Онлайн чтение книги Аббат
Глава XXXVIII

Немало горьких слез пролила королева Мария во время поспешного бегства, размышляя о крушении своих надежд, о грозном будущем и о друзьях, павших на поле битвы. Смерть отважного Дугласа и вспыльчивого, но доблестного юного Ситона, казалось, потрясла ее не меньше, чем утрата уже почти достигнутого престола. Кэтрин Ситон, втайне снедаемая собственными горестями, пыталась восстановить надломленный дух своей госпожи, в то время как аббат, предаваясь невеселым думам о будущем, тщетно ломал голову, стремясь найти какой-нибудь выход, обрести хотя бы луч надежды. Один только юный Роланд, который также принимал участие в импровизированных дискуссиях, возникавших среди сторонников королевы во время ее бегства, полностью сохранял присутствие духа.

— Ваше величество, — сказал он однажды, — вы проиграли всего лишь одну битву. Ваш предок Брюс проиграл подряд семь сражений и тем не менее с триумфом взошел на шотландский престол, победоносно утвердив на поле Бэннокберна независимость своей страны. Разве эти степи, по которым мы нынче беспрепятственно несемся на наших конях, не лучше, чем запертый, тщательно охраняемый и окруженный озером замок Лохливен? Мы свободны! Одно это слово способно вознаградить нас за все утраты.

Эта смелая речь не встретила, однако, отклика в сердце Марии Стюарт.

— Уж лучше бы мне остаться в Лохливене, чем видеть страшную бойню, учиненную мятежниками моим подданным, которые отдали свои жизни ради меня. Не говори мне о дальнейших попытках: они прежде всего будут стоить жизни вам, моим друзьям, тем самым, которые уговаривают меня продолжать борьбу. Я не хочу снова испытать те чувства, которые овладели мной на вершине горы, когда я увидела, как мечи свирепых всадников Мортона опустошают ряды моих верных Ситонов и Гамильтонов только за их преданность королеве. Я не хочу снова испытать то, что я почувствовала, когда кровь Дугласа обагрила мой плащ только потому, что он любил Марию Стюарт. Я бы не согласилась пережить это вновь, даже если бы мне предложили стать владычицей всех британских морей. Подыщите лучше какое-нибудь место, где бы смогла приклонить свою несчастную голову та, которая навлекает гибель на каждого, кто полюбит ее; такова последняя услуга, которой ждет Мария Стюарт от своих преданных друзей.

Находясь в столь мрачном расположении духа и все-таки продолжая свое бегство с неослабевающей поспешностью, бедная королева, к которой присоединился теперь лорд Хэрис и некоторые другие ее сторонники, сделала наконец первую остановку в аббатстве Дандренан, в шестидесяти милях от поля боя. В этом отдаленном уголке Гэллоуэя реформатская церковь еще не обратила свою ярость на монахов; некоторые из них по-прежнему оставались в своих кельях, не подвергаясь преследованиям, и настоятель со слезами на глазах и с почестями встретил побежденную королеву у ворот монастыря.

— Я несу вам гибель, мой добрый отец, — сказала королева, когда ей помогли сойти с коня.

— Мы примем ее с радостью, — ответил настоятель, — если она застанет нас на стезе долга.

Сойдя на землю и опираясь на фрейлин, королева бросила взгляд на свою измученную лошадь, которая стояла с опущенной головой и как будто оплакивала горести своей хозяйки.

— Добрый Роланд, — шепнула королева пажу, — пусть позаботятся о Розабел. Спроси свое сердце, и оно подскажет тебе, почему меня тревожит эта безделица даже в такой ужасный час.

Марию Стюарт провели в отведенные ей покои, и на спешном совещании ее вельмож было принято наконец роковое решение отступить в Англию. Утром оно получило одобрение Марии Стюарт, и к английскому губернатору был послан нарочный с просьбой предоставить эскорт и оказать гостеприимство королеве Шотландии. На следующий день аббат Амвросий, прогуливаясь в монастырском саду с Роландом, высказал ему свое недовольство по поводу принятого решения.

— Это безумие и гибель, — сказал он. — Лучше отдать себя в руки диких горцев или пограничных разбойников, чем довериться Елизавете. Женщина до-веряется своей сопернице! Претендентка на престол отдает себя в руки завистливой и бездетной королевы! Хэрис верен и предан своей госпоже, Роланд, но его совет толкает ее в бездну,

— Ах, бездна ожидает нас всех, — сказал стоявший с лопатой в руках старик в мирской одежде, которого прежде не заметил аббат, увлеченный своей речью. — Не смотрите на меня с таким удивлением. Я тот, кто был аббатом Бонифацием в Кеннаквайре и садоводом Блинкхули в Лохливене; преследования загнали меня в эти края, где я некогда проходил свое послушничество и куда теперь явились вы, чтобы снова потревожить мой покой. Тягостно складывается жизнь человека, который всегда ценил спокойствие, как величайшее из благ.

— Мы скоро избавим вас от нашего общества, добрый отец, — ответил аббат, — и королева, боюсь, уже никогда больше не потревожит вас в вашем уединении.

— Это вы и раньше говорили, — — возразил ворчливый старик, — и все-таки меня выгнали из Кинроса, а по дороге я еще был ограблен солдатами. Они отняли у меня то свидетельство, ну, вы знаете… по поводу барона… впрочем, он был таким же грабителем, как и они сами… вы еще просили у меня это свидетельство, но я тогда никак не мог разыскать его, а они разыскали… Это по поводу чьей-то женитьбы… память изменяет мне… Смотрите, как все же люди отличаются друг от друга! Отец Николай порассказал бы вам еще сотню историй об аббате Ингильраме, да сжалится господь над его душой! А ведь ему уже было, уверяю вас, полных восемьдесят шесть, тогда как мне не больше, чем… погодите-ка…

— Не Эвенел ли было то имя, которое вы стараетесь припомнить, мой добрый отец? — спросил Роланд, весь горя от нетерпения, но стараясь сдержать себя, чтобы не испугать или не обидеть дряхлого старика.

— Да, правильно, Эвенел, Джулиан Эвенел, вы верно назвали имя… Я сохранял важные признания, сделанные на исповеди, поскольку это соответствует данному мной обету… Но я не сумел разыскать его, когда оно понадобилось моему преемнику Амвросию… а вот солдаты разыскали, и тогда рыцарь, командот вавший отрядом, ударил себя в грудь так, что его стальная рубашка зазвенела, как пустая лейка.

— Святая Мария! — воскликнул аббат. — В ком эта бумага могла пробудить такой интерес? А как выглядел этот рыцарь? Каков был его герб? Какие у него цвета?

— Вы меня окончательно сбили с толку вашими вопросами… Я ведь едва решился взглянуть на него… Они утверждали, что я везу письма для королевы, и обыскали мой дорожный мешок… Все это из-за ваших проделок в Лохливене.

— Я уверен, — сказал аббат Роланду, который стоял тут же рядом с ним, дрожа от нетерпения, — что бумаги попали в руки моего брата. Я слышал, что он со своими солдатами патрулировал на дороге между Стерлингом и Глазго. Не носил ли этот рыцарь остролист на шлеме? Не припомните ли вы?

— Припомнить… припомнить… — раздраженно ответил старик. — Проживите с мое, если ваши заговоры вам позволят, тогда увидите, многое ли вам удастся припомнить. Я с трудом припоминаю те пирмейны, которые я своими руками посадил здесь пятьдесят лет назад.

В этот момент с берега моря послышался громкий звук рога.

— Это смертный глас, возвещающий конец царствования Марии Стюарт, — сказал Амвросий. — Пришел ответ английского губернатора, и наверняка благоприятный. Разве захлопывают дверь ловушки перед жертвой, ради которой она поставлена? Не падай духом, Роланд, в твоем деле мы разберемся до конца; но сейчас нам нельзя оставлять королеву. Иди за мной, исполним наш долг, а дальнейшее предоставим воле божьей. Прощайте, добрый отец, я вскоре снова навещу вас.

Он собрался уходить из сада, Роланд неохотно последовал за ним.

Бывший аббат снова взялся за лопату.

— Я бы пожалел этих людей, — сказал он, — и даже эту бедную королеву, но что такое земные горести, когда человеку восемьдесят лет? А сегодня на редкость удачное утро для ранней капусты.

— Годы ослабили его разум, — промолвил Амвросий, увлекая за собой Роланда к берегу моря. — Нужно время, чтобы он собрался с мыслями, а сейчас нам следует думать только о судьбе королевы.

Вскоре они добрались туда, где стояла Мария Стюарт, окруженная своей небольшой свитой. Рядом с ней, в пышной одежде, стоял во главе своих воинов шериф Камберлендский, вельможа из дома Лаутеров. На лице королевы отражалось удивительное сочетание готовности к отъезду с неуверенностью. Ее слова и жесты должны были внушить надежду и утешение ее друзьям; казалось, она пыталась убедить себя самое, что шаг, который она предпринимает, не сулит ей опасностей и что заверения в том, что она встретит дружественный прием, были вполне достаточными; но дрожащие губы и беспокойный взгляд тут же выдавали ее отчаяние при расставании с Шотландией и боязнь довериться сомнительному гостеприимству Англии.

— Приветствую вас, ваше преосвященство, — сказала она, обращаясь к Амвросию, — и тебя, Роланд Эвенел; у нас есть радостные вести для вас. Этот сановник нашей любящей сестры предлагает нам от ее имени безопасное убежище от мятежников, которые изгнали нас из наших владений; мне грустно лишь, что нам придется расстаться с вами на короткое время.

— Расстаться с нами, ваше величество! — воскликнул аббат. — Неужели английское гостеприимство должно начаться ограничением вашей свиты и отстранением ваших советников?

— Ну зачем же это так воспринимать, добрый отец? — возразила Мария Стюарт. — Губернатор и шериф, верные слуги'нашей венценосной сестры, считают необходимым повиноваться в данном случае всем ее инструкциям до последней буквы, а согласно этим инструкциям, они могут принять только меня и моих фрейлин. Из Лондона тотчас же будет отправлен нарочный с указанием места для моей резиденции, а когда будет формироваться мой двор, я всех вас немедленно призову к себе.

— Ваш двор будет формироваться в Англии! И это в то время, как там живет и царствует Елизавета? — воскликнул аббат. — Мы скорее увидим два солнца на одном небе!

— Не судите так, — возразила королева, — мы уверены в добропорядочности нашей сестры. Елизавета гонится за славой, но разве все, что она добыла силой и мудростью, не бледнеет перед тем, что обретет она, оказав гостеприимство своей несчастной сестре? И что бы она ни сделала доброго, мудрого и великого, все это не в силах будет стереть позор, которым она покроет себя, обманув мое доверие. Прощай, мой паж, ныне ставший моим рыцарем, мы расстаемся не надолго. Я осушу слезы Кэтрин или буду плакать вместе с ней, пока у нас обеих не иссякнут слезы.

Она протянула руку Роланду, который, бросившись на колени, взволнованно поцеловал ее. Он готов был оказать такой же знак уважения и Кэтрин, но королева, приняв веселый вид, сказала:

— В губы, глупый мальчик! А ты, Кэтрин, не скромничай! Пусть этот английский джентльмен знает, что даже в нашем холодном климате Красота умеет вознаграждать Доблесть и Верность!

— Нам и без того известны чары шотландской красоты и пыл шотландской доблести, — любезно заметил шериф Камберленда. — Мне бы искренне хотелось со всем возможным гостеприимством пригласить в Англию спутников той, кто является королевой шотландской красоты. Но, к сожалению, это исключено распоряжениями нашей государыни, а ее приказ не подлежит обсуждению среди подданных. Да будет мне позволено напомнить вашему величеству, что начинается отлив.

Шериф подал руку королеве, и она уже ступила на сходни, ведущие в лодку, как вдруг аббат, которого слова шерифа повергли в скорбь и изумление, очнулся от своей неподвижности и, бросившись в воду, схватил королеву за край плаща.

— Она предвидела это! Она предвидела это! — воскликнул он. — Она предвидела ваше бегство в ее страну и, зная о нем, отдала приказ, чтобы вас приняли только на этих условиях. Слепая, обманутая, обреченная королева! Ваша судьба предрешена, если вы покинете этот берег! Королева Шотландии, ты не должна расставаться с наследием твоих предков, — продолжал он, все еще держась за плащ Марии Стюарт. — Преданные люди пойдут наперекор твоей воле и спасут тебя от плена и смерти. Не бойся алебард и луков за спиной у этого щеголя! Мы сумеем помериться с ним силой! О, если бы здесь был мой воинственный брат! Роланд Эвенел, обнажай свою шпагу!

Королева стояла в страхе и нерешительности, ступив уже одной ногой на сходни и все же не решаясь оторвать другую ногу от песка родного берега, который она покидала навсегда.

— Зачем применять насилие, сэр священник? — > сказал шериф Камберленда. — Я прибыл сюда по вызову вашей королевы, чтобы оказать ей услугу. По первому ее распоряжению я немедленно удалюсь, если она отвергнет ту помощь, которую я в силах ей предложить. Не диво, если наша мудрая королева предвидела, что среди смут, волнующих вашу беспокойную державу, могло произойти и такое событие и что, желая предоставить гостеприимство своей царственной сестре, она сочла правильным запретить переход английской границы остаткам разбитой армии ее приверженцев.

— Вы слышите, — сказала королева Мария, мягко высвобождая свою одежду из рук аббата, — нам предоставляют полное право решать самим, покинуть ли нам этот берег, и, бесспорно, такую же свободу решения нам предоставят, если мы захотим поехать во Францию или вернуться в наши собственные владения. Впрочем, сейчас слишком поздно… Благословите яас, отец, и да хранит вас господь.

— Да хранит он и тебя, королева, и пусть он смилостивится над тобой! — сказал аббат, отступая. — Но сердце говорит мне, что я вижу тебя в последний раз.

Гребцы подняли паруса, налегли на весла, и лодка быстро понеслась через Фрит, который отделяет берега Гэллоуэя от берегов Камберленда, но пока она не уменьшилась до размеров детского кораблика, сомневающиеся, огорченные и покинутые приверженцы королевы не покидали берега. И долго, долго следили они за платком, которым королева махала, прощаясь со своими преданными друзьями и с берегами Шотландии.

Если бы добрые вести, касающиеся собственной персоны Роланда, могли утешить пажа в разлуке с его возлюбленной и в несчастьях, постигших его государыню, то подобного рода утешение было ему предоставлено через несколько дней после отъезда королевы из Дандренана. Запыхавшийся курьер, которым оказался не кто иной, как Адам Вудкок, привез депешу от сэра Хэлберта Глендининга аббату, который вместе с Роландом все еще находился в Дандренане и понапрасну терзал Бонифация все новыми расспросами. Этим письмом сэр Хэлберт настоятельно приглашал своего брата хотя бы временно избрать в качестве резиденции замок Эвенел.

«Милосердие регента, — говорилось в письме, — дарует прощение вам обоим — тебе и Роланду, при условии, если вы будете временно находиться под моей опекой. Кроме того, у меня есть сведения о родителях Роланда, которые не только будут приятны вам, но которые обязывают меня как мужа его ближайшей родственницы принять участие в его дальнейшей судьбе».

Аббат прочел это письмо и остановился, как бы решая, что ему лучше сделать. Тем временем Вудкок отвел Роланда в сторону и обратился к нему со следующими словами:

— Смотрите, мейстер Роланд, чтобы теперь какаянибудь папистская глупость не увела священника и вас в сторону от преследуемой дичи. Вы ведь всегда держались как джентльмен. Так вот, прочтите-ка это и благодарите бога за то, что на дороге нам попался старый аббат Бонифаций, которого двое слуг Ситона везли сюда, в Дандренан. Мы обыскали его, желая обнаружить что-либо, касающееся ваших славных подвигов в Лохливене, которые многим стоили жизни и от которых у меня и до сих пор еще болят все кости, а нашли мы то, что для вас, пожалуй, важнее, чем для нас.

Бумага, которую он передал Роланду, представляла собой свидетельство монаха аббатства святой Марии, отца Филиппа, именовавшего себя «недостойным ризничим», в котором последний заверял, что «он, дав клятву о неразглашении, сочетал священными узами брака Джулиана Звенела и Кэтрин Грейм; но, когда Джулиан раскаялся в этом союзе, он, отец Филипп, греховно согласился утаить и скрыть этот брак, благодаря каковому сговору между ним и вышеупомянутым Джулианом Эвенелом несчастная девица была введена в заблуждение и считала, что церемонию бракосочетания совершило лицо, не имевшее духовного сана и не обладавшее правом на подобные обряды. Означенное греховное сокрытие истины нижеподписавшийся считает причиной того, что его стал мучить водяной дух, который своими злыми чарами заставлял его в ответ на любой вопрос, в том числе касающийся самых возвышенных предметов, распевать лишь нелепые отрывки из старинных песен, а кроме того, постоянно досаждал ему ревматическими болями. Вот почему он составил это свидетельство и признание, с указанием даты и дня означенного венчания, и отдал своему законному наставнику, отцу Бонифацию, аббату монастыря святой Марии, sub sigillo confessionis»note 86В знак признания (лат.)..

Из письма, написанного Джулианом и аккуратно приложенного к свидетельству, явствовало, что аббат Бонифаций вмешался в это дело и добился от барона обещания признать свой брак; однако смерть обоих супругов — самого Джулиана и его обманутой жены, — равно как и отказ аббата от своего сана, притом, что святой отец ничего не знал о судьбе их несчастного ребенка, а, главное, его собственная апатичная и бездеятельная натура, — все это привело к тому, что дело было полностью забыто и лишь во время случайной беседы с аббатом Амвросием о судьбах рода Эвенелов оно снова вынырнуло из небытия. По просьбе своего преемника бывший аббат принялся, за поиски, но никто не помог ему разобраться в тщательно сохраняемой пачке бумаг с записями различных церковных казусов и важных признаний на исповеди, так что это свидетельство могло бы остаться навсегда погребенным среди них, если бы не более тщательные поиски сэра Хэлберта Глендининга.

— Выходит, что вы теперь, пожалуй, унаследуете Эвенел, мейстер Роланд, после того как мои хозяева отправятся на покой, — сказал Адам. — У меня к вам будет всего одна просьба. Надеюсь, вы мне не скажете «нет»?

— Ни в коем случае, если в моих силах будет сказать «да», мой верный друг…

— Ну так вот, если я только доживу до того дня, я вынужден буду продолжать кормить соколят непромытым мясом, — сказал Вудкок твердо, но, видимо, не будучи уверен в том, как будет воспринято это его требование.

— Ты будешь кормить их как захочешь, — смеясь, ответил Роланд. — Я стал старше всего на несколько месяцев с тех пор, как покинул замок, но я набрался достаточно ума, чтобы не спорить со знатоками своего дела в области их собственного ремесла.

— Тогда я не поменяюсь местом даже с сокольничим короля, — воскликнул Адам Вудкок, — или самой королевы! Впрочем, говорят, что она теперь сама попалась в клетку, и ей уже никогда не понадобится сокольничий. Я вижу, вас это печалит, и я готов погрустить с вами вместе; но что поделаешь, Фортуна летит своим путем, хотя бы человек призывал ее до хрипоты.

Аббат и Роланд отправились в замок Эвенелов, где священника ласково приветствовал его брат, в то время как хозяйка замка проливала слезы радости, узнав, что, оказывая покровительство сироте, она помогала единственному оставшемуся в живых отпрыску своего рода. Сэр Хэлберт Глендининг и все его слуги немало удивлялись, той перемене, которую произвело в их прежнем домочадце столь непродолжительное знакомство со светом, и радовались, увидев вместо капризного, избалованного и взбалмошного пажа скромного и непритязательного юношу, слишком уверенного в себе и в своих видах на будущее, чтобы горячиться или обижаться, требуя уважения, которое ему теперь оказывали охотно и добровольно.

Старый мажордом Уингейт первым начал петь Роланду хвалу, которой тут же стала громко вторить и миссис Лилиас, никогда не расстававшаяся с надеждой, что господь наставит юношу в духе истинной веры.

К истинной вере сердце Роланда давно уже втайне стремилось, и отъезд доброго аббата во Францию, где он собирался вступить в один из монастырей своего ордена, устранил главное препятствие для его выхода из католической церкви. Другим препятствием могло бы явиться его чувство долга по отношению к Мэгделин Грейм, с которой его связывали узы родства и признательности, но вскоре после прибытия в замок Эвенелов он узнал, что его бабка умерла в Кельне при выполнении непомерно суровой для ее возраста епитимьи, которую она наложила на себя во имя королевы и шотландской церкви при известии о поражении при Лэнгсайде. Религиозное рвение аббата Амвросия было не таким чрезмерным, но он удалился в ***ский шотландский монастырь и там жил столь праведно, что братия собиралась даже причислить его к лику святых. Амвросий, однако, разгадал их намерение и на смертном одре обратился к ним с просьбой не оказывать никаких особых почестей телу такого же грешника, как и они сами. Он просил лишь отправить его прах и его сердце для погребения в родовом склепе Эвенелов в обители святой Марии, чтобы последний аббат этой прославившейся своим благочестием общины мог почить среди развалин родного монастыря.

Еще задолго до его смерти Роланд Эвенел обвенчался с Кэтрин Ситон, которая, прожив два года со своей несчастной королевой, была вынуждена уехать, когда ее госпожа подверглась еще более строгому заточению, чем вначале. Она вернулась в дом своего отца, и, так как Роланд был признан преемником и законным наследником древнего рода Эвенелов, владения которого были во много раз приумножены заботами сэра Хэлберта Глендининга, семья Кэтрин не стала возражать против этого брака. Мать ее умерла еще раньше, незадолго до того, как Кэтрин была помещена в монастырь. А ее отец в неспокойные времена, последовавшие за бегством Марии Стюарт в Англию, не противился союзу с молодым человеком, который, сам будучи предан королеве, пользовался благодаря сэру Хэлберту Глендинингу известным влиянием и среди правящей партии.

Таким образом, Роланд и Кэтрин соединились, невзирая на различие их религиозных убеждений, и Белая дама, которую редко видели здесь, когда род Эвенелов, казалось, готов был угаснуть, часто появлялась теперь у своего любимого источника, и на ней сверкала золотая полоса, такая же широкая, как графский пояс.