ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Я еврей

Онлайн чтение книги Зубы Дракона Dragon's Teeth
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Я еврей

I

Ланни пренебрег советом отца и в американское посольство не пошёл. Там больше не было атташе, который был старым другом Робби. Посол, назначенный Гувером, бывший сенатор-республиканец от штата Кентукки, был человеком типа Робби Бэд-да. Сейчас он болел и уехал в Виши во Францию, откуда дал интервью в защиту нацистского режима. Что касается самого Ланни, то он не ожидал каких-либо серьезных неприятностей. Но если они будут, то пусть посольство его из них и вытаскивает. Он согласился с Ирмой о том, что при выходе в город в одиночку, он должен устанавливать время своего возвращения. Если произойдет задержка, то он позвонит, а если он не будет в состоянии это сделать, она должна объявить его пропавшим без вести.

Утром они всё воспринимали легко. Завтракали в постели и читали газеты, в том числе интервью с самими собой, полный отчёты о заседаниях рейхстага и о других нацистских делах. Они воздерживались от комментариев, так как опасались прослушивания. Кроме тех случаев, когда они были одни в машине, в их разговорах всё в Германии было замечательно и использовались только кодовые имена. Генрих был «Арийцем», Геббельс был «мистером Рот», а фрау министр «миссис Рот». Неуважительно, но они были так молоды и хотели быть остроумными.

Позвонил Фредди. Имя своё он не назвал, но Ланни узнал его по голосу и быстро сказал: «Мы видели несколько прекрасных картин Бугро прошлой ночью и ждём звонка о цене. Позвоните позже». Затем он успокоился и написал письмо миссис Дингл в Париж, приложив различные газетные вырезки. В письме сообщил: «Рынок картин представляется перспективным, мы надеемся сделать покупки в ближайшее время. Кларнет и другие инструменты в хорошем состоянии».

Пока он писал, одна из друзей Ирмы, княгиня Доннерштайн, позвонила и пригласила молодую пару на обед. Ланни предложил Ирме отправиться туда одной. Для нее сидеть и слушать длинные разговоры с должностными лицами на немецком языке было пустой тратой времени. Ей лучше бывать в свете и распространить новость о Йоханнесе, выяснив реакцию «общества» на исчезновение еврейского финансиста. Сам Ланни будет ждать сообщений в их номере.

Они одевались, когда зазвонил телефон. «Личный секретарь» господина рейхсминистра доктора Геббельса объявил: «Господин Рейхсминистр желает довести до вашего сведения, что он взял всю ответственность за дело, которое вы представили его вниманию, и он сообщит вам, как только он завершит расследование».

Ланни поблагодарил и заметил своей жене: «Дело движется».

Ирма ответила: «Он действительно очень приятный человек, Ланни.» Он посмотрел на нее, ожидая, что она подмигнёт. Но, видимо, она сделала это только в мыслях. Он хотел бы сказать: «Жаль, что его публичные выступления не так приятны, как его частные беседы». Но это можно сказать только в автомобиле.

Он добавил постскриптум в письмо своей матери: «Я только что получил основания надеяться, что наша сделка может скоро увенчаться успехом». Он только собрался предложить Ирме сопроводить её на обед, как пришел посыльный и представил визитную карточку, которая гласила: «Herr Guenther Ludwig Furtwaengler. Amtsleiter Vierte Kammer: Untersuchungs-und Schlichtungsausschuss N.S.DA.P.» Ланни, не переставая складывать головоломку из этой струи букв, сказал: «Пригласите герра». Изучив карточку, он мог сказать кое-что о посетителе, ибо у немцев не принято ставить слово «господин» на своих карточках, и это было признаком невежества.

В приемную вошел офицер, щелкнул каблуками, поклонился в талии и произнёс: «Хайль Гитлер. Гутен Морген, герр Бэдд» Это был опрятный моложавый мужчина в черно-серебряной форме СС с белым черепом и костями. Он сказал: «Господин Бэдд, я имею честь сообщить вам, что я вчера был назначен в штаб рейхсминистра и министра-президента Пруссии гауптмана Геринга. Моё звание обер-лейтенант, но я не успел заказать новые карточки. Его превосходительство желает пригласить Вас и фрау Бэдд на церемонию его инаугурации, которая состоится послезавтра».

«Для нас большая честь, господин обер-лейтенант», — сказал Ланни, скрывая свое удивление.

— Вот пригласительный билет. Вы понимаете, его надо будет иметь при себе.

«Несомненно», — сказал Ланни и бережно положил сокровище во внутренний карман пиджака.

Офицер продолжил: «Его превосходительство министр президент желает довести до вашего сведения, что дело Йоханнеса Робина находится под его личным контролем».

«Ну, спасибо, господин обер-лейтенант», — сказал американец. На этот раз он не скрывал своего удивления. Он объяснил: «Только несколько минут назад мне позвонили из офиса другого рейхсминистра, и сказали, что он держит это дело под своим контролем».

Офицер доложил: «Мне поручено сообщить вам, что если вы сопроводите меня в резиденцию Его превосходительства министра Президента, он лично проинформирует вас по этому вопросу».

«Для меня это большая честь», — ответил Ланни, — «и, конечно, огромное удовольствие прибыть. Простите, я сообщу об этом своей жене».

Ирма побледнела, когда услышала эту новость, у неё были сведения о Геринге, как о самом жестоком члене нацистского правительства. — «Может ли это быть арестом, Ланни?»

«Не надо им подавать такую идею», — улыбнулся он. — «Я позвоню тебе непременно в дом княгини Доннерштайн до двух часов. Дождись там моего звонка. Если я не позвоню, тогда дело будет серьезным. Но не порть себе обед, волнуясь». Он быстро поцеловал её и вышел к большому служебному автомобилю. Мерседес был громадным, как танк, с шестью колесами, с шофером и охранником, оба в нацистских мундирах. Ланни подумал: «Вот черт, Йоханнес должен быть богаче, чем я думал!»

II

Минуты езды по Унтер-ден-Линден и через Бранденбургские ворота до официальной резиденции министра-президента, всего через дорогу от здания Рейхстага с его сгоревшим куполом. Ланни слышал бесконечные разговоры о тоннеле длиною в сотню метров, который проходил под улицей. Говорили, что по нему штурмовики ночью пронесли горючие материалы, которые подожгли факелами. Весь мир, кроме нацистов, считал, что Герман Вильгельм Геринг командовал этими людьми. Безусловно, никто не сомневался, что он приказал и возглавлял захваты и убийства, аресты и пытки десятки тысяч коммунистов и социалистов, демократов и пацифистов в течение последних трех с половиной месяцев. В качестве министра без портфеля немецкого рейха он издал официальный указ, предписывающий полиции сотрудничать с отрядами нацистов, и в своей речи в Дортмунде он мотивировал свой указ:

«В будущем в Пруссии будет только один человек, обладающий властью и несущий ответственность, и этим человеком буду я. Пуля из ствола полицейского пистолета это моя пуля. Если говорить, что это убийство, то я убийца. Я знаю только два сорта закона, потому что я знаю только два сорта людей: те, кто с нами, и те, кто против нас».

С таким гостеприимным хозяином было всё возможно. И Ланни было бесполезно пытаться угадать, что произойдет. Что мог узнать в течение нескольких часов командующий прусской полицией и основатель «гестапо», тайной государственной полиции, о франкоамериканском социалисте? Ланни был так неосторожен, что упомянул Геббельсу, что встречался с Муссолини.

Звонили они в Рим и узнали, что потомок Бэддов был выслан из этого города за то, что он распространял информацию о гибели Джакомо Маттеотти? Звонили они в Канны и узнали о школе для рабочих? В Париж и узнали о красном дяде и пожертвовании Ирмы Барнс в предвыборную кампанию, которое сделало его французским депутатом? Ланни может выглядеть как сочувствующий нацистам в глазах Генриха Юнга, но вряд ли в глазах главного киллера фюрера!

Это были догадки, доведенные до крайности. Ланни задумался: «Передал ли Геббельс это дело Герингу, или Геринг вырвал его от Геббельса?» Все знали, что эта пара всегда была злейшими соперниками. Но когда они вошли в Кабинет министров, их подразделения были обязаны сотрудничать по всем вопросам. Не стало ли это дело причиной ведомственных споров? Будут ли они драться за обладание богатым евреем и выкуп, который можно от него получить? Геринг руководил берлинской полицией, а Геббельс, как гау-ляйтер Берлина, командовал партийным аппаратом, и, предположительно, коричневорубашечниками. Станет заключенный Йохан-нес Робин причиной гражданской войны?

А потом, еще более любопытные предположения: как же Герингу удалось узнать о деле Йоханнеса Робина? У него есть шпион в доме Геббельса? Или в офисе Геббельса? Или же Геббельс сделал ошибку, обратившись за информацией в один из многих отделов Геринга? Ланни представил себе, как раскручивается паутина интриг по делу Робина. Это не занимает много времени, когда паутина состоит из телефонных проводов.

III

Лакеи пропустили пару с поклоном, а секретарь провел Ланни по широкой лестнице в роскошную комнату с высоким потолком. Великий человек сидел, развалясь, в мягком кресле. На маленьком столике рядом с ним была стопка бумаг, с другой стороны был столик с напитками. Ланни видел так много его фотографий, что узнал его сразу: человек-гора с широким угрюмым лицом, с тяжелыми челюстями, с тесно сжатыми губами и мешками под глазами. Ему было только сорок, но его грудь и живот уже занимали большое пространство на его теле. Всё это было покрыто блистательной синей формой с белыми отворотами. Вокруг шеи на двух белых лентах весела золотая звезда с четырьмя двойными точками.

Любовь экс-авиатора к власти была такова, что он коллекционировал один за другим руководящие посты: министр без портфеля рейха, министр-президент Пруссии, министр авиации, главнокомандующий ВВС Германии, главный лесничий рейха, комиссар полиции рейха. Для каждого поста у него была новая форма, голубая, кремовая, розовая. Некоторые берлинские острословы придумали историю, как Гитлер посетил спектакль Лоэнгрина и там заснул. Между актами, желая засвидетельствовать свое почтение к фюреру, приходит тенор в своем великолепном костюме ладьи, запряженной лебедем. Гитлер, пробудился от своего сна, протирает глаза и восклицает: «Ах, нет, Герман. Это уж слишком!»

По сравнению со своим начальником, Геринг был вторым по популярности нацистом. Он был летчиком асом, отличавшимся бесшабашным мужеством. У него было своеобразное немецкое качество сочетать свирепость с Gemutlichkeit162. Для своих дружков он был гениальным, полным шуток, буйным человеком с пивной кружкой, способным выпить неограниченное количество пива. Короче говоря, он был одним героев тевтонской легенды старого времени, тех воинов, которые могли целый день убивать своих врагов, а потом всю ночь бражничать с не отмытыми от крови руками. А если они будут убиты, то валькирии на своих несущихся галопом конях отвезут их в Валгаллу на нескончаемый пир.

IV

Первая мысль, пришедшая в голову Ланни, была: «Ну, и омерзительная фигура!» Его вторая мысль пришла уже в пятки: «Я смотрю с восхищением на всех нацистов!» Он вежливо поклонился и сказал: «Гутен Морген, Exzellenz.»

«Гутен Морген, мистер Бадди» сказал Гауптман голосом ревущего быка. «Setzen Sie sich».

Он указал на стул рядом с ним, и Ланни повиновался. Встречавший многих из великих людей на земле за свои тридцать три года, Ланни научился относиться к ним с уважением, но без подобострастия.

Это был американский образ действий, и до сих пор он был приемлем. Он понимал, что хозяину принадлежит право объяснить, почему он вызвал его, и поэтому пребывал в молчании.

«Мистер Бэдд», — наконец, сказал великий человек. — «Вы видели сегодняшние утренние парижские и лондонские газеты?»

«Я не располагаю воздушным флотом, Exzellenz.» — Ланни слышал, что Геринг обладал чувством юмора.

«Иногда я узнаю о них по телефону ночью», — с улыбкой объяснил собеседник. — «Они публикуют историю о том, что еврейский ростовщик Йоханнес Робин пропал в Германии. Мы не хотим, чтобы у внешнего мира сложилось впечатление, что мы перенимаем американские обычаи. Поэтому, я поручил немедленно расследовать это дело, и только что сообщил прессе, что этот Schieber был законно арестован за попытку вывезти крупную сумму денег из страны на борту своей яхты. Это, как вы, возможно, знаете, запрещено нашими законами».

— Мне очень жаль услышать эти новости, Exzellenz.

— Заключенный подлежит наказанию в виде десяти лет каторжных работ, и я могу вас заверить, что это будут на самом деле очень тяжёлые работы.

— Естественно, Exzellenz, я ничего не могу об этом деле, пока я не услышу другую сторону в этой истории, Йоханнеса. Он всегда был законопослушным гражданином, и я уверен, что если он нарушил закон, то только по недосмотру. Он собирался в яхтенный круиз, и никто не может плыть в чужие края, не имея наличных на борту для покупки еды и топлива.

— Абсолютно необходимо иметь разрешение от Органа контроля обмена валюты, а наши данные показывают, что такой документ выдан не был. Закон был принят более года назад, и был хорошо освещен в печати. Мы не можем позволить себе, чтобы богатства утекали из нашей страны, и наша валюта обесценивалась на мировых рынках. В настоящее время, в связи с подлостью марксистских евреев, которые правили в Германии, наш золотой запас снизился до восьми с половиной процентов, и сама жизнь нашего государства находится под угрозой в результате деятельности этих Schieber-schweine. Я считаю себя вправе обвинить Йоханнеса Робина в государственной измене, и приму решение, когда сделать это.

— Естественно, Exzellenz, я огорчен, слышать все это. Вы не намерены предоставить мне право на свидание с заключенным?

— Существует еще более важная вещь, чем защита валюты Рейха. Это защита его доброго имени. Мы возмущены клеветой, распространяемой врагами нашего Regierung, и намерены предпринять все возможные меры против этих клеветников.

— Что касается Йоханнеса, Exzellenz, я могу заверить вас, что у него не было таких мотивов. Он полностью аполитичный человек и впадает в крайности только, чтобы поддерживать дружеские отношения. Он всегда полагал, что у него были друзья в НСДАП.

«Я выясню, кто они», — ответил глава прусского государства. — «А когда выясню, то их расстреляю».

Это была, в некотором смысле, угроза расстрелять Ланни. Американец увидел, как из этой бочки жира на него уставились холодные голубые глаза, и он понял, что этот боевой орел был смертельно опасным хищником.

— Давайте приступим к делу, мистер Бэдд. Я готов вести переговоры с вами, но я требую честное слово джентльмена, что вся предоставленная мною информация и все сделанные мною предложения останутся строго между нами и сейчас, и на будущее. Это означает именно то, что я сказал. Причина, почему я разговариваю с вами, заключается в том, что мне сказали, что вы человек, который держит слово.

— Я не знаю, кто так лестно отозвался обо мне, Exzellenz, но я уверяю вас, что я не имею никакого интереса в этом деле, кроме как помочь старому другу и свойственнику по браку выбраться из неприятностей. Если вы позволите мне сделать это, то можете быть уверены, что ни Йоханнес, ни я не обмолвимся словом об этом несчастном деле.

— Так случилось, что это дело было начато другими лицами, но теперь я взял на себя ответственность за него. Если вы слышали что-нибудь другое, не придавайте этому значения. Йоханнес Робин мой пленник, и я готов отпустить его на определенных условиях. На нацистских условиях, вам они могут не понравиться, и, конечно, они не понравятся ему. Вы можете предложить их ему и посоветовать ему, принять их или нет. Я не оказываю на вас никакого давления и ставлю только одно условие, которое вам указал: дело будет секретным. Вы соглашаетесь, никогда не раскрывать факты никому, и Йоханнес должен взять такие же обязательства.

— Предположим, что Йоханнес не примет ваши условия, Exzellenz?

— Вы будете связаны вашим обязательством вне зависимости, примет ли он или отвергнет наши условия. Он будет также связан обязательством, если он примет. А если отвергнет, то это не будет иметь никакого значения, потому что он никогда никому не скажет ни слова.

— Всё достаточно ясно, насколько это относится к нему. Но я не понимаю, почему вы вмешали в это дело меня.

— Вы находитесь в Берлине, и вы знаете об этом деле. Я предлагаю вам возможность спасти своего друга от худшей судьбы, которую ни вы и ни он не можете себе представить. Частью цены является ваше молчание и его также. Если вы отвернете это предложение, вы будете свободны, выехать из страны и говорить, что угодно, но вы приговорите вашего еврея к смерти, которые я постараюсь сделать мучительней насколько это возможно.

— Всё достаточно ясно, Exzellenz. Очевидно, что я, а также Йо-ханнес у вас в руках. Я ничего не могу сделать, кроме как принять ваше предложение.

V

Ланни знал, что этот человек с взглядами Blut und Eisen[145]кровь и железо (нем.) — выражение Отто Бисмарка крутил правительством Германии, как хотел. Он выгонял чиновников всех сортов, начальников полиции, мэров и даже профессоров и преподавателей, заменяя их фанатичными нацистами. В этот самый день газеты сообщили, что нижняя законодательная палата прусского государства проводит свою сессию, чтобы подать коллективные отставку, теперь Геринг мог заменить их своими партийными приверженцами. Но при всем этом у него нашлось время, чтобы объяснить молодому американцу, что его, главу прусского государства, не надо причислять к анти-еврейским фанатикам. Его разногласия с ними носят чисто практический характер. Они кишели на беспомощном теле послевоенной Германии и пили из неё соки. Они спекулировали немецкими марками, воспользовавшись самым ужасным национальным бедствием современности. — «Посмотрите на наших школьников, и вы без труда определите тех, кто родился в период с 1919 по 1923 год, по их маленькому росту».

Ланни бы хотелось заметить, что он знал много немцев, кто торговал марками. Но использовать этот факт в качестве аргумента было бы грубой ошибкой. Он вежливо слушал, как глава прусского правительства произносил занятные казарменные обороты, некоторые из которых американский эстет никогда раньше не слышал.

Вдруг тяжелый жирный кулак бога грома Тора обрушился с треском на стол. — «Jawohl! К делу! Еврей, раскормленный на нашей крови, всё изрыгнёт обратно. Его яхта станет местом отдыха заслуженных членов партии. Его дворец должен стать публичным музеем. Я понимаю, что там хорошо подобранная коллекция старых мастеров».

— Спасибо за комплимент, Exzellenz. Или вы знаете, что я имел удовольствие создавать эту коллекцию?

— Ах, так! Должен ли я назвать этот музей именем Ланнинга Бэдда? Жесткие голубые глаза сверкнули под тяжелыми жирными веками.

— Музей должен быть назван по имени человека, который его организует, Exzellenz. Йоханнес мне часто говорил, что планирует оставить его для публики. Но теперь это делаете вы.

«Я намерен вести это дело, соблюдая все правила формальности», — сказал Геринг, все еще с огоньком. — «Наш фюрер сторонник законности. Бумаги будут подготовлены нашим прокурором, и Schieber подпишет их у нотариуса. Стоимость его яхты определена в сумму одной марки, столько же стоит дворец, и по одной марке за акции в наших ведущих промышленных предприятиях и банках. В оплату за мои услуги в вышеуказанных вопросах, он выдаст мне чеки на сумму всех его банковских депозитов. И будьте уверенны, что я их обналичу, прежде чем он уберётся из страны».

— Вы намерены оставить его ни с чем, Exzellenz?

— Каждая бизнес-операция будет на сумму одной марки, и эти марки будут его неотчуждаемым личным имуществом. Как вошел он нагим в Германию, таким нагим он и выйдет[146]аллюзия на Екклесиаст 5:15 «Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понести в руке своей.».

— Извините меня, если я вас поправлю, сэр. Я знаю, что Йохан-нес был богатым человеком, когда приехал в Германию. Он и мой отец были деловыми партнерами в течение нескольких лет, так что я очень хорошо знаю, что у него было.

— Мне сообщили, что он сделал свои деньги, торгуя с правительством Германии.

— Частично, да. Он продавал вещи, в которых правительство остро нуждалось в военное время. Магнето, которые, несомненно, использовались в самолетах, на которых вы совершили такие поразительные героические подвиги.

— Вы сообразительный молодой человек, мистер Бэдд, и когда это дело закончится, вы и я, возможно, станем хорошими друзьями, и, вероятно, создадим прибыльный бизнес. Но на данный момент вы адвокат дьявола, и вам предопределено проиграть ваше дело. Я никогда не мог понять, почему наши магнето так часто выходили из строя в критический момент, но теперь я знаю, что они были проданы нам грязной еврейской свиньёй, которая, вероятно, сознательно портила их так, чтобы мы должны были покупать их больше. Великий человек сказал это с широкой улыбкой. Он был большим и сильным котом, играющим с живой, но полностью беспомощной мышью. На коврике перед креслом лежал львёнок, который зевнул, а затем облизнулся, и посмотрел, как его хозяин готовится к убийству. Ланни подумал: «Я попал к древним ассирийцам!»

VI

У посетителя появилось ощущение, что он должен бороться за собственность своего друга, но он не мог понять, как за это взяться. За всю свою жизнь он никогда не встречал такого человека, как этот. И боялся не за себя, а за Йоханнеса. Жизнь или кошелёк!

«Exzellenz», — решился он, — «Не слишком ли вы суровы к этой несчастной личности. Ведь есть много нееврейских Schieber. Есть и другие богатые евреи в Германии, которым до сих пор удалось избежать вашего неудовольствия».

— «Эти Schweine были осторожны и не нарушали наши законы. Но этот нарушил одиннадцатую заповедь — он был пойман. Man muss sich nicht kriegen lassen![147]Не попадайся! И более того, мы знаем, как использовать его деньги».

Ланни подумал: «Всё не так плохо, как могло бы быть. У Йохан-неса много денег находится границей». Он решил не рисковать и сказал: «Я передам ваше сообщение».

Глава прусского правительства продолжал: «Я заметил, что вы не упомянули деньги, которые этот Schieber уже вывез и спрятал в других странах. Если вы знаете историю Европы, то помните, что когда какой-то монарх нуждался в средствах, то заключал одного из самых богатых евреев в темницу, где его пытали, пока он не раскрывал свои тайники с золотом и драгоценными камнями».

— Я читал историю, Exzellenz.

— К счастью, ничего подобного сейчас не будет нужно. У нас есть все банковские выписки этого негодяя, реестр платёжных документов и кое-что ещё. У нас есть фотокопии документов, которые он считал спрятанными от всех глаз. Мы представим ему чеки на подпись, чтобы передать эти средства мне. А когда мои агенты соберут последний доллар, фунт и франк, то ваш родственник еврей станет для меня куском гнилой свинины, запах которой я не люблю. Я буду рад, если вы уберете его прочь.

— А его семью, Exzellenz?

— Они тоже воняют. Мы вывезем их к границе и дадим каждому из них пинка под зад, чтобы убедиться, что они пересекут её без задержки.

Ланни хотел сказать: «Это доставит им удовольствие». Но побоялся, что это может прозвучать как ирония, так что он просто продолжал улыбаться. Великий человек сделал то же самое, потому что он упивался своей властью. Всю свою жизнь он боролся за эту власть, и наконец, ему удалось все, о чём он мог осмелиться мечтать. Его львёнок зевнул и вытянул ноги. Наступало время охоты.

«И, наконец», — сказал Геринг, — «позвольте мне внести ясность, что будет с этим Dreck-Jude, если он решится сопротивляться моей воле. Вы знаете, что немецкая наука завоевала высокое место в мире. У нас есть эксперты в каждом разделе знаний. И в течение многих лет мы использовали их для разработки средств сломить волю тех, кто стоит на нашем пути. Мы знаем все о человеческом теле, человеческом разуме, и о том, что вы называете человеческой душой. Мы знаем, как обращаться и с телом, и с разумом, и с душой. Мы поместим тушу этой свиньи в специально придуманную клетку, такого размера и формы, что в ней нельзя будет ни стоять, ни сидеть, ни лежать, не испытывая острого дискомфорта. Яркий свет будет слепить его глаза день и ночь, а охранник не даст ему заснуть. В клетке будет поддерживаться нужная температура, так что он не умрет, а станет умственно куском пластилина в наших руках. Ему не дадут совершить самоубийство. Если он не сломается достаточно быстро, мы введём камфару в его Harnrohre166, вы понимаете наши медицинские термины?»

— Я могу догадаться, Exzellenz.

— Он будет корчиться и кричать от боли весь день и ночь. Он захочет миллион раз умереть, но он не сможет нанести себе даже царапину. У нас есть много других методов, которые я вам не открою, потому что это наши секреты, накопленные в течение последних тринадцати лет, пока мы были беспомощными, а грязные вонючие еврейско-большевистские вампиры сосали из наших вен кровь. Немецкий народ получает свободу, мистер Бэдд, а деньги этих паразитов помогут нам. Есть ли у вас другие вопросы, которые вы хотите мне задать?

— Я просто хочу убедиться, что я правильно вас понял. Если Йо-ханнес примет ваши условия и подпишет документы, которые вы положите перед ним, вы позволите мне взять его и его семью и вывезти их из Германии без дальнейшего промедления?

— Это сделка. Вы, со своей стороны согласитесь, что ни вы, ни еврей, ни любой член его семьи ничего никому не расскажет ни об этом разговоре, ни об условиях его отъезда.

— Я понимаю, Exzellenz. Я скажу Йоханнесу, что, на мой взгляд, он не имеет никакой альтернативы, кроме как выполнить ваши требования.

— Передайте ему мое последнее слово: если вы, или он, или любой из членов его семьи нарушит соглашение, то я составлю список из ста его еврейских родственников и друзей, захвачу их и заставлю их заплатить цену за него. Это понятно?

— Совершенно верно.

— Мои враги в Германии считают, что я знаток своего дела, и что сокрушу каждого, кто встанет на моем пути. Когда это дело будет сделано и у меня появится больше свободного времени, приходите навестить меня снова, и я покажу вам, как вы сможете сделать состояние и проводить время в удовольствиях.

— Благодарю вас, сэр. Когда это произойдет, то, все мои желания ограничатся игрой произведений Бетховена на фортепиано.

«Приходите и играйте их для фюрера», — сказал второй в команде с громким смехом, который несколько поразил его посетителя. Ланни удивился: С чего этот орел взял покровительственный тон по отношению любви его фюрера к музыке? Случайно, не ждёт ли он момента, когда он сможет взять власть из рук сентиментального человека и Schwarmer167, оратора с даром демагога, но не способного управлять? Или гестапо доложила министру президенту, что Ланни однажды пил чай с фюрером? Или то, что он провел часть предыдущего вечера в любимом месте фюрера?

Когда Ланни встал, чтобы уйти, львёнок потянулся и зарычал. Великий человек заметил: «Он становится слишком большой, и все, кроме меня, боятся его».

VII

Четыре дня и ночи Йоханнеса Робина держали в заключении. Ланни задумался, как он его вынес. Дали ему почувствовать вкус тех научных пыток, которые они изобрели? Или по отношению к нему они ограничились простыми зверствами СА и СС, о каких Ланни читал в Манчестер Гардиан и социалистических еженедельниках? Он решил не спрашивать об этом генерала и не спрашивал молодого обер-лейтенанта СС, который сидел рядом с ним на их пути к заключенному.

Фуртвэнглер рассказывал о замечательном праздновании национал-социалистического первого мая. Его воспоминания не потускнели за прошедшие восемнадцать дней, и, как он говорил, не потускнеют через много лет. Он говорил с тем же наивным энтузиазмом, как Генрих Юнг, и Ланни понял, что это не зависело от темперамента, а было достижением науки. Этот молодой человек был продуктом нацистской воспитательной техники, применяемой в течение десяти лет. Ланни поспрашивал его и узнал, что он был сыном рабочего, убитого в ходе боев на Сомме, возможно, пулей из винтовки Марселя Дэтаза. Мальчик-сирота был взят в гитлеровскую молодежную группу в возрасте пятнадцати лет и получил военную подготовку в лагерях, а боевой опыт в уличных схватках в Моабите, Нойкёлне, Шонеберге и других пролетарских районах Берлина. Он рвался стать настоящим офицером, таким как в рейхсвере. СС стремились заменить армию, считая такую замену частью пролетарской революции. Обер-лейтенант Фуртвэнглер хотел щелкать каблуками и отдавать приветствия лучше, чем любой обычный военнослужащий. Но в то же время он не мог не задать себе вопроса, производит ли он правильное впечатление на элегантного иностранца, который, очевидно должен быть важной персоной, или почему же министр-президент Пруссии уделил ему полчаса в такое напряжённое утро?

Теперь они ехали в обычной Испано-Сюизе, а не в шестиколесном подобии танка. Но по-прежнему их сопровождали шофер и охранник, оба в форме. Перед официальной резиденцией министр-президента и другими общественными зданиями в этом районе были припаркованы сотни таких машин, всех марок, в том числе и паккарды и линкольны. Таковы были привилегии власти и причины её захвата и удержания. Лейтенант Фуртвэнглер собирался надеть новую форму, а также заказать новые визитные карточки. Для него это утро стало великим днём, и его распирало от гордости. Ему надо было её излить даже на американца, который должен быть сочувствующим, как можно было им не быть? Ланни сделал все возможное, чтобы быть приятным, потому что он хотел иметь друзей при дворе.

Йоханнес был перемещён из нацистских казарм, так называемых Фризен-казерн, в штаб-квартиру полиции, полицай-празидиум. Но по-прежнему находился под присмотром специальной группы СС. Это было похоже на швейцарскую гвардию французских королей, или янычар турецких султанов, посторонних в месте пребывания, но имевших особые полномочия и особое доверие. Йоханнес представлял собой сокровище, стоимостью несколько десятков миллионов марок, Ланни не знал, сколько именно. Если он соберётся покончить жизнь самоубийством, то министр президент Геринг потеряет все шансы на получение той части сокровища, которая хранилась за рубежом, он не сможет получить часть, хранящуюся в Германии, не нарушая «комплекса законности» своего фюрера.

VIII

Машина остановилась перед большим зданием из красного кирпича на Александерплац, и Ланни провели внутрь. Стальные двери с лязгом захлопнулись за ним. Этот звук он слышал в здании Surete Generale в Париже, и он был ему неприятен. Его вели вниз по пустому коридору с каменным полом, с многочисленными дверями, открывающимися с лязгом, пока он не оказался в небольшой комнате с одним зарешеченным окном, столом, и тремя стульями. «Bitte, setzen Sie sich», — сказал обер-лейтенант. Стул, на который сел Ланни, стоял лицом к двери, и он размышлял, что сейчас увидит: «Обрили ему уже голову? Одели его в тюремную одежду? Будут ли на нем шрамы?»

Шрамов на нем не было. Если не считать моральных. Он был одет в коричневый деловой костюм, в котором он отправился на свою яхту. Но он был не мыт и не брит, а в комнату вошел, как будто его вели на расстрел. Когда он увидел сводного брата своей снохи сидящим спокойно на стуле, он задрожал, но потом взял себя в руки, сжав плотно губы, как будто не хотел, чтобы Ланни увидел их дрожь. Короче говоря, он выглядел очень запуганным евреем. Его вид напоминал животное, с которым жестоко обращались. Не боевого зверя, а прирученного домашнего.

«Setzen Sie sich, Herr Robin», — приказал обер-лейтенант. Обращаясь к Ланни, он будет вежлив. Йоханнес занял третий стул. «Bitte, Sprechen Sie Deutsch», — добавил офицер.

Два эсэсовца привели заключенного в комнату. Они закрыли за собой дверь и заняли пост перед дверью. Со своего места Ланни не мог не видеть их, даже в то время разговора. Эти два парня в сияющих черных сапогах и черно-серебристой форме со знаками череп и кости стояли, как две монумента прусского милитаризма. Спина прямая, грудь колесом, живот втянут. Ланни узнал эту стойку со слов своего друга экс-сержанта Джерри Пендлтона. Их руки не висят по бокам, но ладони открыты, пальцы сжаты, руки плотно прижаты к бедрам, как будто приклеены. Не малейшего выражения на лицах, а не малейшего движения глаз. Как будто, они выбрали точку на стене и уставились на неё непрерывно в течение четверти часа. Они ведут себя так, потому что находятся в присутствии офицера, или для того, чтобы произвести впечатление на иностранца, либо только потому, что они были так обучены?

"Йоханнес», — сказал Ланни, говоря на немецком, как его просили, — «Ирма и я приехали, как только услышали о вашей беде. Все члены вашей семьи находятся в добром здравии».

«Gott set Dank!» — пробормотал пленник. Он держался за стул, на котором сидел, и когда произнес эти слова, снова сжал губы. Впервые в своей жизни Йоханнес Робин выглядел стариком. Ему было шестьдесят, но никогда ему не давали так много.

— Ситуация серьезная, Йоханнес, но её можно решить за деньги, и вам и вашей семье будет разрешено выехать во Францию с нами.

«Я ничего не имею против денег», — быстро сказал еврей. Он впился глазами в лицо Ланни и не убирал своего взгляда. Он, казалось, молил: «Могу ли я поверить в то, что вы говорите». Ланни кивал, как бы говоря: «Да, это реально, это не сон».

— Против вас выдвинуто обвинение, что вы пытались вывезти деньги из страны на яхте.

"Aber, Ланни!» — воскликнул пленник, подавшись вперед на своем стуле. — «У меня было разрешение на каждую марку, которая была у меня с собой!»

— Куда вы положили разрешение?

— Оно было в моем кармане, когда меня арестовали.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен. Я был бы сумасшедшим, если бы попытался вывести деньги из Германии без него.

Ланни был этим не слишком удивлен.

— Мы должны предположить, что некий злоумышленник уничтожил бумаги, Йоханнес.

— Да, но должна быть запись о разрешении в офисе Органа контроля обмена валюты.

— Мне стало известно из самого достоверного источника, что такой записи не существует. Я боюсь, что мы должны будем предположить, что была сделана какая-то ошибка, и что у вас действительно не было разрешения.

Глаза Йоханнеса метнулись на долю секунды в сторону офицера СС. Затем он сказал, так смиренно, как любой кредитор в средневековом подземелье: «Да, Ланни, конечно, это должно быть так».

— Это является очень серьезным преступлением, за что последует наказание, которое, я боюсь, будет больше, чем сможет выдержать ваше здоровье. Единственной альтернативой для вас расстаться с вашими деньгами. Все.

Ланни был подготовлен к выражению тоски, как в сцене с Шей-локом. «Закон! Мои дукаты! Дочка! Правосудье!» Но Йоханнес откинулся на спинку стула и продолжил унылым тоном. — «Я ожидал это, Ланни. Все в порядке».

Выражение лица и тон человека сказали даже больше, чем его слова. Ланни знал, как он любил деньги, как тяжело их зарабатывал, какие он строил планы для их использования. И вот он прощался с ними, так небрежно, как если бы он был любимцем фортуны, чьими интересами были только танцы, игра на фортепиано и дискуссии с социалистами об экспроприации экспроприаторов!

Что произошло с ним, чтобы произвести такие изменения? Его обработали резиновым шлангом, который не оставляет шрамов?

Или он видел, как избивали его соплеменников? Или он лежал без сна всю ночь, слушая крики мужчин с камфарой, введенной в их мочевой канал? Что-то в этом роде должно было произойти.

IX

Посетитель должен был разъяснить своему другу всё, без утайки. Он должен был быть безжалостным, как сам министр-президент Геринг. Он сказал: «Это означает, что вы лишитесь всего, что у вас есть, Йоханнес, и здесь, и за рубежом».

— Я понимаю.

— У них был свой человек в вашем офисе, и у них есть все записи.

— Я узнал об этом.

— Я внимательно изучил ситуацию, и я боюсь, вам придется сдаться.

— Если они действительно отпустят меня и мою семью, они могут взять все.

— У меня есть слово министр-президента Геринга, и я считаю, что он знает, что говорит. Он ясно объяснил, что не имеет никакого интереса ни в вас, ни в вашей семье и будет рад избавиться от вас.

— Я уверен, что министр-президент Геринг является человеком чести, и я верю его обещанию.

— Он хочет использовать ваши деньги для построения национал-социализма. С его точки зрения, что, конечно, достойная цель.

— Для меня в этом месте деньги будут бесполезны.

— Точно, Йоханнес. Мы сможем уехать за границу, и вы и Робби сможете снова начать бизнес, Ирма поддержит вас.

— Спасибо, Ланни. Я выдержу, я уверен.

— Я вынужден был согласиться, и вы должны согласиться, чтобы не говорить ни слова об этом никому. Просто выйти и забыть.

— Бог знает, что я не хочу об этом говорить, Ланни. Что это мне даст?

— Ладно, тогда. Вам принесут бумаги на подпись.

— Я подпишу их.

— Некоторые документы должны пойти в Нью-Йорк, вы знаете. Это должно занять неделю или две. Ирма и я будем ждать здесь, чтобы взять и вас, и других с собой.

— Я никогда не смогу выразить свою благодарность, Ланни.

— Не стоит. Все, что мы хотим, это быть с вами и вашей семьей на Ривьере. Мы сможем там хорошо провести время без особых трат. С вами хорошо обращаются?

— Я не имею никаких жалоб.

— Есть ли у вас какие пожелания, чтобы я мог вам это послать, предполагая, что смогу получить разрешение?

— У меня есть все, что нужно, всё, за исключением, возможно, красных чернил.

Йоханнес сказал это, не моргнув глазом. А Ланни ответил, не меняя тона или выражения лица: «Я погляжу, можно ли их достать».

Rote Tinte! «Вот умный шельмец!» — Подумал Ланни. — «Его ум работает как молния». Йоханнес в присутствии офицера СС и двух рядовых, ощущая страх и горе после судьбоносного решения в своей жизни, смог придумать способ, чтобы сказать Ланни то, что хотел, да так, чтобы враги не догадались, что он сказал!

Пятнадцать лет Ланни и его старый друг наблюдали за экспериментом в Советском Союзе и спорили об этом. Йоханнес, имея отрицательное отношение к эксперименту, развлекался, собирая иронические рассказы. Чтобы их повторить доверчивому Ланни, и через него довести до двух своих заблудших сыновей. Одна такая история была связана с двумя немецкими деловыми людьми. Один из которых собирался совершить путешествие в пролетарской рай, и пообещал своему другу написать полный отчет о том, что он там увидел. «Но», — возразил друг: «вы не посмеете писать правду, если она будет неблагожелательной». Другой ответил: «Мы организуем это так, я буду писать вам, что все в порядке, и если я напишу это черными чернилами, это правда, а если красными, то наоборот». Так они условились о связи. В должное время его друг получил письмо, написанное черными чернилами, с описанием чудес пролетарского рая. «Все довольны, все бесплатно, на рынках полно продовольствия, в магазинах изобилие товаров, есть только одна вещь, которую я не смог найти, и это красные чернила».

Когда Ланни и обер-лейтенант ехали в отель, последний спросил: «А зачем ему красные чернила?»

Ланни, который не отличался тупоумием, объяснил: «Он ведет дневник и записывает его красными чернилами, чтобы не смешивать его с другими бумагами».

Офицер ответил: «Никто не может вести дневник в тюрьме. Они, безусловно, у него его отнимут».

Х

Обер-лейтенант был обязан доложить своему начальнику о результатах поездки, это означало, что Ланни должен был ждать. Его привезли в отель всего за несколько минут до двух часов. Оттуда он позвонил жене и сказал ей: «Я видел нашего друга, он в порядке, я думаю, что все вопросы могут быть решены. Не спеши». Он послал телеграммы своей матери, отцу и Рику. «Видел нашего друга. Поверьте, проблемы решены». Он решил не использовать кодовые имена. Если гестапо заинтересуется, пусть знают, что он говорит, и кому. Он позвонил Генриху и сообщил: «Я думаю, что все вопросы улажены, и я благодарен за помощь вам и вашим друзьям. Меня просили держать этот вопрос в тайне, так что я не могу сказать больше». Это удовлетворило идеального молодого бюрократа.

Во второй половине дня вышли газеты, содержавшие историю ареста Йоханнеса Робина, обнародованную прусским правительством. Восемьдесят миллионов немцев, за исключением детей и нескольких недовольных, узнали, что еврейский Schieber был пойман при попытке вывезти деньги из страны на своей яхте. Восемьдесят миллионов немцев, за исключением детей и нескольких недовольных, каждый день будет продолжать верить заявлениям, сделанным официальными властями, хотя эти заявления будут тщательно продуманной фикцией. Это был новый тип мира для живущих в нем, и пока у Ланни было только одно желание, быстрее этот мир покинуть.

Ирма вернулась домой в середине дня, и он пригласил ее на автомобильную прогулку. Он не чувствовал себя связанным обещаниями, данными бандиту, так что он рассказал ей всё, добавив: «Если ты хоть намекнешь об этом кому-нибудь, то здесь это может стоить Йоханнесу и его семье жизни». Ирма слушала с широко раскрытыми от ужаса глазами. Это было похоже на то, что она читала про Борджиа. Он ответил, что ничего в истории нельзя сравнить с тем, что происходит сейчас. Потому что никогда раньше у варваров не было достижений современной науки.

«Как ты думаешь, Геринг возьмёт эти деньги себе?» — спросила она.

«Все едино», — ответил он ей. — «Геринг это Германия, и Германия это Геринг, желает ли он этого или нет. Нацисты истратят всё, что имеют немцы».

— Но деньги за рубежом! Что он будет с ними делать?

— У них есть сеть агентов в других странах, и, несомненно, агентов будет больше. Кроме того, если что-то пойдет не так, то Геринг улетит, и ему будет приятно иметь деньги, отложенные на чёрный день, и быть в состоянии провести безбедную старость в Париже или Буэнос-Айресе.

— Для Йоханнеса будет мукой, потерять все деньги! Мой отец умер бы прежде!

— Твой отец никогда не оказался бы в таком положении. Йоханнес был слишком доверчив. Он думал, что сможет всё уладить дипломатически. Но эти ребята уже опрокинули стол переговоров. Они имеют то преимущество, что никто не может поверить, что они такие плохие, какими они являются на самом деле. Если ты и я завтра окажемся в Париже или Лондоне и расскажем эту историю, то нацисты назовут нас лжецами, и девять человек из десяти поверят им.

XI

Они вернулись в отель, ожидая звонка Фредди. Но он не позвонил, а вечером пришел на ужин полковник Эмиль Мейснер. Он прочитал в газетах о деле Робина, и ему не пришло в голову сомневаться в словах правительства. Он сказал, что при республике было много взяточничества и фаворитизма, но теперь, по-видимому, законы будут применяться и к богатым, а не только к бедным. Этот высокий, суровый на вид прусский офицер выразил вежливое сожаление, что такое несчастье свалилось на родственника Ланни. Гостеприимный хозяин сухо ответил, что у него есть основания надеяться, что все вопросы будут вскоре улажены, и что ему было предложено держать всё в тайне. Эмиль принял это, как и Генрих. Все хорошие немцы должны действовать также.

Эмиль свободно говорил о новом Regierung. Он презирал Республику, но подчинялся её приказам, потому что это было обязанностью офицера. Теперь Адольф Гитлер стал его главнокомандующим, и надо было подчиняться ему, как бы ни нравились его манеры. Но Эмиль был уверен, что рассказы о злоупотреблении властью были сильно преувеличены и в злонамеренных целях. Там могли бы быть эксцессы, как при любом правительственном перевороте. Но важно было то, что Германия была спасена из когтей красных, и каждый цивилизованный человек обязан за это благодарить нового канцлера. Ланни не стал возражать, а напротив, сказал, что он и его жена были очень впечатлены тем, что они нашли в этой стране.

Они ждали до позднего вечера звонка от Фредди, но никто не звонил, и они пошли спать, размышляя об этом. Несомненно, он не хотел рисковать, и, возможно, также боялся их беспокоить. Но плохо было то, что они не могли сообщить ему новости, которые его сильно бы порадовали. Ланни был готов заявить, что он наткнулся на прекрасного Бугро!

Наступило утро, и в газетах появились редакционные статьи о деле еврейского Schieber. В Гитлерлэнде все новостные статьи были редакционными, и были полны ненависти и злобных угроз. Наконец, подлые предатели почувствуют суровую руку закона. Наконец, мерзкие семитские паразиты будут сметены с прекрасного тела Германии! Der Angriff особенно торжествовала. Здесь было доказано всему миру, что национал-социализм делает, что говорит, и что тайная еврейская плутократия больше не правит фатерландом! Ланни перевел слова, которые действительно казались абсурдными в силу их злобности. «Мистер Рот в печатном виде не вызывает симпатию», — заметил он.

Завтрак, и до сих пор нет звонка от Фредди. Они не хотели выходить из номера, не дождавшись от него звонка. Ирма занялась укладкой волос и маникюром. Ланни почитал немного, написал несколько писем, бродил и волновался. Их пригласили на обед в берлинском доме графа Штубендорфа, и им пришлось уйти. Ирма сказала: «Кларнет может позвонить еще раз, или он может написать нам».

Пока ехали во дворец, они могли обсудить различные варианты молчания Фредди. Геринг мог его арестовать. Или коричневорубашечники могли его захватить, не поставив в известность Геринга об этом. Фредди был еврей и социалист, и одного этого было достаточно. Ирма предположила: «А может, Геринг хочет держать всю семью в своих руках, пока он не будет готов их выпустить?»

«Все возможно», — ответил Ланни, — «Кроме того, что я не могу себе представить причин, почему Фредди не звонит нам, если он на свободе».

Это, конечно, испортило их обед. Честно говоря, обед был не особенно хорош, и компания была не особенно хороша. Если только не было предметом гордости быть гостем высокопоставленного Юнкера. Отношение графа не отличалась от позиции Эмиля. Он был винтиком в машине рейхсвера и повиновался приказам. Его особой заботой было вырвать район своего поместья из рук поляков. Он знал, что Ланни благожелательно относился этой цели, но даже при этом, он мог только с осторожностью говорить об этом. Канцлер дал понять в своей миролюбивой речи, что обязанностью хороших немцев было оставить в покое разговоры о границах, а сосредоточиться на праве фатерланда на равенство вооружений. Выразив сожаление по поводу затруднительного положения еврейского родственника Ланни, граф Штубендорф рассказывал о своих других друзьях, о состоянии своего урожая и возможностях его сбыта. А что отец Ланни думает о перспективах восстановлении мировой экономики?

Ланни мог участвовать в разговоре только половиной своего разума, в то время как вторая половина была занята мыслью: «А не звонит ли Фредди в настоящее время».

Но Фредди не звонил.


Читать далее

Юбиляр и Издатель / Переводчик 10.02.16
Примечание переводчика 10.02.16
КНИГА ПЕРВАЯ Заря, открыв ворота золотые…
ГЛАВА ПЕРВАЯ Старинное начало 10.02.16
ГЛАВА ВТОРАЯ Твои друзья, которых… 10.02.16
ГЛАВА ТРЕТЬЯ… Которых испытал 10.02.16
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ Я духов вызывать могу 10.02.16
ГЛАВА ПЯТАЯ…из бездны 10.02.16
КНИГА ВТОРАЯ Облака порою бывают видом как дракон
ГЛАВА ШЕСТАЯ Deutschland erwache! 10.02.16
ГЛАВА СЕДЬМАЯ Порой видал я бури 10.02.16
ГЛАВА ВОСЬМАЯ Дать и разделить 10.02.16
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Земля, где умерли мои предки 10.02.16
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Всех трусами нас делает сознанье 10.02.16
КНИГА ТРЕТЬЯ Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Для женщины любовь и жизнь — одно 10.02.16
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Корабль златой — им радость управляет 10.02.16
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ До дней конца 10.02.16
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Дуют яростные ветры 10.02.16
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Die strasse frei 10.02.16
КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ Как по полю брани
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Корень всех зол 10.02.16
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Не желаете ли в гости? 10.02.16
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Я еврей 10.02.16
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Не умолкну ради Сиона 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Терпеть — удел народа моего 10.02.16
КНИГА ПЯТАЯ Так вот и кончится мир
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Именем дружбы назвав, сделаешь ближе любовь 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Тихо тащи сюда деньги, парень 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Все царства мира 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ Die juden sind schuld 10.02.16
КНИГА ШЕСТАЯ Кровь лили и тогда, и позже
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Суета и томление духа 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ В зарослях крапивы опасностей 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Свершится то, что всех повергнет в ужас 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Урок кровавый 10.02.16
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Глубже слез 10.02.16
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Я еврей

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть