Онлайн чтение книги Дневник Diary
3 июля

Энджел говорит ей сжать руку в кулак.

– Вытяни указательный палец, будто хочешь поковырять в носу.

Он берет Мисти за руку и держит так, чтобы торчащий палец чуть касался черной краски на стене. Энджел прослеживает дорожку черной напыленной краски, обрывки предложений и каракули, потеки и кляксы, а потом говорит:

– Чувствуешь?

Просто чтоб ты знал: они мужчина и женщина, они стоят близко друг к другу в маленькой темной комнатке. Они забрались сюда через дыру в стене, а хозяйка дома ждет снаружи. Просто на будущее: на Энджеле узкие штаны из коричневой кожи, которые пахнут обувным кремом. Кожаными сиденьями в машине. Твоим бумажником, промокшим от пота в твоем заднем кармане, если ты посидишь за рулем в жаркий солнечный день. Мисти еще делала вид, что терпеть не может этот запах. Вот как пахнут кожаные штаны Энджела, тесно прижатые к ней.

Время от времени хозяйка, которая стоит снаружи, бьет ногой в стену и кричит:

– Может, скажете мне, что там у вас происходит?

Погода сегодня ясная и теплая, наблюдается малая облачность, и одна домовладелица, которая позвонила с Плезант-Бич, сказала, что нашла пропавшую комнату для завтраков и пусть кто-нибудь сразу приедет и посмотрит. Мисти позвонила Энджелу Делапорте, и тот встретился с ней перед паромом. Он взял фотоаппарат и целую сумку с объективом и пленками.

Энджел, как ты, возможно, помнишь, живет в Оушен-Парке. Подсказка: ты закрыл его кухню. Он говорит, что в твоей букве « m » первый горбик крупнее второго, и это доказывает, что ты ценишь свое мнение выше общественного. Хвостатые « t » доказывают, что ты не хочешь идти на компромиссы. Это графология, это не лженаука, говорит Энджел. Обнаружив надписи Питера на своей пропавшей кухне, он захотел посмотреть на остальные.

Просто чтоб ты знал: он говорит, сильный закос нижней петли в твоих «g» и «y» влево означает, что ты очень привязан к матери.

Мисти сказала ему, что тут он прав.

Мисти и Энджел, они приехали в Плезант-Бич, и им открыла женщина. Она смотрела на них, откинув голову назад, как бы вдоль носа, она выдвинула подбородок, губы сжала в ниточку, а в углу каждой челюсти была напряжена жевательная мышца, стиснута в кулачок. Женщина спросила:

– А сам Питер Уилмот не удостоил нас вниманием?

Крошечная мышца mentalis между ее нижней губой и подбородком так напряглась, что подбородок изрыли тысячи ямочек. Женщина сказала:

– Мой муж с утра горло полощет.

Mentalis, corrugator, все эти мимические мускулы – первое, чему учат по анатомии в художественном колледже. После этого ты сможешь отличить фальшивую улыбку, потому что мышца смеха risorius и мышца шеи platysma должны оттянуть и выпятить нижнюю губу, показать нижние зубы.

Просто чтоб ты знал: видеть, когда другие притворяются, что ты им нравишься – не самое приятное умение.

На кухне желтые обои отслаиваются от дыры у самого пола. Желтая плитка покрыта газетами и запорошена белой гипсовой пылью. Рядом с дырой – хозяйственная сумка, битком набитая кусками гипсокартона. Оттуда торчат завитки обоев. Желтые, с маленькими оранжевыми подсолнухами.

Женщина встала у дыры, скрестив на груди руки. Кивнула на дыру и сказала:

– Вот здесь!

Монтажники-высотники, говорит Мисти, привязывают к верхушке небоскреба или моста ветку дерева. В честь того, что никто не погиб на строительстве. Или чтоб новая постройка простояла подольше. Такая вот странная традиция.

У них полно всяких иррациональных предрассудков, у этих строителей.

Так что вы не волнуйтесь, говорит Мисти.

Ее corrugator сдвигает брови над переносицей. Levator labii superioris стягивает верхнюю губу в злую усмешку и раздувает ноздри. Depressor labii inferioris опускает нижнюю губу, обнажает зубы, и женщина говорит:

– Это вам надо волноваться!

Внутри дыры темная комнатушка, по трем сторонам – желтые встроенные скамьи; похоже на ресторанную нишу без столика. Это то, что домовладелица называет уголком для завтрака. Желтое – желтый винил, а стены над скамейками оклеены желтыми обоями. И поверх всего черная краска из баллончика, и Энджел двигает руку Мисти по стене, где написано:

«…спасти наш мир, убив эту армию захватчиков…»

Это черная аэрозольная краска Питера, ломаные предложения и каракули. Каляки-маляки. Краска выделывает петли по картинам в рамке, кружевным подушкам, желтым виниловым скамейкам. На полу пустые банки с черными отпечатками Питера, спиралями его отпечатков пальцев в краске, они еще сжимают каждую банку.

Набрызганные из баллончика слова петляют по цветам и птичкам в рамках. Черные слова тянутся по кружевным подушкам. Слова бегут по комнате во всех направлениях, по плиточному полу, по потолку.

Энджел говорит:

– Дай мне руку.

И он складывает пальцы Мисти в кулак, только указательный палец торчит прямо. Он прикладывает ее кончик пальца к черным буквам на стене и заставляет провести по каждому слову.

Плотно охватив руку Мисти своей, водит ее пальцем. Темная струйка пота вокруг его ворота и под рукавами белой футболки. Вино в его дыхании, оно конденсируется на щеке Мисти. Он смотрит на нее, а она не отрывает глаз от черных нарисованных слов. Вот такое там происходит.

Энджел прикладывает ее палец к стене, прикасается им к нарисованным словам и говорит:

– Чувствуешь, как чувствовал себя твой муж?

По данным графологии, если проследить своим пальцем написанное кем-то другим, или взять деревянную ложку или палочку и просто написать поверх чужих слов, можно почувствовать себя совершенно так же, как человек чувствовал себя в момент написания. Нужно изучить давление и скорость письма, нужно нажимать так же сильно, как и он. Писать так же быстро, как он. Энджел говорит, что все это похоже на метод физических действий. На систему Станиславского.

Анализ почерка и метод физических действий, говорит Энджел, стали популярны в одно время. Станиславский изучал работы Павлова с собаками, пускающими слюни, и труды нейрофизиолога И. М. Сеченова. А Эдгар Аллан По еще до того изучал графологию. Все они пытались связать физическое с эмоциональным. Тело и разум. Мир и воображение. Этот мир и иной.

Двигая палец Мисти по стене, Энджел заставляет ее отслеживать слова: «…вы как наводнение, с вашим неутолимым голодом и громкими требованиями…»

Он шепчет:

– Если эмоция может создавать физическое действие, то повторение физического действия может воссоздать эмоцию.

Станиславский, Сеченов, По – все искали некий научный способ воспроизводить чудеса по требованию, говорит он. Бесконечный способ повторять случайное. Конвейер по планированию и производству спонтанного.

Мистическое встречается с промышленной революцией.

Как пахнет ковер после того, как ты начистишь ботинки. Как пахнет вся комната. Как пахнет толстый ремень изнутри. Перчатка кэтчера. Ошейник собаки. Чуть кисловатый запах твоего потного ремешка для часов.

Шелест дыхания Энджела, ее щека влажна от его шепота. Его рука напряглась, как капкан, он стискивает Мисти руку. Ногти впиваются в кожу. Энджел говорит:

– Чувствуешь? Скажи мне, что чувствовал твой муж.

Слова:

– «Ваша кровь… это наше золото…»

Как прочитанные слова могут стать пощечиной.

За дырой домовладелица что-то говорит. Она стучит по стене и повышает голос:

– Не знаю, что там надо делать, но надеюсь, вы заняты делом!

Энджел шепчет:

– Скажи это!

Там написано: «…Вы, чума, влачите за собой свои неудачи и мусор…»

Заставляя твою жену водить пальцами вдоль каждой буквы, Энджел шепчет:

– Скажи это!

А Мисти говорит:

– Нет. Нет, это просто бред.

Направляя ее пальцы, плотно охватив своими, Энджел ведет руку Мисти дальше и говорит:

– Это просто слова! Ты можешь их сказать.

Мисти говорит:

– Они злые. И бессмысленные.

«…Принести вас всех на заклание, каждое четвертое колено…»

Кожа Энджела теплая, плотно прижалась к ее пальцам, он шепчет:

– Так почему ты приехала на них посмотреть?

Слова: «…по жирным ляжкам моей жены ползут варикозные вены…»

Жирные ляжки твоей жены.

Энджел шепчет:

– Зачем было приезжать?

Потому что ее дорогой и милый муж не оставил предсмертной записки.

Потому что эту часть его она никогда не знала.

Потому что она хочет понять, кем он был. Хочет узнать, что случилось.

Мисти говорит Энджелу:

– Я не знаю.

Строители старой школы, говорит она, никогда не начинают строить дом в понедельник. Только в субботу. А когда фундамент заложен, они бросают туда горсть ржаных зерен. Если те через три дня не прорастут, можно строить. Под полом погребут старую Библию или запечатают в стенах. Одну стену оставят некрашеной до тех пор, пока не приедут владельцы. Чтобы дьявол не узнал заранее о том, что дом готов.

Из карманчика сумки для фотоаппарата Энджел достает что-то плоское и серебристое, размером с книгу в мягком переплете. Оно квадратное и блестящее – фляжка, такая, что твое отражение в вогнутой стороне высокое и стройное. Отражение в выпуклой стороне – приземистое и толстое. Он отдает фляжку Мисти, металл гладкий и тяжелый, с одного конца – круглая крышечка. Вес смещается, внутри что-то плещется. Сумка для фотоаппарата из кусачей серой ткани и молний.

С высокой и стройной стороны фляжки выгравировано: «Энджел – Te Amo ».

Мисти говорит:

– Ну и? А ты знаешь, почему ты приехал?

Когда она берет фляжку, их пальцы касаются. Физический контакт. Флирт.

Просто чтоб ты знал, погода сегодня непостоянная, с повышенной вероятностью измены.

Энджел говорит:

– Это джин.

Пробка откручена и болтается на маленькой лапке, которая удерживает ее на фляжке. Жидкость внутри обещает приятные минуты, Энджел говорит: «Пей» – и его отпечатки пальцев сплошь покрывают высокое и стройное отражение Мисти в полированном металле. Сквозь дыру в стене видны ноги домовладелицы в замшевых мокасинах. Энджел ставит сумку для фотоаппарата так, чтобы закрыть дыру.

Где-то вдалеке слышно, как каждая океанская волна шипит и взрывается. Шипит и взрывается.

Если верить графологии, в почерке видны три аспекта любой личности. Все, что ниже слова, хвостик маленькой буквы « g» или, например, « y» , намекает на наше подсознание. То, что Фрейд назвал бы «ид». Это твоя животная сторона. Если она смещена вправо, значит, ты стремишься к будущему и к внешнему миру. Если хвостик склоняется влево, значит, ты застрял в прошлом и смотришь на самого себя.

Как ты пишешь, как ты ходишь по улице – вся твоя жизнь отражается в каждом твоем действии. В том, как ты держишь спину, говорит Энджел. Как шевелишь руками. Твоя биография всегда на виду.

Во фляжке джин, хороший джин, от каких по горлу идет струя холода.

Энджел говорит, что по верхним частям букв можно распознать твое высшее, духовное Я. Твое суперэго. Как ты пишешь « l» , или « h» , или « i» – таким ты стремишься стать.

А все, что между ними, почти все маленькие буквы – твое эго. Слеплены они в кучу, торчат остриями или вьются петлями – это каждодневный, обычный ты.

Мисти отдает фляжку Энджелу; тот делает глоток.

Он говорит:

– Ты что-нибудь чувствуешь?

Слова Питера: «…И вашей кровью мы сохраним мир для следующих поколений…»

Твои слова. Твое искусство.

Пальцы Энджела выпускают ее пальцы. Уходят в темноту. Ты слышишь, как на его сумке открываются молнии. Запах коричневой кожи отступает, раздается «клик!» и вспышка, «клик!» и вспышка, он делает снимки. Он приставляет фляжку к губам, и отражение Мисти скользит вверх-вниз по металлу в его пальцах.

Пальцы Мисти движутся по стене, а слова шепчут: «…Я выполнил свою роль. Я нашел ее…»

Там написано: «…убивать – не мое дело. Палач – она…»

Чтобы правильно изобразить боль, рассказывает Мисти, скульптор Бернини делал наброски собственного лица, прижигая себе ногу свечой. А когда Жерико работал над «Плотом Медузы», он ходил в больницу и срисовывал гримасы умирающих. А потом приносил отрезанные головы и руки к себе в студию, чтобы наблюдать, как меняет цвет гниющая кожа.

Стена дрожит. Потом еще. Крашеный гипсокартон трясется под пальцами Мисти. Домовладелица с той стороны снова пинает стену мокасинами, цветы с птичками в рамках гремят на желтых обоях. На черных аэрозольных мазках. Домовладелица кричит:

– Передайте Питеру Уилмоту, что я упеку его за решетку!

А вдалеке океанские волны шипят и взрываются.

Ее пальцы еще отслеживают твои слова, пытаются почувствовать, как ты себя чувствовал. Мисти говорит:

– Ты когда-нибудь слышал о местной художнице по имени Мора Кинкейд?

Энджел отвечает из-за фотоаппарата:

– Не так чтоб много, – и нажимает на затвор. – Она не имеет никакого отношения к синдрому Стендаля?

Мисти глотает еще, от жгучей жидкости на глазах слезы.

– Она умерла от этого синдрома?

Не прекращая щелкать, Энджел смотрит на нее в объектив и говорит:

– Посмотри сюда. Что ты говорила о художниках? Об анатомии? Улыбнись так, как надо по-настоящему.