Онлайн чтение книги Зубы Дракона Dragon's Teeth
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ В зарослях крапивы опасностей

I

Споры начались, как только Ирма прочитала телеграмму и поняла её смысл. Она точно знала мысли мужа. Она думала об этом больше года, наблюдая за ним, ожидая этого момента, переживала эту сцену. И она знала, что он делал то же самое. Они говорили об этом много. Но она не произнесла все свои мысли вслух, как и он своих. Они испытывали ужас перед суровым испытанием, избегая того, что должно быть сказано. Она знала правду о себе и догадывалась, что касалось его. Она знала, что он догадался о ее мыслях. Так бывает, когда две человеческие души, связанные вместе страстной любовью, узнают о главных и фундаментальных расхождениях своих характеров и пытаются скрыть это друг от друга и даже от самих себя.

Ирма сказала: «Ланни, ты не можешь сделать этого. Ты не можешь, ты не можешь!» А он ответил: «Дорогая, я должен. Если я не сделаю этого, я не смогу жить!»

Уже и так много было сказано, и ничего нельзя было добиться, повторяя всё снова. Но такова характерная черта ссоры всех влюбленных. Каждый думает, что если он скажет это ещё раз, то его идея будет воспринята. И создается впечатление, что так оно и будет, хотя непонятно, почему это не удалось сделать в предыдущих случаях.

Ирма протестовала: «Твои жена и ребенок ничего не значат для тебя?»

Ланни ответил: «Ты знаешь, что это не так, дорогая, я честно старался быть хорошим мужем и отцом. Я отказался от многих вещей, которые я считал правильными для себя, когда я обнаружил, что они могут быть неприятны тебе, но я не могу оставить Фредди нацистам».

— Человек свободен занять такую позицию, но тогда он отказывается от своих семейных обязанностей?

— Человек занимает такую позицию, когда на это есть причина. Что-то более ценное для него, чем его собственная жизнь.

— Ты собираешься принести Фрэнсис и меня в жертву для Фредди!

— Ты преувеличиваешь, дорогая. Ты и Фрэнсис остаетесь здесь во вполне комфортных условиях, а я поеду и сделаю то, что смогу.

— Ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Это работа для тех, кто верит в неё, и, конечно, не для тех, кто чувствует, как ты. Я не имею права просить тебя об этом, и поэтому этого не делаю.

— Как ты думаешь, каково будет мое состояние, пока ты там рискуешь жизнью с этими ужасными людьми?

— Ты преувеличиваешь опасность. Я не думаю, что они могут нанести серьезный вред американцу.

— Ты знаешь, что они и американцам наносили серьёзный ущерб. Ты сам об этом часто рассказывал.

— Это были случайности, происшедшие из-за путаницы в общественных местах и скоплениях людей. У тебя и у меня есть связи в Германии, и я не думаю, что власти намеренно причинят мне какой-либо вред.

— Даже если тебя поймают за нарушение их законов?

— Я думаю, что они меня хорошенько попугают, а потом вышлют.

— Ты сам в это не веришь, Ланни! Ты только пытаешься успокоить меня. Ты будешь постоянно находиться в опасности, а я буду мучиться.

Она не выдержала и заплакала. Это был первый раз, когда он видел её такой, а он был человеком с мягким сердцем. Но он думал об этом целый год, и решил, что это станет испытанием его души. — «Если я струшу сейчас, то останусь расточителем, паразитом, как меня всегда называли».

Не было никакого способа, чтобы закончить спор. Он не мог заставить ее понять важность этого вопроса для него. К чему его обязывала то, что он назвал «причиной». Он сделал Фредди Робина социалистом. Научил его идеалам человеческого братства и равенства и тому, что он называл «социальной справедливостью». Но Ирма ненавидела все эти громкие слова. Она слышала, как их произносили очень неприятные люди, пытавшиеся получить деньги. Эти слова стали ядом для неё. Она не верила в эту «причину». Она считала, что братство было довольно омерзительно, что равенство другое название для зависти, а социальная справедливость оправданием для возмутительных налогов на доходы и наследство. Её слезы быстро высохли, и она рассердилась на себя за это и на того, кто заставил её сделать это.

Она сказала: «Ланни, я предупреждаю, ты губишь нашу любовь. Ты делаешь то, за что я никогда не смогу тебя простить».

Все, что он мог ответить, было: «Я извиняюсь, дорогая, но если бы ты заставила меня бросить то, что я считаю своим долгом, я никогда не смог бы простить ни тебя, ни себя».

II

Письмо их Жуана прибыло авиапочтой. Сообщение Фредди было написано карандашом на небольшом клочке тонкой измятой бумаги, как будто кто-то прятал его в рот или другие отверстия тела. Буквы выцвели, но Рахель разгладила этот клочок и наклеила его на лист белой бумаги так, чтобы текст мог быть прочитан. Сообщение было на английском языке и адресовано Ланни. «Я в плохом состоянии. Я писал вам, но не получил никакого ответа. Они пытаются заставить меня рассказать о других людях, но я не буду. Я больше не могу выстоять. Выполните мою просьбу, попытайтесь передать мне яд. Не верьте ничему, что обо мне говорят. Расскажите нашим друзьям, что я остался верен».

Там не было подписи. Фредди понимал, что Ланни узнал бы его почерк, дрожащий и неясный, каким он и был в этом сообщении. Конверт был простой, и был отправлен из Мюнхена. Почерк на конверте не был известен Ланни, и Рахель в своем письме писала, что не знает, кто это.

Вот так это было. Ирма снова не выдержала. Сейчас стало хуже, чем раньше, и она теперь знала, что не сможет удержать Ланни от поездки. Она перестала спорить с ним по политическим вопросам и только пыталась убедить его в бесполезности его усилий. Германия принадлежит нацистам, и было бы безумием предположить, что он может разрушить их планы в их собственной стране. Она предложила использовать деньги, любую сумму денег, даже если ей придется отказаться от светской жизни. «Иди к Герингу», — умоляла она. — «Предложи ему прямо деньги».

Но Рик, как она вдруг его возненавидела! Рик убедил Ланни, что так делать нельзя. Ланни даже близко не должен подходить к Герингу, ни к любому другому нацисту, даже ни к Курту и ни к Генриху. Они не помогут, а только доложат о нём и попросят установить за ним слежку. Геринг или Геббельс уж точно примут такие меры. Ланни заявил категорически: «Я еду, чтобы помочь Фредди выйти из Дахау».

«Перелететь через стены?» — с горечью спросила Ирма.

— Есть много различных способов выхода из тюрьмы. Во Франции прямо сейчас находятся люди, которые сумели сделать это. Иногда они делают подкоп под стенами. Иногда прячутся в транспортных средствах, а некоторых выносили в гробах. За деньги я найду кого-нибудь, кто мне поможет.

— Ты просто подойдешь к кому-нибудь на улице и спросишь: «Сколько будет стоить ваша помощь вызволить моего друга из Да-хау?»

— Не нужно ссориться, дорогая. Я обязан придумать всё, что я должен буду сделать. Я не хочу задерживаться, потому что, если я задержусь, Фредди может умереть, а я буду винить себя за это до самой моей смерти.

Так Ирме пришлось сдаться. Она высказала ему всё, что было у неё на сердце, и, хотя она опять не выдержала и плакала, ничего не изменилось. Наоборот, это имело негативные последствия против него, потому что он заставил ее вести себя неподобающим образом. В глубине души она знала, что ненавидела семью Робинов, всех без исключения. Они были чужды ей. Если бы она делала, что хотела, она никогда бы не подружилась с ними. У неё была бы своя яхта и ее собственный дворец и правильный круг друзей в нем. Но этот социализм сделал Ланни неразборчивым в знакомствах, готовым встречаться с любым, стать легкой жертвой любого рода лицемера, любого пройдохи, притворного «идеалиста». Как она ненавидела это слово! Она была вынуждена притворяться и быть вежливой. А теперь это ложная «причина» собирается лишить ее мужа и счастья, и она знала, что она от всей души презирала её.

Это была не просто любовь к себе. Это была любовь и к Ланни тоже. Она хотела помочь ему, она хотела заботиться о нем. Но эта «классовая борьба» встала между ними и сделала всё невозможным. Она оторвала его от нее и послала его навстречу опасности, увечьям и смерти. То, от чего Ирма и ее класс должны были быть защищены! Это было то, для чего предназначены деньги. Они обеспечивают спокойствие, привилегии и безопасность. Но Ланни хочет бросить все это. У него была сумасшедшая идея, что у вас нет права на деньги. И что, получив их, вы должны их презирать, отказаться от них и сломать те самые цели, для которых они существовали, и результаты, к которым ваши предки пришли с таким трудом! Если бы это было не безумие, кто мог бы найти правильное слово для этого?

III

Пока этот поединок продолжался, все светские приглашения были отменены. Ирма сослалась на сильную головную боль. Но так как эта болезнь её раньше не беспокоила, поползли слухи, что у Барнсов была ссора. Все старались угадать причину, но никому это не удалось. Только три человека были посвящены в тайну. Рик и матери двух ссорящихся. Рик сказал: «Я хотел бы помочь тебе, старина, но ты знаешь, что я известный человек в Германии, я писал статьи». Ланни сказал: «Конечно».

Что касается Фанни Барнс, она считала своим долгом прочитать Ланни лекцию о недопустимости оставления своей семьи из-за какого-то еврея или даже из-за всех сразу. Ланни, в свою очередь, считал своим долгом вежливо выслушать все, что его тёща хотела сказать. Он знал, что говорить с ней о «причинах» было бесполезно. Он просто сказал: «Мне очень жаль, мама, но я чувствую, что у меня есть непогашенные обязательства, и я должен отплатить их. Сделайте, что сможете, чтобы Ирма не унывала, пока я не вернусь». Это был довольно мрачное событие. Он мог и не вернуться. И он почувствовал, что для его тёщи это не будет совсем недопустимым решением проблемы.

Что до Бьюти, для неё не было ничего хорошего в этом кризисе. Полный ужас этого, казалось, парализовал ее волю. Она знала чувства своего сына по отношению к мальчикам Робинов, и что их нельзя подавить. Она также знала, что он подозревал, что ее обеспокоенность о счастье Ирмы было не таким уж бескорыстным. Мать не смела сказать, что было в глубинах её сердца. Её пугало, что Ланни может потерять свою ультра-драгоценную жену, если будет пренебрегать ею и так опрометчиво противоречить ей. И оставит ее из всех возможных мест на пороге лорда Уикторпа! У Бью-ти был нервный криз с реальной головной болью, но это не уменьшило сплетен и спекуляций.

Между тем, Ланни приступил к подготовке. Он написал Рахель, сделать фотографию Фредди такого размера, который используется в паспортах, и сразу выслать ему авиапочтой. У него на это были причины, о которых она могла догадаться. Он написал Джерри Пендлтону, быть в готовности приехать на грузовике в Германию и вернуть картины Дэтаза домой. Это было нетрудно, потому что туристический сезон был закончен, и Сериз могла управиться одна.

Ланни выдал своему другу Золтану чек на большую часть денег, которые он имел в банках Хеллштайна в Берлине и Мюнхене. Золтан переведёт эти деньги на свой счет, и, таким образом нацисты не смогли бы их конфисковать. Если Ланни понадобятся деньги, он мог телеграфировать, и Золтан мог выслать чек авиапочтой. Всегда сдержанный друг не задавал никаких вопросов, и, таким образом имел возможность сказать, что он ничего не знает об этом деле. Ланни рассказал ему о картинном бизнесе, который, по его мнению, он мог иметь в Мюнхене, и Золтан дал ему совет по этому вопросу. Размышляя над всеми этими вопросами в течение более чем года, Ланни был тщательно подготовлен.

Когда дело дошло до расставания, молодая жена Ланни и мать Ланни, претендующая быть молодой, не выдержали. И предложили поехать с ним. Но он сказал: «Нет». Никто из них не одобрил его миссию, и ничье сердце не лежало к этой неприятной задаче. И он не сказал чистую правду. Он устал от споров и волнений. А один из болезненных факторов брачных споров, это усталость от звука голоса другого, и осознание, что величайшим благом жизни является возможность тихо и свободно делать то, что считаешь нужным. Ланни считал, что сможет сделать эту работу сам, ему будет лучше думаться, если он не будет иметь оппозиции. Он сказал: «Нет, любимая» и «Нет, дорогая, я буду очень осторожен, и это не займет много времени».

IV

Ярким и ранним утром, слуги Маржи Петрис уложили его вещи в его машину. И не без некоторого количества влаги на глазах и внезапной слабости, он отправился на паром до Кале, чье имя, как сказала королева Мария I Тюдор, было записано в её сердце, и которое, безусловно, оставило своего рода шрам на сердце Ланни. Он проехал от Меца до Страсбурга, чтобы меньше возиться с визами и таможенными декларациями. Какой славной казалась страна в последние дни июня. И какой одновременно несчастной, когда у Mi0geburt²°4 природы развились лобные доли его мозга, что он мог создать новые и более страшные способы уничтожения миллионов других членов своего вида! «Мятежный сын природы» сбросил кольчугу, отбросил копья и боевые топоры, только за тем, чтобы взяться за бомбардировщики и нацистскую пропаганду.

Кровь миллионов французов и немцев оплодотворила эту почву и сделала её такой зеленой и приятной для глаз Ланни. Он знал, что во всех этих рощах и долинах были скрыты ужасные тайны линии Мажино, системы сложных и чрезвычайно дорогих укреплений, которой Франция рассчитывала предотвратить новое немецкое вторжение. Находясь в безопасности за этой баррикадой, французы могли использовать свой досуг, чтобы калечить и увечить других французов железными прутьями, вырванными из ограды красивого парка. Ланни пересек Рейн в месте, куда прибыла ребёнком Мария Антуанетта с эскортом из двух-трех сотен карет после долгого путешествия из Вены, чтобы выйти замуж за дофина Франции. Здесь вокруг были все виды истории, но путешественник не имел времени, чтобы подумать об этом. Его ум был занят историей, которую он собирался вершить.

Объезжая горный хребет Альп, оставляя в поле зрения его снежные пики, он въехал в город Мюнхен по долине небольшой речки Изар. Он остановился в отеле второго класса, не желая вызвать интерес газетных репортеров. Он также хотел иметь возможность надеть поношенный костюм, который привез с собой, и быть в состоянии пройти по городу, и, возможно, по городу Дахау, не привлекая к себе особого внимания. В полицейском участке он заявил о себе, как об искусствоведе, прибывшем с целью приобретения произведений искусства. Его следующим действием после этого был звонок некоему барону Цинсоллерну, которого он встретил на выставке Дэтаза и который имел много картин в своём доме. Этот джентльмен был общепризнанным нацистским сочувствующим, и Ланни планировал его использовать в качестве своей, так сказать, «копчёной сельди»[178]перен. отвлекающий маневр (сильно пахнущая копченая селедка использовалась, чтобы сбивать охотничьих собак со следа). В случае провала это может посеять сомнения и смятение в нацистских умах, которые были далеки от совершенства.

Ланни пришёл в дом этого любителя искусств и просмотрел его коллекции, и тактично завёл разговор, что из его работ можно было купить. Он дал понять, что предложенные цены были очень высоки, но обещал дать телеграммы за границу и посмотреть, что можно сделать. Он действительно послал телеграммы Золтану и паре клиентов в Америке, и эти сообщения будут частью его защиты в случае неприятностей. Все время своего пребывания в Мюнхене он будет стимулировать надежды обедневшего немецкого аристократа и уменьшать цены его хороших картин.

Приехав в Германию, конспиратор позвонил Хьюго Бэру в Берлин, приглашая молодого нациста приехать в Мюнхен ночным поездом. Ланни сказал своему другу, что он здесь по поводу картин и хотел бы показать ему некоторые прекрасные образцы. Хьюго понял, и это не надо было добавлять, что «расходы будут оплачены». Молодые спортивный директор, без сомнения, нашёл применение для денег, которые заплатил ему Ланни, и был бы рад оказать ему дополнительные услуги.

Он прибыл на следующее утро, поселившись в другом отеле по рекомендации Ланни. Он позвонил, а Ланни подъехал и посадил его в машину на улице. Статный молодой уроженец Померании, ловкий в движениях и с упругим шагом, розовощекий, с волнистыми золотистыми волосами, Хьюго был живой рекламой чистого нордического идеала. В своей элегантной форме штурмовика со знаками отличия, указывающими его важную функцию, он получал приветствия от всех других нацистов и от множества гражданских лиц, желающих держаться безопасной стороны. Находясь с таким человеком в Германии, чувствуешь себя надёжно застрахованным, хотя «Хайль Гитлеры» через некоторое время здорово надоели.

Ланни повёз гостя на природу, где они могли тихо и свободно поговорить. Он убедил гостя предположить, что это приглашение было сделано чисто по дружбе. Богатые люди могут предаваться своим прихотям, как это. Что они и делают. Ланни хотел узнать, каких успехов добилось движение Хьюго по реформированию нацистской партии, а так, как реформатор не хотел говорить ни о чем другом, они долго ехали через долины в предгорьях Альп. Деревья стояли в полном великолепии, еще нетронутом признаками увядания. Красивая земля, и голова Ланни была полна поэзии об этом. Die Fenster auf, die Herzen auf! Geschwinde, geschwinde![179]Вильгельм Мюллер (1794 — 1827) Наступление весны. Распахнуты окна, Открыты сердца.-.

Но в мыслях Хьюго не было никаких следов поэтической жизнерадостности. Его фигура молодой Гермеса обвисла в авто кресле, а его тон стал горьким, когда он сказал: «Нашей нацистской революции капут. Мы ничего не добились. Фюрер полностью оказался в руках реакционеров. Они говорят ему, что делать. Никто больше не уверен, что он сможет выполнить свою собственную программу, даже если бы и захотел. Он больше не видит своих старых друзей, он не доверяет им. Люди рейхсвера в заговоре с целью полностью избавиться от штурмовиков».

«Неужели это так, Хьюго!» — Ланни был огорчен.

— Разве вы не слышали о наших каникулах?

— Я только вчера прибыл в Германию.

— Всем С.А. было приказано взять отпуск на весь июль. Говорят, мы были перегружены и заслужили отдых. Это звучит прекрасно, Но нам не разрешается носить нашу форму и иметь на руках оружие. И что они собираются делать, пока мы без оружия? Что мы увидим, когда вернемся?

— Я признаю, это выглядит серьезно.

— Мне кажется, смысл ясен. Мы, рядовые, сделали нашу работу, а они воспользовались ею. Мы все надеялись, что нас возьмут в рейхсвер. Но нет, мы не достаточно хороши. Те офицеры — Юнкера, они реальные господа, в то время как мы просто мусор. Нас слишком много, нас два миллиона, и они не могут себе позволить ни накормить нас, ни обучить нас. Так что мы должны быть выброшены, и, возможно, заняться попрошайничеством на улицах.

— Вы знаете, Хьюго, Германия может иметь только сто тысяч в регулярной армии. Может, фюрер не чувствует себя достаточно сильным, чтобы бросить вызов Франции и Великобритании по этому вопросу?

— Для чего нужна была наша революция, как не освободить нас от их контроля? И как мы можем когда-нибудь стать сильными, если мы откажемся от услуг тех самых людей, которые создали национал-социализм? Мы привели этих лидеров к власти, а теперь они имеют дорогие виллы и шикарные автомобили и боятся разрешить нам, рядовым, даже носить наши мундиры! Они говорят о нашем роспуске, потому что Рейх не может себе позволить наши великолепные зарплаты из сорока двух пфеннигов день.

— Это то, что вы получаете?

— Это то, что получают рядовые. Сколько это на ваши деньги?

— Около десяти центов.

— Это глядится очень экстравагантно?

— Люди в нашей американской армии получают в десять раз больше. И, конечно, питание и жилье бесплатно.

— У С.А. довольно плохое питание. Кроме того, обложение налогами и сборами отбирает половину заработка. Нашим ребятам много обещали, а теперь говорят, что Рейх настолько беден. И изменилась направление пропаганды. Герр доктор Геббельс путешествует по стране, осуждая Kritikaster, Miessmacher, Norgler и Besserwisser[180]критиканов, нытиков, придир и умников (нем.). Хьюго представил длинный список порочных групп, которые осмелились предположить, что нацистское Regie-rung было далеко от идеального. — «В старые времена нам говорили, что всего будет много, потому что мы собирались взять всё у Schieber и отдать на благо простых людей. Но теперь крестьяне превращены в крепостных, а рабочие, которые просят повышения зарплаты или пытаются сменить свою работу, рассматриваются, как преступники. Цены растут, а зарплаты падают, что людям делать?»

«Кто-то должен рассказать об этих вещах фюреру», — предложил Ланни.

— Никто не может приблизиться к фюреру. Геринг полностью завладел его мыслями. Геринг, аристократ, друг принцев, помещи-ков-юнкеров и господ из стального картеля. Они накапливают большие состояния, чем когда-либо. Я слышал, что Геринг делает то же самое и отправляет деньги за границу, где они будут в безопасности.

«Я слышал об этом в Париже и Лондоне», — признался Ланни. — «И из очень осведомлённых источников. Финансисты хорошо знают, что происходит».

VI

Они были высоко в предгорьях, недалеко от австрийской границы. Auf die Berge will ich steigen, wo die dunkeln Tannen ragen[181]Я хочу подняться в горы, Где живут простые люди, Где свободно ветер веет И легко усталой груди. Путешествие по Гарцу, Генрих Гейне! Воздух был кристально чистым и восхитительно прохладным, но Ланни приехал сюда не из-за воздуха и не из-за Путешествия по Гарцу Гейне. Они сидели на открытой террасе маленькой гостиницы, глядя на горную долину, где была Австрия. Ланни увидел, что склоны там были не слишком крутые, и поток, струившийся по долине, был не слишком глубоким. Он отметил своему спутнику: «Этими горными тропами, наверное, идёт много незаконного трафика».

«Не так много, как вы думаете», — был ответ. — «Вы не видите часовых, но они наблюдают и сначала стреляют, а потом задают вопросы».

— Но что они увидят в бурную ночь.

— Они знают, где проходят эти тропы, и довольно тщательно их охраняют. Но я не сомневаюсь, что некоторые горцы берут взятки и делятся с ними. Евреи вывозят деньги из Германии любыми способами, которые они могут придумать. Они хотят обескровить страну до смерти.

Это прозвучало не так уж многообещающе. Но Ланни должен был как-то рискнуть. Когда они вернулись в машину подальше от любопытных ушей, он сказал: «Вы знаете, Хьюго, вы так сердиты на евреев, и все же, когда я слышу, когда вы говорите об идеалах национал-социализма, это звучит так же, как слова моего друга Фредди Робина, о котором я вам рассказывал».

— Я не отрицаю, что есть хорошие евреи. Их много, без сомнения, и, конечно, у них есть мозги.

— Фредди является одним из лучших людей, которых я когда-либо знал. Он чуткий, деликатный, внимательный, и я уверен, что он никогда не совершал ничего предосудительного. Он посвящал все свое время и мысли делу социальной справедливости, именно такой, в какую вы верите, и как объяснили это сегодня.

— Он все еще в Дахау?

— Я хочу поговорить с вами о нем, Хьюго. Это так важно для меня. Я не могу оставаться спокойным, пока он там, и также обстоит со всеми, кто знает Фредди. Я хотел бы доверить вам мою тайну. И хотел бы получить от вас слово, что вы не будете упоминать о ней никому, кроме тех, на кого я дам своё согласие.

— Я не думаю, что это возможно. Я не хочу вмешиваться в дела любого еврея, Ланни. Я даже не хочу ничего знать о нем, если я не получу ваше слово, что вы не расскажете никому, что вы мне сказали.

— Моё слово, Хьюго. Я никогда не говорил ваше имя никому, кроме своей жены, а на этот раз я даже не сказал ей, что я планирую встретиться с вами. Я сказал всем, что собираюсь купить несколько картин у барона Цинсоллерна.

На такой основе молодой арийской спортсмен согласился рискнуть запятнать свои мысли. И Ланни рассказал ему, что у него есть достоверная информацию, что Фредди пытают в Дахау. Ланни дал понять, что эта новость пришла к нему из высоких нацистских источников. Хьюго поверил в это, хорошо зная, что богатый американец имеет такие контакты. Ланни нарисовал ужасающую картину, используя информацию, которую ему дал Геринг. Хьюго, принципиально порядочный человек, сказал, что это позор, и спросил, что они хотят получить от такого обращения? Ланни ответил, что кое-кто из крупных нацистов узнал, что у жены Ланни есть большие деньги, и надеялись получить часть из них, чтобы они могли спрятать их в Нью-Йорке, и иметь их на случай, если им когда-либо пришлось бы бежать из Германии. Ирма хотела было заплатить. Но английский друг Ланни, Рик, сказал Нет. Эти люди предали мировое социалистическое движение, и никто не должен предоставлять им средства. Ланни с этим согласился и предпочел бы заплатить деньги честным людям в движении, тем, кто принимает всерьез вторую половину названия партии, и действительно старается продвигать интересы простого человека.

Короче говоря, если бы Хьюго Бэр мог провести свой отпуск, помогая вызволить Фредди из Дахау, то Ланни заплатит ему пять тысяч марок сначала, и если ему удастся, то заплатит ему еще пять тысяч, в любой форме и любым способом, какой он пожелает. Хьюго может использовать эти деньги для движения, которое он строил, и, таким образом, его совесть будет чиста. Ланни будет рад заплатить любые дополнительные суммы, какие Хьюго найдет нужным, чтобы заинтересовать пролетарских штурмовиков в Дахау помочь побегу товарища, который имел несчастье родиться евреем. Они тоже могли бы использовать эти деньги, чтобы спасти национал-социализм.

«О, Ланни!» — воскликнул молодой спортивный директор. — «Такая попытка — ужасно серьезная вещь!»

— Я это хорошо знаю. Я колебался и размышлял над этим в течение года. Но эта новость о пытках заставила меня решиться, и я готов рискнуть. Это нужно остановить, Хьюго, и каждый порядочный нацист должен помочь мне, за доброе имя партии. Тот охранник, о котором вы мне рассказывали, все еще там?

— Я должен выяснить.

— Я не прошу вас рассказывать мне все, что вы делаете, или думаете делать. Я полностью полагаюсь на ваше решение. Вы сами будете решать, кого сделать друзьями в лагере, и кому можно доверять. Не говорите им обо мне, и я не скажу о вас никому, ни сейчас, ни позже. Мы унесём эту тайну в могилу.

— Но как переправить вашего человека через границу?

— Вы не должны беспокоиться об этом. Все, что я прошу от вас, доставить мне Фредди темной ночью в обусловленное место, без слежки и без препятствий с чьей-то стороны. Я не хочу, торопить вас в этом. Не торопитесь, подумайте над этим, задайте мне все вопросы, которые вы хотите. Давайте достигнем полного понимания, чтобы вы точно знали, что получите, а каждый из нас будет точно знать, что нам обещано.

VII

Хьюго принял решение прямо в машине. Он сказал, что условия его устраивают. Но когда Ланни спросил его, когда и в каком виде он хотел бы получить свой первый платеж, он испугался взять деньги. Он сказал, что не осмелится иметь такую сумму при себе, и у нет места, чтобы спрятать деньги. Он бедный человек и не имеет права иметь такие деньги, но Ланни, богатый человек, это право имеет, так что сохраните эти деньги, пока работа не будет сделана, и все будут вне опасности. Ланни сказал: «Я тронут вашим доверием».

Они разработали условия работы в деталях. Они никогда не будут посещать отели друг друга. Когда Хьюго захочет увидеть Ланни, он позвонит и будет использовать кодовое имя «Бёклин». Они выбрали определенное место на людной улице, и всякий раз, когда они должны встретиться, Ланни будет останавливаться в этом месте, а Хьюго садиться в машину. Они будут вести все свои разговоры в машине, чтобы избежать подслушивания. Когда все условия были согласованы, Ланни повёз своего товарища конспиратора в Дахау и оставил его рядом с концентрационным лагерем, чтобы тот смог установить контакт со своим другом.

Искусствовед позвонил американскому консулу в Мюнхене. Из-за предосторожности он встречался с этим джентльменом в свой предыдущий визит и приглашал его на выставку Дэтаза. Теперь он пригласил его на ужин, и за бутылкой хорошего вина, они болтали о делах в Германии и мировых проблемах. Ланни рассказал о беспорядках в Париже, и консул заметил, что такого рода события доказывают необходимость сильного правительства, такого, как Гитлер теперь создал для немецкого народа. Чиновник был уверен, что эксцессы Regierung не имеют большого значения. Национал-социализм скоро успокоится и вольется в жизнь остальной Европы. Ланни нашел эту точку зрения разумной, и в его словах не прослеживалось ни малейшего следа розовости.

Кстати, Ланни отметил, что приехал в Мюнхен, чтобы организовать сделку с покупкой картин у барона фон Цинсоллерна. Он задал вопрос, что консул знает об этом джентльмене и его репутации в обществе. Ответ был, что у барона прекрасная репутация, но, конечно, консул не мог ничего сказать о его финансовом положении. Ланни улыбнулся и сказал: «Он продает, а не покупает». Он рассчитывал, что консул примет приглашение на ужин, как повод для получения деловой информации. А это был пристойный повод, обязанность консулов помогать своим землякам информацией. Они расстались друзьями, и чиновник был удовлетворен тем, что Ланни Бэдд был в Мюнхене на законных основаниях. И если в дальнейшем Ланни попадёт в какие-либо неприятности, у представителя его страны есть все основания, чтобы помочь ему и поручиться за него.

Ланни остался в своей комнате на весь остальной вечер и прочитал Munchener Neueste Nachrichten от корки до корки. Он узнал немного того, что происходит в Германии, но гораздо больше, что нацисты хотят, чтобы немцы верили в то, что должно происходить. Рейхсфюрер был в Рейнской области, посещая свадьбу одного из своих гауляйтеров. Он останавливался в гостинице Рейн в Эссене, посетил заводы Круппа и встречался с несколькими из стальных магнатов. Это было в соответствии с тем, что рассказал Хьюго. Фактом было и то, что его сопровождал министр-Президент генерал Геринг. А полеты в задней части салона в самолете очень способствуют нашептыванию в ухо сопровождаемому того, что необходимо сопровождающему. А говорил ли Геринг Ади о заговорах против него, и то, что нужно срочно распустить С.А. и предотвратить «вторую революцию»? Ланни заставил своё воображение работать. Для него это стало частью его задачи, чтобы подать нужный материал Хьюго для дальнейшей передачи недовольным членам С.А. в Дахау. Из ведущей редакционной статьи в газете Ланни узнал о проводимой в настоящее время кампании против дурных людей, которые были описаны немецкими эквивалентами слов брюзга, придира, критикан, Красивый Алекс, разгребатели грязи и зануда.

VIII

Поздно ночью Ланни вызвали к телефону. В его комнате телефона не было, и он пошел вниз, и там был голос «Бёклина», который спрашивал: «Могу ли я вас увидеть?» Ланни ответил: «Ja, gewiss», что означало «Конечно!»

Он пошел к своей машине и подхватил своего друга на назначенном месте. «Ну», — сказал Хьюго, — «я считаю, что всё может быть устроено».

«Великолепно!» — воскликнул другой.

— Я обещал не называть никаких имен, я полагаю, что и вам нет никакой необходимости знать детали.

— Ни в коей мере. Я просто хочу знать, что я могу приехать в определенное место и забрать своего друга.

— Но есть только одна беда: я боюсь, что это будет стоить много денег. Вы видите, это не может быть сделано с помощью простой охраны. Кто-то выше должен согласиться.

— Сколько, вы думаете, это будет стоить?

— Около двадцати тысяч марок, я не могу быть уверен, сколько попросят, это может быть двадцать пять или тридцать тысяч, прежде чем мы договоримся.

— Хорошо, Хьюго, я могу себе это позволить, я получу наличные и вручу их вам, когда вы скажете.

— Всё должно быть сделано, как только мы договоримся. Чем дольше мы ждем, тем больше шансов, что кто-то разболтает.

— Абсолютно. Я должен кое-что организовать, и мне трудно точно знать, сколько времени это займет, но я уверен, что я могу быть готов в пятницу вечером. Это вас устроит?

— Да, насколько я могу догадываться.

— Если что-то пойдет не так с моими планами, то придется отложить до субботы. Как только определитесь с деньгами, дайте мне знать до закрытия банков.

На этом и порешили. Высадив своего друга на тихой улице, Ланни подъехал к одному из крупных отелей, где смог найти телефонную будку, и сделать международный вызов Джерри Пендлтона, Пансион Флавина, Канны. В Европе это требует времени, но он терпеливо ждал, и, наконец, услышал сонный голос своего старого приятеля.

Ланни сказал: «Дэтазы готовы, и я жду вас в Мюнхене. Я куплю ещё несколько картин и хочу закрыть сделку и увезти их в пятницу. Как ты думаешь, ты сможешь быть здесь к этому времени?»

«Вот черт!» — сказал Джерри. Была среда полночь, и его голос вдруг проснулся. — «Я не смогу получить визы до утра».

— Свяжись с консулом немедленно и заплати ему дополнительно.

— Я должен пойти и сначала убедиться, что Сиприен готов. Это было племянник Лиз, он водил грузовик для Бьенвеню.

— Ладно, бери его или кого-то еще. Запиши мой адрес, и позвони мне завтра в полдень и снова поздно вечером, сообщая мне, где находитесь. Поезжайте через Верону и Бреннер, и не опаздывайте. Если у вас будет поломка, пусть Сиприен приезжает с грузовиком, и ты на поезде или на самолете должен быть здесь в пятницу.

«Хорошо», — сказал экс-наставник и экс-солдат. Он как бы пропел это с ударением на первом слоге, и это было, как подпись по телефону.

IX

Барон фон Цинсоллерн обладал большой и роскошной работой Антона Мауве, изображающей пастуха, ведущего домой свою отару в жемчужно-сером и зеленом полумраке. Ланни считал эту работу прекрасным примером поэтического и глубокомысленного ощущения художника. Он добился снижения цены до тридцати тысяч марок и телеграфировал Золтану, что собирается купить её и рискнуть, войдёт ли его друг в долю? Его друг ответил утвердительно. Утром Ланни пошел и купил картину, заплатив на две тысячи марок меньше, обещав заплатить разницу в течение недели. Процедура включала в себя подписание бумаг, которые Ланни имел при себе. Влиятельный нацистский сочувствующий был также заинтересован в свидетельстве, что он является на самом деле экспертом в области искусства. Кстати эта процедура дала Ланни повод обратиться в мюнхенский филиал банка Хеллштайна, который выплатил ему тридцать тысяч марок в нацистских купюрах.

В полдень позвонил верный Джерри. Он, Сиприен и грузовик проехали Геную. Они едят и спят на борту, и двигаются дальше.

Ланни напомнил ему по телефону о десяти вечера, где бы они не находились. Джерри пропел: «Годится».

Чуть позже пришел вызов от «Бёклина», и Ланни взял его в машину. Тот сообщил: «Все устроено. Заплатите двадцать три тысячи марок, и ваш человек будет доставлен в любую точку в Дахау в двадцать два часа завтра вечером. Вы будете готовы?»

«Да. Вот ваши деньги». — Ланни достал бумажник и протянул его своему другу. — «Отсчитайте».

Это было невероятно, что Хьюго Бэр, сын экспедитора, прежде никогда не имел столько денег в руках. Руки его слегка дрожали, когда он достал пачку новых хрустящих банкнот, каждая в тысячу марок. Он отсчитал двадцать три из них, в то время как Ланни продолжал вести машину и, похоже, не выглядел особо заинтересованным. Хьюго пересчитывал их второй раз, оба раза вслух.

«Вам лучше также взять и свои собственные», — барственно предложил он. — «Вы знаете, у меня могут возникнуть неприятности».

— Если они возникнут, мне бы лучше сказать, что вы мне ничего не платили. Я делаю это чисто ради дружбы, а потому, что вы друг Генриха и Курта.

«Упирайте всё, что сможете, на них!» — усмехнулся Ланни. — «Вспомните, что Генрих говорил вам, как брал Курта и меня посетить прошлой зимой фюрера. А также, что я рассказывал вам об охоте с Герингом. Таким образом, вы были уверены, что я должен быть в полном порядке».

Хьюго получил какие-то новости о Фредди, которые собеседник выслушал с удовольствием. Видимо Ланни был прав в том, что он рассказывал о еврейском пленнике. Тот завоевал уважение даже тех, кто пытался раздавить его. К сожалению, он был в руках гестапо, которые держали его в стороне от обычных заключенных. Тюрьма в тюрьме! Ходили слухи, что они пытались заставить Фредди, чтобы тот раскрыл имена социал-демократов, которые издавали незаконных прессу в Берлине. Но он настаивал, что ничего об этом не знает.

«Он и не мог знать», — сказал Ланни. Про себя добавил: «Труди Шульц!»

Он хотел, как бы случайно попросить своего друга: «О, кстати, не могли бы вы выяснить, есть ли человек в Дахау по имени Людвиг Шульц». Но теперь он понял, что это было бы не так просто, как он думал. Сказать Хьюго, что он пытается помочь другому страшному «марксисту», может омрачить всю сделку. А если Хьюго спросит своих друзей в концлагере, это может иметь тот же эффект. Ланни не сможет ничего сделать для бедной Труди. По крайней мере, в этой поездке.

X

Они приехали в Дахау и прокатились по его улицам, чтобы выбрать темное и тихое место. Они заучили точное описание этого места, чтобы Хьюго мог его описать людям, которые собирались привезти Фредди. Хьюго сказал, что должен встретиться с человеком и отдать ему деньги в Мюнхене в двадцать часов, или в 8:00 p.m., как говорят американцы. Хьюго боялся остаться на улице один с такой немыслимой суммой в кармане. И Ланни повёз его в горы, где они любовались красивыми пейзажами. Американец процитировал: «Где природа хороша и богата, бедна людей душа[182]Реджинальд Гебер, Гимн миссионеров». Он не стал переводить это своему немецкому другу.

Хьюго разговаривал с товарищами по партии в Мюнхене, где родилось их движение, и собрал новости, которые не нашли отражение в gleichgeschaltete Presse. Партия находилась в ужасном состоянии напряженности. Все, казалось, ссорились со всем остальным. Геринг и Геббельс были на ножах по вопросу контроля над политикой, который, как понял Ланни, означал контроль над мыслями Гитлера. Геббельс объявил о программе принуждения промышленности делиться прибылью с рабочими, и это, конечно, звучало преступно для Геринга и его друзей промышленников. Совсем недавно фон Папен, тогда еще рейхсминистр, произнёс речь, требуя свободы прессы при обсуждении всех государственных вопросов, но Геринг вмешался и запретил публикацию этой речи. День или два назад человек, который, как говорили, написал эту речь для «джентльмена-мошенника», был арестован в Мюнхене, и город гудел слухами о ссоре. Ходили слухи, что сто пятьдесят личных охранников Геббельса взбунтовались и отправлены в концентрационный лагерь. Все виды диких сказок, как эти, и кто знает, во что верить?

Они приехали к Тегернзее, прекрасному горному озеру, и там было дорожный знак, указывающий: «Бад Визее, 7 км». Хьюго сказал: «Газеты сообщают, что там Рём проводит свой отпуск. Я слышал, что он встречался несколько раз с фюрером на прошлой неделе, и они ужасно ссорились».

«Что случилось между ними?» — спросил приезжий, голодный на сплетни.

— Та же старая история. Рём и его друзья хотят осуществления первоначальной программы партии. Сейчас, конечно, он озверел от идеи расформирования штурмовиков.

Ланни мог понять последний мотив, но не первый. Он слышал выступление рыжего начальника штаба на одном из нацистских Versammlungen, и получил от него впечатление чрезвычайно жесткого военного авантюриста, далекого от социальных идеалов. Возможно, это было отчасти из-за его боевых шрамов, верхняя часть носа была отстрелена напрочь! Рём хотел увеличить полномочия своих коричневорубашечников, и, естественно, будет отчаянно бороться против их роспуска.

Семь километров ничего не значили, и Ланни повернул машину в направлении, указанном знаком. Прекрасный маленький поселок с тенистыми улицами и коттеджами на берегу озера. Перед одним из крупнейших, он же пансион Хайнцбауэр, стояло много дорогих машин. Хьюго сказал: «У них здесь конференция, только наши лидеры могут позволить себе такие автомобили». Прозвучавшая нота горечи означала, что он не доверяет своему новому фюреру гораздо больше, чем старому.

«Вы знаете его?» — спросил Ланни.

— Я знаю одного из его сотрудников в Берлине, и он сказал начальнику, что я на его стороне.

— Не хотели бы вы войти и встретиться с ним?

«Вы знаете его?» — спросил пораженный Хьюго.

— Нет, но я думал, что ему может быть интересно встретиться с американским искусствоведом.

«Абер, Ланни!» — воскликнул молодой спортивный директор, у которого юмор не был его сильной стороной. — «Я не думаю, что у него есть время думать об искусстве сейчас!»

— Он мог бы увлечься великолепным молодым атлетом, как вы, Хьюго.

"Gott behute», — был ответ.

Было почти кощунством говорить на эту тему недалеко от Рёма и его окружения. Но когда американец поставил вопрос ребром, Хьюго признался, что он слышал о привычках начальника штаба штурмовиков. Все в Германии знали о них. Гауптман Рём, действуя в качестве военного инструктора в Боливии, написал ряд писем домой, где признал свой аномальный вкус, и эти письма были опубликованы в немецкой прессе. Теперь, сказал Хьюго, его враги указывают это в качестве причины непринятия его и его сотрудников в регулярную армию. «Как будто офицеры рейхсвера белоснежные святые!» — воскликнул штурмовик.

XI

Вернувшись в город, Ланни долго гулял в Английском саду, пересматривая все свои планы, стараясь выискать все возможные ошибки заранее. Затем он вернулся и читал скоординированные газеты, выискивая намеки происходящей борьбы. Их можно было бы найти, если быть инсайдером. Это выглядело, как если бы НСДАП собиралась разделиться на куски. Ланни искушала идея, что если прождать несколько дней, Фредди Робин может выйти из Дахау с духовым оркестром впереди!

В назначенный час позвонил Джерри Пендлтон. Он ехал, и все было хорошо. Они немного замедлились на горных дорогах, но он думал, что сможет прибыть в полдень на следующий день. «Какой последний срок?» — спросил он, и Ланни ответил: «Два часа». Джерри пропел: «Годится». Ланни лег и попытался заснуть, но это было трудно, потому что он продолжал воображать себя в руках гестапо, у которых была тюрьма внутри тюрьмы. Что бы он сказал? И что было более важным, что бы они сделали?

На следующее утро конспиратор получил телефонный звонок от «герра Бёклина» и поехал встретить своего друга и получить плохие новости. Один из вовлеченных потребовал больше денег, потому что считал это занятие очень опасным. Ланни спросил, сколько, и ответ был, еще пять тысяч марок. Ланни согласился, что все в порядке, и хотел заплатить сразу. Но Хьюго хотел изменить договоренность. Он не выплатил деньги, и хотел отказаться платить больше, чем половину, прежде чем заключенный будет фактически передан. Его идея была ехать в Дахау с Ланни к назначенному времени, и наблюдать происходящее. Если Фредди доставят, и все будет в порядке, он выйдет и заплатит оставшуюся часть денег.

Ланни сказал: «Это очень опасно для вас, Хьюго.» «Это не так», — был ответ. — «Я уверен, что это не ловушка, но если бы это было так, то они могли бы схватить меня раньше. Что я хочу сделать, это не платить деньги, если вы не получите вашего человека».

XII

Ланни вернулся к себе в гостиницу и ждал, как на иголках. Наконец, раздался телефонный звонок. Джерри Пендлтон был в отеле в Мюнхене, в котором Ланни сказал ему поселиться.

— Все отлично, ни одной царапины.

Ланни сказал: «Будь на улицу, я заеду за тобой».

«Дай мне десять минут, чтобы побриться и заменить рубашку», — возразил экс-лейтенант из Канзаса.

Это было чудесно, увидеть кого-нибудь из дома. Кому можно доверять, и кто не говорил «Хайль Гитлер!» Экс-лейтенанту было за сорок, его рыжие волосы теряли блеск, и он набирал в весе. Но для Ланни он был Америкой, быстрым, эффективным и полным тем, что называют «бодростью духа», «живостью» и «задором». А прожившего всю жизнь среди женщин, Ланни привлекал мужской тип, с волосами на груди. Хотя он бы умер прежде, чем признал это. Он был одинок и напуган в Нацилэнде.

Влившись в трафик на Людвигштрассе, он не мог смотреть на своего экс-наставника, но он сказал: «Вот здорово, Джерри, рад тебя видеть».

— Я то же, малыш!

— Ты не будешь рад моей компании, когда услышишь, зачем я нахожусь в этом городе.

— А, что случилось? Я думал, ты покупаешь картины.

— Я покупаю Фредди Робина из концентрационного лагеря Да-хау.

«Иисус Христос!» — воскликнул Джерри.

— Его мне доставят в десять часов сегодня вечером, а ты мне нужен, чтобы помочь переправить его из этой проклятой нацистской страны!