Онлайн чтение книги Без надежды на искупление Beyond Redemption
Глава 7

Ауфшлаг окончил доклад об успехах Моргена и стоял в ожидании. Верховный жрец расхаживал по комнате, а его доппелей нигде не было видно, чему ученый только радовался. Он нервничал, замечая их неприкрытую ненависть и недоверие. Одним лишь богам известно, что они нашептывают на ухо Кёнигу, когда Ауфшлага нет поблизости.

Но за спиной у Кёнига были его многочисленные отражения, заполнявшие собой все огромное зеркало. Они пальцами и лицом прижимались к тонкой границе, разделяющей миры, и отчаянно стремились прорваться сквозь нее. Ауфшлаг не мог точно сказать, когда верховный жрец стал коморбидным, подверженным нескольким наваждениям сразу; но ему было известно, что коморбидность[2]Наличие нескольких хронических заболеваний, связанных между собой единым патогенетическим механизмом. – верный признак скорого конца. Бредовые иллюзии Кёнига набирали силу, их становилось все больше, и они, скорее всего, уже вышли из-под его контроля.

Главный ученый задавил пробудившийся в нем страх. Без Кёнига Геборене пропадут. Мальчик должен Вознестись в срок, чтобы спасти его от верховного жреца; он обязательно должен это сделать. В глубине сознания Ауфшлаг почти помнил – всего за несколько мгновений перед тем, как войти в покои Кёнига, он надеялся, что Морген Вознесется после смерти Кёнига. Здесь же, в присутствии мощного гефаргайста, такие предательские мысли стали невозможны.

Взгляд Кёнига упал на зеркало, и он перестал шагать.

– Иногда мне кажется, что я слышу их голоса.

Отражения повернули к нему лица, как будто понимали его слова.

– Я иногда думаю, что нам стоит его уничтожить, – предложил Ауфшлаг.

– Нет, – сказал Кёниг, глядя на свои отражения. – Возможности зеркальщика могут пригодиться. Кто знает, что способны показать мои отражения. Может, будущее. Возможно, я увижу события, которые распространятся по всему миру.

– Они тебе уже что-нибудь показали? – спросил Ауфшлаг.

Кёниг отвернулся от зеркала, понурив плечи.

– Нет. Пока нет.

– Может, перенесем его в другую комнату?

– Нет, я не могу позволить им уйти туда, где я не смогу немедленно с ними разобраться.

– Но если зеркало будет в другой комнате, где тебя нет, то и твоих отражений там тоже не будет.

Кёниг развернулся на каблуке и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Ауфшлаг стоял, глядя на десяток отражений Кёнига и свое собственное.

Когда только успел его нос превратиться в такую картошку и начали так выступать красные сосудики? Как все эти гадости ухитряются подкрасться так незаметно?

Он вгляделся в зеркало, наблюдая, как отражения Кёнига повернулись к нему спиной и направили внимание на его одинокое отражение.

«Как же легко, – думал он, – забывать о своем возрасте, когда рядом нет зеркала». В мыслях он видел себя девятнадцатилетним, а в действительности ему было почти шестьдесят. Ауфшлаг внимательно рассмотрел свое жирное тело, подбородок, жирные пучки волос за ушами и блестящую, будто купол, голову. Он выглядел на все семьдесят, если не на восемьдесят.

«На этой работе я слишком быстро старею. – Он потер нос и поразился с большой долей отвращения, какие крупные и глубокие там видны поры. – Надо меньше пить». Из его горла донесся было сухой, квакающий смех, но Ауфшлаг тут же заглушил его.

«Думай не о цене, а о цели». Ауфшлагу воздастся за многие принесенные им жертвы, когда этот ребенок Вознесется.

Отражения Кёнига внезапно набросились на отражение главного ученого, не оказывавшее никакого сопротивления, и начали кусать его и лупить кулаками. Ауфшлаг выбежал из комнаты. Одним лишь богам ведомо, что это означает. Разве Кёниг его действительно так ненавидит?

Кёниг стоял в зале, ожидая.

– Итак? – спросил верховный жрец.

Ауфшлаг покачал головой.

Кёниг указал в сторону лестницы.

– Пойдем, нас там ждут.

Посланник, молодой, худой как жердь служитель Геборене, ожидал их в большом зале. Серую рясу храмового прислужника покрывал плотный слой дорожной пыли, а глаза его покраснели от утомления. Аколуф не видел ни громадного свода, ни массивных мраморных колонн, не обращал внимания на обезображенные статуи давно забытых богов. Его глаза видели только Кёнига. Аколуф упал на колени и лбом прижался к тапочкам, в которые был обут Кёниг. Струи пыли с волос прибывшего потекли на дорогую обувь.

Кёниг свирепо глянул на затылок склонившегося аколуфа.

– Встань и доложи.

Аколуф подался назад и поднялся на ноги одним плавным движением, без видимых усилий. Ауфшлага, стоявшего справа от Кёнига, на шаг позади него, на мгновение охватила зависть. Он помнил, что и сам когда-то мог вот так двигаться.

Аколуф снова поклонился Кёнигу и кивнул Ауфшлагу.

– Верховный жрец, я принес вести из храма Миттельдирне.

– Миттельдирне?

– Да, владыка, это столица Готлоса.

– Я знаю, где находится Миттельдирне, – отрезал Кёниг. – Что за новости ты принес?

Аколуф с извиняющимся видом поклонился, а затем помрачнел, увидев пыль, обсыпавшую тапочки Кёнига. Он с неловким видом сглотнул: казалось, он хотел извиниться, но остерегся вызвать еще большее раздражение у теократа.

– Архиерей Бомбастиш из… – Молодой жрец поднял взгляд и увидел перед собой немигающие серые глаза Кёнига. Аколуф открыл рот, но не проронил ни звука.

– Я знаю, кто такая Бомбастиш. Это я сделал ее архиереем Миттельдирне.

– Да, владыка. Унбраухбар…

– Где находится этот город, мне тоже известно.

Ауфшлаг почувствовал изжогу. Он послал Вегверфен, ту молодую жрицу, которую Кёниг ему приказал убить, в Унбраухбар. Все, что заставит Кёнига обратить внимание на этот город, было для Ауфшлага очень плохой новостью. Если верховный жрец узнает, что его ученый ослушался его приказа… Ауфшлаг, вспомнив об отражениях Кёнига, рвущих на кусочки его собственное отражение, вздрогнул.

– Владыка. – Аколуф снова взглянул на запыленные тапочки, а потом продолжил: – Жрецы храма Унбраухбар убиты. Все. И прислужники храма тоже.

Ауфшлаг совершил усилие, чтобы не поперхнуться от удивления. С риском для жизни он попытался спасти Вегверфен, но она все равно погибла? О боги, какой же он дурак!

– Убиты. Кем? – спросил Кёниг.

– Этого мы не знаем, теократ. Архиерей Бомбастиш пыталась послать вам сообщение во сне, напрямую, но обнаружила, что вас было четверо и еще вас окружали бессчетные тени. Она не могла точно определить, кто из них – настоящий вы, и решила, что безопаснее будет отправить к вам меня, чтобы именно вы и только вы получили сообщение.

– Так ты верхом добирался из Миттельдирне? Вот так дура Бомбастиш! Ей нельзя было терять столько времени.

В желудке у Ауфшлага так и вскипала кислота. Кёниг отправит своих людей в храм Унбраухбара, чтобы они провели расследование. Они обо всем доложат, в том числе и сообщат имена убитых. И Кёниг узнает о предательстве Ауфшлага. Ученый не отрывал глаз от спины теократа.

«Убей его. Убей его сейчас, прежде чем он узнает о том, что произошло с Вегверфен».

Аколуф подавил страх.

– Владыка, архиерей Бомбастиш – могущественный интерметик. Она поменяла меня телами с кем-то другим – кажется, это ее племянник, который живет на окраине Зельбстхаса. Я сейчас не в обычном своем теле. На то, чтобы доставить вам вести, мне потребовалось чуть больше суток.

Кёниг направил серые глаза на Ауфшлага, а аколуф выглядел так, как будто только что расстроил своего отца. Или своего бога. Ауфшлаг, только что мрачно размышлявший об убийстве, внезапно обнаружил, что в состоянии думать только об этих серых глазах и ни о чем ином. Они были пустыми, как смерть.

– Возможно, это сделали Ванфор Штеллунг? – спросил Ауфшлаг Кёнига. – Может быть, это начало более масштабного нападения?

Кёниг всегда поражал Ауфшлага; своими вопросами он сразу проникал в самую суть дела. Он видел то, чего не видел никто другой. Ауфшлагу такая мысль даже не приходила. Его восхищало то, как мыслит Кёниг. Он гений! Как только в голову Ауфшлагу могли прийти мысли о насилии?

Он задумался над вопросом Кёнига. Ванфор Штеллунг были главной религией, их храмы имелись почти в каждом городе-государстве. Если бы Ванфор знали, что замыслили Геборене, они наверняка попытались положить конец этому проекту. Но произошедшее не вязалось с тем, что он знал о Ванфор. Это была религия огромных масс; на ее стороне находились сила и вера намного большего числа прихожан, и Ванфор не сомневались в своей реальности. Зачем бы им нападать на такую жалкую маленькую церквушку, как эта в Готлосе?

– Не исключено, – сказал Ауфшлаг, – но я не думаю, что случилось именно это.

– Возможно, Тойшунги? – спросил Кёниг.

– Мне кажется, последователи этого течения есть только на востоке, – ответил Ауфшлаг, пораженный, что теократ вообще слышал об этой древней секте. – Я думаю, они располагаются в Гельдангелегенхайтене. Они редко пытаются обратить других в свою веру, они не развивались и не менялись многие тысячи лет, и, кажется, более всего их интересует возможность отправлять чьи-нибудь души в После-смертие, о котором у них самые безумные представления. Они его, как мне помнится, называют Роем. Они утверждают, что есть лишь один истинный бог, единственная задача которого – править и поддерживать правила, определяющие… – Ауфшлаг понял, что направленный на него взгляд Кёнига выражает все большее и большее нетерпение. – Наверное, это были не Тойшунги, – неловко закончил он.

Кёниг стоял неподвижно, высокий и худой, и глаза под нависшими веками были как у хищной птицы. Все молчали, ожидая, что скажет верховный жрец.

– Наш проект угрожает всему тому, во что верят Ванфор. Когда мы добьемся успеха, все будут знать, что мы всегда были правы; не боги создали нас, а мы создали их. Их религия умрет. Если это не Ванфор, то у нас есть новый враг. О котором мы ранее не знали. Враг гораздо более опасный. – Кёниг сделал глубокий вдох, а затем медленно выдохнул. – Я должен знать точно. – Он повернулся к Аколуфу, и тот вздрогнул. – Пытали ли жрецов из Унбраухбара перед тем, как убить?

– Большинство из них умерли быстро – им перерезали горло, пока они занимались своими обычными делами, а некоторым во сне.

– Но точно нам это не известно.

Аколуф открыл рот, чтобы ответить, но Кёниг отвернулся.

– Я должен знать то, что известно нашим врагам. Ауфшлаг, приведи ко мне Гехирн Шлехтес. Я пошлю туда хассебранда. Она добудет ответы на мои вопросы.

Ауфшлаг с трудом удержался, чтобы не простонать от ужаса. Гехирн, совершенно помешанная, вот-вот могла потерять контроль над своими бредовыми иллюзиями и была непостоянна и опасна. Те, кто слишком много времени проводил в ее присутствии, имели обыкновение неожиданным образом падать замертво. Удивительным образом, вспыхнувших и сгоревших среди них было меньше, чем Ауфшлаг мог бы ожидать; ее бредовые иллюзии действовали намного более тонко.

И все же он не осмелился ослушаться веления Кёнига. Главный ученый, проглотив собственный страх, извинился и сказал, что ему надо идти. Гехирн, конечно же, скрывалась, подобно слизняку, в самом глубоком подбрюшье храма.

Ауфшлаг обнаружил хассебранда там, где и ожидал. Женщина была на голову выше главного ученого, но из-за своей упитанности и дряблости казалась не представляющей физической угрозы. Его пугало не ее физическое присутствие, а то, что творилось в ее нарушенном сознании. С голодным любопытством с удивительно юного, девического лица смотрели на него ледяные голубые глаза. Она была почти лысой – пламя в очередной раз опалило ей голову, оставив только островки рыжей щетины. Бровей на ее лице он никогда не видел и не знал, сбривала ли она их, или они у нее не росли, или она их спалила.

«Она это делает специально, – подумал Ауфшлаг, – или иногда ее собственный огонь вырывается на свободу, когда ее воля удерживает его недостаточно жестко?»

Даже здесь, в самой темной и прохладной части храма, одежды Гехирн были влажными, а лицо ее блестело от пота. Хассебранд носила темно-бордовые цвета, как у архиереев Геборене, несмотря на то что такого чина не имела. Из-за того что бровей у нее не было, ее лицо имело постоянно удивленное выражение.

Губы Гехирн вздернулись, обнажив заметно выступающие клыки. Ауфшлаг не мог понять, видит ли он улыбку, усмешку или оскал. Что бы то ни было, оно выглядело неуместным на таком детском лице.

– А, Кёниг прислал ко мне своего дорогого ученого, – произнесла она.

Ауфшлаг не стал клевать на наживку и сделал вид, что озабоченно разглядывает ее потное лицо.

– У тебя нездоровый вид. Желтушный.

Гехирн вздрогнула, быстро моргнула и хмуро и подозрительно глянула на Ауфшлага.

– Меня кто-то пытается отравить.

– Несомненно. Выглядишь так, как будто скоро у тебя откажет печень.

– Не так-то просто со мной разделаться. Я… – Гехирн порылась в складках одежды и вытащила пригоршню поблекших семян, орехов и собравшейся в кармане пыли. – Я хитрая. Я самодостаточна. Они не могут видеть меня насквозь. – Она сунула в рот немного зерен, а остальное высыпала обратно в потайной карман.

– Как хитро придумано. И, конечно, эти орехи ты получаешь… откуда надо, верно? – Не обращая внимания на яростные взгляды, которые бросала на него хассебранд, Ауфшлаг продолжил: – Кёниг желает видеть тебя в своих покоях. Немедленно. У него для тебя есть работа.

Ауфшлаг вышел из подвала достаточно быстро, но стараясь при этом не подавать виду, что спасается бегством.

* * *

В дверь тихо постучали, и Кёниг, работавший за столом, поднял глаза.

– Да?

Из приоткрытой двери показалась голова Зельбстмердериш. Это была одна из его личных телохранителей, коморбидик – одновременно дисморфик и мерере, с гротескно увеличенной мускулатурой. Она обычно появлялась в виде двух разных, но одинаково мощных женщин.

– Ваше святейшество, к вам явилась Гехирн Шлехтес, – объявила она удивительно нежным голосом.

– Приведите ее.

Хассебранд, не замечая Зельбстмердериш, как не заслуживающую никакого внимания, наклонилась, чтобы пройти в дверной проем, и встала, закутанная в тяжелые одежды, перед верховным жрецом. Для этой встречи массивные окна закрыли ставнями, но от толстой женщины все равно исходил запах жареного мяса. Гехирн, как многие считали, была самой могущественной среди жрецов Геборене, но нестабильность ее состояния делала ее опасной. Поэтому Кёниг всегда обращался с ней осторожно. Когда Гехирн вошла, он изобразил на лице душевнейшую из улыбок.

– Мой старый друг, ты хорошо выглядишь.

– Вы так думаете? – Из-под скрывающего лицо бордового капюшона сверкнули голубые глаза.

Кёниг еще раз осознал, что, когда Гехирн наконец даст волю гневу, число жертв окажется катастрофическим.

Каждый раз одно и то же. У толстухи-хассебранда вечно были какие-то проблемы, всегда против нее кто-то строил заговор.

– Я выясню, кто это, – искренним тоном пообещал Кёниг.

– Правда? – спросила Гехирн, у которой перехватило дыхание от появившейся вдруг надежды.

– Никто не должен угрожать моим друзьям. – Кёниг сидел неподвижно, не мигая, и глядел в эти холодные глаза, пока не почувствовал, что хассебранд подчиняется его воле. – Ты очень важна для меня, – сказал Кёниг, играя на чувствах Гехирн. – Ты мне нужна .

– Я нужна вам? – Можно было подумать, что она сейчас заплачет от благодарности; и мерзко было видеть, насколько она жаждет оказаться нужной.

– Да. У меня есть для тебя работа. Такая, с которой справишься только ты. Работа, которую я не доверю никому другому.

– Конечно, ваше святейшество.

Кёниг изо всех сил старался не обращать внимания на запах паленой плоти, который доносился из-под ее пышного одеяния.

– Кто-то убил моих жрецов в Унбраухбаре. Всех. Ты… – Внезапно он заметил, что Гехирн полными страха глазами смотрит на что-то у него за спиной. Черт возьми. Его доппели прошли в комнату без всякого приглашения. Он усилием воли заставил их замолчать и продолжил: – Ты поедешь в Унбраухбар и узнаешь, кто это сделал.

Гехирн взглянула на лучи солнца, пробивающиеся в щели между ставнями, и застонала.

– В Унбраухбар? – Запах паленого мяса стал еще сильнее. – Я тронусь в путь, как только сядет солнце, ваше…

– Ты поедешь сейчас же. Для тебя уже приготовили повозку.

Гехирн сделала над собой усилие, чтобы не всхлипнуть.

– Но солнце…

– Тебя будут сопровождать трое моих кригеров.

– Вы… доверяете этим жрецам?

– Да, – сказал Кёниг.

– Нет! – рявкнул Отречение.

Глаза Гехирн округлились от испуга.

– Мой доппель имел в виду, – Кёниг бросил через плечо предостерегающий взгляд на Отречение, – что, хотя я и доверяю этим жрецам так же, как и всем остальным, полностью я не доверяю никому. – В него впились мерзкие маленькие глазки Гехирн из-под нависшего капюшона. Как же трудно было понять, о чем думает хассебранд, узнать, действительно ли она готова сделать то, что он скажет. – То есть никому, кроме тебя, – добавил Кёниг.

Гехирн низко поклонилась.

– Я вас не подведу, ваше святейшество. Я поеду в Унбраухбар так быстро, как только смогут довезти меня туда ваши кригеры. Я узнаю, кто убийцы, и отомщу им, как вы желаете. – Меж ее сжатых зубов с шипением вырвалась струйка дыма, Кёниг успел увидеть, как мелькнул под капюшоном ряд белых зубов с излишне крупными клыками. – Я обрушу на них очистительный огонь. Когда я закончу свое дело, не останется никого и ничего. Не останется даже их душ, ничто не улетит от них в Послесмертие.

– Я должен знать, кто стоит за нападением на храм в Унбраухбаре. – Взгляд немигающих серых глаз Кёнига не отрывался от хассебранда: он пытался понять, не ослушается ли она.

– Виновных сожги, но обязательно доложи мне то, что выяснишь. Я должен знать, что происходит.

Гехирн Шлехтес снова поклонилась и попятилась к двери.

– Да, ваше святейшество. Я узнаю правду. Я накажу виновных. – Кёниг снова увидел, как сверкнули зубы глубоко под капюшоном.

* * *

Гехирн, тяжело ступая, вышла из покоев верховного жреца, переполненная грустью и одиночеством. На все ее попытки угодить Кёнигу она получала в ответ только взгляды, полные отвращения и страха. Но она докажет, на что способна, и Кёнигу, и его злобным доппелишкам.

Гехирн крадучись шагала длинными коридорами, освещенными оплывающими факелами. Проходя под редкими окошками, она уворачивалась и шипела от злости, когда на нее падали лучи солнца. Она чувствовала, как трескается и отваливается клочками ее кожа, и повсюду за ней следовал запах горелой плоти. Другие жрецы и прислужники шарахались прочь с ее пути и ежились, когда она проходила мимо. Однажды она сожжет все. За каждую обиду, которую они нанесли ей, опасаясь ее, она расплатится сполна.

Она сожжет мир.

Но сначала она выполнит то, что велел ей Кёниг. Гехирн испытывала такую потребность служить, быть причастной к какому-то делу, что это приглушало в ней даже желание все спалить. По крайней мере сейчас. Наступит день, когда даже Кёниг не сможет помешать ей провалиться в безумие.

Гехирн остановилась посреди длинного коридора, озираясь по сторонам. Она оказалась совсем одна. Всего мгновение назад вокруг были люди, а сейчас коридор внезапно опустел.

Наемные убийцы? Здесь, в самом сердце могущества Геборене? Нет, решила она, слишком очевидно, слишком грубо. Когда они придут расправиться с ней, они застанут ее врасплох.

Гехирн постаралась стряхнуть с себя эту паранойю и поспешила в свое жилище в подземелье. Она как раз успеет сжечь парочку запертых там кошек перед тем, как отправиться в Унбраухбар. Она дрожала от предвкушения, воображая себе стенания, трепещущие языки пламени и пузырящуюся обожженную плоть. Только сжигая заживо, находила она облегчение.

* * *

Три доппеля стояли треугольником и внимательно глядели друг на друга. Кёниг ушел на какое-то собрание. Да и какое им дело куда.

Беспокойство, прямой, как палка, крепко прижимал к груди скрещенные руки, как будто пытаясь защититься от окружавшего его мира.

Отречение глянул в зеркало: там все еще толпились отражения. Ни одно из отражений не соответствовало местоположению доппелей.

– Гехирн предаст нас.

– Она слишком большого роста, – добавил Беспокойство.

Два доппеля посмотрели на Приятие.

– Гехирн сильна и опасна, – согласился Приятие. – Но в ее силе – ее слабость. Она одинока и напугана, а это значит, что я могу ею манипулировать. Она станет орудием нашей мести. Гехирн избавит нас от Кёнига.

– Мы не можем доверять хассебранду, – высказал свое мнение Отречение.

– О доверии я ничего и не говорил. После того как я ее использую, мы убьем ее.

– Кёниг приказал ей отправиться в далекий путь, – отметил Отречение.

– Мы можем подождать. Когда Гехирн вернется, Кёнигу придется сгореть. – Приятие глянул в сторону зеркала. – И нужно разбить проклятое зеркало, пока они не набрались достаточно сил, чтобы составить нам конкуренцию.

Беспокойство еще сильнее обхватил себя руками.

– У Кёнига проявляются склонности зеркальщика, и их он боится больше, чем нас. Этот страх его ослепляет. Отвлекает его. Он все еще считает нас полезными.

– Мы полезны, и мы останемся полезными. По крайней мере, сейчас. – Приятие рассматривал отражения, собравшиеся в зеркале. Слушали ли они? Было ли им слышно, что замышляют доппели?

Одно из отражений едва заметно им кивнуло.

«Любопытно. Возможно, отражения тоже могут пригодиться».

– Не будем разбивать зеркало, – произнес он. «По крайней мере сейчас».