Онлайн чтение книги Гольцы
11

Вскоре пришла с прогулки Ольга Петровна. Она ходила на реку купаться и вернулась домой с мокрыми еще волосами.

Ах, как хорошо на реке! — сказала она, целуя в лоб Алексея Антоновича. — Советую и тебе сходить искупаться. В такой зной для меня это единственная отрада.

От нее веяло свежестью реки, горьковатым запахом полыни и дикой мяты. Словно ветер с зеленых гор наполнил комнату, так хорошо сделалось вдруг Алексею Антоновичу.

Я, пожалуй, последую твоему совету, — ответил он, — моя умная мама.

Не льсти, не льсти, Алешенька, — сказала Ольга

Петровна. И заметила иеобычпое выражение на его лице. — Ты чем-то взволнован?

Алексей Антонович взял Ольгу Петровну за руки, отвел на диван, сел с нею рядом.

Был Миша Лебедев, — сказал он коротко.

Лебедев? — переспросила Ольга Петровиа. — Ми-

хаил Иванович? Он из Петербурга приехал?

Да, мама, из Петербурга.

Вот как! — воскликнула Ольга Петровна. — Ну, что он рассказывает о нашей Анюте?

Она сказала «о нашей Анюте» так свободно и легко, будто Анюта была ее дочерью.

Алексей Антонович наклонился, обхватил колени руками.

Работает наборщицей… — тихо сказал ои.

Так я и догадывалась но последпим ее письмам, хотя она почему-то избегала прямо писать об этом.

И, кроме того, в подпольной типографии, мама.

Ах, вон что! — вырвалось у Ольги Петровны. И целая вереница тяжелых, томительных воспоминаний пролетела мгповенно перед нею. — Что ж, так, видимо, и надо, — дрогнувшим голосом сказала она, — молодежь сама нынче выбирает себе пути. Ищет повое. Так много жизней погибло в борьбе за новые идеи, а людей это не останавливает. Значит, они идут к верной цели. Пусть идут.

Мама, я боюсь за Анюту, я не могу представить ее в роли подпольщицы. Она так и стоит у меня в глазах, нежная, женственная…

Алеша, ты совсем не знаешь русской женщины, — с мягким укором сказала Ольга Петровна. — Нежность и сила души в ней не противоположные качества.

И одна из этих женщин — ты, мама.

Почему ты отказываешь в этом Анюте?

Я не отказываю, мама, но я просто… боюсь ее потерять.

Ольга Петровна внимательно посмотрела на сына. Закинула руки за голову и тихонько стала свивать на затылке волосы.

«Что я наделала? — подумала она. — Как я могла позволить сердцу подчинить все остальное? Алеша повторяет теперь мои слова, которыми я когда-то сама себя убеждала, оберегая его от судьбы отца…»

А что еще рассказывал Михаил Иванович? — спокойно спросила она вслух, чтобы сын не заметил промелькнувшего у нее на лице смятения.

Он говорил, что Анюта тоже скоро приедет сюда. То есть не совсем сюда, а в Томск.

Она об этом ничего не писала.

Нет, мама, Миша говорит, что о таких вещах и не пишут.

Мне непонятно: почему же тогда в Томск? — закончив прическу и опуская руки на колени, спросила Ольга Петровна. — Так и в самом деле вы потеряетесь друг от друга. Тебе нельзя уехать из Шиверска. С чем все это связано?

Мама, — поднялся и, повернувшись, лицом к ней стал Алексей Антонович, — прости, что я заставлял тебя быть следователем и отвечал только на твои вопросы. Я не хотел напрасно тревожить тебя и говорить о том, как нехорошо у меня на душе. Но я вижу, что скрывать от тебя ничего не следует. И мне будет легче, ты всегда поможешь советом своим…

Говори, Алеша, все.

Ну вот, мама… Я считаюсь образованным, начитанным человеком. Университет окончил. А знаешь, когда я стал с Анютой встречаться, я понял, что при всем моем образовании у меня в голове сумбур, у нее же ясная мысль, хотя знаний как раз и не хватало. Но ведь Анюта любила меня! Ты понимаешь теперь, что у нее было па душе, когда она решила, несмотря ни на что, ехать учиться? Она же хотела верить моим идеалам, а верить — не могла, потому что мои мысли не укладывались в ее сознании. Анюта соглашалась со мной, а убедить ее я не мог. Это было слепое доверие. А она хотела добиться, чтобы верить мне не вслепую, а осмысленно.

Ну? — спросила односложно мать, чувствуя, что сын сейчас скажет что-то очень тяжелое для него.

И если она там, в среде других людей, поймет не понятое мною и придет к убеждению, что те люди выше, умнее меня? Мама, ведь тогда конец нашей любви!..

Да, — ошеломленная этим выводом, сказала Ольга Петровна, — это может случиться. Любовь слепа бывал недолго.

Мама, Анюта не получит высшего образования, это теперь вполне ясно. Но ведь она с радостью учится другому, этим заполнена вся ее жизнь. А я со своим образованием… Ну, я не знаю, как его приложить к жизни, кроме того, что я лечу больных, а этого, видимо, недостаточно. И знаешь, мама, мне кажется, что Анюта поступает лучше. Но у меня не хватит характера…

Ольга Петровна прислонилась плечом к спинке дивана, медленно погладила лоб кончиками пальцев. Вот он и назрел, такой разговор… Можно ли принять все на себя? И ко всему тогда уронить еще и авторитет матери…

Алеша, — сказала она, — Анюта поступает правильно. А твой характер… Да… Тебе будет очень трудно, Алеша. Но я буду помогать тебе исправлять характер. Мне тоже сейчас тяжело. Очень тяжело. — Ольга Петровна с трудом улыбнулась. — Такая уж всегда моя доля…

И, чтобы не позволить сыну отозваться на это, она быстро добавила:

Ты так и не ответил мне, Алеша, почему Анюта переезжает в Томск.

Миша сказал, что там тоже нужны наборщицы и что Анюта очень любит Сибирь.

Он отошел к окну и стал там в свою любимую позу — упершись руками в косяки. Вид Вознесенской горы его всегда успокаивал, приводил в порядок мысли. Так он долго стоял и в этот раз, наблюдая, как движутся по Московскому тракту подводы. Желтая лента песчаной дороги под прямыми, жгучими лучами солнца, казалось, плавилась, и колеса подвод, как по вязкой смоле, с трудом катились по ней. Ольга Петровна сидела молча. Она знала привычку сына и не мешала ему.

Мама, — не оборачиваясь, вдруг сказал Алексей Антонович, — зпаешь, какая мысль мне пришла сейчас в голову: ведь этой именно дорогой вели на каторгу моего отца?

Туда другой дороги нет, Алеша.

Да, другой дороги нет. И еще скажи: он был более чем просто знаком с Бакуниным и Ткачевым?

У меня нет причин и теперь скрывать это.

И… прости меня, мама, я — врач, но милостью врагов моего отца. Хорошо ли, что ты просила этой милости?

Я — мать, Алеша, — тихо сказала Ольга Петровна-- А ты тогда был мальчик.

Ты говоришь — тогда?

Да. А теперь ты мужчина.

Алексей Антонович опять замолчал. Ольга Петровна подошла и обняла его за плечи.

Алеша, — сказала она, — Михаил Иванович тебе ничего не оставил?

— Да, мама, оставил. Они поняли друг друга.

Надо спрятать получше.

Я тоже об этом думаю, мама.

И Алексей Антонович весьма обстоятельно передал ей свой разговор с Лакричником. Ольга Петровна внимательно выслушала его.

Алеша, как ты мог предварительно не проверить окна?

Я был уверен, что они закрыты. Неужели Геннадий Петрович мог слышать наш разговор? Знаешь, мама, меня тревожит, что он за последнее время как-то особенно неприязненно настроен ко мне. И это стало заметно с тех пор, как я объявил ему выговор.

Выговор? За что, Алеша?

Он предлагал одной женщине — Коронотовой — выдать за деньги ложное медицинское свидетельство.

Геннадий Петрович мне и всегда казался непорядочным, нечестным.

Это верно. Я очень не люблю его.

Так почему же ты никак не освободишься от него?

Я говорил с Барановым, мама. Он не позволил мне уволить.

Почему?

Не знаю. Но он явно покровительствует ему. Мне показалось, что Баранову просто хочется, чтобы Геннадий Петрович непременно был. при мне.

Тогда тем более надо спрятать литературу как можно надежнее.

Я сделаю хороший тайиик в шкафу, который стоит в темной кладовке.