Онлайн чтение книги Вавилонские книги. Книга 1. Восхождение Сенлина
Глава восьмая

Невзирая на загадочные объяснения капельдинера и энтузиазм Пининга, Сенлин по-прежнему ожидал увидеть ряды кресел, обтянутых бархатом, сцену, просцениум и занавес, – короче говоря, он ожидал увидеть театр.

Вместо этого он очутился на пороге вымощенного белой плиткой коридора, напоминающего раздевалку пансиона, в котором он учился много лет назад. Вдоль стены располагались кедровые скамьи и кабинки. Десятки одетых в белое прислужников со скучными лицами сновали туда-сюда, толкая вешалки с костюмами, таская стопки полотенец, волоча корзины, полные отполированных туфель. В отличие от капельдинера, которому он только что заплатил, по нарядам этих людей было видно, что они обычные трудяги. Воздух был тяжелым от пара и агрессивных ароматов одеколона, мыла и лосьона для волос. Он понял, где оказался: за кулисами! Но где же сцена? И кто на ней?

Сенлином занялся прислужник, который принес аккуратно сложенное белое полотенце с квадратиком розового мыла сверху. У прислужника были прилизанные волосы цвета камня и худые щеки, розовые от тщательного бритья; он выглядел претенциозным, как торговец рыбой. Сенлин слегка встревожился, обнаружив, что этот человек вооружен. На поясе у него висел однозарядный пистолет. Вновь окинув взглядом других прислужников в помещении, Сенлин увидел, что большинство вооружены. Непривыкший к свободному ношению пистолетов – даже констебль Исо не всегда носил свой, – Сенлин решил: это знак, что он вступил в более законопослушную часть башни.

Сенлин сердечно улыбнулся нелюбезному прислужнику. Тот в ответ не столько повел, сколько потащил его к незанятой душевой кабинке.

Невзирая на тревогу, Сенлин насладился горячей водой и грубым мылом с ароматом сандалового дерева. Похоже, это была первая настоящая роскошь, предложенная башней. Он бы постоял еще немного под источающими пар струями, не вмешайся сердитый прислужник.

Он измерил завернутого в полотенце Сенлина портновской лентой, потом ушел и вскоре вернулся со сменой одежды: фраком дворецкого и накрахмаленной манишкой. И то и другое подошло, но не польстило долговязому Сенлину. Дворецкий из него получился неубедительный. Красный галстук-бабочка на нем смотрелся так абсурдно, что Сенлин его сразу снял. Но прислужник быстренько подобрал выброшенный галстук и без нежностей вернул на шею Сенлина.

– Вы не можете менять костюм, сэр, – сказал человек с волосами цвета стали. – Взгляните на правила в программе.

Постепенно до Сенлина дошло, что ему пытались объяснить: он был и актером, и зрителем. Это не театр. Это шарада. Детская игра в «верю – не верю». Конечно, здесь нет настоящей публики. Кому захочется на такое смотреть?

Служитель велел Сенлину упаковать одежду и ценные вещи в портфель, что он и сделал с опаской. Ему претила идея расстаться с деньгами, билетами на поезд и путеводителем, но, похоже, выбора не было. Тот факт, что здесь все было устроено так по-деловому и так много внимания уделялось безопасности, давал некоторую надежду. Кроме того, выяснилось, что он не единственный, кто держит деньги в ботинке, – и насколько же это безопасно?

Затем его портфель заперли в тяжелом шкафу на колесиках, вместе с личными вещами других мужчин – все они, похоже, гораздо спокойнее расстались с имуществом. А почему нет? Никто в театре не волнуется, что пальто украдут из гардеробной. Эти люди пришли скрыться от действительности, играть, действовать! Они шутили, смеялись и вели себя как школьники, хотя большинство уже седовласы или вовсе лысые. Молодые мужчины тоже встречались, но были, как правило, толстоватыми, слегка неуклюжими или непривлекательными. Похоже, билетеры назначали на роль дворецкого мужчин, чьей наружности чего-то не хватало. Сенлин с горечью подумал, что ему среди них самое место.

Пока сопровождающий одевал и причесывал Сенлина, он прочитал программу. Программа описывала в общих чертах сюжет, который им предстояло приукрасить собой. Действие пьесы разворачивалось в особняке, поэтому сцена охватывала множество комнат, включая столовую, кабинет, кухню и еще дюжину домашних помещений. Героев было четверо: богатые муж и жена, поименованные Керрик и Элис Мейфэр, молодой подручный в делах по имени Оскар Шоу и Исаак, дворецкий – его роль в этом фарсе.

Игроки должны были вести импровизированный диалог на основе предоставленного сюжета. История оказалась достаточно банальной. Муж, мистер Мейфэр, поглощен деловыми вопросами. Он думает о молодом партнере, мистере Шоу, как о сыне, которого у него никогда не было, и много времени тратит на его подготовку к деловому миру. Между тем миссис Шоу, чувствуя, что муж ею пренебрегает, начинает флиртовать с мистером Шоу. Мистеру Шоу приходится выбирать между деловым будущим и чувствами, которые у него зарождаются к миссис Мейфэр – привлекательной, пускай и не без изъянов, женщине с переменчивым настроением.

Сенлин испугался, обнаружив, что дворецкому Исааку в конечном итоге придется решать, поддерживать ли сумасбродную хозяйку в ее неразумном поведении или раскрыть потенциальную измену своему работодателю, мистеру Мейфэру. Жуть кошмарная. Сюжет представлял собой именно ту разновидность тухлой мелодрамы, от чтения которой он отговаривал учеников. Подтекст был очевиден: любовь, чистая и вечная, побеждала все. Сенлин не верил в такую любовь: внезапную, эгоистичную и ненасытную. Любовь, какой ее часто изображали поэты, была лишь лысой похотью в пышном парике. Он верил, что у истинной любви больше общего с ученостью: она глубока, тонка и никогда не всеобъемлюща.

Капельдинер схватил утопающего в сомнениях Сенлина за плечо мозолистой рукой и повел через дальний конец раздевалки в зал с ковром на полу. Коридор перед ним мог бы быть коридором роскошного отеля. Выкрашенные в белый цвет двери размещались по обе стороны на равном расстоянии друг от друга, хотя в отличие от любого отеля, который он когда-либо посещал, в этом коридоре не было углов. Он тянулся и тянулся до тех пор, пока, постепенно изгибаясь, не исчезал с глаз долой. Коридор заполнили сотни мужчин разного облика, но каждый был одет в такой же черный фрак и накрахмаленную манишку, как Сенлин. Вездесущий красный галстук-бабочка, от которого зудела шея, делал владельца менее заметным в толпе, но зато более абсурдным.

Словно он шагнул между двумя зеркалами и теперь наблюдал, как удваивается снова и снова, превращаясь в тусклую бесконечность. От увиденного закружилась голова.

Грубый сопровождающий вручил ему ключ и сказал:

– Найдите незапертую дверь в коридоре. Если она не заперта, пьесе внутри все еще нужен кто-то на роль Исаака, дворецкого. Другие игроки, возможно, уже начали пьесу. Закройте за собой дверь. Ваш ключ откроет все межкомнатные двери, которые не отмечены, и дверь, через которую вы войдете. Если вы выходите в коридор, то не можете повторно войти в пьесу. Если вы выйдете через дверь другого персонажа, будете удалены из Салона. У вас есть вопросы?

Немного ошеломленный, но понимающий, что не в его положении задавать вопросы куратору – который, впрочем, все равно не в настроении отвечать, – Сенлин покачал головой.

– Наслаждайтесь вашим представлением.

«Пройди через Салон. Доберись до Купален. Она будет там», – снова сказал себе Сенлин.

Его охватили знакомые ощущения – комок в горле, пульсация в кончиках пальцев, сужение поля зрения, – предвещающие приступ паники. В тесном коридоре было слишком много народу. Ему надо вырваться. Он принялся прорываться через толпу дворецких, которые бродили туда-сюда и болтали, не очень-то спеша отыскать незапертую дверь. Это ведь, в конце концов, их приключение в отпуске! Они экспериментировали с театральными акцентами и сценическими жестами; они хвастали, какую сторону поддержат, как только начнется спектакль. «Любовь должна победить!» «Нет, брак – это святое!»

Ему захотелось кричать.

Мысль о том, чтобы вломиться в некую странную комнату, нервировала его, но не так сильно, как полный коридор дворецких. Он случайно попробовал дверь и обнаружил, что она заперта. Дернул другую – и тут неудача. Со следующей тоже не вышло. Ладони вспотели, и дверные ручки скользили под рукой. Его душевные страдания росли с каждой неудачей. На миг он словно отделился от собственного тела и увидел со стороны, как обезумевший тощий дурень дергает одну дверную ручку за другой.

Его двойники ворчали и вздергивали подбородки, когда Сенлин протискивался мимо. Он толкал дворецких, вынуждая тыкаться в деревянные панели на стенах и обои с позолотой, но не извинялся. Он не мог ничего с собой поделать. Он сходил с ума, и не только из-за знакомых тревожных спазмов, но и от мысли, что Мария могла оказаться за любой дверью, участвуя в спектакле, изображая жену одного человека и любовницу другого. Он схватился за следующую дверную ручку, как будто хотел ее задушить.

Она повернулась. Сенлин бросился внутрь и быстро запер за собой дверь. Тишина была чудесна.

Он стоял на пороге кухни. Как будто вошел в чей-то дом через заднюю дверь. Рядом с печкой-буржуйкой лежали аккуратной пирамидкой наколотые дрова. С пересекающихся потолочных балок под открытыми стропилами свисали сети, полные тыкв и лука. Банки с заготовками ярко блестели в свете масляной лампы без абажура. Лампа также освещала латунный выступ на стене, размещенный до странности высоко. От этой диковинки Сенлин быстро отвлекся на ветчину. Окорок, утыканный яркими вишнями, лежал на богато украшенном блюде на столе для слуг. Аромат древесного дыма, гвоздики, свинины и закаленного железа согревал воздух. Это было восхитительно. И безмятежно. Он с трудом верил, что все еще находится в Вавилонской башне.

Он разжег огонь и наполнил чугунный чайник водой из прочного зеленого крана. Сделал это по привычке; у него дома на плите всегда кипел чайник, чтобы в любую минуту можно было приготовить чашку чая. Трубы булькали и кашляли, как старый астматик. Работа по дому его утешила. Брызги жира на плите заставили подумать о завтраке: оладьи, печеные яблоки, жирный лосось шкворчит на сковороде. Он проголодался. Нет, он не просто проголодался – он умирает от голода. Сенлин забыл о приличиях и оторвал толстый кусок жирной корочки от бронзовой ветчины. Съев полоску в один прием, оторвал вторую, а потом – третью. Он жевал и жевал, задыхаясь. Он насыщался, стоя над ветчиной, как стервятник, и наслаждался одиночеством. От соленого мяса щипало губы, потрескавшиеся от жажды. Сенлин взял чашку с крючка и наполнил ее из крана, а потом выпил, постанывая от облегчения. Съев столько мяса, сколько смог, он завернул еще несколько кусочков в салфетку и сунул в карман.

Фарфоровая чашка в его руках приковывала взгляд, хотя ему потребовалось время, чтобы понять почему. Ее край был расписан причудливой гирляндой из цветков кизила. Всего несколько месяцев назад Мария, в процессе объединения их хозяйств, распаковала заполненный соломой ящик фарфора, украшенного таким же рисунком. Ее набор был семейной реликвией, подарком от бабушки на свадьбу. В тот день Сенлин заметил, что кое-что из набора отсутствует, и, вдохновленный желанием угодить, а также стремлением к полноте, предложил найти замену.

Мария поблагодарила его и потянула за шею, поцелуем стирая угрюмость с его лица. Теперь Сенлин задавался вопросом: неужели он всегда хмурился, даже когда они были одни?

– Недостатки также часть набора, – сказала она. – Их нельзя заменить. Я знаю, когда и что сломалось или потерялось. Я сама разбила тарелку, когда мне было девять. Теперь я бессмертная часть картины. Меня устраивают мои недостатки, спасибо. – Она подмигнула и прижала язык к верхней губе. Такую рожицу она иногда корчила в классе много лет назад, и, вспомнив об этом, он с нежностью улыбнулся.

Нет, он не всегда хмурился.

Сенлин рухнул в кресло посреди уютной поддельной кухни и спрятал лицо в ладонях.