внимательно выслушать лекцию, из которой я узнала, что между выходом первой весенней веточки на кусте винограда и появлением в бокале рубинового красного или бледно-золотистого белого вина проходит многосложный процесс, длящийся несколько лет. Пьющие вино не догадываются, что на его вкус воздействуют минеральные микроэлементы, содержащиеся в почве, и ее влажность, и температура воздуха, и количество солнечных и дождливых дней, выпавших на долю зреющих виноградных гроздьев. Оказалось, что в зависимости от сорта винограда, а их в мире — десятки, их сусло нуждается в различных температурах для брожения. Этот процесс идет в течение нескольких недель в стерильных баках и цистернах из нержавеющей стали, после чего вина старятся три-четыре года в дубовых бочках, причем дуб для бочарной клепки годится не любой, а импортируется из особых районов мира, что тоже сказывается на вкусе вина.

— Мы начали нашу экскурсию с той части виноградника, где растет сорт мерло — один из знаменитейших, — объяснил Брайант. — Он созревает раньше других, поэтому мы собираем его первым. А это имеет для нас решающее значение. Главный наш продукт — красное бордо, а бордо — это по традиции смесь нескольких видов винограда с каберне совиньон. Каберне дает вину основу, так сказать, тело и силу, а мерло — придает ему мягкость.

Мы ходили по виноградникам, пока ноги у меня не налились свинцом от усталости. Было очень тепло, и пока одна половинка моей души мечтала вкушать прохладу в гондоле воздушного шара на высоте пять тысяч футов, другая была вынуждена впитывать цифры и факты, которыми меня пичкал Брайант: сколько тонн винограда собирают с акра, и сколько это будет в пересчете на гектолитры, и в каких случаях виноградникам требуется искусственное орошение, и какие сорта наиболее чувствительны к болезням и вредным насекомым, какова роль туманов в предохранении созревающих гроздьев от перегрева — эти и миллион других тонкостей влетали мне в голову и так же быстро оттуда улетучивались.

Наблюдая за сборщиками винограда, я подумала об убитом мексиканце и вдруг почувствовала уверенность, что смерть его каким-то образом связана с виноделием.

Кажется, мы ходили по виноградникам целую вечность, но наконец отправились на винзавод. Мы последовали за трактором, тянувшим за собой прицеп, нагруженный гроздьями мерло, прошли под аркой на вымощенную камнем территорию монастыря и приблизились к зданию, где когда-то находились монашеские кельи. Теперь рядом с домом была оборудована разгрузочная площадка. Здесь, с помощью электролебедки, кузов перевернулся, и все его содержимое посыпалось в воронку большого стального бункера, поверхность которого была заподлицо с разгрузочной площадкой. Заглянув через поручни ограждения, я увидела внизу кувыркающиеся, перемешивающиеся виноградные гроздья, листья, стебли — непрерывно вращаясь, огромный архимедов винт втягивал их в тесное отверстие. Дальнейшее было скрыто от наших глаз.

— Это дробильно-прессовый агрегат, — объяснил Брайант. — Сначала он отделяет гребни от ягод, затем давит виноградины, отжимает сок и перекачивает его в чаны для брожения.

Я вспомнила старинные картинки, на которых босоногие, а то и почти голые крестьяне — мужчины и женщины — трамбовали ногами виноград в огромных деревянных корытах.

Зайдя с другой стороны бункера, мы обнаружили Джона. Он снимал показания с какого-то приборчика.

— Проверяет соотношение сахара и кислоты, — сказал Брайант.

Джон и здесь не удостоил меня беседы. Он коротко нас приветствовал и снова склонился над прибором. Я старалась не выглядеть слишком разочарованной и объяснила себе его нелюбезность занятостью. Брайант рассмеялся.

— Не обижайтесь на него, он всегда такой замороченный на уборке. Стоит ему хоть чуть ошибиться в подсчетах и принять неверное решение, год кончится плохо — дело обернется недобором бутылок марочного вина.

Я заметила рабочего, который сыпал из пакета в бункер какой-то порошок.

— Двуокись серы, — пояснил Брайант, — чтобы убить нежелательные бактерии и не дать вину закоричневеть.

Затем Брайант повел меня в само здание винзавода, где после жары на виноградниках прохлада показалась мне прямо-таки райским подарком. Не считая доносившегося снизу из подвала слабого рокота давильного механизма, тишина в здании была почти полной.

— Здесь у нас — кувьер, — объяснил Брайант.

По стенам тянулись сверкающие трубопроводы, через них виноградное сусло перетекало в огромные чаны из нержавейки, емкостью от 20 до 500 тысяч галлонов. А то, что после завершения брожения снова откачивали из чанов, было уже вином.

Я перезарядила камеру, и мы спустились в тускло освещенные подвалы, давным-давно построенные руками трудолюбивых французских монахов. Там под каменными сводами было еще прохладнее, темнели ряды дубовых бочек, больших и малых, стеллажи, аккуратно заполненные бутылками, казались бесконечными, пьяняще пахло вином. Я мало обращала внимания на Брайанта, рассказывавшего об ежегодном «перелопачивании», то есть о переливании из одной бочки в другую, о «букете», «изысканности» или «законченности» вина. Он то и дело зачерпывал из дубовых бочек, чтобы проиллюстрировать сказанное. Столь же невнимательно я выслушала его извинения по поводу того, что эта откупоренная им бутылка оказалась «немой», а та «незрелой», поскольку вино, видимо, хранилось в бочке, где одна клепка подгнила. Потом мы сидели на бочках и болтали в подвальном полумраке, а я представляла себе монахов-иезуитов в капюшонах в этом же погребе — теперь от них разве только прах остался, а тогда, при колеблющихся язычках пламени свечей, они тоже возились тут с винными бочками и бутылками… Теплые, дружеские интонации Брайанта, изумительное вино в стакане вознаградили меня за четыре часа утомительной экскурсии, вобравшей в себя процесс длиною в четыре года — от грозди на ветке до золотистой влаги в бокале.

Но, как вскоре оказалось, это было лишь короткое затишье перед таким ужасом, который, надеюсь, мне больше никогда в жизни не приведется испытать.