Онлайн чтение книги Через океан
ГЛАВА XIV. Победа и ее последствия

Ура! ура! Нефть потоком течет в Val-Tre’gonnec, — на этот раз нет ни ошибок, ни разочарований! Все надежды Раймунда не только оправдались, но были даже превзойдены. Ниагара с неодолимой силой гонит нефть в подводный сифон, эта сила, благодаря узости самой трубы, превращается в скорость и производит неожиданный результат: нефть протекает через Атлантический океан за 6 часов 52 минуты и 8 секунд. Свойство жидкости, которая делает скользкими стенки трубы и тем облегчает передвижение, особенность начальной силы, в одно время и громадной, и постоянной в своем действии, форма и наклон сифона, который так хорошо приспособлен к передвижению тяжелой жидкости, — все эти причины, соединившись вместе, способствуют чуду.

И теперь, когда оно совершилось, когда в нем нельзя сомневаться, когда депеши из Бреста сообщают с часу на час количество нефти, излившейся через трансатлантическую трубу, а бассейны на американском берегу показывают соответствующее понижение своего уровня, теперь каждый находит все это очень простым и с ученым видом возглашает, что иначе и быть не могло. Каким образом нефть, непрестанно гонимая с одного конца сифона, могла бы роковым образом не достичь другого? Она должна бы или разорвать подводную трубу, или течь вперед. Но для первого — нет основания, раз она имеет возможность свободно течь по трубе, как нет причины и к тому, чтобы взрыв пороха разрывал пушку вместо того, чтобы толкать снаряд вперед. К тому же и трансатлантическая труба на деле значительно крепче, чем можно было бы думать на первый взгляд. Помимо того, что она состоит из металлических спиральных полос, тесно скрепленных твердой гуттаперчей, уже море окружает ее муфтой в сорок пять метров толщиной и, производя равномерное давление на все точки ее поверхности, чрезвычайно укрепляет ее. Чудо не в том, что труба выдерживает, — напротив, было бы чудом, если бы она не устояла!.. и так далее.

Так толковали о свершившемся уже факте те лица, которые несколько месяцев тому назад выказывали себя наиболее скептичными относительно проекта. Газеты в особенности сделались лирическими в выражениях своего восторга. Раймунд Фрезоль вдруг стал их героем, или скорее — их божеством. Они посвящали ему биографические статьи, печатали его портреты, из которых ни один не походил на другой, описывали до мелочей все его поступки и жесты, ежесекундно осаждали его, чтобы получить еще новые подробности. Одна статья из «Leviathan-Chronicle» обошла всю американскую прессу. Вот ее содержание: «Секрет окончательного испытания, которое должно быть произведено с трансатлантической трубой, хорошо сохранялся, и все наши собратья были введены в заблуждение известием, распространенным уже нарочно, что это испытание отложено до будущего месяца. Но „Leviathan-Chronicle“ не позволяет вводить себя так легко в заблуждение, когда дело идет о том, чтоб известить о чем-нибудь читателей. Одному из его наиболее деятельных представителей, назначенному для наблюдения за развитием этого громадного промышленного предприятия, удалось в течение двух недель пристроиться при бассейне Far-Rockaway в качестве кочегара и смазчика машин. Великолепно загримированный и переодетый, находясь вполне на высоте своих обязанностей после специального обучения в течение пяти-шести дней, он играл свою роль так хорошо, что никто из окружающих не имел ни малейшего подозрения о его действительном звании. Ему удалось таким образом обеспечить за собой ежедневный доступ к работам, так как прессу и публику сурово удаляли оттуда в восемь часов.

Господа Фрезоль и Куртисс действительно желали бы, по мотивам весьма понятным, без свидетелей приступить к первому опыту, который можно бы назвать своего рода генеральной репетицией, — они хотели бы иметь возможность потихоньку исправить все недостатки своего создания, если бы таковые оказались до публичного, официального испытания. Вчера утром был произведен опыт. Уже несколько дней завод Ниагары находился в действии, бросая в подземную трубу, соединяющуюся с Far-Rockaway, массы нефти, которые можно исчислить в триста тонн в минуту. В свою очередь, инженеры Val-Tre’gonnec'a вблизи Бреста, во Франции, получили приказание пустить в ход свои пневматические машины, чтобы образовать пустоту в подводном сифоне. Результатов этого первого опыта ожидали с живым нетерпением. Смотря по тому, получилось ли бы разрежение воздуха или нет, можно было бы заключить, находится ли сифон в хорошем состоянии или потерпел какое-нибудь повреждение.

Нескольких часов было достаточно, чтобы рассеять все опасения с этой точки зрения. С первого же дня манометры Val-Tregonnec'a стали показывать заметное разрежение, которое на следующий день отразилось уже на манометрах Far-Rockaway; к концу недели оно достигло своего крайнего предела. Тотчас был дан сигнал по телеграфу на завод Ниагары снова пустить помпы в действие, и в тот момент, когда их толчок обнаружился в Far-Rockaway, был отвернут замыкатель подводного сифона. В это же самое время полетела депеша в Val-Tre’gonnec, возвещая о начале работ. Это было в 10 часов 15 минут и 23 секунды утра. Время после полудня прошло в трепетном ожидании. Однако можно было уже предвидеть, что дело пойдет хорошо, так как громадные количества нефти, притекая с завода Ниагары, с чудесной быстротой регулярно ниспадали в трансатлантический сифон. Эта скорость не была еще измерена, но, по мнению рабочих бассейна, нужно было ожидать, что расстояние, отделяющее нас от Бреста, будет пройдено в 12 — 15 часов.

Результат превзошел все надежды. В 5 часов 7 минут вечера телеграф доставил нам эти слова, пущенные из Val-Tregonnec'a: «Нефть показалась», то есть за 6 часов 52 минуты и 8 секунд, — в двадцать три раза быстрее всякого парохода, Ниагара заставила нефть перелететь через Атлантический океан от первого удара поршня. Сам Фрезоль был настолько поражен этим, что немедленно спросил подтверждения известия, присовокупляя, что он желал бы каждые четверть часа иметь сведения о ходе дела. Подтверждение не заставило себя ждать и вскоре дополнилось такими подробностями: «Нефть прибывает с такой силой, что, вытекая из трубы, роет колодец в дне искусственного озера. Можно бы сказать, что это Ниагара в миниатюре, перенесенная на французский берег». Еще через несколько минут: «Поток нефти образует водоворот, обтекая кругом по дну искусственного озера, яростно клокочет и успокаивается, лишь сделав полный круг». Затем более короткие депеши через каждые четверть часа удостоверяли, что все идет хорошо. Фрезоль и Куртисс были вне себя от радости. Они угостили шампанским весь свой служебный персонал. Представитель «Leviathan-Chronicle» выпил свою долю за своих собратьев по перу, отсутствовавших на этом семейном празднестве.

Оставалось сделать еще последний опыт, который тем живее интересовал нашего репортера, что и он должен был играть тут некоторую роль. Нужно было узнать, потечет ли с той же самой скоростью нефть из Far-Rockaway, впущенная через одно из разветвлений труб в главный поток, несущийся от Ниагары. Ровно в 7 часов паровая машина пустила в ход свою помпу и направила в подводную трубу поток нефти в двадцать сантиметров в диаметре. Тотчас же захваченный основным потоком, он смешался с ним и понесся с быстротой птичьего полета к французскому берегу. Вмешательство этого, так сказать, сверхштатного потока не произвело никакой перемены в функционировании трубы или, по крайней мере, наблюдатели в Val-Tre’gonnec ничего не заметили.

С этих пор опыт можно было уже считать вполне убедительным.

Было утро. Господа Фрезоль и Куртисс, устав от всех волнений этого славного дня, готовились вкусить вполне заслуженный отдых. Этот-то момент представитель «Leviathan-Chronicle» и избрал для того, чтобы представиться им под своим настоящим именем. Как уже известно, в течение всего дня с помощью карандашных заметок, которые он перекидывал через стену своим надежным помощникам, он постоянно оповещал свою газету о ходе дела.

— Messieurs, — сказал он, приближаясь к изобретателям трансатлантической трубы, — я должен сделать вам признание и извиниться перед вами. Я вовсе не рабочий-кочегар, и мое имя не Билли Джонс… Я имею честь состоять репортером «Leviathan-Chronicle» и проник сюда с единственной целью осведомлять наших читателей…

Мы должны сознаться, что господин Куртисс, по-видимому, склонен был дурно отнестись к этому известию, но господин Фрезоль принял его очень весело.

— Ей Богу, monsieur, — сказал он нашему репортеру, — я бы не сомневался в вашем звании, видя, с каким проворством вы смазываете вашу машину. Если вы не прочь остаться у нас при этом деле, мы охотно удвоим ваше жалованье…

Представитель «Leviathan-Chronicle» отклонил такое лестное предложение и удалился вполне удовлетворенный тем, что мог исполнить во всей своей полноте скромную миссию, на которую он обрек себя, — миссию быть всегда и во всем наиболее осведомленным из репортеров. Эта статья и десятки других скоро разнесли повсюду отголосок победы, которой наконец увенчались все труды и заботы.

Эбенезер оказался вдруг настоящим нефтяным королем, — его господство стало теперь неоспоримым. Как он говорил себе с легким внутренним содроганием, не лишенным особой прелести, — вчера ему представлялась дилемма: или разориться окончательно, если труба не станет действовать, или же сделаться признанным нефтяным королем, если все пройдет благополучно.

К счастью, труба не подвела и результаты промышленного успеха не заставили себя ожидать. Различные компании предлагали отдать им на откуп трансатлантический сифон. Синдикаты банкиров советовали выпустить акции и обещали выделить инициаторам часть капитала, в 10 раз превосходящую их взнос. Другие уже просили подряда на подземную сеть, чтобы соединить озеро нефти в Val-Tre’gonnec'e с Парижем и другими главными городами Старого Света. Пели дифирамбы важности этого громадного промышленного триумфа с точки зрения американцев. Указывали особенно на удар, нанесенный русскому нефтяному делу.

Предсказывали, что это прямое сообщение, установленное между Нью-Йорком и Брестом, окажется зарей новой эры, полной неожиданных сюрпризов и непредвиденных чудес.

Среди этого шума славы, поднявшегося около него, Раймунд оставался печальным и молчаливым, потому что он не получил единственного приза, которого он пламенно желал, — благосклонности Магды.

Странная вещь — этот блестящий триумф, вместо того чтобы сблизить их, по-видимому, лишь только вырыл между ними новую пропасть. Что касается Раймунда, то он имел столько деликатности, чтобы не похваляться успехом и не думать, что теперь он стал более достоин мисс Куртисс, чем до окончания предприятия. Что же касается Магды, то с тех пор, как положение Эбенезера на нью-йоркской бирже сделалось чрезвычайно важным, она, по-видимому, прониклась мыслью, что в Новом Свете нет ничего достаточно хорошего для нее. Она критиковала все, гнушалась всем окружающим, мечтала только о путешествии вокруг света, о жизни в Париже да о пышных празднествах.

— Прилично можно жить только в Европе, — говорила она своим знакомым. — Мы — янки, у нас нет традиций, и, в сущности, мы еще варвары. Чем больше я живу, тем больше в этом убеждаюсь. Все изящное у нас — лишь одно отражение и подражание… Нужно жить в Париже, чтобы приобрести хороший тон и проникнуться духом высшего общества.

Она говорила так с целью уколоть общество Knickers-bockers, где, по ее мнению третировали ее как выскочку.

Но повторяя это, она кончила тем, что сама поверила в свои слова, и результатом этих рассуждений явилось следующее. В один прекрасный день она велела отцу купить княжескую яхту «Whit Witch» (Белая колдунья), которую молодой английский пэр вынужден был продать, ни разу даже не воспользовавшись ею. Очевидно — раз яхта была куплена, то больше ни о чем и не было думы, как только о поездке в Европу.

Необходимость осмотреть Val-Tre’gonnec и обсудить те меры, которые можно было бы предпринять для развития дела в Старом Свете, послужила Эбенезеру предлогом к тому, чтобы уступить желанию дочери. — Я не могу остановиться ни на каком решении относительно того, что надо сделать здесь, — говорил он Раймунду, как бы убеждая самого себя, — не могу, не изучив на месте, в Бресте и Париже, действительных условий нашей промышленности. Следует ли нам сохранить за собой исключительную монополию, скупив предварительно всю наличную нефть с тем, чтобы потом перепродать ее в Европе по ценам, которые мы сами установим? Или же будет лучше для нас держаться в более скромной роли антрепренеров транспорта? Я еще не решил всего этого, и лучше было бы сначала изучить это дело поосновательнее. Я займусь этим, а вы останетесь здесь, чтобы наблюдать за всем и усовершенствовать еще свое творение, если это только возможно. Иаков Фрейман остается в Дрилль-Питте для заведования нефтяным колодцем и складами. Я могу ехать спокойно. По возвращении мы примем окончательное решение. Теперь же пока мы удовольствуемся посылкой нашей нефти во Францию на условиях, установленных Transit Company для ее подземной сети.

Раймунд ничего не мог возразить против этого.

Он, со своей стороны, привык уже исполнять желания своего компаньона, и в начале августа, устроив все дела на время своего долгого отсутствия, семейство Куртисс нашло возможным ехать. В день, назначенный для снятия с якоря, весь элегантный Нью-Йорк толпился в лодках, согласно обычаю, вокруг «White Witch», чтобы проводить Магду и сказать ей «прости». Принесли цветов, осмотрели роскошные апартаменты яхты, расхвалили ее за великолепие даже в мельчайших деталях, за изящество формы экипажа — голубой с серебряной отделкой, за чудесную машину, полированная сталь которой блестела от лучей восходящего солнца, за электрический свет, готовый вспыхнуть, лишь только настанет ночь, за буфет, помещавшийся на корме. Посетители пили за здоровье путешественников, желали им тысячи всяких удовольствий, снабжали их советами и рекомендациями всех сортов. Но скоро колокол с кормы возвестил, что настал миг отъезда. Все сошли в свои шлюпки. Раймунд остался последним, чтобы сказать свое «прости» Эбенезеру и его жене; затем он подошел к Магде, стоявшей у борта в своем белом матросском кителе, который восхитительно подходил к ее красоте блондинки, — она махала платком в ответ на все приветствия.

— Прощайте, мисс Куртисс, — сказал молодой человек слегка дрогнувшим голосом, — желаю вам найти в Европе, а в частности, на моей дорогой родине, все удовольствия, о которых вы мечтаете!

— Прощайте, господин Раймунд, — ответила Магда и сердечно протянула ему руку, которую он сжал в своей.

— Я принимаю ваше пожелание, так как знаю, что оно чистосердечно и что в вас мы имеем верного, испытанного друга!

— Не сомневайтесь в этом, — просто сказал он, — и если когда-нибудь я понадоблюсь вам там, — позовите, и я приду!

Магда посмотрела на него, немного удивленная, но растроганная, досадуя на саму себя за приятное смущение от этих слов, и пробормотала свою благодарность. Они расстались. Раймунд сбежал по сходням, которые подняли за ним, лишь только он оставил яхту. Через несколько минут «White Witch», идя на всех парах, угадывалась на горизонте лишь по узенькой полоске дыма.