Онлайн чтение книги Джуд незаметный
VIII

Джуд спрашивал себя, в самом ли деле она забыла платок или собиралась сказать ему о своей несчастной любви, но в последний миг не решилась.

После их отъезда он не мог оставаться в опустевшей квартире и, боясь поддаться искушению утопить горе в вине, поднялся наверх, сменил темный костюм на светлый, а башмаки из тонкой кожи на грубые и пошел работать, как в обычный день.

Но в соборе его преследовал знакомый голос и неотступная мысль, что Сью вернется. Ему казалось, что она ни за что не уедет к Филотсону. Уверенность в этом все возрастала, не давая ему покоя. Как только бой часов возвестил о конце работы, он бросил инструменты и помчался домой.

— Кто-нибудь заходил ко мне? — спросил он.

Никто не заходил.

Поскольку гостиная на первом этаже была за ним до двенадцати ночи, он просидел там весь вечер. И даже когда пробило одиннадцать и хозяева ушли спать, он не мог отделаться от чувства, что Сью и на этот раз вернется в маленькую комнату на другом этаже, где она провела уже столько ночей. Никогда нельзя знать заранее, как она поступит; так почему бы ей не вернуться? Он бы охотно примирился с мыслью, что она не будет его женой и возлюбленной, лишь бы она жила здесь как друг и сосед по дому, пусть даже между ними сохранятся самые строгие отношения. Ужин его стоял не тронутым; подойдя к парадной двери, он потихоньку открыл ее, вернулся к себе в комнату и сел; он так и не сомкнул глаз, подобно тем, кто не спит в Иванову ночь, ожидая, что появится призрак любимой. Но она не пришла.

Отчаявшись в своей безумной мечте, он поднялся наверх, стал у окна и постарался представить себе ее вечернее путешествие в Лондон, где она и Филотсон решили провести медовый месяц; он представил себе, как промозглой ночью они едут к гостинице вот под этим же небом в полосах облаков, сквозь которые не столько проглядывала, сколько угадывалась луна да несколько крупных звезд виднелись смутными расплывчатыми пятнами. Для Сью это было началом новой жизни. Он мысленно перенесся в будущее и увидел ее в окружении детей, похожих на нее. Но ему, как и другим таким же мечтателям, не дано было утешиться тем, что в детях он увидит повторение ее образа, так как своевольная природа распорядилась, чтобы дети не были точной копией только одного из родителей. Об обновлении мечтают все, однако полного возрождения себя в детях, не подпорченного примесью, не бывает. "Если отчуждение или смерть отняли бы у меня любимую, то я мог бы пойти и посмотреть на ее ребенка — только ее одной, — и я бы утешился!" — думал Джуд и тут же с горечью отмечал, уже в который раз за последнее время, что природа презирает особо возвышенные чувства людей и остается равнодушна к их устремлениям.

В последующие дни гнетущая сила любви к Сью давала себя знать все явственнее. Ему сделались невыносимы мелчестерские фонари; солнечный свет казался ему тускло-серым, а голубое небо — цинковым. Потом; пришла весть, что в Мэригрин тяжело больна его бабка"; и почти одновременно с этим пришло письмо от его бывшего хозяина в Кристминстере, — он предлагал ему хорошую постоянную работу, если Джуд согласен вернуться. Эти письма явились для него почти облегчением. Он отправился навестить свою двоюродную бабку Друзиллу, а потом решил проехать в Кристминстер и выяснить, стоит ли принять предложение каменщика.

Он застал бабку в еще худшем состоянии, чем можно было заключить из письма вдовы Эдлин. Конечно, могло статься, что она протянет еще несколько недель или месяцев, но это было маловероятно. Он написал Сью о болезни бабушки и высказал предположение, что, может быть, ей захочется повидать старушку родственницу, пока та еще жива. Тогда он встретит ее на другой день вечером, то есть в понедельник, на вокзале в Элфредстоне, на обратном пути из Кристминстера, если она выедет из Лондона поездом, который на этой станции встретится с его поездом. И на следующее утро он поехал в Кристминстер, с тем чтобы успеть вернуться в Элфредстон к часу встречи.

Город учености встретил его отчужденно, и Джуд почувствовал, что утратил с ним всякую связь. Но, наблюдая игру света и тени на залитых солнцем готических фасадах и контуры зубчатых стен на зеленом фоне квадратных дворов, он подумал, что никогда не видел более прекрасного города. Он свернул на улицу, где впервые увидел Сью. Стул, на котором она сидела, склонившись над церковными свитками, с кисточкой в руке, когда ее девичья фигура приковала к себе его внимание, стоял на своем прежнем месте пустой. Казалось, будто она умерла, и не нашлось никого, кто бы наследовал ей в ее художественном ремесле. Над городом ныне витал ее призрак, и теням знаменитых ученых и церковников, которые некогда вызывали у Джуда душевный трепет, больше не находилось там места.

Так или иначе, он был в Кристминстере и, осуществляя свое намерение, отправился на прежнюю свою квартиру в "Вирсавии" возле церкви св. Силы. Дверь ему открыла его бывшая квартирная хозяйка; она как будто обрадовалась, увидев его, подала ему завтрак и рассказала, что его прежний хозяин — строитель — наведывался к ней, чтобы узнать его адрес.

Отсюда Джуд пошел в мастерскую, где он прежде работал. Однако вид старых навесов и каменных скамей вызвал у него тягостное чувство; он почувствовал, что не в силах заставить себя вернуться сюда и опять поселиться в этом городе несбывшихся надежд. Ему хотелось одного — чтобы поскорее настал час, когда отправляется поезде Элфредстон, где он рассчитывал встретить Сью.

Он провел ужасные полчаса, полчаса жесточайшей подавленности, вызванной увиденным, и у него опять появилось ощущение, уже не раз доводившее его до беды, — ощущение, будто он не стоит того, чтобы о нем кто-нибудь заботился или чтобы он сам позаботился о себе. Именно в эти полчаса он повстречался на Перекрестке Четырех Дорог с Оловянным Тэйлором, разорившимся торговцем церковной утварью, и тот предложил ему зайти куда-нибудь выпить. Они пошли дальше по улице и очутились у одного из самых оживленных центров кристминстерской жизни — возле того трактира, где когда-то Джуд принял вызов и прочел символ веры по-латыни; теперь трактир этот пользовался большой популярностью, широкие и гостеприимные двери его вели в зал, наново переделанный и переоборудованный в современном стиле уже после того, как Джуд уехал из города.

Оловянный Тэйлор выпил свое и ушел, заявив, что для него это слишком шикарное место и он не может чувствовать себя здесь как дома, если не напьется, а денег для этого у него маловато. Джуд не спеша потягивал из своего стакана; молчаливый и рассеянный; стоял он в баре, который был почти пуст. Из бара убрали все лишнее и обставили его заново: старая раскрашенная фанера уступила место красному дереву, а позади стоек поставили мягкие диваны. Зал, по принятому обычаю, был разгорожен на несколько отделений перегородками из матового стекла, оправленного в красное дерево, чтобы выпивающих не смущало присутствие знакомых в соседнем отделении. За стойкой две официантки орудовали над пивным насосом с белыми ручками и рядом маленьких посеребренных краников, из которых в оловянный лоток сочилось пиво.

Джуд, чувствуя усталость и не зная, чем заняться до отхода поезда, присел на диван. Позади девушек возвышались ограненные зеркала, а перед ними тянулись стеклянные полки, на которых стояли дорогие напитки; в бутылках цвета топаза, сапфира, рубина и аметиста, — названий их Джуд не знал. В трактире стало оживленнее, когда в соседнее отделение вошли посетители и заработал денежный счетчик, приветствуя звоном каждую опущенную монету.

Джуду не видна была девушка, обслуживающая это отделение, лишь иногда перед ним медькала в зеркале ее спина. Он безучастно смотрел на ее отражение, пока она на секунду не повернулась к зеркалу, чтобы поправить прическу. И тут Джуд с изумлением узнал лицо Арабеллы.

Зайди она в его отделение, она бы увидела его. Но она этого не делала, так как его отделение обслуживала девушка, стоявшая по другую сторону стойки. На Эбби было черное платье с манжетами и широким воротником из белого полотна, она пополнела, что подчеркивал букетик желтых нарциссов, приколотый слева на груди. В отделении, куда она зашла, на спиртовке, горевшей синим огнем, стоял Оцинкованный сосуд с водой, над которым поднимался пар. Джуд видел все это в зеркале за ее спиной, отражавшем также лица мужчин, которых она обслуживала; один из них, красивый и беспутный малый, по всей видимости студент, рассказывал ей какое-то забавное приключение.

— Ах, мистер Кокмен! Как можно рассказывать такие истории целомудренной женщине! — весело воскликнула она. — Скажите-ка, мистер Кокмен, что вы делаете, чтобы ваши усы так красиво завивались?

Юноша был чисто выбрит, и ее шутка вызвала смех по его адресу.

— Полно вам! — сказал он. — Мне кюрасо и огоньку, пожалуйста!

Она налила ликер из красивой бутылки, зажгла спичку и поднесла ему, ожидая с лукавой услужливостью, пока он прикурит.

— Ну, какие вести от вашего муженька, милочка? — спросил он.

— Никаких, — ответила она. — Так где же он?

— Я оставила его в Австралии, думаю, он все еще там.

У Джуда глаза полезли на лоб.

— Отчего же все-таки вы с ним расстались?

— Не задавайте вопросов — не услышите лжи.

— Что ж, в таком случае дайте мне сдачу, которую вот уже четверть часа вы так любовно храните у себя, и я исчезну на улицах этого живописного города.

Она протянула ему через стойку сдачу, и он, беря деньги, поймал ее руку и удержал в своей. Последовала легкая борьба, хихиканье, затем он распрощался и ушел.

Джуд взирал на все это с изумлением философа. Странно, до чего чужой казалась ему сейчас Арабелла. Он не мог себе представить, что когда-то они были близки. К тому же в теперешнем его настроении его совершенно не трогало, что Арабелла в самом деле доводится ему женой.

Посетители покинули отделение, которое она обслуживала, и после короткого размышления Джуд вошел туда и приблизился к стойке. Сначала Арабелла не узнала его. Затем взгляды их встретились. Она вздрогнула, в ее глазах зажглась дерзкая усмешка, и она заговорила:

— Ах, будь я проклята! Я думала, ты давным-давно в могиле!

— Вот как!

— Я ничего не слыхала о тебе, а то я вряд ли вернулась бы сюда. Ну да ладно! Чем же мне угостить тебя? Шотландским с содовой? Выбирай! Все, что есть в заведении, — к твоим услугам в память старого знакомства.

— Спасибо, Арабелла, — ответил Джуд без улыбки. — С меня уже достаточно.

Неожиданная встреча с ней мгновенно убила в нем всякую охоту к спиртному, словно он превратился вдруг в грудного младенца.

— Что ж, очень жаль, тем более что это обошлось бы тебе даром.

— Давно ты здесь?

— Недель шесть. И три месяца как из Сиднея. Ты знаешь, эта работа всегда была мне по душе.

— Но почему ты приехала именно сюда, вот что меня удивляет!

— Я же сказала: я думала, что ты отправился к праотцам, а когда я была в Лондоне, я прочла там объявление об этом месте. К тому же здесь меня никто не знает, если что, я ни разу не была в Кристминстере.

— А почему ты уехала из Австралии?

— О, на то были свои причины… Ну, а ты все еще не дон?

— Нет.

— И даже не ваше преподобие?

— Нет.

— Так, может, ваше высокопреподобие из диссидентов?

— Я остался тем, кем был.

— Оно и видно!

Небрежно держа руку на рычаге пивного насоса, она критически разглядывала его. Он заметил, что руки у нее сдали изящнее и белее, чем в те времена, когда они жили вместе, а на пальце руки, лежащей на рычаге, красовалось кольцо с Сапфиром, как будто настоящим, — каковым он и был, что приводило в восхищение молодых людей, посещавших трактир.

— Стало быть, ты говоришь всем, что ты замужем? — продолжал он.

— Да. Я считала, что неловко называть себя вдовой, хотя, быть может, мне этого и хотелось бы.

— Конечно! Ведь меня здесь немного знают.

— Я не то имела в виду, ведь я же сказала, что не ожидала тебя увидеть. У меня были другие причины.

— Какие?

— Да неважно, — ответила она. — Зарабатываю я очень хорошо и, пожалуй, не нуждаюсь в твоей поддержке.

Вошел какой-то юнец со срезанным подбородком и усиками как женские брови; он заказал какую-то хитрую смесь, и Арабелла пошла обслуживать его.

— Здесь нам не удастся поговорить, — сказала она, вернувшись на минутку. — Ты можешь подождать до девяти? Соглашайся и не будь дурачком. Я отпрошусь на два часа раньше. Живу я сейчас не здесь.

Он подумал и хмуро ответил:

— Хорошо, я зайду. Мне кажется, мы должны кое о чем договориться.

— К черту! Я не собираюсь ни о чем договариваться.

— Но мне надо кое-что выяснить, а потолковать здесь, ты сама говоришь, не удастся. Ладно, я зайду за тобой.

Не допив стакан, он вышел из трактира и пошел бродить по улицам. В его чистое и горькое чувство к Сью грубо вторглась действительность.

Хотя Арабелле ни в чем нельзя было верить, он все же думал, что она говорит правду, будто считала его умершим и не собиралась к нему возвращаться. Как бы там ни было, выход оставался один: честно играть свою роль, ибо закон есть закон, и, хотя между ним и этой женщиной близости не больше, чем между востоком и западом, в глазах церкви они составляют единое целое.

Уговорившись о встрече с Арабеллой, он, естественно, не мог встретить Сью в Элфредстоне, как обещал. Мысль об этом причиняла ему жгучую боль, но он был бессилен тут что-либо сделать. Уж не была ли Арабелла орудием провидения, возмездием за его недозволенную любовь? Томясь, ожиданием, он весь вечер бесцельно бродил по городу, обходя стороной все церкви и колледжи, — ему было тошно смотреть на них, — и вернулся в трактир, когда большой колокол Кардинальского колледжа пробил сто один раз, — совпадение, показавшееся ему незаслуженной насмешкой. Трактир сверкал огнями, теперь в нем царили оживление и веселье. Лица официанток раскраснелись, на щеках пылал румянец, держали они себя более игриво, чем днем, развязно и возбужденно и почти не скрывали своих чувственных желаний, заливаясь жеманным смехом.

За какой-нибудь час трактир наполнился самой разношерстной публикой, и он слышал с улицы гул голосов; наконец посетители начали расходиться. Он кивком подозвал Арабеллу и сказал, чтобы она, как кончит, искала его на улице у входа.

— Только сначала ты должен со мной выпить, — заявила она на редкость добродушно. — Одну рюмочку, на сон грядущий! Я всегда так делаю. А потоку выйдешь и подождешь минутку, — лучше, чтобы никто не видел, как мы уходим вместе.

Она налила в ликерные рюмки коньяк и, хотя была уже явно навеселе, — либо оттого, что пила, либо, и это казалось более вероятным, от той атмосферы, в какой провела столько часов, — быстро осушила свою рюмку. Он выпил свою и вышел.

Она появилась через несколько минут в темном жакете и в шляпе с черным пером.

— Я живу совсем близко, — сказала она, беря его под руку, — и могу вернуться домой в любое время, у меня есть ключ. Так о чем же мы должны договориться?

— Да ни о чем особенном, — ответил он, чувствуя себя измученным и бесконечно усталым; мысленно он вновь и вновь возвращался в Элфредстон, думая, о поезде, который ушел без него, и о том, как будет разочарована Сью, приехав и не найдя его на вокзале, и о том, что он лишился радости совершить с ней вдвоем ночную прогулку по длинной, крутой и безлюдной дороге в Мэригрин. — Мне обязательно надо было вернуться! Боюсь, бабушка моя при смерти.

— Завтра утром я поеду с тобой. Думаю, на денек меня отпустят.

Было что-то совсем несообразное в мысли, что Арабелла, которая не более тигрицы симпатизировала его родственникам и ему самому, вдруг появится у постели умирающей бабки и встретится со Сью. Однако он сказал:

— Разумеется, если хочешь, можешь поехать.

— Ну, мы еще обсудим это… А пока мы ни о чем не договорились, нам неловко показываться вместе, — и тебя здесь знают, и я становлюсь тут своим человеком, хотя никто и не подозревает, что и как-то связана с тобой. Раз уж мы идем к вокзалу, не проехаться ли нам поездом девять сорок до Олдбрикхема? Мы будем там примерно через полчаса, за одну ночь нас там никто не признает, и мы можем делать что хотим, пока не решим, разглашать нам нашу тайну или помалкивать.

— Как хочешь.

— Тогда подожди, мне надо кое-что захватить с собой. Вот мой дом. Иногда, если приходится задерживаться допоздна, я остаюсь ночевать в трактире, так что никто ничего не подумает, если я не приду ночевать.

Она вернулась тут же; они отправились на вокзал и через полчаса были в Олдбрикхеме; там они зашли в третьеразрядную гостиницу у вокзала и успели даже получить ужин.