Онлайн чтение книги Чёрный Дьявол
Часть пятая. ПРОЩАЙ, ЧЁРНЫЙ ДЬЯВОЛ!

1

Настало лето. Жаркое солнце плыло над утомленной землей, над голубыми горами. Текли реки, бежали по небу тучки. Ползли слухи о войне, вместе с тучами, вместе с этой жарой. Будь жив Калина Кузин, он не преминул бы сказать, что война идет из-за бунтовщиков. Но нет его давно. Так и не нашли его кости. Но кости того, кто убил Калину, нашел Федор, сын Калины. Нашел и предал земле.

По весне Федор женился. Жену привел в дом тихую и добрую. Дарьюшка плавно ходила по избе, ловко и как-то неприметно все делала, улыбалась счастливой улыбкой.

О Черном Дьяволе забыли. Он не появился зимой, весной. Все считали, что пес пропал.

Наступил жаркий июль. Козин собрался на пантовку. К этому времени панты изюбров, оленей идут первым сортом и весом уже ладно вытягивают. Федор зажил уже неплохо. Зимой хорошо промыслил пушнину. Теперь думал подзаработать на пантовке. В богачи не рвался, как Розов, который стал настоящим богачом.

Федор закинул винтовку и котомку за плечи и ушел на свои солонцы. Это были природные солонцы. Федор еще подсаливал их.

Солнце катилось к закату. Козин спешил, чтобы засветло попасть на солонцы, приготовить дров, поправить свой балаган. Может дождь пойти — все не без крыши над головой. Версты две осталось пройти — балаган же стоял в версте от солонцов, чтобы не отпугивать дымом зверей. Мимо пролетали рябчики, пробегали белки с облезлыми хвостами, тренькали птички, но неохотно. И в эту мирную тишину вдруг ворвался зловещий вой. Для лета — дело необычное. Волки летом редко воют.

Федор остановился. Не сразу определил, откуда шло завывание. Кажется, волк выл на сопке. Федор сдернул винтовку и пошел туда. Убить волка, да еще летом, для охотника слава немалая. Зверь хитрый и осторожный. Без шума крался Федор.

Волк выл на одном месте. Это чуть озадачило охотника. Тем более что после воя раздался предупреждающий рык. Значит, зверь слышал человека. Федор обошел полуразрушенную кабарожью изгородь, увидел в проходе петли, возмутился. Кто же забыл убрать на лето петли! Федор раздвинул куст таволги и в полсотне шагов увидел черного волка. Он сидел в петле. Федор вскинул винтовку, едва не выстрелил.

Перед ним был Черный Дьявол! Пес, вздыбив шерсть, сурово смотрел на человека, сильно тянул черными ноздрями воздух. Не двигался. Будто осужденный, обреченно ждал выстрела. Поднял голову и с тоской завыл. Его вой долетел до вершин сопок, до туч, там и растаял.

— Шарик! — крикнул Федор, пересохшее горло вместо крика издало сиплый звук. — Шарик! — бросил винтовку и кинулся к собаке. Дьявол ощерил клыки. Угрожающе подобрал лапы. Но вдруг ослабил их, вильнул хвостом и опустился на траву.

— Шарик, милый! Это я, Федька! Ну, Шарик!

Дьявол был худ. Торчали ребра, тазовые кости. Видно, уже не один день он сидел в петле. Он почти наполовину перегрыз ель, за которую была привязана петля, греб землю, подрывая корни, но сил не хватило. Еще счастье, что Шарик попал в петлю не шеей, а захлестнула она его через плечо, под лапу.

Козин освободил пса от петли. Быстро снял котомку и бросил псу половину каравая. Дьявол долго нюхал хлеб. Ведь он много лет не ел его. Затем жадно схватил пастью и, почти не жуя, проглотил. Федор скормил весь каравай. Постоял над ним в раздумье, надел котомку, сказал:

— Ну вот что, Шарик, я тебя спас, а теперь сам решай, куда тебе податься. Я буду рядом. Хочешь — придешь, а нет — твоя воля. Ты и без того сделал великое дело: Безродного удушил, за всех враз отомстил. Решай!

Федор вернулся к ружью, пошел по изгороди, чтобы снять петли. Зачем зря кого-то губить без надобности? Пришел на свой таборок. Прибрал в балагане, наготовил дров. Отрезал кусак хлеба и оставил на виду, если придет Черный Дьявол, то может поесть. А когда солнце село, Федор ушел на солонец.

Изюбры ходят на солонец всю ночь. Но впотьмах трудно в них стрелять, Козин надеялся в сумерках добыть зверя. Лабаз, который он соорудил в развилке ильма, был цел. По вбитым в дерево колышкам он влез на лабаз, уселся и стал ждать. И тут же на него навалился мокрец — комар, но что делать, охотник должен и это претерпеть. Пока не слышно зверя, можно отмахиваться, а вот когда он начнет подходить, тут уж не дыши. Отдай свое лицо и руки на съедение гнусу, иначе зверь уловит малейшее движение на лабазе и уйдет.

И чу! Вдали треснул под копытом изюбра сучок. Федор замер. Зверь долго стоял перед солонцами и чутко слушал тишину. Поверил тишине и смело пошел к солонцам. Постукивали копыта по корням, потрескивали сучья… И вышел на чистинку изваянный из меди богатырь, будто из сказки пришел. На голове — тупые рога — панты. Поднял голову и замер. Что-то подозрительное почудилось ему на лабазе. Хотел повернуть назад, но выстрел подсек его ноги. Тяжелый гул прокатился над сопками, разбудил тишину.

С низовьев ключа ухнул филин. Пролаял на выстрел гуран, бесшумно проскользнула над головой сова. Снова в тайге наступила тишина.

Козин сполз с лабаза и подбежал к добыче. Маленьким топориком ловко вырубил панты с лобной костью и повесил их на сук вниз концами рогов. Начал свежевать зверя. Для этого развел костер и до полуночи провозился. Все отходы закопал под корень ели, чтобы запах крови не отпугивал зверей. Мясо уложил в холодный родничок и завалил камнями, там его колонки и соболи не тронут. С факелом в руке заспешил на табор.

Шел, а сердце билось частыми ударами, хотелось, чтобы Черный Дьявол поверил ему и пришел.

А Дьявол, прежде чем прийти к человеку, с трудом спустился к ручью, долго пил воду, затем так же долго лежал, отдыхал и лишь потом медленно пошел по следам человека…

Он выбрал себе судьбу. Сторожко стоял перед балаганом. Сманенный запахом хлеба, вошел в него. Съел хлеб, вышел и лег на еловую кору. Стал ждать.

При свете факела Козин увидел его. Молча снял котомку, развязал тесемки и вытащил оттуда пудовый кусок мяса. Почти половину отрезал и отдал псу. Сам же заварил себе в котелке свеженину. Все делалось так, будто Черный Дьявол, Шарик, всегда был с Федькой, и они уже много раз вот так ждут друг друга.

— Ешь, поправляйся, и пойдем домой. Того, кто хотел тебя убить, ты, сам знаешь, уже нет на свете. Заживем ладно. Да и тебе хватит бродяжничать. Одному жить трудненько. Не житуха, а нудьга. От одной скуки можно сдохнуть.

Пес, чуть склоня голову, слушал. Тихо и ровно горел костер. Козин лежал у костра, смотрел на звезды, думал о своей жизни, будто книгу перелистывал. «Упустил Груню, может, поспешил я? Ведь Груня ни в чем не повинна. Она мне милее Дарьюшки, роднее за то пережитое, выстраданное. Могли бы зажить хорошо. Уехать куда-нибудь… Уехать, а душу здесь оставить?.. Да и не приняла душа Груни. И вообще, для чего я живу?..»

— Ну что, Шарик, жить будем или снова в разные стороны раскатятся наши тропки? С Груней раскатились, а теперь с тобой, может быть. Держать не буду, — заговорил вслух Козин.

Черный Дьявол поднялся, подошел к человеку и лег рядом с ним. Голову опустил на свои лапы, закрыл глаза. Козин положил на его широкий лоб руку, тихо поглаживая, рассудительно говорил:

— Жизнь прожить — штука сложная. М-да. Метался ты по тайге, а разве я не метался? Все мы мечемся, все себе тихую пристаньку ищем. А нету здесь тихой пристаньки.

Пес слушал Козина и вспоминал такие же костры на охоте с Макаром, такие же ночи.

Федор сел и стал дергать из его кожи клещей, крупных, как горошины. Ну все было так же, как с Макаром…

И Черный Дьявол остался с человеком. Две недели откармливал его Козин. Двух изюбрей скормил, пока не увидел, что пес окреп. Потом они пошли домой. Шли, как обычно ходит охотник с собакой: собака чуть впереди, человек следом. У околицы деревни Черный Дьявол остановился. Долго слушал давно забытые звуки деревни. Повернул голову в тайгу. Козин понимал состояние Дьявола, гладил его по голове, чесал за ушами, говорил:

— Ну что ты, Шарик, пошли, там тебя уже никто не тронет. Ты мой. Пойдем, Шарик!

Но пес не шел. Он стоял на дороге, а когда Козин отдалился от него на несколько шагов, он бросился к нему, поймал пастью полу зипуна и начал тянуть назад, звать в тайгу.

— Ну, Шарик, Шарик, — ровным голосом, без нажима убеждал Федор, — пошли к нам, тебе будет хорошо. Безродного нет, а больше тебя никто не тронет.

Пес заскулил, заметался, а потом завыл. Всполошил собак в деревне.

Козин подошел к Шарику, обнял его, тихо заговорил:

— Я понимаю тебя, Шарик, ты сжился с тайгой. Но ведь там очень опасно. Вот я спас тебя от петли, ведь это случай, не пойди я на солонец, пропал бы ты. Другой охотник точно бы тебя убил. Народ темен, люди верят разным байкам и сказам орочей и гольдов… Ну, пошли, Шарик.

И пес побрел за человеком. Собаки вылетали из подворотен, но тут же с визгом удирали назад. Шарик шел, хвост-полено не опустил. Из дворов выбегали сельчане. Слышались возгласы:

— Вот это пса привел Козин!

— Не пес, а теленок, громадина какая, гля!

— Дэк ить это же Дьявол! — закричал Розов. — Пра, Черный Дьявол!

Мужики сходились. Но не спешили подойти близко: пес ощерил клыки.

— Сторонись, други, — предостерег сельчан Федор, — Кто знает, что у него на уме.

Козин привел собаку домой. Сел на крыльцо, разулся, отдал Дарьюшке двое пантов, чтобы она унесла их в ледник, обнял Черного Дьявола, тот прижался к нему и замер. У калитки собрались мужики. Тихо разговаривали.

— Молись, Розов, на Дьявола, это он спас тебя от смерти.

— М-да. Дочку твою спас.

— Оно так… А может быть, этот пес и уханькал Безродного? — гадали мужики.

Но Федор молчал, не открывал только ему известной тайны.

— Все может быть. Пока догадки. Пес молчит, и тайга молчит, — тихо говорил Гурин. — Пусть у нас живет.

— Знамо, пусть живет. Расскажи, Калиныч, как ты его спроворил.

Федор коротко рассказал. Не станешь же говорить обо всем, что передумал, чем переболел за это время он. Такое не каждый поймет…

У Козиных дела пошли в гору. Федор добыл за пантовку пять изюбров. Добыл легко, будто сходил на прогулку. Пес сам нагонял на него изюбров — стреляй, не ленись. Правда, первое время боялся громко лаять, отвык, но скоро осмелел, загонял изюбров на отстойники, в речку, а то останавливал на чистом месте и облаивал.

Осенью Федор ушел с псом корневать. Первый раз сам, без тазов, удэге или орочей, ушел на такой промысел. В тех местах, где они с Цуном нашли много женьшеня, добыл корни.

Зимой Козин больше всех добыл колонков, соболей, кабанов, изюбров. Перестроил дом, поставил новые амбары, конюшню, баню. Ожил человек. А среди некоторых сельчан снова пошли суеверные шепотки, что, мол, Дьявол помогает богатеть. Разумные же мужики спешили завести от Черного Дьявола хороших щенят…

Однажды к Козину зашел Гурин, поговорили о том, о сем, о колонках, которых должно быть в том году много, о белке, что ходом шла через деревню, может, где близко остановится. Урожай на шишки хороший. Наконец Гурин приступил к главному:

— Ты, Федор Калиныч, крепким мужиком стал. Но как ты смотришь на то, о чем мы с тобой говорили, ну, о революции, о коммуне, всеобщем добре?

— Как раньше смотрел, так и сейчас смотрю. Ведь я тебе обязан всем. Не подними ты народ в мою защиту — и гнить бы мне на каторге. Да и Баулин, чую, не простит нам за тот бунтишко, целит на тебя и меня, чтобы враз обоих прибрать к рукам.

— Ну, это все мелочи, народ видел неправедность в делах Баулина, потому и пошли. Выручили тебя из беды. И может статься, еще выручим, а сейчас ты нас выручай. Время такое, что надо стоять друг за друга горой, не то сомнут, изломают. Был здесь у меня человек, старый товарищ по тюрьме. Большевик он. Рассказывал, что сейчас их партия в подполье, с деньгами туго. Просил меня помочь им. На бумагу деньги нужны, газету выпускать, листовки. Правду сказывать народу. Пришел к тебе, как к самому верному человеку, который уже познал, почем фунт лиха.

— Ну и что? Денег надо?

— Надо. Сколько было у меня, все отдал. Слышал, поди, ты и о Шишканове? Бежал он с каторги, здесь, в тайге, скрывается. Пятеро с ним. Помочь бы тоже надо. Выслал я им бердану, но одной мало.

— Шишканова знаю, видел его у нас. Да о нем много и хорошо рассказал Кузьмин из Ивайловки. Зря мужика угнали на каторгу.

— Понятно, зря. Тысячами гонят зря, потому что сила на стороне власти.

— Ладно, Гурин, не тяни, дело говори, ведь вижу, что пришел не зря.

— Не зря. Пришел просить о помощи.

— Тебе помочь я рад в любое время. Сколько ты раз нам помог? Людям помог. Тебя покойный тятя даже в молитвах поминал.

— Да ну?

— Вот те и ну. Пала кобылица — ты первый поднял народ — помогли. Я почти умирал, кто как не ты, привез лекаря из Ольги? А трех пантачей, пока у меня не было своих солонцов, ведь я убил на твоих солонцах, ты послал. Во многом ты сходен, как сказывают люди, с Булавиным Макаром. Но только Булавин помогал людям другим манером, одиночек выводил в люди, а ты со своими друзьями хочешь всех враз. Хорошему человеку помочь — одна радость.

— Не мне одному поможешь, себе и другим поможешь.

— Могу дать три тысячи ассигнациями. Думаю, от этого будет толк немалый.

— Хорошо. Но это не все. Деньги отвезешь и передашь лавочнику Пятышину. Ты его знаешь?

— Пятышина из Ольги? Да ведь это мироед, хапуга! — вскрикнул Федька.

— Это наш человек. У него купишь четыре берданы. Мы их отвезем в тайгу шишкановцам. Делай это втайне. За нами следит новый купчишко, что купил хозяйство у Груни. У него глаза, как у харзы, — так и бегают по сторонам. Пятышин передаст тебе листовки. Их мы развезем по деревням. Надо готовить народ. Поднимать мужика.

— Все сделаю, Василий Иванович. Все.

— Тогда по рукам!

2

Год пролетел в суете и непонятной тревоге. Слухи о войне настойчиво проникали в тайгу. И беда пришла. Десяток парней вызвали на медицинскую комиссию из Божьего Поля, а с ними и Федора Козина. Усатый фельдшер хлопал по животам новобранцев, давил на грудь и кричал сестре милосердия:

— Готов служить царю и отечеству!

А когда подошла очередь Козина, фельдшер долго смотрел на него, хмыкал, колотил руками по широченной спине, давил пальцами по упругим мышцам, сердито топорщил усы. Затем хмуро проворчал:

— От ить бог дал красу и силищу. И все это может стать комом мяса. Ничем, стало быть.

Отошел на несколько шагов от Козина и, наклоняя голову то влево, то вправо, любуясь, закричал:

— Пиши этого дьявола в артиллерию! Годен, черт бы его подрал! Вон с глаз! Какая тебя матушка родила и чем она тебя вскормила?

— Святым духом, ваше благородие, — усмехнулся Козин и упруго повел плечами. Бугры мышц заходили под темной кожей.

В жарком воздухе плач и стон. Над тайгой тревога. Шарик, Хунхуз, Буран, он же Черный Дьявол, выл, выл днем и ночью. Собачьим чутьем предчувствовал беду. Ходил за обретенным другом черной тенью, вялый и нахохленный.

Пели бабы и мужики тоскливую, тягучую песню, под перебор трехрядки: «Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья…» Несли в лавку купца последние шкурки белок, соболей, колонков, чтобы взамен дал спирту.

Пили много, пили, пока кто-то из новобранцев не сваливался под забором, засыпая тяжелым сном.

Пил и Козин. Потом бродил по улице с Черным Дьяволом, сильно сутулясь, тяжело думал: чувство двойственности не покидало его. Где-то рядом стояла Груня и грустными глазами смотрела на любимого друга. Тенью стояла. До боли в сердце хотелось Козину увидеть Груню и сказать ей: «Прости, Груняша! Не поняли мы друг друга. Оттолкнул я тебя, а ведь зря. И волны, и ржавый пароход — это наше с тобой, непозабытое…»

Пес ловил каждое движение друга, каждый вздох. Чуть отходил в сторону и выл.

— Да заткни ты ему глотку, всю душу перевернул! — ругались мужики.

— Пусть воет. Это он нас с вами оплакивает, худую судьбу нагадывает. Да и дольше помнить будем. Вместях умирать придется.

— Посадил бы ты его на цепь, — предложил Гурин. — Вернешься — сохраним. И если не судьба жить, то хоть нам когда в беде поможет.

— Шарика на цепь? Да ты, Василь Иваныч, окстись. Нет, он волен выбирать себе судьбу сам. Мы не вольны, а он волен. Кто будет его другом? У него спроси. Может, ты, может, еще кто-то.

Разгульная неделя кончилась. В Веселый Яр пришел пароход. Это был все тот же «Казак Хабаров». Чуть свет затарахтели телеги по тракту. Поехали парни и мужики на войну. Стон, как протяжный вздох тайги, как вой Черного Дьявола, прокатился над деревней. Замер. Замер, чтобы через минуты разразиться плачем, ревом, криком.

Буря над тайгой, буря в душах людских.

За телегой Федора Козина трусил Черный Дьявол. У собаки в глазах стояла такая тоска, такая боль, что Козин невольно отвернулся от этого загадочного существа.

— Так-то, Шарик! Напал на нас вражина — надо спасать свою землю.

Гурин, что плелся рядом с телегой Козина, тихо проговорил:

— Враг ли? Ведь убивать-то придется таких же мужиков, как и мы. Че говорить — война покажет. Там ты сам во всем разберешься, коль пуля не уложит. Да тебя, поди, и не должна уложить, силен, для такого надо пулю особую.

— Особую, — проворчал Розов. — Медведь вона как велик и силен, а хватает одной пули, ежели влепить в башку. Однако, дай бог всем выдюжить.

— Ты-то выживешь, — горестно усмехнулся Козин. — Не будем ссориться — время покажет.

В Веселой гавани погрузили будущих солдат на пароход. «Казак Хабаров», поднял якорь, вспенил винтами зеленую воду и медленно начал отходить от берега.

Дьявол пытался при погрузке проскочить на шаланду, но его оттолкнул ногой фельдфебель. Теперь он бросился бежать за пароходом по берегу. Вот «Казак Хабаров» вышел из гирла бухты и начал удаляться в море. Черный Дьявол выскочил на скалу и темной точкой застыл на ней. Пароход дал прощальный гулок и в ответ ему прокатилось густое и тягостное завывание: «Вов, вов, в-о-о-о-у-у-у-у-у-у-у-у-а-а-а-а-а-а-а-а-а!» Повисело над морем и упало на волны, прибрежные заросли, растворилось с туманами. Трижды Черный Дьявол провыл и, когда пароход растаял за горизонтом, лег на пригретый солнцем камень, положил голову на лапы, долго, долго лежал неподвижно, зло смотрел на море, которое украло его друга, на сизое небо, на хмурые тучи. Один, снова один.

К Черному Дьяволу бежали Ломакин, Розов, Гурин, у каждого в руках были ремень или веревка.

— Шарик! Шарик! — кричали они. Розов — фальцетом, Ломакин — басом, Гурин — осипшим от волнения голосом.

Шарик повернул в их сторону голову, пристально посмотрел на бегущих. Чудаки… Черного Дьявола брать на поводок. Медленно поднялся с камня и начал спускаться со скалы. Вошел в ложок, еще раз обернулся на людей и, кособочась по-собачьи, не спеша затрусил по боку сопки. Раз, другой черной тенью мелькнул среди низких дубков, орешника и исчез за хребтом.

— Прощай, Шарик, прощай, Черный Дьявол! — тихо сказал Гурин.

— Прощай, чего уж там. Люди тебя не забудут, — вздохнул Ломакин.

— А может, он вернется в деревню? — с надеждой в голосе проговорил Розов.

— Едва ли. А к тебе тем более, — зло бросил Гурин.

— Чем я хуже других?

На это Розову никто не ответил.

Все смотрели в ту сторону, куда ушел Черный Дьявол.

Прощай, Черный Дьявол!

Сихотэ-Алинь, Кавалерово