Онлайн чтение книги Добро пожаловать в NHK! Welcome to the NHK!
Глава 5: Гумберт Гумберт двадцать первого века

Часть первая

Возьмём, например, светлячков. Представь себе их красоту, эфемерную красоту их жизней, не длящихся и недели.

Светлячки–самки мигают своими фонариками только чтобы спариться с самцами; самцы мерцают лишь ради спаривания с самками. И лишь только их брачный сезон подходит к концу, они умирают. То есть, инстинкт размножения — для них единственный и основной смысл в жизни. Этот простейший инстинкт и нехитрый мирок светлячков не сломить никакой печали. Именно поэтому недолговечная красота светлячков так прекрасна. Ах! Как прекрасны светлячки!

Рассмотрим, с другой стороны, человеческий род. Тут мы находим чрезвычайно сложный социальный строй.

Кажется, Фрейд сказал что–то вроде «Люди — существа со сломанными инстинктами». Всякий раз, как я сталкиваюсь с разочарованием, гневом, или печалью, эти слова сами всплывают в моей голове.

«Любовь», «романтика» и тому подобные современные понятия заставляют человека, это существо со сломанными инстинктами, прятать свою истинную природу. Всё это, конечно же, обман. Чтобы скрыть эту ложь, человечеству приходится выдумывать всё новые и новые понятия. Вот почему мир становится сложнее с каждым днём.

Однако сложность не может скрыть многочисленных противоречий, порождённых нашими сломанными инстинктами. Из них возникают безнадёжные по самой своей сути противопоставления: слова и инстинкт, мысли и физическое я, разум и сексуальное влечение. Эти противостоящие друг другу понятия — словно змеи, кусающие друг друга за хвост. Змеи, навеки сцепившиеся в свирепой битве за превосходство, они крутятся и крутятся, причиняя нам всё больше боли.

Понимаешь? Тебе ясно, о чём я толкую? Что? Ты совсем потерял нить? Ну ладно.

Я говорю о том, что…

Я швырнул подушку в Ямазаки:

— Заткнись! Сдохни!

Устроившийся на котацу Ямазаки выгнулся назад, уворачиваясь от подушки, и спокойно продолжал рассуждать:

— …что наши сломанные инстинкты причиняют нам боль. Мы продолжаем жить в боли, поскольку ломаем свои инстинкты при помощи разума. Но что же нам делать? Забыть о знаниях? Отказаться от разума? Как ни крути, это невозможно. К счастью или на беду, но мы уже давным–давно вкусили от плода познания. Так было сказано в журнале «Пробудитесь!», который мне дала та женщина.

— Что?! Какого чёрта, о чём ты думаешь, будя меня в два часа ночи и заводя свои длинные непонятные речи, да ещё и пьёшь тут?

— Наш разум и наши инстинкты противоречат друг другу, но мы не можем отказаться ни от того, ни от другого. И что нам остаётся делать? Пойти на компромисс и попробовать встречаться с девушками? Жениться и попробовать завести детей? Всё это, в конце концов, лишь общепринятый путь. Однако мне открылось, что… женщины… эти существа даже не люди. Напротив, они, вполне возможно, куда ближе к монстрам. Примерно год назад мне открылась истина. Когда я работал в супермаркете, чтобы заработать на обучение, со мною всякое случалось. Это совершенно ужасные воспоминания, я даже не хочу об этом думать, — выдав всё это на одном дыхании, Ямазаки выхватил второе пиво из моего холодильника.

Прежде, чем я успел его остановить, он уже открыл банку и выпил её содержимое одним глотком.

Затем он вдруг рявкнул:

— Женщины — дерьмо! Пошли они к чёрту!

Лицо Ямазаки было настораживающе красным. Похоже, он уже был пьян. Он быстро пьянеет, но продолжает регулярно напиваться. Как–то раз я задумался, не зарождается ли в нём матёрый алкоголик, но потом он однажды объяснил: «Моя семья дома на Хоккайдо держит винодельню. Я пью со средней школы. Не волнуйся за меня — я в полном порядке!»

Мне было не очень ясно, каким местом он был в порядке. Когда Ямазаки напивается, он не прекращает разглагольствовать, пока не выпустит весь пар, хоть ты кричи на него или демонстративно не обращай внимания. Я убедился в этом на собственном опыте.

Я понятия не имел, что с ним делать.

Затем он, кажется, успокоился; его плечи поникли, а голос затих.

— Женщины — дерьмо. Но, несмотря на это, у меня иногда появляется желание встречаться с какой–нибудь девушкой. Всё–таки я человек, тут уж ничего не поделаешь… В общем, я пережил ещё один кошмар. Была в моём классе одна девочка, самая красивая. Её звали Нанако. В моей школе, куда девушки–отаку съезжаются со всей страны, она одна выглядела нормально. Не стоит даже упоминать о том, что я и сам вполне неплох. За моё изящное сложение и приятные черты лица меня дразнили девчонки в младших классах, — впрочем, я сообразил, что приятная внешность мне только на руку.

— Я предложил Нанако: «Давай встречаться!» Она ответила: «Прости, Ямазаки, но ты немного, знаешь ли… К тому же, я встречаюсь с Казуо».

— Что это ещё за «немного»? Что я за «немного, знаешь ли»? А Казуо — это тот жиртрест? Я… Я так старался, пошёл против себя, признался тебе в своих чувствах, и что это всё такое?!

Ямазаки взмахнул обеими руками с криком:

— Знай своё место, дрянь! Ведь могла бы хотя бы дать себя трахнуть! Да как она вообще посмела!

На меня нахлынула внезапная волна страха. Похоже, я наткнулся на ещё одну его скрытую грань. Как будто бы заметив мою ошеломлённую реакцию, Ямазаки поспешно улыбнулся широкой, деланной улыбкой:

— Ха! Ха–ха–ха! Нет, нет, я просто прикалываюсь. Шутка! Разве станет парень вроде меня признаваться в чём–нибудь девушке? Ясно же, что живые девушки все дерьмо. Я в них разочаровался… ещё с тех пор, как подружки моей старшей сестры чуть не изнасиловали меня в средней школе.

Ещё одно шокирующее откровение. Стараясь казаться спокойным, я продолжал курить свою сигарету. Тем временем голос Ямазаки повысился до очень громкого:

— В общем, такие дела! Всё враньё. Всё, что я говорил — враньё. Ха–ха–ха, я мальца перепил, да? Эй? Ну ты чего, Сато? Да не смотри на меня так. Что ты глядишь на меня с жалостью, усмешкой и испугом сразу? Не надо… не смотри так. Не смотри на меня таким взглядом!

Я понятия не имел, что мне делать.

Наверное, Ямазаки в целом пытался сказать, что женщины мешают мужчинам.

— Живые девушки ужасны. Но человек по природе своей жаждет секса с женщинами. Наш разум, естественно, отвергает женщин, но наши инстинкты очень, очень сильно хотят исключительно секса с ними. Так что у нас проблемы, — в этом направлении, похоже, двигались его рассуждения.

Мне–то какое до этого дело?! — хотелось воскликнуть мне. Однако я терпел, как взрослый человек.

Если подумать, ему и вправду очень не повезло. Из–за извращённой природы нынешнего общества и его собственную психику хорошенько перекорёжило.

Бедняга.

— Н–нечего меня жалеть!

— Спокойно. О, у меня идея! Почему бы не отправиться в бордель? Может, тогда в твоей голове прояснится.

— Я же тебе только что объяснял. Я даже не обращаю внимания на живых девушек.

— А какие ещё, по–твоему, бывают девушки? — в ту самую секунду, как я задал этот вопрос, он поник и, кажется, готов был расплакаться в любую секунду. Затем на его лице вдруг появилась гордость.

Лукаво улыбаясь, он сказал:

— Они всегда прямо рядом с нами, а? Ты ещё не сообразил? Сато, на этой неделе тебя, должно быть, тоже покорили их чары.

Я лишился дара речи.

— Теперь понимаешь, о чём я говорю, а, Сато?

Я моргнул.

— Как милы и обаятельны, — продолжал он, — девушки, которые живут в двумерных мирах. Как восхитительны эти девушки по ту сторону моего монитора.

Ну ладно, после такой длинной речи я должен хотя бы отдать должное его страсти.

— Не спорю, Ямазаки, культура эротических игр удивительна.

— Вот и хорошо, что ты это понимаешь. Эроге — это единственный указатель на пути к победе человечества над инстинктами. Пока у нас есть эроге, живые женщины нам совершенно не нужны. В эротических играх наша надежда. Да, Сато, ты уже наметил концепцию нашей игры?

— Н–не совсем, ещё чуть–чуть осталось… Кстати, тебе не кажется, что игры, которые ты одолжил мне, слегка странные?

— Как это странные?

— Ну, ты знаешь… Я имею в виду, персонажи в них как–то чересчур молоды, героини все внешне маленькие девочки, ещё и младшей школы не закончившие…

— Ха! Ну что ты говоришь, Сато? Это на тебя не похоже. Для начала, героини эроге― всего лишь выдуманные персонажи, отрисованные в двухмерной компьютерной графике. Чтобы передать невинность, чистоту и женственность, нет ничего более подходящего, чем образ маленькой девочки, не так ли? Нас успокаивает один только её вид. А поскольку они всего лишь 2D–персонажи, они никак не могут причинить вреда нашему хрупкому эмоциональному покою. Этот двойной ремень безопасности защищает нас от травм, и мы можем избежать страха быть отвергнутыми. Иначе говоря, это истинное значение моэ: совершенная, молодая и невинная женственность. Понимаешь? Соображаешь, о чём речь?

Я размышлял над его словами… Ничего я не понимаю! — собирался воскликнуть я, но к тому времени Ямазаки уже исчез из моей комнаты.

На котацу он оставил подарок: обычный CD–диск.

Часть вторая

Я как следует подумал над этим следующим утром. Судя по всему, Ямазаки недавно отказала девушка. В отместку он напился от отчаяния и решил «К чёрту девушек — у меня есть эроге!» Во всяком случае, это объяснило бы произошедшее.

Однако, будь дело только в этом, он бы не стал бы рассказывать мне о своём позоре. Ему не нужно было заявлять, что он такой ярый лоликонщик. Он оправдывал свое признание какой–то безумной теорией, но тем не менее, оставался лоликонщиком и фанатом эротических игр. Он был опасен. Ну, или, во всяком случае, Ямазаки был куда опаснее, чем я его себе представлял.

Когда я вставил CD, который Ямазаки оставил мне прошлой ночью, в компьютер, я ужаснулся его содержанию. Какой кошмар, это слишком опасно. Семисотмегабайтный CD–R был заполнен JPEG картинками. Все они были фотографиями, снимками девочки, с виду не окончившей даже младшей школы. Хуже того, девочка была раздета догола. Короче, фотки были эротикой.

Я тут же задёрнул шторы. Недавние законы о детской порнографии делали этот компакт–диск чересчур опасным. Я рисковал попасть в тюрьму, не будучи виновным, и всё из–за Ямазаки. О чём он вообще думал? Не мог обойтись только рисованными картинками, чтоб тебе пусто было?! Я хотел было отругать его, но сегодня он отправился на учебу.

Голая девочка весело улыбалась с моего пятнадцатидюймового монитора.

В груди заболело и мне стало трудно дышать. Держась за голову, я решил исследовать содержимое CD, чтобы убить время. Изучая его, я нашёл текстовый файл, который открыл в редакторе. Это было письмо от Ямазаки.

— Ну, что думаешь, Сато? Наверняка испуган, а? Запомни, чтобы создать качественную эроге, требуется обращаться к живым эталонам. Пусть эти картинки подстёгивают твоё воображение. Это коллекция фотографий Рики Нисимуры. Её знают как величайшее сокровище мира лоликона. Не беспокойся, тут только лёгкая эротика. Мы создадим отличную эроге, и улыбка Рики вдохновит нас!

Каков негодяй! Я дрожал от злости. Во–первых, когда это я соглашался делать игру про лолит? Брось, не надо навязывать мне свои собственные вкусы.

Гм. Когда я призадумался над этим, мне вдруг пришло в голову: быть может, он пытается обратить меня в свою веру?!

Возможно, во времена Гендзи Хикари всё было по–другому, но в наше время, однако, общество считает приверженцев лоликона извращенцами, которых необходимо уничтожать. Так что, должно быть, чрезвычайно тяжело найти людей, разделяющих твои интересы. Вот почему Ямазаки придумал сделать меня своим напарником в разработке эротической игры, а затем и приятелем–лоликонщиком.

Нет, эти мои подозрения были, откровенно говоря, только простыми догадками, и вполне возможно, он просто хотел сделать качественную эроге. В конце концов, в современных эротических играх героини очень часто бывают маленькими девочками. Пожалуй, можно даже сказать, что девочки–лолиты уже стали символом этого порочного медиа жанра.

Если хорошенько подумать, даже другое название эротических игр — это «бисёдзё–игры». Не игры про «красивых девушек», а про «красивых девочек». Я подумал, что где–то здесь кроется некий глубинный смысл.

Что будет с Японией, где эти бисёдзё–игры завоёвывают огромную популярность? Делая вид, что размышляю над этой тонкой общественной проблемой, я подавил в себе беспокойство. Затем я робко открыл коллекцию фото Рики Нисимуры на экране своего монитора.

Прошло несколько секунд.

Меня передёрнуло… Рика Нисимура, оказывается, была довольно мила.

— Н–нет–нет! Я просто слегка запутался! — мой возглас отдался пустым эхом в полумраке комнаты размером в шесть татами. А Рика улыбалась мне своей невинной улыбкой, выставляя напоказ свои выступающие рёбра, своё бесконечно гибкое тело.

Я сглотнул и дрожащими пальцами нажал кнопку мыши. На мониторе следующая картинка.

Ох, Рика…

Это неправильно! Я поднял голову и, с силой всего своего тела, ударился ею об стену. Раздался глухой стук. Слёзы брызнули из моих глаз. Было больно. Но Рика всё равно улыбалась… Ох, Рика.

Нет, нет!

Я поспешно открыл Internet Explorer. Точно! Проблема была лишь в том, что сама Рика была слишком красива; это не значило, что я лоликонщик, или что–то такое. Просто так уж вышло, что меня покорила её красота, но вообще–то я нормален. Чтобы доказать это, я должен был найти другие картинки лолит в интернете. Ясно было, что любые другие лолиты, кроме Рики, меня ничуть не тронут.

Однако, благодаря новым законам о детской порнографии, найти картинки лолит в интернете было куда сложнее, чем я ожидал. Я пробовал копать там и тут, но всё, что находил — это жульнические сайты с зарубежными номерами телефонов.

Но будь я проклят, если кто–нибудь посмел бы усомниться в моих талантах интернетчика. Я был ветераном, за моими плечами были четыре года непрерывного подключения к Интернету. Чтобы найти ценные данные, лучше всего было повертеться на форумах. Таковы законы компьютерного мира. Я решил начать с поисковых систем, чтобы выйти на форумы порнографической тематики.

Но что это? Несколько тысяч страниц результатов… Даже уточнив запрос, я всё равно получил несколько сотен сайтов. Их было просто слишком много.

Для начала я попробовал открыть самую первую страницу. Тотчас же, с пугающей скоростью, начало открываться бесчисленное множество окон браузера. «Проклятье! Подстава!» — выругался я. Одна из этих многооконных атак на JavaScript, часто встречающихся на платных сайтах. Но я не дрогнул. Ясно! Internet Explorer такая задача не по силам.

Для таких случаев мне нужен был браузер с закладками. Браузеры с закладками — это такие великолепные браузеры, в которых можно просматривать несколько страниц сразу, в одном окне. Я скачал Donut — браузер, который все называют самым стабильным из браузеров с вкладками, и тут же его запустил. О! Насколько же так удобней работать! Теперь мне несложно будет найти нужные страницы.

Я открывал столько страниц одновременно, сколько позволяли ресурсы компьютера, и обыскивал их все. Картинки лолит, картинки лолит… В новых вкладках я открывал все страницы, на которые ссылались форумы, затем шёл по ссылкам с тех страниц, и проверял всё, сверху донизу. Мне нужны были подпольные порно форумы.

Не вестись на платные сайты! Опасаться файлов с расширением .exe! Подавить назойливую рекламу программами, блокирующими всплывающие окна!

Стрелка часов ползла; за окном уже стояла ночь. Только лишь бело–синее мерцание монитора освещало мою комнатку размером в шесть татами. Мне не хотелось терять время даже на то, чтобы включить свет. Моя дивная, божественная скорость печати ветром рвётся на крыльях буйной интуиции через весь интернет! Бойтесь моих молниеносных кликов!

Я дикий зверь!

Я волк!

Часть третья

Когда я вернулся к реальности, прошла неделя. Я впервые за несколько суток отодвинул мышку с клавиатурой и заглянул в уборную. В зеркале отражался невероятно опасный парень — то есть я. Щетина на лице, засаленные волосы, отсутствующий взгляд, отвисшая челюсть… изгой, безработный хикикомори, которого все стараются избегать, которого никто не захотел бы терпеть рядом… грязный, неряшливый, растрёпанный и кошмарный…

Перед зеркалом стоял лоликонщик.

— Ух, — я без сил опустился на пол.

Как я мог до такого дойти?

Пути назад больше не было. Я… я накачал картинок лолит со всего света. Но одних фотографий мне было мало. Я не брезговал и видео в форматах вроде MPEG или RealMovie. Мой тридцатигигабайтный диск был полон непристойных тел маленьких девочек, которых, по правде говоря, мне было жаль.

Я так больше не могу. Я просто не могу так жить дальше. Хикикомори–лоликонщик — это худшее, что есть на этом свете. Я даже не человек. Я монстр. Моя жизнь кончена. И не ходить мне больше при свете дня.

Да, я хикикомори, не спорю. Но я никогда не думал, что окажусь лоликонщиком. Мои вкусы были довольно традиционны, и по правде говоря, мне даже нравились женщины постарше. И всё же, теперь я…

— А–ааа… — рыдания вырвались из моей груди, и слёзы хлынули на пол. Это были слёзы раскаяния. Да, я признавал свои ошибки, и хотел стать другим человеком. Я хотел измениться. Но было уже слишком поздно.

С тех пор, как я начал нашёптывать вещи вроде «А Нозоми ничего», я знал, что качусь прямиком в ад. С тех пор, как я начал бормотать слова вроде «Киёми прекрасна. Даже для пятиклассницы она прекрасна», ад уже виднелся на горизонте. С тех пор, как я начал рассуждать «Ого, русские девочки суровы, да и американки творят ужасные вещи», ухмыляясь себе под нос, я знал, что ад был уготован мне со стопроцентной вероятностью.

Простите, простите, мне ужасно жаль, я совершенно не хотел всего этого. Я не думал, что всё так серьёзно. Поначалу я просто дурачился. Но теперь…

— Аргх!

Было больно. Очень больно. Болела грудь, её разрывало чувство вины. Я не хотел быть лоликонщиком или кем–то вроде. Но теперь, хотел я того или нет, я был первосортным лоликонщиком–хикикомори, самым ничтожным отребьем за всю человеческую историю.

Но всё же послушай: ты не прав. Ты заблуждаешься! Я не собираюсь запирать у себя в комнатке маленьких девочек, ничего такого! Я не намерен никого похищать! Ты ошибаешься. Не я виновен в этих грехах! Пожалуйста, выслушай меня! Верь мне! Не смотри на меня так! Не смотри на меня!

Но… красные портфельчики. И флейты. И невинные девочки, играющие в парке. Ах!

— Хочешь поиграть со старшим братиком?

— Я тебе конфетку дам.

— Просто задери юбочку.

— Давай сыграем в доктора.

— Вот тебе укольчик!

Мне конец, конец, конец! Провалиться мне под землю, умереть на месте, рассыпаться прахом и… Что за шум? Заткнитесь там…

— Сато! Ты ведь дома? Открой, пожалуйста! — звал кто–то издалека, — Сато! Ты жив там? Помер, что ли? Если жив, открой дверь, пожалуйста!

Кто–то ломился в двери моей квартиры. Однако у меня не было больше сил показываться людям. Оставьте меня в покое…

— Что, тебя и вправду нет? А я–то хотел одолжить тебе это восхитительное подпольное видео.

Я поднялся, вытер слёзы и открыл дверь.

Выслушав мой рассказ, Ямазаки нахмурился, и на лице его отразилось чистейшее отвращение:

— Ты заперся на целую неделю и всё время качал порно? Ты совершенно никчёмное существо.

— Вообще, это ты во всём виноват!

— Правильно, вали всё на меня, это ведь я виноват, что ты такой человек. А, Сато?

— И н–н–не совестно тебе так говорить, когда ты сам меня во всё это затащил?

— Я же сказал тебе, что это были просто прототипы для персонажа. Слушай, Сато, ты совсем сбрендил, если собрал тридцать гигабайт порнухи. Я даже приближаться к тебе не хочу. Не подходи, ты меня пугаешь!

— Г–грррр! — от злости я буквально покраснел. Кулаки мои дрожали.

— Н–ну, чтобы сменить тему, давай как следует обсудим наши планы по разработке игры. Я одолжу тебе эту кассету, идёт?

Выхватив плёнку из его рук, я ударил ей об колено и сломал пополам.

— Ч–ч–что ты творишь?… — запинаясь, начал Ямазаки.

В это мгновение я увидел единственный путь из мира лоликона.

Я взглянул на Ямазаки:

— Ямазаки.

— Что? За видео, пожалуйста, деньги верни.

— Лоликон бесчеловечен, он чудовищен.

Ямазаки молчал.

— Давай спасёмся, спасёмся вместе! Если мы не вырвемся прямо сейчас, мы будем лоликонщиками до самой смерти! Нельзя терять ни минуты!

Схватив Ямазаки за руку, я силой вытащил его из комнаты.

***

Забежав в комнату Ямазаки за его цифровой камерой, мы вышли на улицу и поспешно зашагали по городу.

Стоял ранний майский полдень. Хотя в городе было тепло, людей на улицах было мало.

— Куда мы направляемся?

Не отвечая, я продолжал тащиться вперёд.

По пути я заскочил в универсам и купил одноразовую камеру, которую отдал Ямазаки. Затем я вновь поспешил к своей цели, с Ямазаки на буксире.

Было три часа дня. Самое подходящее время для моей задумки.

— Цифровая камера и одноразовый фотик? Что ты собираешься со всем этим делать? — спросил Ямазаки, тяжело дыша.

Когда мы добрались до места назначения, я ответил:

— Сними меня на фото.

— Зачем?

— Затем, что… ты знаешь, где мы находимся?

— Хм. Похоже на ворота какой–то начальной школы.

— Точно, это школа Икута, общественная начальная школа, в которую ходит где–то пятьсот учеников. А я собираюсь спрятаться в кустах около ворот. Ямазаки, ты тоже прячься. Давай быстрее!

— А?

— Скоро прозвенит звонок с уроков. Из этих ворот толпами повалят ученики.

— Ну да, и чего?

— Я буду делать снимки.

— Снимки ч–чего?

— Снимки младшеклассниц.

Он ничего не ответил.

— Я собираюсь делать чудесные фотографии прелестных маленьких девочек твоей новой цифровой камерой.

Молчание.

— Ты всё понял, Ямазаки? Я готовлюсь украдкой делать фото. Я спрячусь и буду снимать этих маленьких девочек в разгар весны. Может, даже «случайно» сделаю несколько снимков, где будут видны трусики. Это ничего. Если мы не будем шуметь, никто не заметит нас в этих кустах. Я буду фотографировать маленьких школьниц. Буду снимать, пока рука не отсохнет — но, конечно, только самых красивых девочек.

Зазвенел звонок. Через пару минут у этих ворот будут ученики.

— Ямазаки, ты снимай меня на одноразовый фотик. Сделай как можно больше фотографий со мной, отвратительным лоликонщиком, фотографирующим маленьких школьниц! Понимаешь? Это единственный способ вырваться из пут лоликона! Ясно тебе, о чём речь? Доходит? С одной стороны, это безобразная картина. Но с другой, на фотографии изображён ты сам. Нужно запечатлеть это мерзкое, жалкое, грязное своё обличье на плёнке. Мы вместе подготовим всё и объективно взглянем на нашу безобразность, низость и отвратительность. Тогда мы сможем отказаться от лоликона и вернуться к нормальной жизни.

Голоса маленьких девочек эхом доносились со ступенек у входа в школу. Я приготовил цифровую камеру. Уже скоро, скоро…

— Готов, Ямазаки?! Я снимаю. С минуты на минуту появятся первые девочки. И я тайком сфотографирую их! А ты снимай на плёнку меня! Договорились? Если ты всё понял, отвечай, Ямазаки.

— Ох, первая такая красивая! В белом платьице, чёрных колготках и тёмно–коричневых ботиночках, как она прекрасна! Моэ, моэ! Ты слышишь, Ямазаки?! Я щёлкаю затвором! Ты тоже щёлкай! Только без вспышки, а то нас заметят и сейчас же сдадут в полицию.

— Ах, этот трепет, этот экстаз, от которого закипает кровь и мурашки бегут по телу. Я сам не свой! Моё сердце колотится! Младшеклассницы нынче такие милые. Я спускаю затвор! Щёлк! Щёлк! Прекрасный кадр!

— Пусть эту восхитительную девочку, ученицу начальной школы — на вид, она учится в шестом классе, — пусть её зовут Сакурой. Милая Сакура обернулась в другую сторону, к друзьям, и я тут же щёлкнул её — не мог упустить такого великолепного диагонального ракурса под сорок пять градусов! Хе–хе–хе–хе, ты слушаешь, Ямазаки? Ты меня фотографировать не забываешь, Ямазаки? Поймай на плёнку всё до последней отвратительной мелочи, иначе я покажусь себе просто обычным извращенцем.

— Ого! Всё новые и новые ученицы выходят из здания. Взгляни на этих прелестных, полных жизни девчушек. А я их фоткаю, фоткаю, фоткаю! Дуй, весенний бриз, дуй! Задувай, внезапный ветер! И поднимай их юбочки!

— Ты ещё здесь, Ямазаки? Я смотрю в видоискатель, так что не знаю, тут ты ещё или нет. Ты ведь стоишь чуть в стороне за моей спиной, а, Ямазаки? Не забудь сфотографировать мой тошнотворный вид. Ты ведь всё понимаешь, да? Эй, Ямазаки, да ты вообще слушаешь? Ну скажи же что–нибудь! Я тут изо всех сил стараюсь сфотографировать трусики этих детишек. Ты тоже должен был заразиться моим энтузиазмом и трудиться вовсю. Слышишь меня? Эй, говорю тебе, ответь! А, ладно, чёрт с тобой. Мы, в конце концов, сейчас нарушаем закон. Если ты перепуган до смерти, это ничего. У тебя всё равно тихий голос.

— Эй, а знаешь… Фотографировать исподтишка так весело. И я так омерзителен сейчас… Хм, действительно — вообще–то я не хотел становиться таким отребьем. Когда я был маленьким, я мечтал поступить в Токийский университет и стать великим учёным. Я хотел изобрести что–нибудь на благо всего человечества. А теперь я хикикомори–лоликонщик! Смех и слёзы! Да, точно. Слёзы! Поплачь, пролей слезу над моим омерзительным видом!

— Мы мечтали улыбаться счастливо и свободно день за днём, мы мечтали наслаждаться нормальной, обыкновенной, живительной повседневной жизнью. Но непостижимо суровые волны судьбы лишили нас такой возможности, так что плачь от горя! Мы так хотели быть полезными для всех, всеми уважаемыми, жить со всеми в согласии. А теперь мы лоликонщики–хикикомори — плачь от горя! Прямо сейчас плачь!

— Ох, мне так грустно. Так грустно. Но младшеклассницы так милы. Я дрожу от волнения.

— Ах. Ох. Слёзы всё текут. Окошко видоискателя всё запотело, видно очень плохо. Но я не перестану фотографировать этих маленьких девочек — и ты, Ямазаки, тоже не отлынивай, снимай всё на плёнку. Пусть нам очень грустно, но мы постараемся. Плакать не перестанем, но сделаем всё, что сможем. Сфотографируем всех младшеклассниц до единой!

— А? Чего? Чего ты меня по плечу хлопаешь? Что–то не так? Эй, да брось ты. Самое интересное только начинается.

— Видишь? Взгляни вон на ту, с короткой стрижкой, в носочках по колено. Такая миленькая, я б её домой забрал. Вот схватил бы под мышку, как новенькую покупку, и утащил домой. А? Да что ж ты за беспокойный человек. Не видишь — я занят! Ну чего ты, что с тобой такое, Ямазаки? Будешь меня за плечо дёргать — картинка выйдет размытой. Эй, эй, да хватит уже. Что у тебя там вдруг такое случилось?

— Сато! Послушай, Сато!

— Шшш! Тихо, а то нас застукают!

— Что ты тут делаешь, Сато?

— Как это — что? Видишь вон ту коротко стриженую девочку…

— Девочку?

— Сейчас я её потихоньку сфот…

В эту секунду я как раз случайно отвлёкся от видоискателя, и ладонь, лежавшая на моём плече, попала в поле моего зрения. Эти тонкие, гибкие пальчики никак не могли принадлежать парню…

Я обернулся.

Там стояла Мисаки. Моё сердце заколотилось в пятьдесят раз быстрее обычного.

Дул мягкий ветерок.

Время застыло.

***

Где–то на полпути Ямазаки пропал, и его подменила Мисаки.

Что ещё хуже, она была в своём религиозном одеянии — скромном платье с длинными рукавами, в руках белый зонтик от солнца. В этом наряде, в кустах, она пригибалась к земле позади меня.

— Д–д–давно ты здесь?

— Только подошла.

Я хотел было спросить, что из моего сумасшедшего лепета она слышала, но передумал. В любом случае, мое положение было ужасно.

Подозрительный мужик с цифровой фотокамерой на шее прячется в кустах возле ворот начальной школы. Любой примет его за извращенца и будет прав. У меня уже не оставалось никакого выхода. Ах! Мама, папа, простите меня. Мне мало было просто вылететь из колледжа. Надо было ещё попасть в тюрьму за преступление на сексуальной почве. Я полное ничтожество, а не сын. Как мне искупить этот грех?

Отпущенное мне время уже подходило к концу. Мисаки, которая смотрела мне прямо в лицо, должна была вот–вот разразиться криком: «Извращенец! Тут извращенец! Кто–нибудь, скорее сюда!»

Нет, нет. Никаких сомнений, этим дело не кончится. В конце концов, она была в своём религиозном одеянии. А в религиях существуют строгие заповеди, «Не прелюбодействуй» и тому подобное. Естественно, возжелать ребёнка — это переходит всякие границы, потому–то на лоликонщиков и обрушивается гнев божий.

Точно. Скорее всего, Мисаки будет пугать меня фразами вроде «Бог знает все твои грехи»![26]1–е послание Иоанна, 3:20 «Ибо если сердце наше осуждает нас», — скажет она, — «Бог больше сердца нашего и знает всё»[27]1–е послание Иоанна, 3:20— тут я уже буду дрожать от ужаса. «Ибо возмездие за грех — смерть»[28]Римлянам, 6:23, — объявит она, скорее всего, пытаясь швырнуть меня в адский огонь божественного гнева!

Это был полный конец всего. Глядя в небеса, я готовился к мгновению, когда на меня снизойдёт гнев Божий. В этот момент моя жизнь оборвётся. Моё будущее будет закрыто для меня. Спустя какие–то секунды.

Время шло, я ждал, но Мисаки так и не начала обличать меня. Я смотрел на неё, она на меня. В кустах нас было не видно, мы молча смотрели друг на друга.

Наконец, Мисаки объяснила:

— Я только что заметила Ямазаки, он мчался к вашему дому, закрыв лицо руками. Мне стало интересно, что здесь происходит, а когда я заглянула сюда, то увидела тебя, Сато. И…

— Ты знакома с Ямазаки?

— Это ведь тот парень, что живёт в квартире 202? Он с удовольствием взял у нас «Пробудитесь!», не часто такое бывает.

— Да? Странный он какой–то.

— Я тебе не мешаю? Кажется, ты очень занят, Сато.

— Н–нет! Ничего подобного. То есть, совсем не мешаешь. Кстати, Мисаки, а что ты тут делаешь? — я попытался сменить тему. Мне начинало казаться, что, возможно, я смогу выбраться изо всей этой передряги невредимым.

— Иду домой с нашей проповеди. Мы с тётушкой Казуко просто случайно проходили мимо. Я сказала тёте не ждать меня и идти дальше одной, когда заметила тут тебя.

— Да? Кстати, мне очень нравится твой религиозный наряд. Зонтик придаёт тебе такой одухотворённый вид.

Мисаки потупилась.

— Это маскировка, — произнесла она, краснея.

— Что?

— Я ненавижу заниматься этими религиозными проповедями, так что я стараюсь носить с собой зонтик от солнца. Так никто не запомнит моего лица, — её объяснения удивительным образом успокоили меня. В итоге, она по–прежнему оставалась загадкой. Я до сих пор толком не мог понять, кто она такая.

Это мой шанс улизнуть. Спасайся кто может!

— Ну ладно, мне пора идти, — я поднялся.

Мисаки тоже встала, закрывая зонтик.

Не подавая виду, я начал своё неуклюжее отступление. Я выбрался из кустов и вышел на тротуар, а затем энергично зашагал по дороге к дому.

— Сато?

— Чего? — спросил я не оборачиваясь и не сбавляя шага.

— Так ты в самом деле лоликонщик?

Мне показалось, что моё сердце сейчас остановится. Я зашагал ещё быстрее, делая вид, что не услышал.

Мисаки продолжала:

— Это ничего, если ты лоликонщик. Наверное, так будет даже удобней для тебя. Если выяснится, что ты хикикомори–лоликонщик, это будет лучше всего. В конце концов, ты ведь тогда будешь на низшей ступени человеческого общества.

Я остановился и обернулся.

Мисаки улыбалась своей обычной улыбкой:

— Да, пожалуй. Если подумать, лоликонщик — это ещё лучше. По–моему, ты теперь ещё больше подходишь для моего проекта, — она чуть подпрыгнула от радости. Мне снова показалось, что всё это как–то наиграно.

Самым спокойным голосом, на какой я был способен, я произнёс:

— Понятия не имею, о чём ты говоришь. Так или иначе, я не лоликонщик и не хикикомори, знаешь ли. Я творец! Я просто делал снимки, чтобы потом черпать в них вдохновение.

— Хм…

— Точно тебе говорю.

— Ладно, тогда давай встретимся снова. Только постарайся не попасть в вечерние новости, хорошо? — с этими словами Мисаки удалилась.

Был майский полдень.