Онлайн чтение книги Черный смерч
Глава XV. Римба

1

Бекки проснулась. Было до странности тихо. Она вскочила и открыла дверцу. Струя накаленного солнцем воздуха обдала ее лицо. Самолет стоял на сером бетонном аэродроме. Не далее чем в ста метрах синел океан. Девушка обрадовалась остановке и начала было спускаться по лесенке, но вспомнила напутствие Джима — не выходить из кабины. Она влезла на сиденье летчика и посмотрела вокруг сквозь застекленный нос самолета.

На этом островном аэродроме стояло много самолетов типа «летающая крепость», а в заливе виднелись военные корабли и гидропланы. Бекки очень хотелось выкупаться в океане, но она ограничилась умыванием из крана в самолете. Затем она снова села на сиденье пилота и увидела своих попутчиков.

Высокий Эрл, плотный круглолицый Франк, худощавый Джим и стройный Викки направлялись к самолету в сопровождении какого-то чиновника в белых трусах, безрукавке и белом тропическом шлеме. Бекки легла в кресло и притворилась спящей.

— Воздушная трасса на Формозу очень оживленная, — услышала она незнакомый голос. — В океане вы встретите три плавающие авиабазы… Значит, прямым сообщением в Индию?

— Наипрямейшим, — подтвердил Эрл.

— Не сядьте случайно у красных в Китае.

— Постараемся! — ответил Эрл.

В наступившей тишине послышался шелест плотной бумаги. «Доллары», подумала Бекки. Чиновник ушел.

Вскоре самолет опять летел над океаном. Темные пятна отмелей остались далеко позади. Под самолетом, сколько видел глаз, потянулись похожие на серый смушек просторы. На горизонте они терялись в голубоватой дымке. Два парохода казались маленькими мухами на просторной темно-синей скатерти.

Джим показал пальцем в окно. Вначале Бекки ничего не заметила.

— Гидроплан «Чайна-клипер» с Формозы! — сказал Джим и показал пальцем.

Под ними летел большой самолет. Второй такой же пролетел левее. Бекки проводила их взглядом. Вид необъятных океанских просторов рождал страх. Бекки подавила невольный вздох и отодвинулась от окна. Она обхватила руками ящик с медикаментами, находившийся на уровне ее головы, и прижалась щекой к шершавой доске.

Вот летит она, Бекки Стронг, в Индонезию… и кто знает, чем все это может кончиться… Немножко страшно… Неведомый путь, неведомый край, предстоящие опасные приключения… Собственно, они уже начались… Но может ли она безоговорочно довериться своим компаньонам? Ведь она знает двух из них только по именам… Бекки даже усмехнулась от сознания нелепости подобного предположения. Она уже летит, значит она доверилась.

«Кто ради блага народов, ради борьбы за вечный мир во всем мире борется с „железной пятой“ финансовых заправил, жаждущих войны?» — задала себе вопрос Бекки. И мысленно ответила: «Конечно, честные люди. И ради этого они отказались от личных удобств, чтобы вершить героические дела». Ну что же, если Бекки знает только Джима и Франка, она узнает и остальных.

Бекки подняла голову и, стараясь не выказать любопытства, молча принялась изучать своих спутников, чтобы составить себе более точное представление о каждом.

Эрл сидел в кабине пилота, и оттуда виднелись только его спина, плечо и профиль. Эрла за поразительное сходство с изображением вождя индейцев в одной из ее любимых детских книг Бекки мысленно прозвала «Эрл — орел прерий». Он был скуп и точен в движениях, без надобности не вступал в разговор, а если говорил, то очень обстоятельно; и что самое странное: у него были почти всегда широко открытые немигающие глаза, он только изредка прищуривался. Все это придавало всей его мускулистой, ширококостной, но подтянутой фигуре выражение настороженности. За время знакомства с Бекки он ни разу не улыбнулся.

Зато Франк был полной противоположностью Эрлу. Рослый, широкий в плечах, с бритой головой и круглым, чисто выбритым обветренным лицом, он оказался очень веселым человеком в путешествии. Франка будто подменили: и следа не осталось от его строгости. Сейчас он шагал взад и вперед в узком проходе меж ящиков, напевая под нос известные мелодии на слова собственной импровизации.

Худощавый Викки, с изящным продолговатым лицом и черными усиками, напоминал киноактера. Викки сидел на месте штурмана с наушниками от радиоаппарата. Бекки все время чувствовала на себе его излишне пристальный и восхищенный взгляд. Она уже несколько раз с немым протестом оглядывалась на него. Викки мгновенно отводил глаза в сторону, делая вид, что очень занят радио.

Зато Джим, всегда казавшийся легкомысленным и веселым, в путешествии держался гораздо серьезнее. Время от времени он окидывал Бекки озабоченным взглядом, словно хотел убедиться, что она жива и здорова. Бекки была немного приятна эта опека, но немного и сердила: она понимала, что Джим боится за нее. Вот и сейчас он подошел и предложил ей поесть.

— Это мое дело — покормить вас! — деловито отозвалась Бекки. — Я изнываю от безделья!

Она приняла из рук Джима картонную коробку. Оттуда Бекки вынула бумажные салфетки и расстелила их на столе. Потом разложила бумажные тарелки. Джима и Викки она заставила открыть банки со свиной тушенкой, сосисками и паштетом. Вместо хлеба были галеты. Ели молча, деловито. Первым закончил Эрл. Дожевывая бутерброд, он ушел в кабину летчика. Франк рассказал веселый анекдот. Все смеялись. На смех вышел Эрл и, выслушав анекдот, улыбнулся, обнажив золотые зубы. Заметив внимательный взгляд девушки, обращенный на его рот, он сказал не без горечи:

— Золотые зубы имени Гитлера.

— Не понимаю, — откликнулась Бекки.

— Мои собственные зубы взяли себе на память молодчики Гитлера.

«Пытали и выбили зубы», — подумала Бекки.

— Гол! — крикнул Франк и швырнул кокосовым орехом в Джима.

Юноша поймал орех на лету и, прижав к груди, срезал ножом верхушку.

— Кокосовое молоко, — объявил Джим, первым запуская ложку в белую массу, напоминавшую молочный кисель.

— Я тоже не зевал на острове, — объявил Викки. — У меня писанг.

Бекки не поняла.

— Писанг — по-малайски «банан», — пояснил Эрл.

— Вот писанги, — сказал Викки и положил перед Бекки связку желтых бананов.

— После завтрака мы займемся малайским языком, — предложил Эрл. — Для Индонезии это наиболее универсальный язык, я бы сказал — язык путешественников. Он очень поэтичен и грациозен. Например: «матта» — это «глаз», «хари» — «день», а «матта-хари» — «глаз дня», то есть солнце. Предрассветный час до зари передается словами: «Белом тарбанг воват» — то есть: «Еще мухи не летают». Восемь часов утра обозначаются словами: «Кринг амбун» — «Роса высохла». Четыре часа дня — «Пукул ампат» — так индонезийцы называют цветок, раскрывающийся в четыре часа пополудни, а к утру закрывающийся.

Бекки посмотрела на свои часы и объявила:

— Кринг амбун!

— Бай (хорошо), — отозвался Эрл.

Пока Эрл объяснял, Франк ушел в кабину летчика, а Викки убрал пустые банки, бумажные тарелки и салфетки. Джим положил перед Бекки на ящик чистый блокнот и свою автоматическую ручку.

— Ругательных слов на малайском языке нет, — сказал Эрл.

— Неужели малайцы никогда не ссорятся? — спросила Бекки и тут же быстро назвала: — «Амок»! — Заметив желание Эрла возразить, она тут же пояснила: — Ну, это когда малаец в гневе вскакивает и, выхватив нож, бросается в исступлении на людей.

— Наглядное влияние американской кинопромышленности, — снисходительно глядя на Бекки, сказал Эрл.

— Верно, Бекки? — спросил Джим.

— Ну да, я видела такой фильм… — Бекки запнулась и покраснела.

— Мне не верит, а кинофильму верит, — продолжал Эрл. — Вы правы только отчасти. — Эрл вынул из нагрудного кармана пачку сигарет и закурил. — «Мачан» — по-явански «тигр» — обычное ругательство яванцев по адресу европейцев. Есть очень сильное ругательство «бодо», что означает «глупый». Сказать без основания «ана тида малу», «как тебе не стыдно», — значит сильно обидеть. А сказать «куранг адьяр», что означает «недостаточно благовоспитанный», значит очень оскорбить, и если это сказали без основания, оскорбленный может отомстить.

Бекки улыбнулась.

— Вы напрасно улыбаетесь. Сейчас я дам вам свои записки по Индонезии, и вы должны будете их прочесть. По этому конспекту я писал статьи для нашей газеты «Дейли Уоркер».

Эрл отошел в угол, где возле ящиков лежали вещи, и, вынув из своего рюкзака две толстые тетради в коленкоровых переплетах, дал их Бекки. Она взяла их и пошла к своему креслу.

Самолет тряхнуло. Эрл поспешил к автопилоту. Бекки побледнела и схватилась за ящики. Из кабины летчика вышел Франк.

— Автопилот капризничает. Виски хочет… Боится тайфуна.

— Не испугаете! — предупредила Бекки.

Франк весело посмотрел на нее и ободряюще засмеялся. Все же Бекки выглянула в окошко. Огромные пространства побелевшей от пены океанской воды испугали ее.

— Мы прилетим сегодня? — овладев собой, спросила она.

— Нет! Мы сделаем еще одну посадочку, — отозвался Викки. — А страшно?

— Ничуть! — вызывающе ответила Бекки. Она села в свое кресло, подобрала ноги и, глядя на Викки, не спускавшего с нее глаз, не без кокетства продекламировала:

Самолет провалился в воздушную яму, подпрыгнул, и Бекки почувствовала тошноту. Это отбило у нее охоту декламировать.

— Буду заниматься, — сказала она и раскрыла толстую тетрадь.

Викки вынул из кармана круглое зеркальце и заглянул в него.

На первой странице тетради четким и крупным почерком было написано:

«Из истории малайского, или, как теперь говорят, индонезийского народа.

Выдержки из книги (С-на).

Древнейшим источником для изучения истории страны являются 20 томов „книги королей“ (Пустоко Роджо)».

«Романтично», — решила девушка и принялась читать все подряд.

Сначала она прочитала о древней истории индонезийского народа в первых веках до нашей эры. Постепенно Бекки дошла до создания в 1602 году Ост-Индской компании, которая ставила перед собой задачу монополизировать внешнюю торговлю Индонезии. По этому плану в 1610 году в Индонезию прибыл первый голландский губернатор Питер Бли с армией и флотом, вооруженными огнестрельным оружием, которого не имели феодалы и племена, населявшие архипелаг.

Бекки читала о том, как, разжигая и обостряя внутренние войны, помогая то одной, то другой воюющей стороне, заключая выгодные для себя соглашения, голландская буржуазия в конце концов поработила Индонезию и превратила торговлю в открытый грабеж. Особенно Бекки поразил факт опустошения голландцами крестьянских полей, чтобы уменьшить количество перца и таким образом искусственно поднять на него цену в Европе.

«Значит, — решила Бекки, — американские империалисты, уничтожая продукты, чтобы поднять цену, не изобрели ничего нового, они только стали это делать в большем масштабе. Если на островах уничтожали продуктов на несколько десятков тысяч долларов, то они уничтожают на сотни тысяч и даже миллионы долларов и ввели это в систему. То же самое можно сказать и о голландской „культурсистеме“, когда туземцев в принудительном порядке обязывали сеять вместо продовольственных культур культуры экспортные. Чем это не прообраз той системы сельского хозяйства, которую Международный синдикат Дрэйка старается создать во всем мире под флагом американского типа сельского хозяйства!»

Потрясающими по своей обличительной остроте были строчки из произведения Карла Маркса:

«…Относительно христианской колониальной системы В. Хунт, человек, сделавший христианство своей специальностью, говорит: „Варварство и бесстыдные жестокости так называемых христианских рас, совершавшиеся во всех частях света по отношению ко всем народам, которые им удавалось поработить себе, превосходят все ужасы, совершавшиеся в любую историческую эпоху любой расой, не исключая самых диких, и невежественных, самых безжалостных и бесстыдных“…».

А далее следовала запись Эрла:

«В провинции Явы Баньюванги, насчитывавшей в 1750 году 80 тысяч жителей, в 1811 осталось 8 тысяч».

Из дальнейших записей наибольшее впечатление на Бекки произвело описание крестьянского восстания под руководством Дипо Негоро, в период с 1825 по 1830 год. Индонезийские патриоты разгромили голландские войска. Голландское военное командование подняло белый флаг и пригласило руководителей восстания к себе для «переговоров» о мире. Когда последние, и в том числе народный герой Дипо Негоро, пришли в штаб, их захватили. Восстание было потоплено в крови.

Бекки положила тетрадку на колени. Вспомнился виденный кинофильм о восстании Дипо Негоро. Там все было наоборот. Голландцы были показаны героями. Дипо Негоро был показан, как… словом — ужасно. В этом фильме Бекки запомнился храм Боро-Бадур. Она и сейчас мысленно видела скульптурные группы сидящих женщин на передней части храма и узорчатую, с завитками, роспись стен.

Самолет болтало в воздухе. Бекки старалась не поддаваться слабости, накатывавшейся волнами. Она попыталась опять читать, но сосредоточиться было трудно. В 4 часа болтанка прекратилась. Пообедали. Все по очереди рассказывали об Индонезии. Оказывается, все четверо бывали в Индонезии и хорошо знали страну. Когда стемнело, поужинали. Самолет летел без опознавательных знаков. Бекки прикорнула в кресле.

2

Проснулась Бекки от толчка. Было раннее утро. Самолет скользил по воде.

— Приехали? — спросила Бекки.

— Нет, — ответил Джим. — Придется простоять здесь, пока стемнеет.

Самолет стоял в полузакрытой лагуне. Посередине виднелся большой торговый пароход. Оттуда приплыла моторная лодка и приняла на борт Эрла и Франка. Бекки спросила, что за пароход и почему Эрл и Франк поехали к нему. Викки стал насвистывать песенку из кинофильма, а Джим пустился в длинные рассуждения о степени выносливости человека во время пыток, когда излишняя осведомленность вредит успеху дела. Бекки обиделась: неужели ее можно подозревать в болтливости?

Викки не выдержал характера и намекнул, что это пароход с грузом для индонезийских патриотов. Бекки наградила Викки благодарным взглядом. Джим неодобрительно молчал, и Бекки стало неловко за свое любопытство. Она снова углубилась в тетради Эрла. Она прочитала о хитроумных приемах колонизаторов, захвативших две трети площади плантаций и постепенно превративших крестьян в своих крепостных.

Бекки читала час за часом, и у нее складывалось убеждение, что только с помощью подкупа, предательских убийств и провокаций, организации междоусобных войн, иногда поголовного уничтожения племени колонизаторам удалось сломить железное сопротивление народа, но и сейчас, через триста с лишним лет, некоторые племена сохранили свою независимость.

В тетради были подчеркнуты красным карандашом даты борьбы народа:

«Великая яванская война — с 1815 по 1830 год; восстание Дипо Негоро с 1825 по 1830 год; с 1830 по 1888 год — крестьянские восстания; восстание на Яве и Суматре — с 1926 по 1927 год; восстание на броненосце „Де Севен Провиденс“ — в 1933 году. Восстание против японских оккупантов и колонизаторов и провозглашение Индонезийской республики — в 1946 году. Война с Голландией и Англией, действовавшими по заданию Америки, 1947-1948-1949.

И хотя Индонезия провозглашена Соединенными Штатами Индонезии, Голландия, получая контрибуцию в четыре миллиарда гульденов и имея в Индонезии войска, не собирается предоставлять ей полную свободу. Борьба за независимость продолжается».

Потом Бекки учила малайский язык, и Джим ей помогал.

Они вылетели из лагуны в темноте. «Очень спокойное путешествие», решила Бекки и заснула.

Ночью Бекки проснулась. Кто-то тряс ее за плечо.

— Не пугайтесь, — сказал Джим. — Скоро пойдем на посадку.

Бекки услышала громкие выхлопы — по-видимому, мотор давал перебои. Джим поспешил на свое место штурмана. Девушка быстро встала.

При свете электрического фонарика Франк дрожащими руками вставлял магазин в ручной пулемет.

— Не поднимайтесь, нас обстреливают! — крикнул он.

Джим вышел из кабины и молча подал Бекки автомат. Девушка взяла его, проверила затвор. Он был слишком обильно смазан и пачкал руки маслом.

— Где мы? — спросила Бекки.

— Подлетаем к Суматре. Это голландские сторожевые суда стреляют, сказал Джим. — Мы идем без опознавательных огней.

Бекки все же выглянула в окно и благодаря далеким лучам прожекторов поняла, что они летят сквозь облака. Создавалось впечатление, будто вдали мечутся по небу мутные светящиеся облачные колонны. На мгновение в кабине стало светло. Самолет резко накренился. Эрл, не полагаясь на непроглядность туч, менял курс, стараясь вырваться из лучей. Загрохотали близкие разрывы. Бекки стало жарко. Самолет летел вперед, и разрывы слышались совсем рядом.

— Левый мотор! — крикнул Франк и пошел к пилоту.

Джим, прижав наушники к ушам, напряженно слушал, чтобы определиться по радиомаякам. Звезд не было видно.

— Не вижу опознавательных костров! — крикнул Эрл. — Смотрите все! Кто увидит внизу огонь — скажите.

Бекки прижала лицо к окну. Самолет несся в темноту. Она вспомнила о горном хребте на западе Суматры. Правда, ее успокаивали размеры острова, но…

— Теряю высоту! — крикнул Эрл.

— Груз сбрасывать не будем, — отозвался Франк.

— Конечно, не будем. Иду на вынужденную посадку, держитесь! — опять крикнул Эрл.

На мгновение фары самолета осветили мутную пелену туч и тут же погасли. Бекки стояла у окна. Снова на мгновение зажглись фары — под самолетом был туман.

В третий раз Бекки увидела бугристую поверхность и не сразу поняла, что это вершины деревьев. Свет фар сквозь туман отразился на темных водах озера, а в глубине среди деревьев блеснула полоса реки. Самолет устремился в древесное ущелье.

От сильного удара посыпались ящики. Бекки швырнуло. Она ударилась головой и, не успев испугаться, потеряла сознание.

3

Сначала Бекки услышала шум. Потом стала различать мелькание черных точек и полосок. Они сливались в узоры. Выступили светлые пятна. Она увидела лицо склонившегося Джима и ощутила резкую боль в голове.

— Очнулась наконец! — крикнул Джим.

В тусклом утреннем свете Бекки увидела Эрла и Франка. Голова Эрла была забинтована.

— Прилетели? — еле слышно спросила Бекки.

— Прилетели! — с досадой в голосе ответил Эрл и, обращаясь к Франку, продолжал: — Я сразу почувствовал, как он ударил по левому мотору.

Джим поднес ко рту девушки фляжку. Бекки сделала большой глоток и поперхнулась от крепкого напитка.

— Ну, вот мы и на Суматре! — сказал Джим. — До места назначения не долетели всего километров семьдесят, если судить по времени перелета над островом.

— Так это же совсем близко! — обрадовалась Бекки.

— Я бы не сказал этого о римбе. В тропическом лесу часто ножами приходится прорезать себе путь, — сказал Эрл.

Все трое были очень расстроены.

— Значит, так. — И Эрл внимательно осмотрел свой экипаж. — Я и Джим пойдем на поиски проводников. Франк и Бекки останутся сторожить самолет. Никого не подпускать близко! В случае нападения отступать вам некуда. Поэтому держитесь до нашего возвращения.

— А Викки с вами? — спросила Бекки.

— Викки? Эх! — Эрл горестно вздохнул. Резкий взмах правой руки выражал отчаяние.

— Нет уже Викки и не будет, — сказал Франк. — Мы его уже похоронили.

— Почему похоронили? — горестно вскрикнула Бекки и подумала: «Как быстро!»

— Настоящий был парень! — продолжал Франк. — Раз он меня, раненого, на спине тащил из римбы… двое суток.

— И так глупо — головой об угол ящика с медикаментами! — горестно заметил Джим.

Эрл нахмурился, посмотрел на часы и сказал Джиму:

— Переоденемся, возьмем автоматы, ножи, пистолеты, шоколаду, концентратов и по фляжке виски, смену одежды и обувь, хинин и зажигалки, плащи, конечно. Надо обязательно поесть перед дорогой.

Франк приготовил еду. Ели молча. Бекки поташнивало, и она отказалась есть. Быстро светлело. Любопытство заставило Бекки подняться. Опираясь о стенку самолета и сдвинувшиеся в беспорядке ящики, она пробралась к дверям, открыла их… и ничего не увидела. Перед ней был туман. Опаловый от лучей солнца, он клубился под ветром, тянулся прозрачными завесами, поднимался вверх причудливыми столбами, обнажая воду. Самолет лежал на беловатом прибрежном песке.

Ужасный крик «кула-куа» раздался почти совсем рядом.

— Тигр! — взволнованно крикнула Бекки мужчинам и захлопнула дверь.

— Фазан аргус, — вяло ответил Джим.

Франк говорил что-то о Яне Твайте из Всеобщего синдиката сахарозаводчиков. Вдруг Эрл прервал его речь словами:

— Время дорого. Может быть, мисс Стронг пойдет вместе с нами?

— Но ведь у нее рана на голове! — запротестовал Джим.

Тут только Бекки, дотронувшись до головы, обнаружила повязку.

— Согласен. Пусть охраняют самолет… Отвернитесь, Бекки, мы переоденемся… Все, — наконец сказал Эрл.

Бекки обернулась и не узнала их. На них были синие кофты и широкие шаровары, на ногах — резиновые сапоги, на голове — островерхие широкополые шляпы.

Эрл взял автомат.

— Итак, — сказал он, — я пойду направо по берегу, а ты, Джим, налево. Смотри на следы. Если увидишь рыбака, будь осторожен: ты белый, а белого считают в первую очередь голландцем — значит, врагом.

Эрл открыл дверь и вылез из самолета. Джим спрыгнул, махнул Бекки на прощанье рукой и исчез в тумане.

— Когда вас ждать? — крикнула им вслед Бекки.

— Через час, через сутки, через трое суток! — донесся из тумана голос Джима.

Через мгновение шаги Джима уже не были слышны. Бекки стало не по себе.

— Снимайте комбинезон, Бекки, и надевайте эти широкие шаровары и синюю кофту. На ноги лучше наденьте эти ботинки, пока нет дождя, — сказал Франк и подал Бекки одежду.

Он вышел, и Бекки переоделась. Она получила такую же широкую шляпу, как Джим и Эрл. Потом переодевался Франк, и девушка вышла из самолета.

4

Римба просыпалась. Все новые и новые звуки неслись со всех сторон леса. Бекки услышала мелодичный рев: «ху-уу, хо-хо!» Потом визгливые голоса: «ху-у!» Их перебивало звонкое: «хей, хей, хей!» Могучий бас тянул: «хо-о, хо-о!» Бекки, стоявшая у самолета, уже не решалась заявить о тигре и спросила Франка, кто это кричит. Франк в это время стоял на лесенке и возился у левого мотора. Он небрежно ответил:

— Это поют сиаманги — есть такие обезьяны. А так, — Франк закричал «уа-уа», — вопят гиббоны — тоже обезьяны.

Весь воздух был наполнен ревом, хохотом и стоном. Римба звучала на сотни ладов. Изредка слышалось пение птиц, жужжанье насекомых.

— Я пойду в лес, — сказала Бекки, которой не терпелось увидеть тропический лес.

— Только не уходите далеко, — предостерег ее Франк, — и возьмите автомат.

— У меня пистолет в сумочке.

Туман совсем рассеялся. Самолет лежал на песчаном берегу быстрой, очень широкой мутной реки. По обе стороны реки высились исполинские лиственные стены древнего, девственного леса. Это не был лес в обычном представлении жителя умеренного пояса земного шара. Это был безграничный зеленый хаос башнеподобных зеленых деревьев, перевитых лианами и ползучими растениями, плотно затянувшими все пространство между стволами. Вершина громоздилась над вершиной, достигая огромной высоты. Деревья росли рядом одно над другим, одно сквозь другое, сливаясь в одну зеленую лиственную громаду. Зеленые горы! Зеленые тени лежали на воде.

Бекки была потрясена величием этого чудовищного леса. Она сделала несколько шагов к воде и удивилась, что не чувствует никакой тропической жары. Воздух был свеж и прохладен. На глинистой отмели шагах в тридцати от берега лежали короткие бревна.

— Смотрите на крокодилов? — раздался позади голос Франка.

— Крокодилы? — И Бекки в страхе попятилась назад. — Где?

— Да вон на отмели. Видите, среди темных стволов лежат зеленоватые, чешуйчатые.

Руки Бекки энергично двигались. Тут только она поняла то, что делала автоматически уже давно, а именно: отгоняла москитов. Воздух был наполнен не только москитами, а также летучими муравьями, зловонными клопами. Они заползали под рукава, за ворот. Это были маленькие жирные паразиты.

— На самолете все в порядке, — сказал Франк. — Осколок перебил электропроводку зажигания. Хоть сейчас лети дальше.

— А как подниметесь? — спросила Бекки.

— У нас амфибия, — ответил Франк, — можно подниматься с воды. Эрл, собственно, и метил на воду.

— И как это Викки… — Бекки не закончила фразы.

— Да-а, — печально протянул Франк.

Они помолчали.

— Видите? — сказал Франк, показывая на реку.

Там на берегу семья обезьян пила воду из реки. Франк снял с плеча автомат, прицелился и снова повесил автомат на плечо.

— Шум выстрела нам противопоказан, — сказал он и побежал к самолету.

Бекки с любопытством смотрела на обезьян.

Франк вернулся с винчестером-тихострелом.

— Не надо! — попросила Бекки.

Франк нехотя опустил винчестер и свистнул. Обезьяны насторожились и, заметив людей, быстро полезли на деревья, оглашая воздух резкими криками.

— Бекки, если вы хотите изучить лес, вам надо не только отличать кокосовую пальму от эвкалипта или от соснообразной араукарии, но знать все сорок сортов банана и его приготовление. Ну-ка, покажите, где вы здесь видите банановые деревья?

Бекки показала на пальму с чешуйчатым стволом, увешанным огромными, большими листьями.

— Верно! Ну, а это? — продолжал Франк, показывая на заросли по ту сторону реки.

— Бамбук! — сказала Бекки.

— А что из него делают? — не унимался Франк.

— Столбы, — ответила Бекки.

— Бамбук — это хижины, шляпы, корзины, стаканы, музыка. Молодые побеги едят, а от жилок старого, если их мелко порубить и принимать в пище, человек умирает… Пойдем в римбу и нарубим ветвей, чтобы прикрыть самолет, — предложил Франк.

Бекки пошла вслед за ним, не представляя, как они пролезут сквозь эту сплошную зеленую стену.

Франк подозвал Бекки. На песке он показал следы:

— Это тигр ходил пить воду перед нашим прилетом.

— Почему вы так думаете? — усомнилась Бекки.

— Перед войной я ловил в римбе диких зверей для зоопарков и знаю, пояснил Франк.

— Никогда не сказала бы этого о вас! — сказала Бекки, с удивлением глядя на добродушное лицо Франка.

Они подошли к лесу. Бекки ожидала увидеть яркие краски цветов, красивых бабочек и райских птиц, но ничего этого не заметила. Перед ней были сплошная зеленая стена и поразительно толстые стволы деревьев, в пять-шесть обхватов, покрытые густыми обвисшими серыми лишайниками. Девушка спросила об этом Франка.

— Все это наверху, метрах в восьмидесяти над нами, под солнцем, сказал он. — Там и райские птицы, и цветы, и обезьяны. Впрочем, смотрите! Франк показал на дерево, покрытое алыми цветами, а потом на второе, у которого были пышные белые листья. Он даже сорвал цветок орхидеи, совершенно незаметный в этом море зелени.

В общем же, растительность была одноцветная, темно- и серо-зеленая.

Бекки обратила внимание на листья. Они были самые разнообразные: одни походили на круглые тарелки, другие казались конусовидными, третьи острозубчатыми, но все они были толстые и блестящие, будто кожаные, лакированные.

Франк вынул из чехла, висевшего на боку, короткий малайский меч клеванг — и, прорубив проход в лианах на опушке, ввел Бекки в лес.

Мохнатые, разбухшие стволы, увешанные гигантскими перистыми пучками, соединялись в сквозные арки, свесившие гирлянды ползучих растений до размытых корней. Дикий хаос ветвей, листьев и ползучих растений висел в воздухе неподвижно и тихо, как театральная декорация. Лианы сонно свешивались с соседних деревьев, как разорванные нити огромной паутины. Стволы толщиной с небольшой дом вершинами уходили в небо. Стремящаяся вверх непроницаемая листва обступала их со всех сторон, закрывая небо и солнце. Просветы со стороны опушки были наполнены густо-зеленой тенью. Здесь было сумрачно, душно и жарко, как в оранжерее; пахло гниющим деревом, плесенью, грибами, болотом.

Бекки робко шла за Франком. Необычайная обстановка пугала ее. Она чувствовала себя такой маленькой и беззащитной среди таинственных глубин лесных дебрей! Травы в лесу не было. Ярко-зеленые и синие мхи покрывали пни и упавшие деревья, пространство между ними было покрыто гниющими листьями.

Бекки услышала вверху шелест листвы; подняла голову и увидела круглые старчески-детские глаза. Не сразу она поняла, что над ней обезьяна. Обезьяна с шумом прыгнула на соседнее дерево, цыкнула, швырнула в Бекки орехом и стремглав кинулась прочь в чащу.

— Ай, вот пиявки! — испуганно закричала Бекки.

Она боялась змей и пиявок больше всего на свете. Брезгливо передернув плечами, девушка сделала шаг в сторону. На гниющих листьях ползало много темно-коричневых пиявок. Вытянув свои веретенообразные тельца вверх, они ползли, как гусеницы, выгибая спины и передвигаясь необычайно быстро.

— Да, это пиявки, — подтвердил Франк и, взяв за руку Бекки, снял с ее рукава зеленую пиявку с желтыми полосками.

— Это ядовитая пиявка?

— Не очень, — успокоил Франк, заметив испуг девушки. — Но раны болезненны и долго не заживают.

Бекки продолжала медленно идти по лесу. Она с опаской осматривала пятиметровые древовидные папоротники, мхи, замшелые стволы гигантских деревьев. Она каждое мгновение ждала, что встретит удава, или тигра, или носорога, или просто ядовитую змею.

Бекки увидела перед собой удивительные растения: листья были похожи на прекрасные, изящные опахала. С них свешивались длинные, узкие ленты, медленно покачивавшиеся в воздухе. Бекки вошла под их сень и с криком «питон!» рванулась обратно. Она задела ленты-удочки, оказавшиеся вооруженными острыми зубцами. Они мгновенно вонзились в кожу на щеках, на шее, на руках, в одежду. Бекки безуспешно пыталась освободиться: ленты-удочки были крепки, как ремни. И чем больше суетилась Бекки, чем резче были ее движения, тем все большее количество удочек обволакивало ее. Самое ужасное было впереди. Там лежал длинный-предлинный питон в руку толщиной. Его петли на земле и туловище, свисавшее с дерева, ужаснули Бекки.

— Стоп! Не шевелитесь! — раздался сзади крик Франка, и он осторожно приблизился к Бекки, чтобы не зацепиться за свисающие сверху удочки.

— Впереди питон! — опять крикнула Бекки.

— Это не питон. Это ствол ротанга, пальмы-лианы. Разве вы не видите на его стволе длинных черных колючек? Стойте спокойно!

Только теперь Бекки заметила длинные колючки на «питоне» и судорожно вздохнула. Тем временем Франк отсек своим клевангом окружающие ветки и удочки, осторожно обрезал те, которые захватили девушку, и вывел ее из зарослей ротанга.

— Эти крючки и шипы, — сказал Франк, — служат ротангу для того, чтобы взбираться на деревья. Их невозможно вырвать из одежды и можно только срезать. Ротанговые заросли непроходимы. — Франк помог Бекки освободиться от колючек. Левая щека, шея и руки девушки кровоточили. — Я остановился, чтобы напиться, и прозевал, когда вы вошли в заросли ротанга! — огорченно сказал Франк.

— Дайте фляжку с водой! — Бекки протянула руку.

— Пожалуйста, — ответил Франк. Он отошел в сторону, перерубил клевангом стебель лианы и жестом пригласил Бекки пить сок, льющийся из надреза. — Из ротанга делают превосходную мебель, — сказал Франк. — Я же делал крепкие клетки для диких зверей. Если стеблем ротанга привязать за ногу дикого слона, то и слон не в силах разорвать его. — И чтобы отвлечь Бекки, Франк спросил: — А что такое дуриан, знаете?

— Никогда не слышала. Что это — яд?

— Нет, нет! Ядов в этих местах хоть отбавляй — и медленных и быстрых. Дуриан — это дерево из породы мальвовых, у него шишковатый плод величиной с детскую голову, усаженный колючками. Пахнет отвратительно, как чеснок плюс гнилой сыр.

— Воображаю, какая гадость!

— Это царь всех плодов во всем мире, — возразил Франк. — Когда поспевает дуриан — а его деревья редки, — к нему собираются все звери: слоны, орангутанги и даже тигры, чтобы полакомиться плодом. Туземные князьки и старшины деревень даже воевали из-за обладания таким деревом.

— Но ведь дуриан колючий и зловонный! — удивилась Бекки.

— Зато внутри — рыхлая бело-желтая мякоть, такая нежная, сладкая, как крем, ароматная и холодящая, словом — райский плод. Я только два раза пробовал, но я просто мечтаю поесть еще раз.

Бекки шла, внимательно осматривая более редкий в этом месте лес. Солнце блестело сквозь листву. В отдалении все казалось смутным, мелькающим, испещренным пятнами.

— Змея! — вдруг вскрикнула Бекки.

— Нет, это только слоновая пиявка в фут длиной. Вряд ли вы заметите питона и тигра в этих колеблющихся светотенях. Лучше не думайте о них.

Наконец Франк вывел Бекки на опушку. За это короткое время в воздухе стало душно и жарко. Сырая, тяжелая духота была невыносима.

— Изнурительна не сама духота, а ее постоянство, — сказал Франк, снимая тропический шлем и вытирая платком испарину на голове и шее. Пот на лице не высыхал.

Франк стал рубить ветки папоротника и пальм. Бекки взяла охапку зелени и понесла к самолету. Уже через полчаса самолет был укрыт зеленью.

Солнце уже поднялось над лесом, и жизнь в римбе затихала до наступления вечерней прохлады. Мутная река по-прежнему быстро несла свои воды. Крокодилы все так же лежали на отмели, время от времени громко захлопывая огромные пасти, когда там налипало множество насекомых.

Франк помог Бекки присыпать ранки сульфидином, потом посоветовал ей подкрепиться едой и принять хину. Сам же он взял бинокль и винтовку с оптическим прицелом и уселся, поджав ноги, на крыло самолета. Он внимательно осматривал в бинокль окрестности.

5

Бекки позавтракала и присоединилась к Франку.

— Посмотрите-ка, мисс Бекки, в бинокль вон на то дерево, — сказал Франк, — то ли человек, то ли орангутанг? Не пойму… Будь она проклята, эта рана на голове! Еще в сорок третьем у меня череп треснул от осколка, и теперь это дает себя знать.

Бекки отрегулировала двенадцатикратный бинокль и приложила к глазам.

— В нижних ветвях дерева, за стволом! — нетерпеливо подсказал Франк.

Бекки не сразу, но все же увидела голову.

— Кажется, человек… Конечно, человек! Второй спускается, у него за спиной ружье, — прошептала она.

— Друзья или враги? — громко высказал свое сомнение Франк и посмотрел на девушку.

Бекки недоуменно пожала плечами.

— Во-первых, — быстро заметил Франк, — мы не выкопали окопа возле самолета, это первая ошибка. Вторая ошибка в том, что мы сидим на виду и они первые нас заметили. Сидите, не двигайтесь! — крикнул он, когда Бекки рванулась, чтобы спрятаться. — Дипломатичнее вести себя спокойно. У нас только два ствола против неизвестного количества ружей. Эпоха луков и отравленных стрел миновала. Индонезийцы превосходно стреляют из пулеметов и автоматов. А сейчас я пойду к ним. Пистолет у меня в кармане. Автоматическую винтовку я оставляю вам. Если по мне начнут стрелять отвечайте; я спрячусь в лес и буду добираться к вам. Эх, даже окопчик рядом мы не выкопали! — сокрушенно сказал Франк и, поднявшись во весь рост, поднял руки вверх, делая призывные жесты. — Если это индонезийские фашисты, тогда нам будет плохо. Может быть, это партизаны… А может быть, это представители свободного племени… Главное наше оружие — это хитрость, а не пули. Пока я не дам вам знать, подняв вверх три раза правую руку, не стреляйте.

С этими словами Франк спрыгнул на песок. Он пошел возле опушки, срезал ветку и, помахивая ею, направился к незнакомцам. Время от времени он выкрикивал только одно слово: «Мир!»

В бинокль Бекки увидела трех человек. Уже не прячась, они стояли на нижних ветвях, настороженно глядя на приближавшегося белого человека. В руках у них были винтовки. Бекки, стараясь не делать резких движений, улеглась на крыло самолета, положила бинокль, осторожно взяла винтовку. Подняв ее к плечу, Бекки стала наблюдать за Франком через оптический прицел. Ей очень хорошо была видна крепкая фигура Франка. Вот он остановился шагах в пятидесяти… и вдруг всем телом резко повернулся к лесу, а правую руку опустил к карману. Бекки быстро направила оптический прицел влево и сразу же увидела причину, вызвавшую беспокойство Франка. Там, до половины скрытый ветками, стоял незнакомец. Бекки хорошо рассмотрела его сквозь оптический прицел.

Напряжение фигуры Франка ослабело. Он правой рукой взялся за пояс. Значит, не было необходимости вынимать из кармана пистолет. Незнакомец вышел из зарослей. Бекки не ошиблась: это был мужчина среднего роста, крепкого телосложения, без рубашки, в шароварах, повязанных кушаком, обычная одежда местных жителей в этом климате. Незнакомец протянул Франку руку. Бекки думала, что он здоровается. Нет, он подал какую-то бумагу. Франк взял; вот он читает, вот он кивнул головой и вместе с незнакомцем направился обратно к самолету. Остальные трое вышли из лесу, уселись на песке лицом в сторону самолета.

— Это друзья! — крикнул Франк, не дойдя метров сорока до самолета.

Бекки облегченно вздохнула, поставила затвор на предохранитель и положила винтовку на крыло.

Дакир — так звали незнакомца — с нескрываемым изумлением смотрел на Бекки. Франк, хорошо знавший тактичность и сдержанность индонезийцев, никогда не позволивших бы себе выказать такое откровенное любопытство, был необычайно удивлен поведением Дакира.

— Анна Коорен, — вдруг сказал Дакир, кивая на Бекки, и спросил: Почему она здесь?

— Нет-нет! — поспешно заявил Франк. — Это Том. Это юноша Том!

— Не говорите мне этого. Я вижу, что это девушка. Не надо говорить мне неправду!

Франк смутился.

— Да, это девушка, — наконец сказал он. — Мы хотели ее выдать за члена нашего экипажа, юношу Тома, но вас, я вижу, не проведешь!

— Это Анна Коорен! — твердил Дакир. — Она нас выдаст!

Франк недоуменно пожал плечами и потребовал объяснений. Разговор велся на английском языке.

Оказывается, дочь очень крупного голландского банкира в Индонезии Ван-Коорена попала в руки патриотов. Они послали ее отцу предложение обменять его дочь на десять захваченных патриотов и четырех летчиков, находящихся в тюрьме. Вот почему Дакир был так удивлен, увидев Анну Ван-Коорен здесь.

— Что же, сходства бывают, — согласился Франк и еще раз заверил Дакира, что перед ним не Анна Ван-Коорен, а другая девушка и зовут ее Бекки.

— Улыбнитесь! — попросил Дакир.

Бекки улыбнулась.

— Засмейтесь! — попросил Дакир.

Бекки засмеялась.

— Да, это не Анна Ван-Коорен, — согласился Дакир. — Когда Анна смеется, у нее в верхней челюсти слева видны два золотых зуба. Смех у нее резкий, неприятный. И, пожалуй, она старше года на три…

Дакир рассказал, что Анна Ван-Коорен, разведчица голландских войск, попалась возле дерева дуриан. Туда она приехала за плодами. Она такого же роста, как Бекки, и очень похожа на нее. Совсем не боится джунглей. Эта отчаянная разведчица даже охотилась на тигров. Очень любит об этом говорить и еще больше любит, чтобы другие об этом говорили. Любит показывать киноленты, где она заснята во всех видах, — это вместо фотоальбома. Резкая, злая и властная особа. Очень самолюбива. Не терпит ни слова возражения. Она вспыльчива и в пылу гнева может застрелить человека. Был такой случай с ее оруженосцем. Злость ее бывает ужасна.

У нее есть друзья среди Сарекат Ходзо — фашистского союза. Она дала им много денег из кармана своего отца — сахарного «короля». Анна хотела бы быть королевой на Суматре или Яве. Очень любит поклонение и лесть. Это ее слабая струнка. Покровительствует театру теней и марионеток в Сурабайе, где у ее отца дом и вилла в горах. Считает себя неотразимой. У Коорен такие же темные глаза с огоньком, как у Бекки. За это ее прозвали «мисс Матта-Апи», то есть «мисс огненные глаза», и ей нравится, когда ее так зовут…

В этих лесах Коорен ходит без страха и брезгливости, будто она выше всего этого. На прогулках Анна ВанКоорен ходит в бриджах, сапогах или в крагах, со стеком в правой руке. Если она не в духе, то хлопает стеком по краге или, полушутя, по плечам поклонников. На простых людей смотрит, как сквозь стеклянные предметы. Она их просто не замечает…

Бекки с нескрываемым любопытством смотрела на индонезийца. Он был очень хорошо сложен. Глаза темные, губы тонкие, а нос небольшой, короткий. Лицо смуглое, продолговатое, без усов и без бороды.

— Эрл прислал записку, — сказал Франк. Он шумно вздохнул, вытер потное лицо тыльной стороной ладони. — Вам, Бекки, надо сейчас же идти с Дакиром.

— Одной?

— Это наши друзья. Дакир — командир отряда патриотов. Они заметили свет фар нашего самолета и уже искали нас. Да вы не бойтесь! Эрл и Джим будут ждать вас в кампонге.

Бекки уже знала это слово, обозначавшее деревню.

— Откуда вы так хорошо знаете Анну Ван-Коорен и где так хорошо научились говорить по-английски? — спросила Бекки.

— О ее привычках много пишут в газетах. Она любит это. Потом я видел ее… несколько раз… Я студент, учился в Джакарте. Говорю, пишу и читаю по-английски, по-французски… Сейчас учу русский язык… Все, что вам интересно… пожалуйста…

Бекки покраснела от досады на себя за свое любопытство, могущее показаться просто невоспитанностью, и чтобы переменить тему разговора, спросила:

— Что я должна взять с собой?

— Вы пойдете в этой одежде и в шляпе, — сказал Франк.

— А может быть, надеть повязку на голову? — И Бекки кивнула на Дакира.

— У него голова повязана его синей кофтой. Так ходят в здешнем климате. С собой возьмете эту сумочку. Остальное — медикаменты, еду — я уложу в рюкзак, который понесет боец… ну, и резиновый плащ с сапогами туда же…

— А разве будет дождь? — спросила Бекки.

— Обязательно, как по расписанию. Каждый день в одно и то же время.

Бекки посмотрела вверх. Небо затянуло тучами. Пока Франк укладывал рюкзак в кабине, Бекки вошла к нему и шепотом спросила:

— Дакиру можно вполне доверять?

— Я думаю, можно, — так же топотом ответил Франк.

Он проводил Бекки до опушки и сказал:

— Я сейчас же улечу на разгрузку. — Цепкие пальцы Франка схватили Бекки за локоть и не дали ступить на свежеразрытую землю. — Викки, — тихо сказал он.

— Но почему же… почему нет даже насыпи? — с горечью прошептала Бекки.

— Если бы нас нашли враги, они разрыли бы могилу в поисках спрятанного оружия или денег… Ну, до свиданья, друг мой! Держитесь тактично, осторожно, дружелюбно. — Франк протянул девушке руку.

Бекки стало тоскливо. Франк был последним из всей компании, из старого мира, и ей даже захотелось его поцеловать, перед тем как остаться одной в неизвестных лесах с неизвестными людьми. Но она удержалась и только долго и крепко трясла руку Франка, не в силах выпустить.

«Ограничится ли все это одной могилой?» — невольно подумала она, шагая по берегу за Дакиром. Страха она не чувствовала. Но, только оставшись одна, без друзей, она вдруг осознала ответственность доверенного ей поручения: помочь спасти жизнь четырех летчиков. И то, что ей казалось вначале просто приключением в лесах Суматры, теперь приобретало характер героического подвига. Ею овладело чувство гордости за себя и за товарищей. Как у бегунов при длительном беге появляется второе дыхание, помогающее прийти к финишу, так и Бекки вдруг ощутила прилив неосознанных сил. Воистину прав был Джим, сказавший ей при отлете из Америки: «Прощай детство!»

6

Дакир шел, как казалось Бекки, лениво и вяло, и это ее раздражало. Она шла на героический подвиг. Все в ней кипело. А тут какое-то получерепашье движение. Она намекнула об этом Дакиру, тот повернул голову, улыбнулся чуть-чуть снисходительно и сказал:

— Битьяра. Запомните это слово! Вам часто придется иметь с ним дело, оно означает «терпение».

Он обстоятельно объяснил Бекки, что в знойном, тропическом климате всякое излишне быстрое движение изнуряет человека и кажущаяся медлительность местных жителей вызвана отнюдь не леностью, которую приписывают колонизаторы трудолюбивому народу, а длительным опытом поколений. Они шли вдоль опушки леса по песчаному берегу. Вернее — они шли по дну зеленого ущелья, вдоль отвесной зеленой стены. Близость реки не освещала. Потом река неожиданно повернула влево. Дакир поднял вверх палец и сказал: «Внимание, зыбучие пески». Осторожно ступая по настилу из веток, они подошли к самой реке. Здесь у берега их ждал плот из бамбуковых жердей, перевитых лианами. На плоту стояли два гребца, если так можно назвать людей, толкавших плот бамбуковыми шестами, упираясь ими в дно реки.

Плот доставил путников на другой берег. Дакир, а за ним Бекки и боец прошли линию песков и направились к лесу. Деревья и кустарники джунглей, окаймлявших берега реки, были густо опутаны сплетениями висячих и паразитических растений удивительного разнообразия и обилия. Папоротники и орхидеи свешивались со стволов, и ветки деревьев почти совершенно скрывали их.

— Пойдем без тропинки? — спросила Бекки.

Дакир показал на свежие зарубки, сделанные на стволах деревьев, и пролез в проход, возле которого валялись обрубленные увядшие ветки. Стремящаяся вверх непроницаемая листва обступила путников со всех сторон, закрывая небо и солнце. Жара заставила замолчать даже обезьян и попугаев. По лесу разносился только звон цикад.

Дакир показывал Бекки деревья и называл их. Бекки несколько раз повторяла их названия, потом старалась найти их в лесу. Дакир показал Бекки гигантские фиговые деревья, дикие бананы, сахарную аренговую пальму с огромными перистыми листьями, из которой жители делают сахар, вино, веревки, кровлю. Он рассказывал о различных видах пальм: кокосовых, лесных, кариотах, имеющих листья, похожие на гигантский веер, а плоды — в виде гроздьев красного цвета. Потом Бекки узнала о породах дикого имбиря. Бекки шла, старательно вглядываясь в зелень, чтобы не наступить на змею. Это было очень утомительно.

Воздух в глубине леса был еще более тяжелый и душный. Они шли много времени. Горячая, парная духота мучительно сжимала грудь и мешала дышать. Если бы Бекки попросили сейчас назвать породы деревьев, вряд ли она могла бы это сделать. Больше других ей запомнился только древовидный папоротник с огромными листьями.

Вскоре Бекки уже не могла сдержать шумное дыхание; она дышала, широко открыв рот, ежесекундно отгоняла комаров и вытирала лицо платком. Ее шея, лицо и открытые руки горели от зуда. Бекки ощутила большую усталость, причем слабость накатывалась волнами.

Грохот грома донесся издалека. Бекки восприняла его с удовольствием, как обещание прохлады.

Дакир шел все так же не спеша, с коротким мечом — клевангом — в руке, и дышал легко. Он то и дело присматривался к зарубкам на деревьях. Иногда ударами своего короткого меча он отсекал куски лиан, и тогда ворох зелени сыпался на землю. Время от времени Дакира заменял боец, также ловко орудовавший своим клевангом.

Удары грома послышались ближе. Дакир остановился, сказал несколько слов бойцу, и тот подал рюкзак Бекки.

— Сейчас будет дождь, — пояснил Дакир.

Бекки вынула резиновый плащ и тонкие, как бумага, резиновые сапоги. Едва она успела их надеть, как тяжелые капли забарабанили вверху по листьям. Налетел вихрь, лес зашумел и зашатался. Дакир с опаской осмотрелся и, не объясняя причины, пошел быстрее. Хлынул дождь, да какой дождь! Это был даже не ливень, а сплошной водопад, в котором попадались прослойки воздуха. Из-за серой пелены воды не было видно дальше двух шагов. Бекки тотчас же вспомнила купанье под небольшим водопадом в Америке… Стало невероятно душно. Не лучше ли было не надевать резинового плаща и сапог? Ее широкая шляпа служила зонтиком, правда укрепленным на голове, и с краев ее свергались потоки воды, создавая перед глазами водяную завесу.

Ноги скользили. Ручьи текли всюду — по земле и по стволам. Бекки остановилась под большим деревом, чтобы переждать дождь.

— Надо идти! — сказал Дакир.

Но на Бекки снова накатила волна слабости, и она не двинулась с места.

— Надо идти отсюда! — настаивал Дакир.

В это время раздался характерный шум. Дакир испуганно взглянул в сторону, откуда он доносился, и, схватив Бекки за руку, потащил ее за ствол дерева, у которого она стояла. Рядом заколыхалась вся масса зелени. Впереди падало огромное дерево, увлекая за собой лианы, ломая ветки и круша деревья. Земля тяжело дрогнула. В лицо стоявшим брызнула вода. Почти тотчас же послышался человеческий вопль и стон. Еще листья, сорванные дождевыми струями, не успели достичь земли, а Дакир бросился на крик.

«Это наш боец», — подумала Бекки, но сейчас же увидела его позади Дакира. Бекки тоже двинулась за ними.

Из-под огромной груды зелени торчала ступня ноги. Человек, запутавшись в лианах, попал под ветки упавшего дерева, ствол его глубоко ушел в землю, а воронка, образовавшаяся на месте вырванных из земли корней, уже наполнилась водой.

Они с трудом извлекли безжизненное тело. Сук падающего дерева размозжил грудь малайца. Рядом с ним лежал карабин.

Дакир спросил пострадавшего по-малайски. Тот был без сознания и дергался в предсмертной агонии. Дакир хладнокровно обыскал его. В широком матерчатом поясе он нашел пистолет, завернутый в прорезиненную материю, и маленькую деревянную коробочку в футляре из тонкой, прозрачной резины. Дакир подозвал бойца и, пользуясь его широкой шляпой, как крышей от дождя, стал под него открывать коробку. Он извлек из нее скатанную в трубку бумажку и развернул. Бекки подошла, чтобы прочесть, и ничего не поняла: она не знала голландского языка.

Дакир медленно прочел записку, сразу переводя текст по-английски: «Анна, не отчаивайся и не глупи! Меры приняты. Т. сообщил твое местонахождение. Если ты не сможешь освободиться с помощью наших людей, посланных к тебе, то мы обменяем тебя на четырех летчиков-контрабандистов и десятерых повстанцев. Доверься подателю сего. Посылаю твои яды. Ян на самолете разыскивает тебя. Условный знак ему: взмахи шляпы и затем лечь плашмя на землю, раскинув руки. Отец».

Бекки не надо было быть особенно проницательной, чтобы догадаться, кому написана записка. Все же она спросила у Дакира:

— Вы понимаете, в чем дело?

— Конечно, — ответил Дакир, но лицо его по-прежнему оставалось непроницаемым.

— Я передам эту коробку Эрлу, — сказала Бекки.

Дакир вынул из коробки одну из стеклянных ампул, завернутую в кусочек мягкой кожи, и, осмотрев, положил обратно. Бекки вложила коробку в сумку, чтобы не залила вода, и подвесила сумку тесемками на шею.

— Он шел по нашим следам, — сказала Бекки, кивнув на труп. — Если бы дерево не свалилось, он бы вас подстрелил.

Лицо Дакира не выражало ни испуга, ни радости. Он что-то сказал бойцу, и тот поднял карабин убитого. Но Бекки молча отобрала этот карабин и, освободив предохранитель, открыла затвор. В дуле был патрон, и магазин был также заполнен патронами. Это был карабин-тихострел, имевший особый дульный наконечник, чтобы заглушать выстрел.

— Пойдем, — сказал Дакир.

Бекки поспешила за ним, повесив карабин на плечо дулом вниз, чтобы не затекала вода. Под каскадами воды, скользя ногами по листьям и плохо видя окружающее, они прошли метров четыреста и вышли на полянку. Здесь папоротники доходили до груди. Посреди полянки стоял какой-то навес.

— Сюда-то я и хотел прийти до ливня, — сказал Дакир и пошел под навес на бамбуковых столбах. — В лесу главная опасность не тигры, а падающие деревья.

Очутившись под крышей, Бекки облегченно вздохнула, вытерла мокрое лицо и сейчас же сняла резиновый плащ, решив больше никогда не надевать его: все равно мокро. Гром гремел все реже и реже. Шелестели листья, булькала и шипела вода.

«Ну и дождь! Вот так дождь!» — мысленно твердила Бекки, беспокойно вглядываясь в окружающие деревья, не блеснет ли оттуда огонь выстрела, но, кроме темных дрожащих контуров, закрытых пеленой воды, ничего не могла рассмотреть.

Дождь перестал так же внезапно, как и начался. Часы на руке Бекки показывали половину второго.

Ручьи быстро уменьшались. С листьев все реже капала вода. Кругом стоял белесоватый туман. Стало свежее, но тело по-прежнему было в испарине.

Дакир молча пошел вперед. Бекки с карабином на плече шла по следам, внимательно всматриваясь в зелень. Так они прошли часа два с половиной и вышли в очень веселый лес. Здесь не вплотную, а на расстоянии друг от друга стояли темно-зеленые кудрявые деревья с блестящими листьями и не было бесчисленных лиан, похожих на канаты, переброшенные с одного дерева на другое.

— Кофейная плантация, — сказал Дакир.

Потом они опять двигались по лесу и пришли к густым зарослям травы, поднимающейся выше человеческого роста. Дакир и боец о чем-то тихо разговаривали. Они оглядывались во все стороны, как люди, сбившиеся с пути. Вместо того чтобы рубить проход в траве, Дакир просто полез на нее. Потом он объяснил Бекки, что это была трава лалак, которой зарастают заброшенные плантации. Они пошли по упругой траве, не касаясь земли. И опять начался лес.

— Скоро придем? — спросила Бекки, стараясь не показать усталости.

— Битьяра — терпение, — ответил Дакир.

Вдруг перед ними открылся зеленый луг. На нем то там, то здесь торчали палки, и на палках висели тряпки.

— Рисовые плантации возле кампонга, — пояснил Дакир.

Бекки обрадовалась и хотела идти, но Дакир опять сказал: «Битьяра», и остался на месте. Боец положил рюкзак и винтовку на землю и пошел вдоль опушки.

— Небольшая разведка. — И Дакир ободряюще улыбнулся.

Но Бекки не понимала сложности положения и не оценила его желания ободрить ее. А ведь могло случиться так, что им пришлось бы ночевать в лесу.

Послышался гул самолета.

— Франк летит! — вдруг закричала Бекки, увидев вылетевший из-за леса самолет.

Она выбежала на опушку и, сорвав с головы шляпу, замахала ею и закричала, как будто ее могли услышать. Дакир подбежал к ней и бесцеремонно потащил в лес. Самолет заревел и круто повернул к ним. Дакир оттащил Бекки за толстый ствол дерева.

— Неосторожно! — с огорчением сказал Дакир.

— Да, другой тип самолета, — прошептала Бекки. Ей было стыдно за свое легкомыслие.

Самолет сделал круг и улетел. Пришел боец и сообщил, что все в порядке. Они пошли по опушке. Наконец среди деревьев за оградой показались постройки.

7

Дакир так же обстоятельно, как и в начале путешествия, называл деревья, окружавшие деревню, расположенную на берегу небольшой реки. Он говорил спокойно, как будто бы ничего не случилось.

Бекки увидела кокосовые и саговые пальмы, бананы, хлебные деревья, ананасы, мангустаны и на берегу реки заросли бамбука.

Дакир подвел Бекки к крайней постройке. Это было высокое, двухэтажное строение. Низ состоял из сплошного бамбукового частокола. Бекки влезла по бамбуковой лестнице на узкий балкон. Под свисающим краем крыши из пальмовых листьев висели корзины, обмазанные глиной, и летали пчелы. Бекки судорожно смахнула пчелу, севшую на щеку.

— Они не кусаются, — предупредил Дакир, поднимаясь на веранду.

Тут же под крышей Бекки заметила две клетки с птицами. В одной из них сидела очень красивая птица красно-сине-желто-розового цвета, величиной с голубя. Она крикнула человечьим голосом: «Саламат!»

— Говорящая птица бео. Наши люди их любят, — сказал Дакир и, приоткрыв полог двери, пригласил Бекки в комнату.

Безбородый старик, по-видимому хозяин, вышел им навстречу. Он поднес руки ко лбу, сложил ладони, протянул сложенные руки по направлению к Бекки и опустил. Он что-то сказал, но Бекки не поняла и вопросительно посмотрела на Дакира.

— Хозяин рад вам, будьте как дома, — перевел Дакир.

Бекки хотела ответить по-малайски, но забыла слова и попросила Дакира приветствовать и поблагодарить хозяина. Когда требования этикета были соблюдены, Бекки сказала:

— Я бы хотела вымыться.

— Пойдемте купаться в реке? — спросил Дакир.

Бекки замялась. Дакир попробовал ее успокоить: места для купанья огорожены бамбуковым забором, так что крокодилы не пролезут.

Но Бекки мало прельщала возможность купаться рядом с крокодилами. Вот почему она попросила таз с водой в загороженный угол.

По стенам и потолку бегали маленькие ящерицы и не падали. Они с мышиным писком устремлялись на свою добычу — мошек и комаров.

Под полом закудахтала курица.

Купанье освежило Бекки. Она вышла из-за занавески. В углу девушка раздувала листом жаровню. Она доброжелательно улыбнулась. На ней был надет саронг, в темных волосах были красные цветы, на шее ожерелье и бусы.

«Как пасмурно», — удивилась Бекки и взглянула на часы. Стрелки показывали около шести часов вечера, как раз то время, когда в тропиках заходит солнце. «Посмотрю, как темнеет», — решила Бекки, подошла к двери и, приоткрыв полог, вышла на узкую веранду дома. Она спустила ноги на верхние ступеньки бамбуковой лестницы и села.

Собственно, вечера, то есть постепенного перехода от света дня ко тьме ночи, с длительным периодом сумерек, здесь не было: сразу стало темно. Мимо Бекки полетели искры. Они летели с разных сторон: это были светящиеся насекомые. Такие же огоньки заискрились в кустах, в листве деревьев. С каждым мгновением огоньков становилось все больше и больше. Воздух звучал. Необычайные звуки неслись со всех сторон.

«Ти-ти-дью…» — раздалось перед самым лицом.

«Феерическая ночь», — подумала Бекки. Ей хотелось сидеть не двигаясь и слушать звуки тропической ночи, но туча комаров назойливо звенела вокруг лица, и Бекки усиленно обмахивалась обеими руками. Наконец она не выдержала и побежала в комнату. Здесь уже горела керосиновая лампа, подвешенная под потолком, а вокруг лампового стекла вился рой комаров и мошек.

Девушка радушно предложила Бекки сесть на ковер, расстеленный на полу. У стен лежали подушки. Бекки улыбнулась и села. Дакир пришел вместе с хозяином. Девушка принесла низенький круглый столик и поставила на ковер перед Бекки. Мужчины сели к столу.

Бекки попыталась по выражению лица Дакира догадаться, не угрожает ли им опасность, но, вспомнив случай с упавшим деревом, поняла, что это было совершенно безнадежно.

Дакир, как и всякий индонезиец, считал ниже своего достоинства всякое внешнее проявление чувств. Он, как и раньше, был все так же сдержан, вежлив и предупредителен.

Бекки проголодалась и охотно ела всякую снедь, разложенную на листьях молодой смоковницы. Сначала они ели плод хлебного дерева, испеченный с картофелеподобным ямсом, потом грубоватую, но вкусную капусту из молодняка кокосовых пальм вместе с рисом, сваренным на пару. Затем ели клецки, сделанные из спины летучей рыбы и сердцевины смоковницы. Запивали еду сладким пальмовым вином. Под конец была подана густая масса скобленных бананов и кокосового сока. А потом на столе появилось множество фруктов.

Бекки была уже сыта и ела больше из любопытства. Сау-манилла, похожая по внешнему виду на картофелину, оказалась приторно сладкой. Желтые шарики дуку напоминали Бекки виноград, но с упругой оболочкой. Они слегка отдавали запахом камфоры. Плод мангустана по форме и величине был похож на гранаты и мандарины. Внутри рамбутана оказался ряд корзиночек с ярко-красной толстой оболочкой, белоснежной сочной мякотью и великолепным запахом. Другие сладкие и ароматные фрукты были очень приятны, но сколько же можно есть? Поэтому Бекки отказалась от плодов хлебного дерева — нангка и выпила кофе. Оно было приготовлено как-то особенно вкусно. Оказалось, что раньше, до освобождения района патриотами, население пило только отвар из кофейных листьев. Бекки вспомнила о Джиме и спросила:

— А где находятся мои друзья, с которыми я должна встретиться?

— Они в соседнем кампонге, и мы отправимся туда.

— Как! Сейчас, ночью? — удивилась и почти испугалась Бекки. Она очень устала и больше всего боялась змей, выползающих ночью.

— Мы пойдем утром, а сейчас вы, по-видимому, после тяжелого пути пожелаете лечь спать?

Спать Бекки не хотелось. Необычайность положения в новом для нее мире волновала воображение. Она отказалась идти спать и задала множество вопросов. Бекки интересовало все, начиная от ископаемых и наводнения в горах — банджира, которое сводит с лица земли целые леса, уносит деревни, и кончая фольклором.

В этот вечер Бекки узнала не только о добыче нефти, каменного угля, серебра, никеля и меди, но и о поисках американцами урановых руд.

Она уже знала о душистом перце, гвоздике, ванили и других пряностях, а о том, что Суматра славится именно табаком «дели», она узнала впервые. Дакир охотно объяснял, но то ли его знания были недостаточны, то ли он считал невежливым вести разговор, не привлекая хозяина, но он всякий раз обращался к старику, и тот не спеша, обстоятельно отвечал.

Со двора доносилось мелодичное пение. Дакир перевел «пантуны», распевавшиеся молодежью в кампонгах.

Благозвучные и грациозные, они являются как бы соревнованием в остроумии между группой девушек и юношей. Это была смесь романтики с шаловливостью шутки, грустью по свободе и разлуке с любимой.

Потом Бекки услышала о театре масок. Хотя, как объяснил Дакир, актеры играют на ныне забытом наречии «кови», легенды живут в народе, и никто не смешает маску великана Авамука с маской волшебника или народного героя Ардьюна.

Бекки поразилась, узнав, что представления иногда длятся по девять ночей кряду. Она даже задала вопрос, как может интересовать простой народ столь древняя история.

— Самые злободневные события можно видеть в «ваянге» — театре кукол, сказал Дакир. — Ваянг сегодня показывает и гнет колонизаторов и предательство местных фашистов. Ваянг высмеивает преклонение перед всем заграничным. Есть ваянги, показывающие только сказки, например «Принц-лягушка» или «Буйволова правительница».

Бекки опять задала множество вопросов. Дакир перевел ее вопросы хозяину.

С точки зрения старика, поведение Бекки было явно неприличным. Воспитанный гость никогда бы не утомлял хозяина таким множеством вопросов. Старик все-таки рассказал о племени баттеров, которые не имеют ни жрецов, ни богов, ни храмов, не верят в чертей. Баттеры любят музыку, имеют книги. Они избегают общаться с белыми и живут в укрепленных домах в глухих лесах.

Бекки не удовлетворилась переводом Дакира. «Но ведь есть же суеверия», — настаивала она. Тогда Дакир, чтобы не оскорблять хозяина, обижавшегося, если о его народе говорили, как о дикарях, уже не переводя старику, сам рассказал Бекки по-английски о еще не искоренившейся вере в амулеты, в астрологию и даже о поверье в человека-тигра — «оранг-гжиндаку». Старик, услышав знакомое слово, попросил перевести сказанное.

— Я верю в оранг-гжиндаку, — сказал старик. — Люди-тигры — это наши белые поработители, в них больше звериного, чем человеческого.

— Что он говорит? — спросила Бекки.

— Хозяин спрашивал: разве среди иноземцев нет людей, которые верят в амулеты и в предсказания судьбы по звездам…

И Бекки вдруг как бы осенило. Она с ужасом, удивляясь дикости соотечественников, вспомнила о знаменитых гадалках в Америке. Этих гадалок рекламировали самые крупные американские газеты. Бекки вспомнила о торговле амулетами в больших американских городах, о знахарях, хиромантах и астрологах, помещающих широковещательные рекламы. Ей припомнились общества спиритов, якобы вызывающих души умерших людей для разговора посредством условных сигналов и всячески распространяющих всевозможные выдумки о своих сношениях с несуществующим потусторонним миром.

Ведь начали же радиофирмы выпускать радиоприемники для гробов, с тем чтобы мертвые с того света дали знать о себе. И радиофирмы зарабатывали на этом большие деньги.

Может быть, Бекки в эти минуты поняла «американский образ жизни» и осознала многие известные ей факты лучше, чем за всю жизнь.

Старик-хозяин не спеша достал коробку с орехом бетеля для жевания и предложил Бекки. Обуреваемая мыслями, не утруждая себя заботой о соблюдении приличий, она резко отстранила коробку. Старик и Дакир так же молча принялись жевать бетель. И снова начался разговор о том, как случилось, что на плодороднейших в мире островах Индонезии, где не было зимы, а круглый год стояло сплошное лето и можно было собирать по нескольку урожаев в год, народ умирал от голода.

Оказывается, голландцы организовали множество ломбардов: давали небольшие деньги под залог земли, одежды, даже ножа. Кто брал доллар, должен был отдать пять или десять долларов. Так трудящихся превращали в долговых рабов и за долги отбирали даже детей. Хозяин рассказал, что еще недавно голландцы запрещали индонезийцам носить обувь, они должны были ходить босиком. Как объясняли власти, это необходимо было для того, чтобы простой народ отличался от власть имущих. Кто нарушал этот закон, того считали повстанцем и строго наказывали. При виде чиновника индонезиец должен был садиться на корточки и только в таком положении приветствовать проходящего.

После восьми часов вечера индонезиец не имел права выходить из жилища, а если и получал на это разрешение, то должен был идти с зажженным фонарем и на каждом перекрестке выкрикивать свое имя. Однажды самого хозяина за нарушение этого закона положили голым на солнцепеке, а потом подвесили к дереву за большие пальцы рук, чтобы носки ног не доставали до земли.

Из последних ста тридцати лет индонезийский народ воюет восемьдесят лет. Дакир рассказал о лагерях смерти для борцов за свободу, расположенных среди болот Новой Гвинеи, на реке Дигул, откуда он бежал. И если немецкие фашисты изобрели печи Освенцима, то фашисты в Индонезии применяют медленно действующие яды.

Бекки громко выражала свое негодование. Она рассказала о преследовании американцев, борющихся за свободу и мир в своей стране.

Старику Бекки начинала нравиться. И раньше среди белых в Индонезии тоже были друзья народа. Он вспомнил голову Петера Эбергельда, торчавшую на железном шесте в Джакарте, столице Индонезии. Старик был в числе семнадцати тысяч восставших, которыми предводительствовал Петер Эбергельд в 1922 году… Хозяин тяжело вздохнул и с большим интересом посмотрел на Бекки.

Была поздняя ночь. Лягушки кричали так, будто где-то тысячи людей били палками по котлам. Хозяин снова протянул Бекки коробочку с бетелем для жевания. Она взяла коробочку, казавшуюся ей чем-то вроде индонезийской трубки мира, и сказала, что хочет попробовать. Хозяин вынул пачку зеленых листьев «сири», которые лежали возле него, выбрал один, разгладил его своими тонкими пальцами, потом насыпал на лист немного пахучего имбиря из разноцветной, украшенной перламутром коробочки, положил кусок бетельного ореха и примешал немного белой извести. Затем он заботливо сложил лист вместе с содержимым, и все это стало размером с грецкий орех. Из кисета старик достал щепотку табаку и вежливо предложил гостье.

Бекки осторожно взяла бетель, положила в рот и начала жевать. Это было что-то терпкое, немного жгучее и горьковатое. Бекки, по примеру собеседников, сплюнула в специальную чашку. Она больше из упрямства, чем для удовольствия, продолжала жевать. Чуть-чуть закружилась голова, появилась легкость. Бекки не довела до конца свой опыт, но ее партнеры и не пытались смеяться над ней, как это сделали бы американцы на их месте.

Дакир посоветовал Бекки принять перед сном хину. Хозяин уступил Бекки свою постель с пологом. Постель оказалась грудой мягких циновок. На ней лежали различной формы подушки. Под пологом, куда Бекки захватила свою сумочку с пистолетом, было очень душно, но мошек и комаров почти не было.

8

Бекки не помнила, что ей снилось; ее разбудили крики петухов.

Появление Бекки во дворе перед домом не вызвало восторга детворы, игравшей около дома. Дети сразу прекратили игру, как только появился белый человек, и, усевшись на корточки, внимательно смотрели на Бекки. Это были прелестные детишки, удивительно пропорционально сложенные. Маленькие были голыми; те, которые были побольше, имели саронги.

Бекки решила подружиться с юными жителями кампонга. Она вынула из своей сумочки записную книжку с малайскими словами и попробовала завязать разговор. Дети не отвечали. Зато ответила подошедшая старуха. К ней быстро присоединились другие женщины. Все они сели на корточки во дворе и с напряженным вниманием следили за Бекки.

— Оранг-голланда, оранг-голланда! — послышались испуганные голоса.

То, что ее принимают за ненавистного голландца, Бекки сразу поняла и сказала, ударяя себя ладонью в грудь: «Оранг-американа, оранг-американа!», то есть американский человек. Но ее слова не вызвали в толпе дружеских чувств. Бекки ощущала гнетущую неприязнь, выражавшуюся во взорах.

— Я очень сожалею, что не попросил вас оставаться все время в доме, сказал Дакир подходя.

— Раз уж они меня видели, объясните им, пожалуйста, что я не оранг-голланда, а оранг-американа, а то они настроены ко мне слишком недоброжелательно.

— Они не поймут разницы, — сказал Дакир. — Для них голландцы — это американцы. Я тоже не вижу существенной разницы. Названия разные, действия те же, — все это знают.

— И этот почтенный старец того же мнения? — с обидой спросила Бекки, показывая на незнакомого ей старика.

Дакир обратился к нему. Старик внимательно выслушал и ответил. Дакир перевел:

— Американские самолеты, танки и винтовки закрывают нам дорогу к свободе и миру. Я всю жизнь воевал против голландских тигров, а не так давно воевали три моих сына и пять внуков, и четверо из них убиты. Доллар в руках злого человека убивает быстрее, чем нож с ядом. И если американцы давали Голландии каждый день сто тысяч долларов по плану Маршалла, то голландцы тратили каждый день сто тысяч долларов на войну против нашего народа. Голландцы продали душу американцам и продали нас.

— Зачем пришел американец в наш кампонг? — старик показал на Бекки. Мы хотим мира!

Бекки, услышав речь старика, была поражена так, что не находила слов для ответа. В глубине Суматры, в лесном кампонге, глубокий старик знает о целях американских монополистов в Индонезии больше, чем она! И эти сто тысяч долларов по плану Маршалла! Поразительно! И как только она могла себе позволить так неумно рекомендовать себя американкой! А ответить надо, и чем скорее, тем лучше.

— Москва! — вдруг крикнула Бекки.

И вдруг молчаливое недоброжелательство толпы исчезло — Бекки это сразу почувствовала.

— Москва! — вдруг сказал старик и поднял руку.

— Москва! — как эхо, откликнулась толпа.

Было радостно чувствовать вокруг себя людей, воодушевленных единым светлым порывом.

— Надо ехать. Я принесу ваш рюкзак, — сказал Дакир и пошел в дом.

Бекки окружили улыбающиеся ребята. Она гладила их по головкам и пробовала заговорить. Вдруг, отталкивая ребят, к ней протиснулся смуглый бородатый мужчина в чалме, с бамбуковыми коромыслами на плече. На коромыслах висели две корзинки.

— Дешево продаю! Красивые вещи! — закричал он на ломаном английском языке. — Есть хорошие вещи! — повторил он по-малайски и так ловко опустил коромысло на землю, что одна корзинка очутилась у ног Бекки.

Продавец сбросил резиновое покрывало с корзинки и стал показывать всякие безделушки. Вдруг он протянул Бекки такую же точно коробочку, как та, которую нашли на трупе в лесу. Бекки открыла коробочку. Там было все то же, что и в первой, включая записку.

— Слушайте внимательно! — прошептал торговец. — Я раб вашего отца. Куда вы направляетесь?

— В соседний кампонг, — машинально ответила Бекки и вдруг спохватилась, что этого не следовало говорить.

— Мы можем ехать, — раздался голос Дакира.

Бекки обернулась и увидела своего попутчика, державшего под уздцы двух небольших лошадок мышиного цвета.

Сказать о случившемся сейчас Бекки не решилась. Кто знает, может быть заговорщиков целая шайка; если одного и схватят, то другие убегут, и она своей поспешностью может все испортить.

Бекки без труда села по-мужски на седло и не успела вдеть ногу в стремя, как ее конек тронулся вслед за лошадью Дакира.

Как только они въехали в лес, Бекки кратко рассказала Дакиру о торговце и коробочке.

— Он меня принимает за Анну, — сказала Бекки.

Дакир ехал молча шагом и ни одним жестом не выдал своих чувств.

— Вы слышали, что я сказала? — нетерпеливо спросила Бекки.

— Битьяра! — ответил Дакир и, свернув влево, пропустил Бекки мимо себя вперед. — Сзади может быть опасно, — объяснил он, встретив недоумевающий взгляд девушки.

— В меня не станут стрелять! — И Бекки решительно объехала Дакира, пропустив его вперед. Дакир не стал возражать.

Топот лошадей послышался не сзади, а слева. Бекки тихо окликнула Дакира; тот обернулся и кивнул головой. Минут через пятнадцать они проехали то место, где тропинка слева соединялась с той, по которой они ехали. Свежие следы копыт виднелись на грязи. Дакир показал два пальца. За поворотом они увидели двух мужчин, уже спешившихся и делавших вид, будто осматривают копыта передней лошади.

Все остальное произошло очень быстро. Незнакомцы отвели с тропинки своих лошадей налево, в сторону, и стали за них так, чтобы лошади явились как бы живой баррикадой. Бекки проехала и оглянулась на Дакира. Он ехал в десяти шагах позади. В правой его руке, опущенной книзу, был зажат пистолет. Этого не могли видеть незнакомцы.

— О-о! — радостно улыбаясь, как старому знакомому, крикнул торговец, отвлекая внимание Дакира.

И в это время второй, присев на корточки, выстрелил из-под своей лошади в Дакира. Только готовность Дакира к неожиданностям спасла его от пули, так как он мгновением раньше толкнул коня вперед и наклонился к седлу. Торговец выстрелил чересчур быстро, выбросив руку под седлом. Ответные выстрелы Дакира и Бекки почти слились. Торговец упал. Его компаньон попробовал прыгнуть в кусты, но пуля Дакира опрокинула его на землю. Лошади незнакомцев испуганно бросились вперед, но Дакир быстро повернул своего коня наперерез тропинке, преграждая им путь. Лошади остановились, и их поймали.

— Это араб Муса, — сказал Дакир. — Кто бы подумал! Он очень много знал наших секретов. Мы даже не подозревали, что он служил и Коорену. Теперь мне понятны многие наши поражения. А мы ему очень верили!

С помощью лошади он оттащил трупы убитых в лес.

От нервного потрясения Бекки дрожала всем телом, не в силах сдержать нервную дрожь. Впервые она стреляла в предателя. Эрлу и Джиму не придется краснеть за нее.

Не доезжая до кампонга, Дакир привязал захваченных лошадей в лесу, чтобы появление лошадей без всадников не вызвало у жителей кампонга лишних разговоров. За лошадьми должны были прийти верные люди. Они же должны были зарыть трупы.

9

Бекки твердо решила не говорить первая о стрельбе в лесу, чтобы ее не сочли хвастунишкой. Все же первые слова ее, когда она увидела Эрла и Джима, были: «Я только что застрелила предателя».

Обмен разведчицы Анны Ван-Коорен на четырех заключенных американских летчиков и десять патриотов, осужденных на каторгу, делал поездку Бекки в Джакарту излишней. Эрл так и сказал ей об этом. Но Дакир и два индонезийца были иного мнения.

— Вы еще не знаете коварства белых тигров, — говорили они.

Их план сводился к следующему: обмен Анны Ван-Коорен на летчиков и патриотов должен совершиться. Но так как нельзя заранее предвидеть, на что способны американо-голландские военные власти, они предложили взамен Анны послать похожую на нее Бекки, и если обмен произойдет нормально, отослать им настоящую Анну Ван-Коорен. Тогда Бекки может быть свободна.

Эрлу и Джиму не слишком понравился этот план, но Бекки так хотелось, чтобы ее поездка не была бесцельной, она так настаивала, что им пришлось уступить.

Единственное, что смущало Бекки, — это то, что она не знает голландского языка. Но Дакир успокоил ее, сказав, что Анна Ван-Коорен поклонница американской культуры. Она принципиально говорит только по-английски и презирает все голландское. Иногда Анна даже жует резинку, больше из молодечества. Дома она носит малайский саронг или брюки, подражая известной киноактрисе. В дорогу она надевала бриджи, шелковую безрукавку и тропический шлем. Впрочем, Бекки предложили теперь же посмотреть на Анну Ван-Коорен.

— Она здесь? — воскликнула Бекки.

— Она в соседнем доме, — сказал Эрл. — Я поговорю с ней, а вы наблюдайте. Уж если вы хотите быть похожей, то усвойте ее стиль. Вы готовы идти или отдохнете с дороги?

— Нет, я не устала, — сказала Бекки, все еще возбужденная после дороги.

Они прошли в соседний дом, и Бекки через дыру в матерчатой занавеске увидела Анну Коорен. Стройная девушка ее роста, в бриджах, крагах и голубой шелковой рубашке с короткими рукавами и открытым воротом, стояла перед клеткой, где сидела говорящая птица бео. Коорен насвистывала несколько тактов одного и того же мотива. Изумрудно-красно-желто-синий бео переступал лапками по прутику в клетке, клонил голову набок и время от времени насвистывал тот же мотив.

Коорен выпрямилась, громко зевнула, потянулась, потом лениво заложила руки за спину, расставила пошире ноги и, снова наклонившись к клетке, сказала: «Анна Коорен, Анна Коорен, Анна Коорен». Бео послушал и в ответ произнес два слова по-малайски.

— «Анна Коорен умирает в плену, умирает в плену», — твердила Коорен.

— Я бы не сказал этого, — раздался густой грудной голос Эрла. Он вошел в комнату.

Анна быстро повернулась, все так же держа руки за спиной.

— О-о-о! Новое явление?! — сказала она. — Вы избавитель или тюремщик?

— Если вы хотите вернуться к отцу, вам придется написать одно письмо, сказал Эрл.

— Ага! Выкуп! Сто тысяч долларов наличными?

Бекки поразило, как чертами лица Коорен похожа на нее и как все-таки они не похожи друг на друга. «В чем же секрет?» — задала она себе вопрос. У Анны в лице, во всей ее фигуре было что-то подчеркнуто надменное, вызывающе злое, уничтожающе пренебрежительное. Бекки пыталась понять, что именно создавало это впечатление. Коорен держалась прямо… «Ага, голова несколько более закинута назад, чем надо… вот так. Щурит глаза… — Из сумочки Бекки вынула зеркальце и прищурила глаза. — Нет, не так. К тому же Коорен чуть-чуть кривит верхнюю губу… вот так… и резко двигает бровями. Жесты резкие, повелительные…»

Бекки пропустила часть разговора. Теперь она видела Коорен в профиль.

— Не только четырех летчиков и десять малайских патриотов, а хоть сорок тысяч желторожих! Отец это сделает! Но объясните, чему я была обязана столь длинным ожиданием. Ведь письмо я могла написать на второй же день пленения. Диктуйте, но дайте ручку и бумагу.

Эрл подал. Коорен крупными шагами подошла к низенькому столику и, поджав ноги, села по-восточному.

— Напишите отцу, что живы, здоровы, но чтобы он поспешил тотчас же освободить четырех американских летчиков и десять патриотов. Вот их имена. Эрл подал бумажку. Наклонился и молча прочитал написанное. — Добавьте, сказал он, — чтобы он вам больше не посылал коробочек с записками и ядом.

Коорен быстро оглянулась и задержала свой взор на лице Эрла. Но Эрл невозмутимо смотрел на письмо. Она промолчала и снова принялась писать.

— И напишите, чтобы Ян Твайт напрасно не летал над римбой.

И это написала Коорен.

— И напишите, как с вами хорошо обращаются!

Коорен написала, положила ручку и встала.

— Я попалась, охотясь за дурианом, — сказала она. — За это вы могли бы, по крайней мере, угостить меня дурианом, и я бы с удовольствием отблагодарила мистера… — Она внимательно смотрела в лицо Эрлу.

— Я не честолюбив, — ответил Эрл. — Просто я спасаю своих друзей-летчиков. Ребята хотели подработать на контрабанде медикаментами, но их подвел самолет.

— Отец бы заплатил им за работу пилотов больше!

— Опасная работа?

— Нет, у батаков нет зенитной артиллерии, и бомбить их — все равно что возить почту… Хотите заработать? — спросила Коорен. Она быстро встала, шагнула к Эрлу вплотную и тихо сказала: — Выше подбородок, парень! Колеблются слабые, а вы напоминаете мне сверхчеловека из одного кинофильма. Такое же волевое лицо… И он шутя заработал десять тысяч!

— А что я должен сделать?

— Доставить меня к отцу.

— Вы разведчица голландских войск, но можете быть уверены, что вернетесь. Завтра же эта записка будет у вашего отца, — сказал Эрл.

— Только пусть ничего за это время не случится со мной! — сказала Коорен и, понизив голос до шепота, продолжала: — Вы понимаете, я хочу жить, хочу жить! — Она отодвинулась на шаг. — Не воображайте только, что я боюсь!

— Вам придется отдать мне вашу одежду, чтобы я мог предъявить ее вашему отцу.

— Он поверит моему письму.

— Это необходимо.

— А я?

— Вам дадут саронг и прочее. — Эрл взял записку со столика, молча поклонился и вышел.

Едва за Эрлом закрылась занавеска, как лицо Коорен приняло выражение бессильной ярости. Она круто повернулась, ударила ногой подушку, отшвырнула ее в угол и снова подошла к клетке.

— Анна Коорен умирает в плену! — довольно внятно сказал бео.

— Она не умрет! — сказала Коорен, что-то крикнув по-малайски, и стала раздеваться.

Вошла женщина, неся в руках малайскую одежду.

10

Эрл и Джим сидели на ковре в своей комнате и тихо обсуждали план дальнейших действий, когда занавеска распахнулась и к ним неожиданно вошла Анна Коорен.

— О, вы не один! — сказала Коорен, обращаясь к Эрлу и не скрывая досады. — Впрочем, это не важно…

— Кто вас пропустил сюда? — спросил Эрл вскакивая. Он кивнул Джиму, и тот выбежал из комнаты.

— Я обещаю вам все: деньги и славу, все, что хотите. (Эрл молча смотрел на непрошеную гостью.) — Коорен вздернула голову. — Есть ли у вас хоть капля самолюбия мужчины, здравого американского смысла, наконец?

Вошел Джим. Коорен не успела закончить и замолчала. Лицо у Джима было такое торжествующее и в то же время веселое, когда он взглянул на Анну Коорен, что Эрл вынужден был спросить:

— В чем дело?

— Молодец, Бекки, превосходно сыграно! — сказал Джим и крепко пожал руку Анны-Бекки.

Эрл даже засмеялся. Он поощрительно хлопнул Бекки по плечу и указал на ковер:

— Садитесь и слушайте внимательно, от каких причин зависит не только жизнь четырнадцати человек — а это очень значимо, — но и еще кое-что. Итак, решено обменять вас, Анну Коорен, единственную дочь и наследницу Гюна Ван-Коорена, на четырех пилотов, из которых три американца и один испанец-эмигрант. В обмен на вас мы хотим получить также десять патриотов из концентрационного лагеря на острове Новая Гвинея. Из них четыре яванца, один мадурец, то есть житель острова Мадура, два батака с Суматры, один китаец и два индоевропейца. Мне передали фотографии некоторых из них и фотографии людей, с которыми вы можете встретиться, например друга Анны Яна Твайта, и некоторых других знакомых Анны Коорен мужского и женского пола.

— Интересно! — сказала Бекки и, чтобы удобнее было сидеть, подняла колени к подбородку и обхватила их руками.

— Разве вы видели, чтобы Коорен так сидела? — спросил Эрл. — Уж если вы настояли на этой поездке и мне было неудобно спорить с вами при патриотах, то отныне, где бы вы ни находились, даже одна в комнате, вы всегда обязаны вести себя, как Анна Коорен.

Бекки села на поджатые ноги, по-восточному, и выпрямила спину. Взгляд ее, обращенный на Эрла, был снисходительно-высокомерный.

— Только так! — одобрил Джим.

— Так вот, — продолжал Эрл, — фотографии я вам покажу. В случае обмана со стороны голландцев, вы узнаете об этом от меня, у патриотов остается настоящая Анна Ван-Коорен, а вы объявляете, кто вы на самом деле, то есть Бекки Стронг, дочь Аллена Стронга. Вы приехали путешествовать в Индонезию с Джимом на пароходе «Годеневер» из Сингапура, в каюте № 91, но вас захватили уже у берегов Суматры, возле Копебанга, под угрозой убийства Джима, которого вы любите. Вас заставили играть роль Анны Коорен, но вы по своей инициативе разоблачаете все это. Понятно?

— Ясно.

— В случае нормального обмена Анна Коорен будет нами отпущена, и при встрече с ней вы дадите те же объяснения.

— Когда же я поеду? — спросила Бекки.

— Через два часа.

Выражение лица Анны-Бекки не изменилось, и это понравилось Эрлу. «Девчонка с характером», — решил он.

— Но какие у меня, Анны, привычки? И какие у Анны отношения с этим Яном Твайтом, который посылает ей вот такие записочки? — Бекки вынула из левого кармана бриджей голубоватый листок бумаги и прочла: — «Анна, ты забыла у меня в комнате зонтик. Хетти была в ярости. Я твердо рассчитываю на твое обещание, иначе мне крышка. Имею поразительные сведения для твоего отца о преподобном Эмери Скотте. Твой тигр Ян Твайт».

— Преподобный Эмери Скотт? — переспросил Джим, и брови его поднялись. А ну, дайте-ка письмо. Не тот ли это Эмери Скотт, миссионер, которого я должен навестить по поручению вашего дедушки Вильяма Гильбура относительно партии риса и сахара? Это делается интересным!

Бекки слегка дернула подбородком, как это сделала бы Анна.

— Ох, как бы вы мне могли помочь, Бекки! — взмолился Джим. — И не мне, а вашему дедушке, — поправился он.

— А что я должна делать?

— Узнать у Яна Твайта об этих самых «поразительных сведениях» для Коорена.

— Я бы не хотела встречаться с ним. Ни с Твайтом, ни с Коореном — ведь они меня сразу узнают. Если пленных передадут, я сразу буду свободна, и к отцу поедет настоящая Анна.

— Вы перестанете быть Анной только после моего указания, — напомнил Эрл. — И тогда вы можете возвращаться в Америку как дочь Аллена Стронга.

— А если я останусь здесь с Джимом?

Эрл задумался. Бекки и Джим с нетерпением ждали его ответа.

— Бекки, вам известно, что будет делать Джим?

— Выяснит у миссионера Скотта дело с дедушкиными закупками и потом начнет действовать как рекламный агент фирмы «Юнайтед Фрут».

— Нет, он вам не все рассказал, потому что он узнает об этом только здесь, в банке «Эн и K°» — индонезийском филиале «Банка святого духа». Это значит, что Джиму, хоть это и ширма для его легальной поездки в Джакарту, может не поздоровиться.

— Я не боюсь! — ответила Бекки.

— Дело даже не в этом, — продолжал Эрл. — Задача, полученная Джимом от нас, — разоблачение происков капиталистов против индонезийского народа и помощь патриотам, чтобы разоблачить биологическую войну, организованную американскими монополистами.

— И я буду помогать! — упрямо сказала Бекки.

— А вы можете выдать Джима.

— Вы с ума сошли!

— Вы можете навести сыщиков на след Джима, сами того не желая.

— Вы не верите мне?

— Если бы это было так, мы бы не взяли вас. Но поймите меня правильно: вы еще очень молоды и, помогая Джиму, будете серьезно рисковать жизнью. Если вы будете мешать американцам или англо-голландцам, вас могут отравить, например, и мы вряд ли сможем вам помочь.

Бекки задумалась. Пройдет несколько дней — и она сможет быть свободной и… спокойной. Но разве она мечтала о спокойствии, разве она затем приехала сюда? И Бекки все это высказала Эрлу.

— Хорошо, — сказал Эрл, — я еще подумаю. Но ваша первая обязанность учиться дисциплине. Поэтому вы выполните первое задание и будете ждать указаний, ничего не предпринимая. — Потом Эрл показал фотографии летчиков. Если надо будет говорить с ними доверительно, наедине, скажите так: «От Джо Хилла» — тогда они вам доверятся. По этому паролю к вам придет также посланец от меня.

Кроме этих фотографий, Эрл передал Бекки девять семейно-дружеских фотографий, отобранных у Анны. Здесь была фотография Гюна Ван-Коорена, крупного мужчины с прямым, властным взглядом небольших, глубоко посаженных глаз под седыми насупленными бровями. У него были седые волосы ежиком и широкая, но короткая седая борода. Усов не было. У Яна Твайта было умное, но порочное лицо, небольшие, узенькие усики. «Авантюрист и негодяй» таково было впечатление Бекки о нем.

— Теперь, когда мы обо всем переговорили, я закончу свои дела за полчаса, — сказал Эрл, — и мы выедем.

Бекки пошла еще раз «присмотреться» к Анне Коорен.

Эрл, как и всегда, был очень точен. Ровно через полчаса они шли по спящему кампонгу, направляясь к реке. Провожающие освещали путь фонарями. На берегу путников ждала большая, длинная лодка с гребцами. Джим помог Бекки влезть в лодку и провел на корму. Здесь он посветил фонариком и показал, где лечь на циновках, разостланных под навесом. Сверху над Бекки он натянул полог из марли. Комаров и мошек почти не оказалось, зато духота усилилась.

Раздались последние возгласы с пожеланием счастливого пути; лодка качнулась и поплыла в темноту.

Была очень темная и душная ночь, наполненная светлячками и странными звуками.

— Кто это так кричит — ти-ти-дью? — спросила Бекки.

— Ночные ласточки, — раздался рядом голос Джима, но самого его не было видно в темноте.

— Как здесь ужасно пахнет река! — не вытерпела Бекки.

— Это пахнут плоды дуриана, вы везете их с собой, — ответил Джим и тихо добавил: — Когда спрашиваете, надо, чтобы тон вашего разговора соответствовал тону Анны. Гребцы почти не знают английского языка, но в интонации они никогда не ошибутся.

Бекки глубоко и судорожно вздохнула, закрыла веки и только сейчас почувствовала, как она сильно устала. Сон наступил почти мгновенно.

11

Бекки проснулась от тряски и криков Джима: «Смотрите, смотрите!»

Все так же клубился утренний туман, розовый от лучей восходящего солнца. Воды были тихи и блестели, как зеркало. Воздух наполнен звуками. Правая рука Джима настойчиво тянулась к стене леса, а левая трясла Бекки за плечо. Она открыла глаза и увидела сильно колеблющиеся ветки и что-то рыжее.

— Эх, вы! Прозевали орангутангов! — недовольно сказал Джим.

— Что значит «эх, вы»? — в тон ему ответила Бекки зевая. Ей было жалко сна. Снилось что-то очень хорошее… а теперь не вспомнишь.

Бекки вылезла из-под полога, выпрямилась и потянулась. Она дружески улыбнулась Эрлу, сидевшему на дне лодки… вспомнила свою роль, и лицо ее приняло насмешливо-скептическое выражение. Небрежно, недовольным тоном она приказала Джиму подать воды умыться. Джим зачерпнул мутной воды из реки.

Четырнадцать гребцов с синими повязками на волосах гнали лодку вниз по течению. Бекки умылась и захотела есть. С носа лодки доносился запах жареного мяса. Там на углях, уложенных на песок в ведре, незнакомый китаец жарил мясо. Рядом с китайцем сидел Дакир и смотрел на Бекки. Она слегка смутилась, не зная, как ей теперь, в облике Анны, разговаривать с ним. Она решила не замечать Дакира.

Река была широкая, но огромная высота леса по берегам создавала впечатление небольшого ручья в глубоком ущелье. Через воду то и дело перелетали зеленые голуби. Над лесом носились какие-то птицы.

Еду Бекки принес китаец.

— Это Тунг Сланг-Фонг, — сказал Эрл, представляя китайца. — Он спас вас, Анну, возле дурианового дерева от змеи, и в благодарность за это вы правильно сделали, что взяли его своим слугой и поваром. — Затем Эрл сказал тихо: — Остается пожелать, чтобы никакая случайность не разлучила вас с Тунг Сланг-Фонгом. Он был предводителем отряда патриотов на Борнео, где от него изрядно досталось предателям-чанкайшистам, ростовщикам, содержателям опиекурилен и эксплуататорам бедных рыбаков на малайском побережье. Его предали и должны были казнить, но он бежал. Человеку, который доставит его голову голландским властям, обещано двадцать пять тысяч гульденов. Тогда у него было другое имя, а усы и бородку он сбрил, как и волосы на голове. У него есть поручение к грузчикам главных портов Индонезии. Он будет числиться при вас поваром и слугой. Выполняйте все его указания и советуйтесь с ним. Вы для него ширма.

Так беседуя, они уселись на корме, вокруг разостланной скатерти. Эрл пригласил Дакира.

Дакир ел молча, кончил раньше всех и сейчас же заменил рулевого, пока тот вместе с гребцами завтракал.

— Ну, а теперь полакомимся дурианом, — предложил Джим.

Из рюкзака он вынул зеленый плод величиной с детскую голову и осторожно принес, стараясь не пораниться о шипы. Неприятный запах гнилого сыра и чеснока был тонок и вместе с тем силен. Перед Бекки лежал большой шишковатый, удлиненный цилиндр, напоминавший ананас. Он был утыкан твердыми колючками и имел весьма неаппетитный вид.

Джим вынул складной нож, разрезал лезвием толстую кожуру в нескольких местах и отодрал ее. Внутри оказалось пять долек. Бекки взяла ложкой немного мякоти плода, напоминавшей по консистенции крем, и чуть тронула губами. Это была какая-то смесь помадки, густых сливок и шоколада. И это было очень вкусно. Вторую ложку она попробовала смелее. По-видимому, в дуриане были какие-то эфирные масла, холодившие рот и в то же время бросавшие в жар. Запах отталкивал, а нежный, непередаваемо сложный вкус дуриана тянул есть без конца. Знойная духота уже не мучила так. И Бекки съела все.

— Божественный плод! — наконец сказала она.

Джим кивнул головой.

Движение по реке оказалось довольно монотонным. Над притоками сомкнутые ветки закрывали дали. За короткое время до дождя Бекки увидела только трех журавлей, улетевших при их приближении, и нескольких павлинов, разгуливавших по берегу с распущенными хвостами. Гораздо больше ее удивили летучие рыбы, которых она не ожидала здесь увидеть, и, конечно, заинтересовалась рассказами Джима о летучих лягушках, летучих собаках калонгах. Джим даже удивился, как это Бекки не заметила их висящими на сучьях деревьев возле кампонгов.

Эрл не давал Бекки ни минуты покоя.

— Запомните, — говорил он ей, — в Индонезии, как в большом зеркале, отражается борьба капиталистических стран за рынки сбыта, за источники сырья, сферы влияния и особенно за колонии. Американский аграрный бандитизм, действующий в мировом масштабе, действует и здесь. Ван-Коорен дал специальное образование своей наследнице. Анна хорошо знает экономику Индонезии и экономику экспортных культур в мировом масштабе. Вы можете столкнуться с необходимостью дать деловой ответ одному из агентов Ван-Коорена, как его дочь, помогающая отцу в делах. Слушайте внимательно. Англо-голландский капитал в лице Ван-Коорена, — объяснял Эрл, — занимается и каучуком, и кофе, и хинным деревом, и табаком, и тропическими фруктами, и кокосами для мыловарения, и даже нефтью и оловом.

— И сахаром, — добавил Джим.

— Да, и сахаром, — подтвердил Эрл. — А если неблагополучно на сахарном рынке и Америка вместе с Бразилией сбивают цену на сахар, Коорен нажимает на каучук. Если искусственный каучук одолевает, Ван-Коорен, чтобы удешевить свой каучук, платит гроши индонезийцам. Если они противятся этому привозит с островов штрейкбрехеров из числа голодающих. Почему, например, в Южной Америке… — Эрл не закончил фразы и проследил направление взгляда Бекки.

12

Бекки первая заметила дикого кабана. Тот стоял на самом берегу, у воды, и смотрел на лодку.

Джим, стараясь не спугнуть животное, потянулся за карабином, лежавшим под навесом. Бекки молча отвела его руку и взяла карабин. Она сдвинула предохранитель и прицелилась. Гребцы, как по команде, перестали грести и приподняли весла. До кабана было метров полтораста, когда Бекки спустила курок. Кабан хрюкнул, рванулся вперед и упал в воду. Радостный вопль гребцов огласил реку, и они изо всех сил стали грести к берегу.

— Хороший выстрел! — похвалил Эрл, осмотрев еще кровоточащую голову кабана.

Больше всех радовался китаец Тунг. Он тут же, в лодке, принялся вместе с Дакиром разделывать тушу.

Вечерняя суетня обезьян и гомон птиц предупредили о скором заходе солнца. Мясо в тропиках портится быстро, и мужчины, посоветовавшись, решили пристать к берегу и зажарить кабана целиком.

Пока плыли вдоль заболоченных берегов и Джим высматривал сухое место, где удобно было бы пристать, Эрл раскрыл небольшой чемодан и вынул журнал:

— Этот старый журнал «Коммон Сене» за октябрь 1935 года я постоянно вожу с собой. Вот что пишет известный и заслуженный американский генерал-майор Смэдли Д. Батлер. Пока мы причалим, я успею прочесть. Здесь немного…

«Я провел тридцать три года и четыре месяца на действительной службе в наиболее активном роде вооруженных сил нашей страны — в военном флоте. Я прошел все чины, начиная с младшего лейтенанта до генерал-майора. В течение этого периода я большую часть времени являлся высокооплачиваемым наемником крупного капитала Уолл-стрита и банкиров. Короче говоря, я был рэкетиром, действовавшим в пользу капитализма… Так я помогал обеспечить безопасность американской нефтяной компании в Мексике; в частности, в Тампико в 1914 году я помогал превратить Гаити и Кубу в убойное место для молодчиков из „Нейшнл Сити банк“, взимающих там пошлины. Я помогал расчистить путь в Никарагуа для международного банкирского дома „Брайн брозерс“ в 1909–1912 годах. В 1916 году я „просвещал“ Доминиканскую республику в интересах американской компании.

Для американской фруктовой компании „приводил в порядок“ Гондурас в 1903 году. В 1927 году я следил за тем, чтобы „Стандарт ойл“ могла спокойно вершить дела в Китае. Все эти годы я имел, как выражаются гангстеры, шикарный рэкет. Меня награждали почестями, медалями, продвигали по службе. Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что Аль-Капоне мог бы поучиться у меня кое-чему. Самое большее, что он мог бы сделать, это развернуть свой рэкет в трех районах города. Мы, моряки, разворачиваем свой на трех континентах».

Лодка с шуршаньем въехала в песок. Гребцы с громкими криками втащили ее подальше на берег. Бекки с удовольствием выпрыгнула из лодки. Перед ней была непроходимая стена из лиан, кустов и веток. Все мужчины рьяно принялись за работу. Одни копали яму на возвышении у опушки, другие собирали по берегу сухое топливо.

Бекки тоже побежала собирать дрова, но Эрл остановил ее. Анна Коорен никогда бы этого не сделала.

Вскоре в яме горел костер и над ним, проткнутая деревянным шестом, жарилась туша кабана.

— Говорят: «масса змей, масса змей», а я ни одной не видела, — сказала Бекки Джиму.

Тот тихонько засмеялся, подошел к Дакиру и что-то сказал. Дакир позвал двух гребцов, сидевших у огня; они встали и пошли к лесу. Джим пригласил Бекки следовать за ними и пошел сам.

Они не прошли и двадцати шагов, как один из гребцов показал шестом под куст. Бекки подошла. Гребец концом шеста копнул прелые листья, и Бекки увидела скользкое темное тело змеи. Ее передернуло. Второй что-то крикнул, указывая на дерево. Бекки увидела, что на ветке у куста тоже была змея, зеленоватая. Еще одну змею показали Бекки в воде. Возле берега была видна небольшая треугольная голова. Четвертая змея, мертвая, принесенная на шесте гребцом, была длинная, метра в полтора, толстая и пестрая.

— С меня довольно! — сказала Бекки и пошла к лодке, с уважением посматривая на голые ноги гребцов, видимо не боявшихся змей.

Слегка обугленного, зажаренного кабана сняли с огня и положили на огромный пальмовый лист. Тунг ловко отрезал длинным острым ножом дымящиеся куски. Сразу наступила ночь, без сумерек. Ужинать им пришлось на лодке. Огонь привлек тучи комаров и мошек. То и дело слышались сердитые возгласы и шлепки. Бекки казалось, что она ест мясо, приготовленное из мошек и комаров.

Путешественница легла спать под пологом, но и здесь мошки не давали уснуть. Утром она увидела распухшие лица своих спутников.

— «В жизнь и в воду!» — прокричал Джим малайскую поговорку и, сбросив синие шаровары, прыгнул в трусах в реку. Через минуту все гребцы ныряли в быстром течении реки, не забывая, однако, о крокодилах.

Позавтракали и снова плыли, пока не наступила дневная жара. Тогда лодку остановили, и гребцы легли спать. Потом лодка двигалась всю ночь и утро. Эрл опять просвещал Бекки.

На третий день, после дождя, Джим первый заметил человека на берегу. Человек подавал знаки пальмовой веткой.

— Ну вот и приехали, — сказал Эрл.

Сердце Бекки бешено забилось. Здесь был иной лес и гористая местность, но Бекки ни на что не обращала внимания. Она все время следила за собой, за своими жестами и тоном разговора. Это было утомительно и поглощало массу внимания. К тому же чувство беспокойства не оставляло ее ни на мгновение.

«Ну и умру, ну и умру, если надо!» — мысленно твердила она, но ее стремление привыкнуть к мысли о смерти и уже не бояться ничего и никого не приносило желанного успокоения.

Кампонг был большой. Здесь было все: и рисовые поля, и роща хлебных деревьев, и плантации кофейных деревьев. Прежде всего она выкупалась в отведенном ей помещении. Вслед за тем пришел Джим прощаться. Он предостерегающе показал глазами, что за ними следят посторонние, и громко пригласил мисс Анну Коорен ужинать.

На улице он тихонько шепнул, что с обменом все в порядке.

— Я сейчас уезжаю. Увидимся в Пандунге или на Яве.

В помещении, куда они вошли, сидело много мужчин. Бекки усадили отдельно. Она ела и уже не интересовалась тем, что она ест.

После еды Эрл официально пригласил ее выслушать порядок обмена. Бекки не изменила позы, а только повернула голову к Эрлу.

— Вы все поняли, мисс Ван-Коорен? — спросил Эрл.

— Я все поняла, мистер неизвестный, — ответила Бекки. — Я могу идти спать? — Это было сказано высокомерно и с иронией.

— Вас проводят, — ответил Эрл. И тотчас же двое мужчин с оружием встали с ковра.

13

Утром Бекки, Эрл, Дакир, китаец-повар и еще пятеро бойцов выехали верхом.

Маленькие лошадки быстро двигались иноходью. Чтобы отогнать жалящих насекомых, лошади все время помахивали головами и старались пройти вплотную к зелени, чтобы почесать бок. Тогда ветки хлестали по лицу всадников, и Бекки надо было крепко держать узду в руках. Она услышала оглушительный шум и спросила о его причине. Эрл приказал свернуть в сторону шума.

— Вы можете попрощаться с дуриановым деревом, возле которого вас захватили, — сказал он.

Дуриановое дерево было высокое, раскидистое и очень походило на вяз, но кора на нем была глаже. Вокруг дерева был бамбуковый частокол с острыми зубцами от диких зверей, неравнодушных к плодам дуриана.

На расстоянии от дерева (чтобы колючки падающих плодов не попали на тело) стояло шестеро детей; двое из них изо всех сил дергали за веревку, привязанную к бамбуковой трещотке, прицепленной на дереве. Это и было причиной оглушительного шума, отпугивающего обезьян.

Снова тронулись в путь. Через три часа их остановили бойцы отряда патриотов. Все спешились. Дакир объяснился с командиром отряда, и тот вызвался проводить их.

— Теперь ты старший, Дакир, — сказал Эрл и обмотал себе голову чалмой.

Дакир ушел с командиром и двумя бойцами. Обратно он вернулся с целой группой людей. Они обступили Эрла и горячо приветствовали его. Эрл почтительно пожал руки двум из прибывших.

Один оказался худощавым пожилым мужчиной, другой, более молодой, имел бородку и усы. Вскоре Дакир и один из прибывших ушли к месту обмена.

Через некоторое время Эрл попросил мисс Анну Коорен идти по той же тропинке. За ней шел китаец и нес в правой руке чемодан, а в левой — рюкзак с плодами дуриана.

Они остановились на опушке под огромными копаловыми деревьями. Через поляну к ним шел европеец в белом пробковом шлеме, белом парусиновом костюме и в белых ботинках.

На шлем Бекки была наброшена вуаль зеленоватого цвета, спускавшаяся на лицо.

— Ян Твайт, — тихо сказал Эрл и отступил назад, за пальмы.

Подходивший пристально смотрел на Анну-Бекки. Он даже споткнулся и чуть не упал.

— Ян! — первая крикнула Бекки-Анна и отбросила вуаль на шлем.

Мужчина радостно потряс обеими руками в воздухе, что должно было означать приветствие, и, не обращая внимания на окружающих, подошел вплотную.

— Вы живы! — крикнул он и протянул руку для пожатия. — Боже, как вы изменились!

Бекки-Анна смерила его чуть насмешливым взглядом и шутливо вложила ему в протянутую руку свой стек.

— Можно было поспешить с обменом и не заставлять меня кормить блох, тихо сказала она без улыбки. — Как отец?

— О, превосходно, превосходно! Но как вы изменились!

— Начнем обмен, — сказал пожилой мужчина из группы Бекки.

Твайт бросил презрительный взгляд на говорившего, ноздри его дрогнули.

— Сейчас вы будете свободны, минуту терпения! — сказал он Бекки-Анне и медленно начал поворачиваться, не в силах оторвать свой пристальный взгляд, устремленный в глаза Бекки-Анны.

— Ян, — вдруг сказала Бекки, — этот китаец, — она указала стеком на Тунга, стоявшего позади, — тоже должен быть освобожден вместе со мной… Так надо! — ответила она на вопросительный взгляд Яна.

Ян потребовал освобождения китайца. Патриоты переглянулись, пошептались и согласились. Ян быстро отошел.

— Хорошо! — донесся еле слышный голос Эрла.

На поляне показался возвратившийся Дакир, ходивший опознавать своих. Еще не доходя до кокосовых деревьев, он потряс бумагой, зажатой в руке, и молча протянул ее выступившему вперед Эрлу.

Эрл внимательно прочитал бумагу, затем нервно провел ладонью по лбу, снова начал читать и наконец сказал:

— Просто не знаю, что и делать!

— А в чем дело? — спросила встревоженная Бекки.

— Вместо четырех летчиков они доставили письмо от них. Судя по письму, заверенному консульством, летчики действительно освобождены из тюрьмы и переданы американскому консульству для отправки на родину. И самое странное: это сделано по собственному их, летчиков, желанию.

— Провокация… — начала Бекки, но острый взгляд Эрла призвал ее к молчанию. Ведь в их многочисленной группе были и не посвященные во все дела.

— В том-то и дело, что не провокация. Вот письмо, написанное ими руководителям партизан Суматры знакомым мне почерком. Значит, они не знают, что мы здесь. Но тогда зачем эти условные знаки для достоверности письма? Или наших парней сумели в чем-то убедить? Ничего не понимаю… А как с десятью другими?

— Их привели, — сказал Дакир и добавил: — Они еще живы.

— Ранены?

— Нет. После голода.

Эрл на мгновение задумался. Глаза его слегка прищурились.

— Не будем менять, пока не привезут летчиков? — спросил один из руководителей.

— Наоборот, не будем ждать, — заявил Эрл. — Будем меняться, и сейчас же, — и, обратившись к Бекки, сказал: — Вы, мисс Коорен, можете не беспокоиться. Мы вас не задержим, чтобы выяснить причину такого поведения летчиков. Скоро вы увидите своего отца на Яве, в Батавии, и надеюсь, поможете летчикам выехать.

— Конечно, так и будет, — ответила Бекки.

Из слов Эрла она поняла, что ей предстоит поездка на Яву для выяснения судьбы летчиков и, конечно, Анну Коорен патриоты до тех пор не выпустят. Предстояла встреча с Ван-Коореном и неприятное разоблачение. Хорошо было бы избежать этой встречи, как и встречи со знакомыми Анны. Но раз Бекки сама напросилась, надо было продолжать играть роль.

Опять ушел Дакир. Спустя некоторое время он и Ян показались на поляне и остановились посередине.

— Можете быть свободны, мисс Ван-Коорен, — услышала Бекки за спиной и, оглянувшись, увидела несколько пар настороженных глаз. Увидела еще раз серые глаза Эрла.

Соблюдая видимость отчуждения, она сказала:

— Вы не обижали меня. Спасибо и до свиданья!

— До свиданья! — ответил Эрл. — Может быть, вы даже пожмете мне руку за доставленный вам комфорт?

— Если хотите, — высокомерно ответила Бекки и сильно пожала руку Эрлу, вкладывая в это пожатие и тоску расставания и обещание все выполнить.

Бекки быстро, но с достоинством шла по поляне. Только теперь она обратила внимание, что вся большая поляна была устлана срубленными аланг-аланг. Очевидно, это было сделано с целью избежать засады.

С другой стороны поляны двигалась группа мужчин. Они шли по пять человек, держа друг друга под руки.

Встреча произошла посреди поляны. Бекки увидела изможденные тела, обтянутые кожей черепа на тонких шеях. Живыми у них были только глаза.

«Только не выдать себя, только не распуститься!» — мысленно внушала себе Бекки, стараясь не выразить на лице ни сострадания, ни гнева.

— Поспешим, Анни, — сказал Ян и мягко взял ее под руку.

— Боже! — прошептала Бекки-Анна. — Как у меня болит голова, и уже много дней! — И она набросила вуаль на лицо.

— Анни жалуется! Для меня это новость, — игриво сказал Ян и тут же серьезно спросил: — Может быть, вас отравили?

— Разве это моя тень, вышедшая из могилы, идет рядом с вами? ответила Бекки, сразу усвоив игриво-насмешливый тон, по-видимому принятый Анной и Яном.

— Ну, не вам, знатоку ядов, это говорить. Вы получили хоть одну коробочку с ядами и противоядиями?

— Вы, как всегда, не слишком спешили. Но дайте мне что-нибудь накинуть поверх шлема и закрыть лицо.

— На опушке вас ждет ваш чемодан, который вы оставили перед походом за этим своим «особым» дурианом. — Ян Твайт шумно понюхал воздух и кивнул на шедшего позади китайца с грузом дуриана, сказав с огорчением: — Все равно это не вылечило вас от любви к дуриану!

— Куда вы меня так тянете? — не выдержала Бекки. — У меня прямо голова раскалывается от боли. — Она резко выдернула свой левый локоть из руки Яна.

— Скорее, Анна! Так надо, вы все поймете… — И Ян резко крикнул Тангу.

Китаец побежал.

14

Бекки ожидала увидеть на опушке голландских военных и была удивлена, увидев группу вооруженных малайцев в голландских мундирах.

— Войско раджи, союзника голландцев! — объяснил Ян, поймав ее удивленный взгляд. — Гидросамолет ждет нас на реке. А туда поскачем верхом. Скорее, скорее!

Он сам подвел лошадь Бекки, и они поскакали галопом.

Проскакав минут десять и выехав на поле кампонга, Ян Твайт пустил коня шагом. Он вынул из кармана ракетный пистолет и выстрелил вверх. Ракета взвилась, оставляя дымный след, и разорвалась. Желтые и синие огни медленно падали вниз. Когда погасла первая ракета, Ян Твайт выпустил вторую, третью — и так пять штук.

— Зачем? — спросила Бекки.

— Для самолетов, — отозвался Ян и снова заставил лошадей скакать галопом.

Бекки удивилась, но не стала расспрашивать, зачем давать знать, если они скоро подъедут к гидроплану. Сомнения ее быстро разрешились. Наполняя воздух гулом, над ними прошло шесть пикирующих бомбардировщиков. Деревья мешали видеть, но первый глухой разрыв раздался уже через несколько минут.

— Бомбят бандитов в лесу возле поляны! — торжествующе улыбаясь, пояснил Ян Твайт.

— Ну, в лесу нелегко найти цель!

— Газы, — кратко пояснил Ян, и Бекки ужаснулась страшной догадке.

Неужели голландцы используют ядовитые газы против патриотов? Как трудно быть выдержанной! Возле гидросамолета ее встретили трое военных. Они, как по команде, откозыряли Бекки, и старший поздравил ее с освобождением из рук бандитов. В кабине военный извинился за беспокойство, но попросил рассказать, в каком районе мисс Ван-Коорен была, сколько бандитов видела, как они вооружены, есть ли пулеметы и легкие танки. Много ли у них боеприпасов, сколько раненых и прочее в том же духе.

— Они не так глупы, чтобы дать мне все это увидеть, — сказала Бекки-Анна. — После того как охрана раджи бежала от первого выстрела из куста, я осталась одна и тоже спряталась в зарослях. Это было близ дурианового дерева.

Военный предложил карту, и Бекки показала приблизительное местоположение единственного известного ей дерева дуриана. Словом, она дала точно такие показания, как научил ее Эрл.

К китайцу Тунгу военные отнеслись крайне недоверчиво. В кабине самолета ему приказали сидеть позади. Военные кивали, слушая рассказ Бекки о том, как Тунг спас ее от укуса ядовитой змеи, схватив змею рукой, как он варил еду и предлагал бежать, но она сама не согласилась.

Допрос Тунга не удовлетворил военных. Они подробно записали, как Тунг, матрос с китайского судна, отстал в Сингапуре и пять лет служил поваром у ловца диких зверей в районе Тренганы на Малаккском полуострове и в лесах Бодо-Бадур на Суматре. Как его хозяин, зверолов Миллер, работавший от фирмы Гагенбека в Гамбурге, заболел лихорадкой и он, Тунг, доставил его в Палембанг, в больницу. Это могут подтвердить врачи. А затем он отправился в леса за оставленным снаряжением и попал в руки свободных батаков, которые приняли его за шпиона голландцев. Он бежал, опять попал в плен. Его удержали как оружейника, а потом он спас Анну Ван-Коорен от змеи и стал поваром мисс Анны Ван-Коорен, которую он упросил освободить его из плена, за что он, Тунг, будет служить ей до смерти.

— Ты все врешь, — заявил один из военных по-английски, — но мы из тебя выколотим всю правду.

Тунг сидел на корточках в углу кабины и не отвечал.

— Я не позволю вам трогать моего спасителя! — капризным тоном заявила Бекки.

— Но мисс Анна Ван-Коорен… — начал старший.

— Я не позволю вам его тронуть! — повторила БеккиАнна. — Если вы желаете захватить бандитов, то их в лесах тысячи, а этого, даже если он бандит, поймала я, и он спас мне жизнь. Я поклялась… Или для вас, военных, слово чести ничего не значит?

— Ну успокойтесь, Анна, — вмешался в разговор Ян Твайт. — Господа офицеры шутят.

— Если вы берете китайца на свою ответственность… — начал старший.

— Да, беру. И довольно об этом, у меня и так болит голова.

Мотор наконец заревел, гидроплан понесся, подпрыгнул несколько раз на воде и полетел.

Бекки подала Тунгу ключ и приказала открыть большой чемодан. Оттуда Бекки взяла платок и, намочив его одеколоном, положила под шлем, на голову. Концы платка свисали на лицо.

Военные пересели ближе к пилоту и, разложив карту, о чем-то тихо совещались.

Бекки показала Яну Твайту на место рядом с собой и, когда он сел, молча протянула ему его письмо, найденное в кармане брюк, о том, что забытый Анной зонтик привел Хетти в ярость и что Ян Твайт имеет поразительные сведения для отца Анны о преподобном Эмери Скотте. Глядя краем глаза в щелку, образовавшуюся между концами свисавшего с головы платка, она увидела, как волнение сразу охватило Яна Твайта. Перекосив лицо налево, он нервно провел мизинцем левой руки по левому усику, затем перекосил лицо в правую сторону и провел мизинцем правой руки по правому усику.

«Какой идиотский жест у этого фатоватого щеголя! Тоже мне… „тигр“!» И Бекки фыркнула, вспомнив подпись под письмом к Анне: «Твой тигр Ян». Не тигр, а котенок, и к тому же премерзкий, решила Бекки, но продолжала выжидающе молчать.

— Анна, вы ведь хорошо знаете твердый характер своего старика?

— Да, — ответила Бекки-Анна.

— Мне не хотелось вас пугать, но он накануне абсолютного краха.

— И вы?

— Вы намекаете на мою работу в Синдикате сахарозаводчиков, устроенную вашим отцом? Я не хочу быть неблагодарным. Как жаль, что вы тогда уехали за дурианом! Посоветуйте старику не воевать с Мак-Манти.

— Но ведь наш капитал англо-голландский? — возразила Бекки, вспомнив довольно скучный «экономический» разговор Эрла, так вдруг пригодившийся ей сейчас.

— А разве можно ставить на английских финансистов, после того как Англия почти проиграла валютную войну с Америкой? Кто же хватается за колесо, когда оно катится вниз с горы!

— Ян, сколько вы получаете от людей Мак-Манти и Луи Дрэйка за то, чтобы уговорить отца?

— Луи Дрэйка? Кто это?

— Король сельского хозяйства, протянувший руку к Индонезии. Не юлите, отвечайте на вопрос прямо!

Ян Твайт засуетился, несколько раз повторил свой жест, приглаживая усики и при этом гримасничая, и прошептал:

— Мы не одни.

Бекки вздохнула с облегчением. Если у этого Яна Твайта и были подозрения насчет нее, то теперь вряд ли ему до этого.

Ян Твайт наклонился к ее уху и прошептал:

— Наши акции потерпели крах на бирже. Все каучуковые, сахарные, кофейные и прочие международные соглашения вдруг полетели к черту. Надо спасать, что есть. Ведь если вы, Анна, все-таки решитесь и мы поженимся, то я уже заинтересован в спасении вашего приданого.

— А что вам дороже — приданое или я? — спросила Бекки-Анна, и ее заинтересовало, что еще сможет сказать этот пошлый фат, и так уже совершенно понятный для нее.

— Странный вопрос! Женитьба — гармоничное соединение душ и дел.

— И дел?! — язвительно подчеркнула Бекки.

— Я не понимаю… Не вы ли развивали эту теорию…

— О да, да! — быстро поправилась Бекки. — Без шуток. Что ж я должна делать? Расскажите все подробно.

Ян Твайт погладил усики, привычно перекосил лицо влево, подсел вплотную и, обняв правой рукой Бекки за плечи, начал шептать ей на ухо о махинациях Скотта.

Бекки было противно и его несвежее жаркое дыхание и рука, лежавшая на плечах, но она терпела. Грязная кухня борьбы за богатства Индонезии с каждым словом Яна Твайта вырисовывалась все яснее. «Как Эрл был прав, как Эрл прав!» — мысленно твердила Бекки.

Гидроплан перелетел через горный хребет и пошел на посадку. Бекки заметила это, когда гидроплан стал снижаться и в окно показалась необъятная ширь Индийского океана. Когда гидросамолет сел на воду, подъехала моторная лодка. Ян не тронулся с места, Бекки тоже не двинулась. Она больше всего боялась появления знакомых Анны, с которыми неизвестно как держаться. Военные попрощались. Бекки обещала похлопотать о награждении их за свое спасение и просила телеграфировать о результатах бомбежки. Ян Твайт предложил вынести дуриан из кабины и доставить почтой. Бекки не согласилась. Гидросамолет полетел на юг, вдоль берега Суматры.

Плохая видимость во время дождя заставила гидросамолет снизиться, но полет продолжался. Слева виднелись высокие горы хребта Барисан.

Ян замолчал и вдруг наклонился к лицу Бекки, намереваясь поцеловать ее в губы.

— У меня болит голова! — резко отстранилась Бекки. — Говорите, рассказывайте все, — подбодрила она недовольного Яна.

Тот обиженно помолчал, но потом опять начал объяснять Бекки состояние дел.

Зондский пролив между Суматрой и Явой, в виду острова Кракатау, они прошли уже без дождя. Тунг предложил бутерброды и фрукты. Ян жадно ел. Бекки отказалась от консервов и съела один плод дуриана.

«Скорее бы доехать, только бы доехать!» — мысленно твердила Бекки. Как только они приземлятся, думала Бекки, она тотчас же расстанется с Яном Твайтом и своей ролью Анны. Единственная ее задача — встретиться с летчиками. Но это она уже может сделать как Бекки Стронг. После этого она будет совершенно свободна. И все же тягостное чувство неуверенности накатывало волнами и мешало радоваться скорому достижению цели и освобождению.