Онлайн чтение книги Часы смерти Death-Watch
Глава 18. В КОТОРОЙ ДОКТОР ФЕЛЛ ВЫСТУПАЕТ ОТ ИМЕНИ ЗАЩИТЫ

— Милорд и джентльмены, — начал доктор Фелл, рассеянно поклонившись Безумной Кошке на каминной полке.

Он прочистил горло с раскатистым звуком, напоминающим боевой клич, и занял позицию лицом к кровати. В накидке и с растрепанной седеющей шевелюрой он действительно походил на толстого барристера, готовящегося к битве.

— Милорд и джентльмены, — повторил доктор Фелл, поправляя очки и глядя поверх стекол. — Непредубежденному слушателю может показаться, будто каждый случай и каждое совпадение сговорились с целью снабжать моего высокоученого друга подтверждающими фактами и деталями, необходимыми для его дела, в то время как мне от них достается лишь то, что в вульгарных сферах именуют пинком под зад. Его успех в этом отношении почти сверхъестественный. Когда он ищет один ключ, то находит шесть. Ему достаточно открыть рот, чтобы выдвинуть очередную теорию, и тут же в дверях появляется некто, подтверждающий ее. Мне это не нравится. Я не верю, чтобы даже действительно виновная персона могла бы оставить столько улик против себя, что ими можно было усыпать мостовую отсюда до «Слона и Замка».[47]«Слон и 3амок» — квартал в южной части Лондона. Я по-прежнему рассматриваю эту историю как дело об убийстве, а не как кросс, в котором бегущие оставляют за собой след из клочков бумаги. И на выводах, сделанных на этом основании, я строю свою защиту.

— Давайте, давайте! — ободряюще произнес Хэдли.

— И, — невозмутимо добавил доктор Фелл, — если мой ученый друг согласится заткнуться на короткое время, я продолжу развивать мою линию защиты. Прежде всего, джентльмены, в птицеводстве существует хорошо известное правило…

— Послушайте, — прервал Хэдли, вставая. — Вы можете рассчитывать на нашу терпимость. Но я возражаю против превращения этого дела в фарс. У меня нет времени для шуток, а если бы даже было, подобное кажется мне дурным вкусом, когда один человек убит, а жизнь другого висит на волоске. Если вам есть что сказать, говорите, но, по крайней мере, не нарушайте приличий и ведите себя серьезно.

Доктор Фелл снял очки и, отбросив адвокатскую манеру, спокойно осведомился:

— Значит, вы этого не видите? Вы не поверите мне, если я скажу, что никогда в жизни я не был более серьезен? Я пытаюсь снасти эту девушку от ареста, если не от чего-то худшего а заодно спасти вашу карьеру единственным понятным вам способом — показав, что вас ожидает в суде. Я не имею адвокатских полномочий, но многое знаю об адвокатах и их методах. И я покажу вам, во что превратили бы ваше жалкое дело люди вроде Гордона Бейтса или сэра Джорджа Карнахана Я могу ошибаться, но видит бог, я никогда не был более рациональным.

— Отлично. Тогда продолжайте. — Казалось, Хэдли было не по себе.

— Хорошо известное правило птицеводства, — громовым голосом возобновил доктор Фелл свою речь, — позволяющее избежать двух ошибок и давно ставшее аксиомой, гласит: (а) не кладите все яйца в одну корзину и (б) не считайте цыплят до осени. Обвинение сделало то и другое, а это фатальный промах. Оно сделало два своих основных пункта взаимозаменяемыми. Если эта женщина убила Эвана Мэндерса, значит, она убила и Джорджа Эймса. А если эта женщина убила Джорджа Эймса, значит, она убила и Эвана Мэндерса. Каждый пункт зависит от другого и является его частью. Нам достаточно подвергнуть разумному сомнению один из них, и мы дискредитируем оба.

Например, у нас имеется правая перчатка. Обвинение заявляет, что эта перчатка не могла находиться на руке, заколовшей Эймса. Как мы видели, из раны сильно шла кровь, которая пропитала бы перчатку насквозь, однако на ней есть только маленькое пятнышко, к тому же расположенное в таком месте, где, как утверждает мой ученый друг, оно не могло бы находиться, если бы эта рука держала оружие. Превосходно! Мой ученый друг предъявляет доказательство того, что убийца в «Гэмбридже» была левшой. Поскольку Элинор Карвер, убивая Эймса, нанесла удар левой рукой, двое убийц превращаются в одного.

Это я и называю, — продолжал доктор Фелл, кивая массивной головой, — «класть все яйца в одну корзину». А это… — Он подошел к тайнику в стене, открыл коробку из-под обуви, достал левую перчатку и, повернувшись, бросил ее на кровать. — Это я называю «считать цыплят до осени». Обвинение заявляет, что именно эту перчатку использовали для убийства. Но обследуйте ее, джентльмены, и вы не найдете на ней ни единого пятнышка крови. Мой ученый друг утверждает, что удар не мог не вызвать кровотечения. Следовательно — по логике обвинения — мы доказали, во-первых, что Элинор Карвер не левша, в отличие от убийцы из «Гэмбриджа», и, во-вторых, что ни одна из этих перчаток не могла быть использована при убийстве инспектора Эймса.

Хэдли поднялся своего места как будто в процессе астральной левитации. Схватив с кровати перчатку, он уставился на доктора Фелла.

— Мы хотим ясно дать это понять, — гремел доктор, — потому что на сей раз обвинение не сможет объединить два основных своих пункта. На этой поздней стадии мой ученый друг не сможет сказать, что имел в виду нечто другое и что правая перчатка все-таки была использована. Он сам доказал, что это не так. А я доказал невозможность версии с левшой. Если на свободную правую перчатку попала капля крови, когда она находилась в нескольких футах от раны, то мы должны требовать, чтобы обвинение показало нам хотя бы микроскопические следы крови на перчатке, которая была на руке, нанесшей удар. Их нет. Следовательно, Элинор Карвер не убивала Эймса. Следовательно, она не была левшой, заколовшей Эвана Мэндерса. А эти перчатки — единственная конкретная улика против нее — должны быть исключены из перечня вещественных доказательств, поскольку аргументы обвинения раздавлены его же собственной логикой.

Дабы показать, что он закончил, доктор Фелл добавил «Ахем!» и вытер лоб красным шейным платком.

— Погодите, — заговорил Хэдли. — Возможно, я ошибся — немного. Может быть, от возбуждения, которое я испытывал, выстраивая систему доводов, я зашел слишком далеко. Но прочие доказательства…

— Милорд и джентльмены, — прервал доктор Фелл, пряча платок в карман. — Обвинение так быстро заняло позицию, которую я предсказывал, что мне незачем объяснять, какой ущерб нанесен его делу. Но позвольте продолжить. Обвинение само доказало, что девушка не использовала перчатки. Но одну из них нашли недалеко от тела, а другую — за панелью. Если не она положила их туда, значит, это сделал кто-то еще с целью отправить ее на виселицу, и я попытаюсь это доказать.

Рассматривая «прочие доказательства» против Элинор, я сначала обращусь к убийству в «Гэмбридже». Как кто-то упомянул, я обозначил пять пунктов, которые следует учитывать в связи с этими двумя преступлениями… Хм. Дайте мне этот конверт, Мелсон. Так… И когда я буду их рассматривать, то попрошу разрешения делать это в обратном порядке.

Он с подозрением огляделся вокруг, но не заметил и намека на усмешку. Хэдли сидел с перчаткой в руке, жуя черенок потухшей трубки.

— Так как мы опровергли теорию левши, что связывает Элинор Карвер с убийцей в «Гэмбридже»? То, что та, вероятно, была молодой блондинкой (по словам одного свидетеля, брюнеткой, но мы не станем заострять на этом внимания) и одетой так, как одевается большинство женщин. Это удивляет меня, если не забавляет. Иными словами, вы используете саму неопределенность описания в качестве доказательства, что это была Элинор Карвер. Вы заявляете, что убийцей была данная женщина, лишь на том основании, что множество других женщин в Лондоне выглядят так же. Далее, у вас имеется признание Элинор, что она в тот день была в «Гэмбридже», что не выглядит похожим на признание убийцы или Элинор Карвер, какой вы ее обрисовали в качестве убийцы. Но я скажу вам, на что это похоже. Это похоже на усилия кого-то, кто знал, что она была там в тот день, кто обратил внимание на ее поверхностное сходство с описанием убийцы в газетах и догадывался, что точная идентификация невозможна, кто читал перечень украденных предметов и понимал, что, за одним исключением, их нельзя точно опознать, — короче говоря, кто хотел приписать преступление ей.

— Постойте! — вмешался Хэдли. — Это становится фантастичным. Даже если свидетели не смогут точно опознать ее, у нас имеются украденные предметы. Они лежат перед вами.

— Вы думаете, они уникальны?

— Уникальны?

— У вас есть браслет и серьги. По-вашему, невозможно хоть сейчас приобрести в «Гэмбридже» хоть двадцать точных дубликатов этих двух предметов? Они не уникальны — их поставляют целыми партиями, из которых ни один отдельный браслет или комплект серег не может быть идентифицирован как украденный 27 августа. Не станете же вы арестовывать каждую женщину, которая их носит. Нет, мальчик мой. Только один из украденных предметов может быть опознан точно — а именно карманные часы Карвера, относящиеся к XVII столетию, которые были выставлены в «Гэмбридже». Они уникальны. Только они могли бы безошибочно указать на Элинор Карвер. И весьма многозначительно, что это единственный из украденных предметов, которым вы не располагаете.

Хэдли прижал руки ко лбу.

— Думаете, я поверю, — осведомился он, — что два точных дубликата украденных предметов были спрятаны за этой панелью случайно?

— Не случайно, а намеренно. Я постепенно пытаюсь объяснить моему ученому другу, — доктор Фелл стукнул кулаком по каминной полке, — что все совпадения, которые сбивают нас с толку, совпадениями не являются. Все ведет к этому. Клептоманские наклонности Элинор были хорошо известны, и это подало убийце идею. Он (или она) увидел в преступлении в универмаге шанс осуществить свой план. Неопределенное описание убийцы подходило к Элинор, она была в «Гэмбридже» и не могла подтвердить свое алиби. Но для этого требовались дополнительные доказательства. Вот почему автор этого плана попытался усилить их, украв часы-череп работы Маурера из шкатулки Боскома. Сущий дьявол, он не сомневался, что Боском решит, будто это сделала Элинор, но не станет ее выдавать, а вы придете к такому же выводу, так как не поверите никакому объяснению Боскома по поводу пропажи часов. В итоге вы оба угодили в ловушку. Теперь вернемся к вашим «конкретным доказательствам» против Элинор. Я уже отметил, что уникальные часы — единственный украденный предмет, который мог прямо указывать на Элинор, — исчезли. Почему? Если кто-то хотел обвинить Элинор, эти часы были бы первым предметом, который он (или она) поместил бы за панелью. Но их там не оказалось. И единственная гипотеза, способная объяснить их отсутствие — независимо от того, считаете ли вы по-прежнему Элинор виновной или верите в мою теорию, — заключается в том, что некто не положил часы в тайник, так как их у него не было.

Я спрашивал вас об этом в моем пятом пункте! — прогремел доктор Фелл, глядя на конверт, который держал в руке. — Вот что записал Мелсон: «Убийца в «Гэмбридже» не украл часы, принадлежавшие Карверу, когда это можно было легко сделать дома, но пошел на риск, украв их с витрины в переполненном универмаге». Почему? Это очевидно. Безумный импульс украсть часы овладел не женщиной из этого дома, где их видели множество раз, а кем-то еще — женщиной, которая не жила здесь, о которой мы, вероятно, никогда не слышали и о которой можем никогда не услышать, так как она растворилась среди восьми миллионов лондонцев! Я имею в виду убийцу из универмага. Дьявол в этом доме всего лишь воспользовался ее преступлением, чтобы связать воедино несущественные улики против Элинор, навести на ее след полицию, а потом убить полицейского офицера, приглашенного в дом, и таким образом отправить Элинор на виселицу за оба преступления!

Хэдли был так возбужден, что швырнул на пол свой портфель и свирепо уставился на доктора Фелла.

— Я этому не верю! — рявкнул он. — Это очередной образчик вашей чертовой риторики. Чистая теория, и к тому же гнилая. Вы не можете это доказать! Вы не можете обвинить кого-то, чье существование недоказуемо! Вы…

— Я вывел вас из себя? — мрачно осведомился доктор Фелл. — По крайней мере, вы уже не так спокойны. Почему бы вам не обследовать браслет и часы-череп и не проверить, есть ли на них хоть один отпечаток пальца? Вы говорите, Элинор думала, что панель — надежное укрытие. Если так, то на обоих предметах должно быть с дюжину ее отпечатков. Но это не так. Отпечатков там нет — это единственная улика, которую не смогли сфабриковать. Приятель, теперь вы понимаете, почему, ища одно доказательство, находили шесть? Понимаете, почему вам было достаточно открыть рот, чтобы выдвинуть теорию, чтобы кто-то появился в дверях и подтвердил ее? Тогда вы поймете, почему это дело пугает меня и почему я не верю в злых духов. Здесь только один злой дух, который ненавидит эту девушку так, как галерный раб ненавидит надсмотрщика, а неудача ненавидит успех. Целью всего плана было сплести веревку для ее шеи и сломать эту шею, как кому-то хотелось сделать это собственными руками… Мне продолжать или вам неприятно меня слушать?

— Вы все еще не можете доказать… — начал Хэдли, но оборвал фразу и поднял портфель.

— Продолжайте, — сказал Мелсон, чья рука не переставала писать.

Доктор Фелл, дыша с присвистом, переводил взгляд с одного за другого. Его лицо покраснело еще сильнее, а большой палец был засунут в подмышечную пройму жилета. Рядом с ним в окне виделись серое пасмурное небо и задний двор.

— Итак, разбирая свои пять пунктов в обратном порядке, я перехожу к четвертому. А именно к назойливому вопросу о том, почему обе стрелки часов были украдены и почему их не украли, когда доступ к часам был свободным. Я объясню вам. Это было сделано потому, что все улики должны были указывать на Элинор как на убийцу Эймса. Кража всего лишь одной стрелки не указывала бы ни на кого. Но часовую стрелку, которой нельзя было воспользоваться как оружием и чье изъятие было чистой тратой времени, должны были обнаружить у Элинор в качестве прямой улики против вора. Это также, хотя и в большей степени, было причиной задержки кражи до вечера среды, потому что именно тогда часы были покрыты позолотой.

Неужели мой ученый друг не осознал всей простоты незатейливой комбинации? Через все дело проходит след золотой краски! Так и было задумано. Где были бы ваши доказательства против Элинор как убийцы Эймса, если бы не пятна позолоты, намеренно нанесенные на ее перчатки, одна из которых была спрятана за панелью, а другая оставлена возле мертвеца, но не слишком близко, чтобы это не бросалось в глаза? А если вам нужно дополнительное подтверждение, вспомните историю с ключом. Настоящий убийца должен был украсть ключ у Элинор. Сей маленький ключик, джентльмены, являлся самой важной частью всего плана, так как без него осуществить план было бы невозможно. Элинор ложилась спать рано и не имела бы алиби ни на какую ночь, если бы только не поднялась на крышу встретиться со своим возлюбленным. Свидания нельзя было допустить. Ее следовало загнать в ловушку, не дав возможности пройти через эту дверь. А когда ключ стал не нужен убийце, он вернул его в палец перчатки в качестве еще одного неопровержимого доказательства против Элинор.

— Даже если мы на мгновение признаем высказанные соображения как гипотезу, — быстро вмешался Хэдли, — то как быть с перчатками? Черт возьми, чем больше я об этом думаю, тем сильнее сознаю, как много зависит от злополучных перчаток! Вроде бы вы доказали, что ни одна из них не была задействована…

— Хм, да. Это беспокоит вас, верно? — Доктор усмехнулся, но тут же снова стал серьезным. — Дело в том, что я рассказываю вам не то, что произошло, а то, что не могло произойти. Еще не время указать вам на подлинного убийцу.

Хэдли выпятил подбородок.

— Вы так полагаете? И тем не менее стараетесь меня убедить? По-моему, сейчас не время для ваших дешевых мистификаций! Я по-прежнему считаю, что был прав…

— Не совсем. По крайней мере, я так не думаю, — отозвался доктор Фелл, печально глядя на него. — Я смог поколебать вашу решимость, но сейчас вы пребываете в настолько неуверенном состоянии, что я просто не осмеливаюсь полностью изложить вам свою версию. — Увидев, как старший инспектор нервно сжимает и разжимает кулаки, он повысил голос: — Дружище, это не дешевая мистификация, даю вам слово! Я слишком обеспокоен, чтобы придерживаться своей обычной тактики «джентльмены, я ничего не прячу в рукаве». Повторяю: я не осмеливаюсь рассказать вам — вы в таком состоянии, что сразу бы попытались в этом удостовериться. Мы имеем дело с самым коварным дьяволом под безобидной маской, с каким я когда-либо мог надеяться столкнуться. Одно лишнее слово — и хитрый враг заговорит в ответ, а вы одним ударом разрушите все, что мне удалось построить, и снова начнете обвинять Элинор.

Слушайте, Хэдли. — Он яростно вытер лоб. — Чтобы пробить тараном ваш упрямый череп, я перехожу к своему третьему пункту, который гласит: «Обвинение одной из этих женщин в убийстве Эвана Мэндерса исходит от неопознанного лица, которое, даже находясь под сильнейшим давлением, отказывается контактировать с нами».

Совершенно верно. Вот сердцевина и секрет всего замысла. Подумайте как следует над этими словами, пока я анализирую их. Какое напрашивается объяснение? Мой оппонент утверждает: «Потому что обвинителем была миссис Стеффинс. Ненавидя Элинор и желая разоблачить ее как убийцу, она тем не менее отказывалась свидетельствовать открыто, так как боялась гнева старого Карвера по поводу обвинения его любимицы». Заявляю, что поверить этому не мог бы никто, находящийся в здравом уме, даже тот, кто все еще верит в виновность Элинор. Что говорится в рапорте самого Эймса? «Информатор соглашался подтвердить вышеупомянутые заявления в суде».

В суде — понимаете? Это все равно что говорить, будто у вас есть тайна, о которой вы боитесь даже прошептать в вашем собственном доме, но не возражаете услышать о ней по радио. Если миссис Стеффинс боялась говорить об этом приватно, страшась реакции Карвера, то она едва ли бы рискнула делать это в зале суда.

Я уже сказал, Хэдли, что кое-какие вещи в рапорте Эймса звучат весьма сомнительно. Вот одна из них. Если вы утверждаете, что миссис Стеффинс была обвинителем, то вы должны согласиться, что она также была и убийцей. Кто бы ни опутал Эймса всей выявленной паутиной лжи, он сделал это с одной целью — завлечь Эймса в дом на верную гибель. По словам Эймса, известная ему особа заявила, будто видела в распоряжении обвиняемой — не будь Эймс таким скрытным, он написал бы «в распоряжении Элинор Карвер», и это стало бы для девушки еще одной ступенькой на эшафот, — «часы, предоставленные «Гэмбриджу» на время Дж. Карвером». Ну и где же эти часы? Не здесь, вместе с другими тщательно приготовленными уликами. Их никогда здесь и не было. Они служили приманкой для Эймса — в буквальном смысле его смертным приговором, подобно тому как часы-череп работы Маурера должны были стать приговором для Элинор. Что еще видел обвинитель? Элинор сжигала пару окровавленных лайковых перчаток в вечер убийства в универмаге. Хэдли, вы когда-нибудь пробовали сжечь лайковые перчатки? Попытайтесь сделать это, разведя костер в вашем заднем саду, но знайте, что только очень необычная женщина могла бы принести эти уличающие ее трофеи домой с Оксфорд-стрит и провести следующие двадцать часов у огня, терпеливо превращая в пепел дубленую кожу… Прочтите снова рапорт Эймса. Изучите все несоответствия, слишком изощренное поведение обвинителя, его настойчивые требования секретности, противоречие между его готовностью все рассказать и упорным нежеланием открыто привести Эймса в дом, что, казалось, было сущей мелочью в сравнении с остальным. И вы увидите, что этому может быть лишь одно объяснение.

Итак, мы наконец подходим к началу перечня. Мой второй пункт указывает, что убийца Эймса не был убийцей в «Гэмбридже» по причинам, которые я привел. Мой первый пункт обозначает саму суть дела и вывод, к которому нас намеревались привести: что если мы принимаем все прочие алиби, то подозрения должны сосредоточиться на Лючии Хэндрет или на Элинор Карвер. Но и от этой альтернативы нас избавили почти сразу же, когда мисс Хэндрет предъявила слишком надежное алиби, чтобы подвергать его сомнению. Тогда я убедился, что именно Элинор предстояло стать жертвой одного из самых коварных и изобретательных преступных планов, какие только запечатлелись в моей памяти.

Милорд и джентльмены! — Доктор Фелл выпрямился и ударил ладонью по каминной полке. — В заключение защита охотно признает некоторые вещи. Никто не был достаточно любезен, чтобы сфабриковать доказательство для нас, как это сделали для моего ученого друга. Следовательно, мы вынуждены полагаться только на правду и, не обладая ни магическими способностями, ни поддержкой полиции, не можем предъявить настоящего убийцу из «Гэмбриджа». Мы не можем представить неопровержимые факты, которые не разлетелись бы в пух и прах при внимательном изучении. Мы не можем рассказать бессвязную историю о полицейских офицерах, которые звонят в дверь, выходя из дома, и через две минуты после того, как их едва не застали за обшариванием чьей-то комнаты, бодро возвращаются в дом для удобства убийцы, поджидающего в темноте. Мы не можем изобразить убийцу, настолько привередливого в вопросах одежды, чтобы иметь при себе две перчатки, когда ему нужна только одна, а потом, по непонятной причине, не воспользовавшегося ни одной из них. Нам слишком трудно вообразить полицейского офицера, готового к опасности, но поднимающегося на двадцать три ступеньки, даже не подозревая, что кто-то крадется за ним по пятам. Но оставим это. Нашей целью было бросить крупицу сомнения в обвинительном заключении, которая побудила бы вас вынести вердикт «невиновна», и я заявляю, джентльмены, что мы этого достигли.

Хэдли и Мелсон пребывали в таком напряжении, что вздрогнули и резко повернулись, когда дверь без стука распахнулась.

— Не хочу ошибиться еще раз, сэр, — сказал сержант Престон, — но мне кажется, она поднимается на крыльцо. Она пытается избежать репортеров, и с ней молодой парень, у которого повязка на голове. Должен ли я…

Темные облака за окнами сгустили тени в комнате, а ветер начал шуршать в дымоходе. Хэдли стоял лицом к доктору Феллу. Оба смотрели друг другу в глаза, покуда Мелсон прислушивался к тиканью своих часов.

— Ну? — заговорил доктор Фелл. Он опустил локти на каминную полку, и одна из рамок с фотографиями опрокинулась, слегка звякнув.

Быстро шагнув вперед, Хэдли завернул предметы на кровати в старый джемпер, сунул его в тайник и задвинул панель.

— Ладно, — буркнул он. — Незачем тревожить ее, если она этого не делала. — Старший инспектор повысил голос: — Куда, черт возьми, делся Беттс? Не позволяйте ей разговаривать с прессой! Почему Беттс не выйдет и не позаботится о…

Сквозь вздох облегчения Мелсон услышал слова сержанта:

— Он уже десять минут говорит по телефону, сэр. Не знаю о чем… А вот и он!

Послышались быстрые шаги, и Беттс, по-прежнему солидный, но со слегка дрожащими руками, отодвинул Престона в сторону и закрыл дверь.

— Сэр… — начал он хрипловатым голосом.

— В чем дело? Говорите!

— Звонили из Ярда, сэр. Это важно. Заместитель комиссара… Не думаю, что мы сможем получить ордер, даже если захотим. Они нашли женщину, которая проделала работу в «Гэмбридже».

Хэдли молчал, но его пальцы стиснули портфель.

— Это… кое-кто, кого мы знаем, сэр. Сегодня утром она пыталась обчистить универмаг Харриса, и ее схватили. В участке Мраморной Арки говорят, что сомнений быть не может. Дома у нее нашли половину украденного прежде. Когда они обнаружили часы мистера Карвера, она потеряла самообладание и попыталась выброситься из окна. Сравнение отпечатков пальцев помогло ее идентифицировать. Взяли также одного из ее сообщников, но второй…

— Кто же она?

— Ну, сэр, сейчас она фигурирует под именем Хелен Грей. Систематически работает в универмагах и избавляется от добычи через скупщиков краденого. Ее всегда прикрывают два сообщника-мужчины…

Он умолк при виде выражения лиц окружающих. В комнате снова стало тихо. Послышался скрип половиц, когда Хэдли шагнул назад. Тяжело дыша, он повернулся к доктору Феллу, чье благодушное лицо расплылось в сонной улыбке. Завернувшись в накидку, доктор прочистил горло, отошел от камина и отвесил поклон Безумной Кошке.

— Милорд, — звенящим голосом заявил доктор Фелл, — защита изложила свое дело.