Онлайн чтение книги Место назначения неизвестно Destination Unknown
Глава 17

— Прошу вас, мадам! — проговорил он приветливо.

Аристидис поманил ее рукой, похожей на обезьянью лапу. Хилари подошла ближе и села напротив. Аристидис тихо, как бы про себя, рассмеялся.

— Вы удивлены, не так ли? Совсем не этого ожидали, а?

— Конечно, — ответила, еще не придя в себя от изумления, Хилари. — Я никогда бы не подумала.., я и представить себе не могла…

И вдруг все ее удивление как рукой сняло. Весь этот нереальный мир, в котором она жила последние недели, вдруг зашатался и рассыпался.

Теперь она поняла, что никогда эта Организация и не была такой, какой старались представить ее технические руководители.

Взять хотя бы Директора с его «необыкновенными» ораторскими способностями. Это всего лишь подставная фигура, основное назначение которой — скрывать настоящее. А настоящее было здесь, в этой потайной комнате, обставленной в восточном вкусе. Во главе всего стоял мистер Аристидис, и все приобретало теперь определенное значение. В основе лежала жестокость, практичность и… обыденность.

— Теперь я начинаю понимать, — произнесла растерянно Хилари, — все, все, что есть здесь, — это ваше, правильно?

— Да, мадам.

— А кто такой Директор? Так называемый Директор.

— А что, он очень хорош! Я плачу ему большие деньги.

Аристидис закурил, Хилари молча смотрела на него.

— Около вас восточные сладости, — сказал он, — прошу вас, мадам, угощайтесь.

Опять наступила тишина.

— Видите ли, мадам, — произнес наконец Аристидис, — я филантроп. Вы знаете, что я очень богат. Я один из богатейших людей в мире, возможно, даже самый богатый. И вот, имея в своем распоряжении такое огромное состояние, я считаю себя обязанным каким-то образом приносить человечеству пользу. Этим и объясняется, что здесь, в этом удаленном от всего живого месте, я построил лепрозорий, большую колонию для прокаженных, и основал широкую сеть научно-исследовательских лабораторий, где многочисленные ученые разрешают проблему профилактики и лечения лепры.

Известно, что некоторые виды заболевания излечимы. Но есть и такие, которые лечению не поддаются. Поэтому здесь повседневно, непрерывно идет исследовательская работа, и мы уже получили хорошие результаты. В действительности, проказа не так заразна, как это принято считать. Ветряная оспа, тиф, чума — гораздо опаснее. И все же, если произнесено слово «лепрозорий», люди шарахаются в сторону. Страх перед лепрой культивировался долгие века. Вы можете прочесть об этом даже в библии… Поэтому я и основал это учреждение здесь.

— И вы создали его только из этих соображений?

— Да. У нас, кроме того, работает противораковый научно-исследовательский отдел, важная работа проводится также по изучению профилактики туберкулеза. Производятся всякие вирусологические исследования — все это только в лечебных целях. Само собой разумеется, что о войне биологическими средствами и разговора быть не может. Все в плане гуманности, все законно и способствует укреплению моего авторитета. Время от времени известные физики, хирурги и химики приезжают сюда, чтобы ознакомиться с результатами нашей работы. Вот, например, приехали они и сегодня. Здание это построено в достаточной мере хитроумно, а многие помещения устроены прямо в недрах гор. Во всяком случае, я нахожусь вне всяких подозрений. — Он улыбнулся и простодушно добавил: — Видите ли, ведь я очень богат.

— Но почему? Скажите мне, почему у вас такая тяга к разрушению?

— У меня нет никакой тяги к разрушению, мадам. Вы несправедливо судите обо мне.

— Но тогда я просто ничего не понимаю!

— Видите ли, я бизнесмен, — еще более простодушно проговорил Аристидис. — Кроме того, я коллекционер. Когда богатство начинает давить, единственное, что остается — это что-нибудь собирать. В течение моей жизни я коллекционировал разные вещи. У меня лучшее собрание картин в Европе. Я собирал керамику, увлекался филателией — моя коллекция марок одна из известнейших в мире. Когда надоест собирать одно, переходишь к другому. Я стар, мадам, и мне уже ничего не осталось. И вот последнее, к чему я пришел сейчас: я коллекционирую мозги.

— Мозги? — содрогнулась Хилари. Ее собеседник спокойно кивнул.

— Да. Это самое интересное из того, что можно собирать. Мало-помалу я соберу здесь все мозги мира. Моя коллекция — молодые ученые. Я привожу сюда только многообещающих молодых ученых, тех, которые могут многого достичь в науке. Однажды опустошенные государства прозреют и поймут, что все их ученые постарели и выдохлись, а самые молодые мозги мира — все врачи, химики, физики — все находятся в моем распоряжении. И если какой-нибудь стране понадобится ученый, допустим, специалист по пластической хирургии, она должна будет купить его у меня.

— Вы хотите сказать… — Хилари наклонилась вперед и испытующе взглянула на Аристидиса. — Вы утверждаете, что это — всего лишь гигантская финансовая операция?

И опять Аристидис спокойно кивнул.

— Да, — медленно проговорил он, — конечно. В ином случае все это не имело бы никакого смысла. Не так ли?

Хилари глубоко вздохнула.

— Пожалуй, что и так, — ответила она. — Что-то в этом роде я и предполагала… Но…

— Видите ли, в конце концов, это моя профессия, — Аристидис говорил извиняющимся тоном, — ведь я финансист.

— И вы пытаетесь меня убедить, что все это не имеет под собой абсолютно никакой политической подкладки? Что вы не стремитесь к мировому господству?

— Отнюдь, — ответил он спокойно, — я совсем не стремлюсь стать богом, я человек религиозный, — в его голосе слышался упрек. — Такой болезнью поражены диктаторы, это они стремятся занять место бога. Пока я этим еще не заразился. — Аристидис помолчал. — Хотя, это может прийти. Да, да, может прийти. Но пока еще, к счастью, этого нет… Я покупаю ученых, мадам. На вольном рынке. Все происходит, так при любой другой торговой сделке. Я покупаю их за деньги. Иногда они попадаются на какую-нибудь идейную приманку. Молодые — всегда мечтатели. Они начинены разными идеями. У них есть идеалы… Попадаются и такие, которых можно купить гарантией безопасности.

— Это кое-что объясняет, — задумчиво проговорила Хилари. — Объясняет, я хочу сказать, одно удивительное обстоятельство, которое я отметила во время нашей дороги сюда.

— Вас что-нибудь удивило тогда, мадам?

— Да. Меня поразило, как различны цели у всех тех людей, которые ехали со мной. Вот, например, американец Энди Питерс, у него совершенно определенные левые взгляды. А возьмите Эрикссона, он — фанатик, верящий только в сверхчеловека. У фрейлин Нидхейм настоящие фашистские убеждения. Что касается доктора Баррона… — Хилари замялась.

— Вы хотите сказать, что он приехал сюда только из-за денег? Доктор Баррон образован и циничен в одинаково высокой степени. У него нет иллюзий, но своей работе он предан, как никто. Ему нужны были неограниченные денежные средства, чтобы беспрепятственно проводить свою исследовательскую работу. Поэтому он здесь.

И Аристидис добавил, не меняя интонации:

— А вы умная женщина, мадам. Это я сразу заметил в Феце. Вы, конечно, не знаете, мадам, но в Фец я приехал только затем, чтобы посмотреть на вас или, если говорить точнее, велел сделать так, чтобы вас привезли в Фец показать мне. Я рад вашему приезду в Организацию. Поймите меня правильно, здесь мало интересных людей, просто не с кем поговорить. — Он пренебрежительно махнул рукой. — Все эти ученые, эти биологи, химики и всякие другие… Они могут быть гениальными в своей области, но как собеседники никуда не годятся. Их подруги также скучны. Женам некоторых ученых я иногда разрешаю приехать сюда. И по одной-единственной причине.

— Какая же это причина?

Аристидис ответил как-то сухо и раздраженно:

— Такое разрешение дается только в тех редких случаях, когда человек не справляется со своей работой из-за тоски по жене. Кажется, именно так получилось с вашим супругом. Ученый мир знал Беттертона как молодого гениального ученого. Тем не менее, все работы, которые он выполнил здесь, не поднялись выше среднего уровня. Да, я разочаровался в нем.

— А разве это не обычное явление? — удивилась Хилари. — Ведь все ученые, они же здесь просто как в тюрьме. Наверное, они как-то протестуют? В самом начале хотя бы?

— Да, — проговорил Аристидис. — Это вполне естественно, и этого не избежать. Так обычно бывает и с птицей. Но если в клетке достаточно воздуха, если у нее есть все необходимое — супружеская половина, зерно, вода, ветка — все, что нужно для жизни, тогда эта птица в конце концов забывает, что она когда-то была свободна.

Хилари содрогнулась.

— Вы меня просто пугаете! Мне страшно слышать это!

— Постепенно вы многое поймете, мадам. Уверяю вас, что хотя вновь прибывшие ученые с различными убеждениями поначалу и будут протестовать, в конце концов все они превратятся в оловянных солдатиков. — Как вы можете с такой уверенностью говорить это?!

— В бренном нашем мире ни в чем нельзя быть уверенным. С этим я могу согласиться. Тем не менее я убежден, что будет именно так.

Хилари смотрела на Аристидиса с ужасом.

— Это кошмарно! — воскликнула она. — Сборище живых автоматов, автоматически работающих мозгов! Мозги-автоматы! Вот во что вы мечтаете превратить людей!

— Абсолютно верно. Вам удалось подыскать более чем точное определение, мадам.

— И этими автоматически работающими мозгами вы намереваетесь однажды начать снабжать тех, кто заплатит за них подороже?

— Это, пожалуй, грубо сказано, но, тем не менее, именно этот принцип лежит в основе всего предприятия, мадам.

— Но ведь вы не сможете отослать отсюда ученого так же просто, как это делается с настоящим автоматом.

— Почему же?

— Как только ученый попадет в нережимные условия, он может отказаться от работы на нового нанимателя. Ведь он будет тогда свободным.

— До некоторой степени вы правы. Но ведь предусматривается осуществление некоторого, я бы сказал, вмешательства.

— А это еще что за вмешательство?

— Вы слышали что-нибудь о лейкотомии, мадам?

Хилари нахмурилась.

— Это какая-то операция на живом мозге?

— Совершенно верно. Сначала врачи предложили ее как средство излечения от меланхолии. Я умышленно избегаю медицинских терминов, чтобы вам легче было меня понять. После операции больной больше не покушается на самоубийство, никогда уже не испытывает чувства вины. Он делается беззаботным, бессовестным и, в большинстве случаев, необыкновенно покорным.

— Но вряд ли такое хирургическое вмешательство всегда проходит успешно.

— В первое время были неудачи. Но мы продвинулись в изучении этого вопроса. У меня здесь есть три блистательных хирурга. Делая различного вида операции на мозге и экспериментируя, они постепенно добились того, что теперь могут производить необходимые изменения в психике человека. Причем все это абсолютно не затрагивает качеств их пациентов как ученых.

— Но это ведь ужасно! — воскликнула Хилари. — Ужасно!

— Нет, — спокойно поправил ее Аристидис, — полезно. Это в некотором смысле даже благодеяние. Вот, послушайте. Пациент, подвергшийся операции, всегда пребывает в хорошем настроении, он счастлив и не испытывает никаких страхов, тоски или беспокойства.

— Я просто не могу поверить, что это когда-нибудь осуществится, — возмущенно сказала Хилари.

— Простите меня, мадам, но вы недостаточно компетентны, чтобы обсуждать подобные темы.

— Я только хотела сказать, что не представляю себе, как может всем довольное, покорное животное создать что-нибудь гениальное, имеющее настоящую ценность!

Аристидис пожал плечами.

— Что ж, вы женщина умная. Может быть, в ваших словах что-то и есть. Мы не прекращаем опытов.

— Опыты! На человеческих существах?

— Конечно, как же иначе. Это — единственный практический метод.

— Но.., простите.., где вы берете людей? Кто они?

— Всегда есть какие-нибудь неудачники, — спокойно ответил Аристидис. — Обычно это те, кто не может привыкнуть к здешним условиям или отказывается сотрудничать с нами. Они представляют собой хороший материал для экспериментов.

Хилари судорожно вцепилась в подушки дивана. Это улыбчивое существо с желтым лицом наводило на нее ужас своей жестокостью. Доводы он высказывал сдержанно, с какой-то своей логикой и по-деловому, и все это вместе взятое усугубляло ужас Хилари.

Нет! Перед ней сидел отнюдь не сумасшедший, одержимый бредовыми идеями. Просто это существо рассматривало все человечество всего лишь как подопытный материал для его многочисленных лабораторий.

— Разве вы неверующий? — с трудом проговорила она.

— Нет, почему же? Конечно, я верю в бога. — Аристидис поднял брови. Он был обижен вопросом. — Я уже говорил вам: я человек религиозный. Просто господь бог благословил меня властью, то есть деньгами и возможностями.

— Читаете ли вы библию?

— О, конечно, мадам.

— Вы помните, что Моисей и Аарон говорили фараону? «Отпусти народ мой»…

— Значит, фараон — это я? — Он усмехнулся. — А вы — и Моисей, и Аарон в одном лице? Вы это хотите сказать, мадам? Отпустить всех этих людей? Или вопрос идет о каком-то одном лице?

— Я имела в виду всех, — ответила храбро Хилари.

— Но вы же сами прекрасно знаете, что такой разговор — пустая трата времени, мадам. Значит, вы не за мужа просите?

— Но ведь от Томаса вам нет никакой пользы! Вы в этом сами убеждены!

— Да, Томас Беттертон меня разочаровал. Я надеялся, что ваш приезд поможет ему. Но я обманулся. Я говорю, основываясь на докладах тех, кому положено все это знать.

— Некоторые птицы не могут петь в неволе, — сказала Хилари. — Вот и запишите Томаса Беттертона в список своих неудач. А ему разрешите вернуться туда, откуда он приехал.

— Нет, из этого ничего не получится, мадам. Я еще не готов к тому, чтобы оповестить по радио весь мир о нашем существовании.

— Вы можете взять с него клятву — он будет молчать. Он поклянется, что ни одним словом ни одной живой душе никогда не обмолвится ни о чем.

— О да! Он может поклясться. Но он не сдержит слова!

— Сдержит! Обещаю вам! — воскликнула в отчаянии Хилари.

— Но это говорите вы, его жена. Не могу же я брать клятву с его жены. Хотя, конечно, — он слегка выпрямился и сложил ладони вместе, — конечно, он мог бы кое-что оставить здесь в залог, и это заставило бы его попридержать язык.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду вас, мадам… Если Томас Беттертон уедет, а вы останетесь в качестве заложницы, устроит ли вас это? Согласитесь ли вы?

Хилари смотрела куда-то поверх головы своего собеседника, на едва колеблющиеся портьеры. Аристидис не мог знать, что для Беттертона она не представляет собой заложницу в обычном значении этого слова. Ведь она абсолютно ничего не значила для Томаса. Настоящая жена, которую он любил, умерла. Не поможет ли освобождение Томаса Джессепу и его друзьям вызволить всех рабов Аристидиса,..

— Я согласна, — сказала она.

— О, вы смелы, мадам, в вас есть лояльность и преданность. Это хорошие качества. Что же касается остального… — Он улыбнулся. — Об этом мы еще поговорим как-нибудь в другой раз.

— О, нет! Нет! — Хилари вдруг закрыла лицо руками. Ее плечи содрогались. — Это так бесчеловечно!

— Ничему не придавайте большого значения, мадам. — Голос Аристидиса звучал мягко, почти утешительно. — Мне было очень приятно побеседовать с вами, мадам, и рассказать о моих целя и надеждах. Я с большим интересом наблюдал, какое воздействие оказывает все это на разум, не подготовленный к восприятию подобной информации. Именно на такой разум, как ваш — уравновешенный, здоровый и, я бы сказал, интеллигентный. Вы пришли в ужас. У вас это вызвало отвращение. И все же, мне кажется, что подвергнуть вас такому испытанию было совсем неплохим делом. Сначала вы мою идею отвергли, потом вы задумались, а в конце концов она показалась вам вполне естественной, как если бы существовала всегда.

— Нет, вовсе нет! — воскликнула Хилари.

— Сейчас в вас говорят характер и любовь к противоречию, которая обычно сопутствует рыжеволосым, — усмехнулся Аристидис. — У моей второй жены тоже были рыжие волосы. Это была очаровательная женщина, и она любила меня. Теперь это звучит странно, не правда ли? Я всегда обожал рыжеволосых женщин. У вас очень красивый цвет волос, и есть еще многое, что мне нравится, — характер, мужество, собственное мнение. — Он вздохнул. — Но, если говорить откровенно, женщины как женщины меня давно почти не интересуют. Здесь есть две девочки, с которыми я иногда развлекаюсь. Но я предпочитаю духовные контакты. Поверьте мне, мадам, беседа с вами подействовала на меня освежающе…

— А если все то, что вы мне сказали, я захочу передать… моему мужу? — перебила его Хилари. Аристидис снисходительно усмехнулся.

— Но сделаете ли вы это?

— Не знаю. Я… я… не знаю.

— А! — Аристидис внимательно смотрел на сидящую перед ним Хилари. — Вы мудрая. Если женщина и знает что-то, она должна утаить. Но сейчас вы устали и, кроме того, расстроены. Время от времени, когда я буду приезжать сюда, вас будут приводить ко мне, и мы сможем поспорить о многих вещах.

— Разрешите мне уехать отсюда! — Хилари умоляюще протянула к Аристидису руки. — О! Позвольте мне уехать! Можно, я поеду с вами? Пожалуйста! Я вас очень прошу!

Аристидис отрицательно покачал головой. На лице было сочувствие, но где-то там, в глубине его глаз, читалось осуждение.

— Вы говорите совсем как ребенок, — проговорил он с упреком. — Ну, как я могу позволить вам уехать? Как я могу допустить, чтобы рассказ о том, что вы здесь видели, облетел весь земной шар?

— Разве вы не поверите мне, если я дам клятву никогда никому не говорить об этом ни слова?

— Нет, не поверю, — спокойно отозвался Аристидис. — Было бы очень глупо с моей стороны, если бы я поверил заявлениям подобного рода.

— Но я не хочу оставаться здесь! Не хочу жить в этой тюрьме! Я хочу выйти отсюда!

— Подождите. Ведь у вас здесь муж. Вы специально приехали к нему и сделали это по своей доброй воле.

— Я ведь не знала, куда я попаду! Я и представления не имела!

— Правильно, — спокойно сказал Аристидис, — вы не имели представления. Но разрешите заверить вас, что в условиях, в которые вы попали, куда приятнее жить, чем в мире, который вы покинули. Здесь у вас есть все — роскошь, прекрасные климатические условия, всевозможные развлечения…

Он поднялся и легонько похлопал Хилари по плечу.

— Все уладится, — произнес он доброжелательно. — Да, да, рыжеволосая птичка привыкнет к своей клетке. Хотя, возможно, — добавил он, подумав, — вы уже не будете таким интересным человеком.